Вместо Криппса, улетевшего в Индию, послом в Куйбышев британцы направили Кларка Керра. Это был опытный дипломат, до этого хорошо поработавший в Китае. Грубый юмор этого шотландца пришёлся по душе Сталину. 28 февраля 1943 года он отметил хорошее расположение духа, в котором находились советские руководители.

А 13 апреля немцы объявили о том, что обнаружили массовые захоронения в Катынском лесу. Это были десять тысяч польских офицеров, более половины всех пропавших без вести пленных. Польское правительство в изгнании призвало к расследованию под эгидой Красного Креста. На что Сталин объявил Владислава Сикорского и его людей в заговоре с врагами СССР. Британцы мало сомневались в ответственности Советов. Но ни они, ни американцы не собирались ухудшать отношения с Советским Союзом из-за исторического преступления. Уже не в первый раз демократические лидеры столкнулись с конфликтом принципов, за которые они воюют, с реалиями мировой войны. Сталин хорошо принял уверения Черчилля в его верности союзническим обязательствам и использовал кризис для разрыва отношений с правительством Сикорского. А в первомайской речи связал успехи Красной армии с успехами союзников в Африке. Прошло несколько недель, и к восторгу Черчилля был распущен Коминтерн.

Западные корреспонденты провозгласили смерть коммунистической мечты о мировой революции. По факту Сталин уже давно думал распустить Коминтерн, но дискуссия была отложена после пакта о ненападении, чтобы не выглядело так, что он идёт на поводу у Гитлера. Ну а теперь появились новые причины: официальное обоснование фокуса на войне, растущее признание Сталиным традиционного национализма и, наконец, Катынь. Многие на Западе, в том числе Рузвельт, верили, что СССР постепенно становится традиционным государством в то время, как западные демократии тоже постепенно «розовеют». Ещё одним знаком стало восстановление Священного Синода Русской православной церкви вместе с открытием духовной семинарии в Москве в сентябре 1943 года.

Раздавались и скептические голоса, но Рузвельт им не верил и решил отправить в Москву гонца для зондирования встречи тет-а-тет. Гонец этот летел через Лондон и оказался чересчур болтливым. Так что Черчилль прознал и стал возмущаться, что его коллеги льют воду на мельницу пропаганды врага. Но зря он волновался – Сталин не испытал по этому поводу оптимизма, хоть и принял приглашение Рузвельта. Он всё ещё дулся на него за ещё один сдвиг Второго фронта. Ему сообщили, что самый ранний его срок – 1 мая 1944 года. Черчилль пытался оправдываться, но Иосиф Виссарионович не удосужил его ответом и поменял послов в Вашингтоне (туда поехал бесцветный Громыко) и Лондоне (такой же бесцветный Гусев). Новые люди были простыми исполнителями его инструкций.

В середине августа Черчилль с Рузвельтом встретились ещё раз в Квебеке, чтобы обсудить стратегию после успешной высадки на Сицилии и падения Муссолини. Несмотря на внушительную победу в Курской битве, Сталина не пригласили. Тот, в свою очередь, дал знать о своём существовании, возмутившись по причине того, что советские представители не были приглашены на переговоры о капитуляции Италии. Но зато он согласился, наконец, принять участие в трехсторонней встрече осенью того же года.

Трудности с Советами усугубились проблемами со Свободной Францией. Рукопожатие «британца» де Голля с «американцем» Жиро ничего не решило.  У де Голля было много сторонников в Северной Африке, которые определили условия сотрудничества с Жиро в меморандуме. Де Голль собрался приехать туда под это дело, но Черчилль его не пустил до тех пор, пока он не договорится с Жиро. Но после того, как этого потребовал ещё и Эйзенхауэр, де Голль пришёл в ярость на то, что англосаксы решают судьбу Франции. Рузвельт стал давить на Черчилля, когда тот прилетел в Вашингтон, чтобы он избавился от строптивого генерала. Лёд становился всё более тонким, но 15 мая генерал получил в свои карты решающий козырь. Только что сформированный Национальный Совет Сопротивления, включивший в себя представителей многих партий, заявил о лояльности де Голлю и его комитету и о том, что не потерпят его подчинения Жиро. Последний признал своё поражение, и в Комитете национального освобождения, созданном 3 июля, его сторонники оказались в меньшинстве.

Даже союзники были поражены скоростью, с которой де Голль сожрал Жиро. После того, как он стал живо подминать под себя руководство французской армией, Рузвельт прислал Черчиллю телеграмму, в которой в истерических тонах призывал его избавиться от турбулентного француза. Однако всё осталось, как есть. Через пару месяцев незадачливого Жиро вытурили из Комитета, но признание союзников от этого не пострадало.

Год закончился драмой в Леванте, который де Голль и Катру хотели оставить за Францией. А ведь сирийцам и ливанцам англичане уже пообещали независимость. Их потому и встречали, как освободителей. Помог разрулить ситуацию в пользу Британии бывший связной Черчилля при де Голле Эдвард Спирс, который и подсунул генерала британскому премьеру в 1940 году. После сирийской кампании их с де Голлем отношения были испорчены, так что представитель Черчилля в Леванте приложил все усилия, чтобы насолить бывшему протеже. Черчилль настаивал на проведении выборов ещё до конца 1942 года, но де Голль и Катру использовали все возможные проволочки.

Однако всё на свете кончается, и в июле 1943 года сирийцы избрали своё национальное правительство. Свободная Франция сфокусировалась после этого на Ливане, используя угрозы и подкуп, но Спирс бросил на другую чашу весов всё своё влияние, так что националисты победили всюду, кроме Бейрута. Французский наместник попытался арестовать свежеизбранных президента и премьера, распустить правительство и приостановить действие новой Конституции. Спирса со всех сторон забросали просьбами и жалобами. В итоге англичане заявили недавно прибывшему Катру, что если ливанских министров не выпустят до 22 ноября, они введут военное положение и освободят их силой. На противостояние с Британией французский Комитет пойти не захотел, и 22 ноября ливанский президент и его министры вышли на свободу к всеобщему ликованию населения. Эти события объединили союзников против Свободной Франции в преддверии долгожданной конференции Большой Тройки.

22 сентября, когда Красная армия форсировала Днепр, в Москве собрались министры иностранных дел стран-союзниц. Каждая из них имела свою цель. Американцы продвигали новую международную организацию по поддержанию мира, британцы хотели комиссию в Лондоне по решению вопросов освобождения Европы, а советской делегации в первую очередь был интересен Второй фронт. К всеобщему удивлению, по всем вопросам были достигнуто согласие. Ещё было договорено ввести Турцию в войну до конца года, а также снова сделать Австрию независимой страной. Несмотря на сопротивление Советов, итоговая Декларация была подписана четвёртой страной: Китаем. Кремль с неохотой смотрел на вознесение Чан Кайши до уровня мировых лидеров. Но, несмотря на это, британцы и американцы были приятно удивлены стремлением хозяев к сотрудничеству. Омрачила настроение лишь телеграмма, полученная от Черчилля, который писал, что вследствие неожиданно сильного сопротивления немцев в Италии операцию Оверлорд, по-видимому придётся отложить. На завершающем банкете Сталин сказал американцам, что он объявит войну Японии после победы над Германией. Лишь одна вещь стала разочарованием для Лондона, а именно неуспех налаживания отношений между Кремлём и правительством Польши в изгнании.

По пути в Тегеран, Рузвельт согласился на предложение Черчилля встретиться в Каире, но заставил пригласить туда ещё и Чан Кайши. Каирская конференция оказалась непохожей на Касабланку. На этот раз американцы привезли огромное количество народу и не дали британцам (которые тоже оформили внушительную делегацию) себя обставить. В отель, где разместились приезжие, пришлось завезти миллион сигарет. Бары были полны с девяти до самого утра, так что делегаты жаловались потом на похмелье. Баланс силы явно изменился. Британцы хотели говорить о Средиземноморье, американцы – о Бирме. Зачем разговаривать о Европе без русских? Рузвельт избегал контактов с Черчиллем в предвкушении нового стратегического партнёрства с Советским Союзом. Оптимизма по поводу перспектив продолжения войны на юге Европы американцы не испытывали, поскольку оказалось, что «мягкое подбрюшье» не существует. Единственный маршрут к победе над Германией пролегал через Францию.

27 ноября союзники приземлились в Тегеране, где их ждал Сталин, прилетевший со свитой из 27 истребителей. Молотов проинформировал Гарримана и Керра о немецком заговоре, но Рузвельт, несмотря на скептицизм послов, был рад поселиться в советском посольстве. Он хотел наладить отношения с советским диктатором, идя навстречу «законным» требованиям русских по безопасности. В беседе с революционером из Гори  он согласился с тем, что, несмотря на обаяние де Голля, реальная Франция помогает врагу. Более, он сказал, что ни один из французов старше сорока лет из прежней администрации не должен сохранить свой пост после войны. Поговорили и про Индию. На предложение Рузвельта реформировать страну снизу Сталин ответил, что это будет означать революцию.

На первом пленарном заседании советский маршал сказал, что итальянская кампания, несмотря на её полезность, не может быть использована для вторжения в Германию. Черчилль не стал спорить, но перевёл разговор в ближайшую перспективу. Но Сталин не желал, чтобы союзники застряли на Балканах, и предложил высадку на юге Франции параллельно с Нормандией. Вечером, на приёме у Рузвельта, он выступил за лишение Франции её колоний и отказывался верить в реформирование немецкого народа, вспомнив стачку 1907 года, на которую немецкие рабочие не явились по причине отсутствия контролёров, которые бы прокомпостировали их билеты. Черчилль же попытался завести разговор о Польше.

Следующий день был отмечен превосходством русских и американцев. Британцев подвинули по всем вопросам. Сталин не стал сильно возражать на предложение Рузвельта организовать будущую систему безопасности на основе Четырёх полицейских (включая Китай). Черчилль вручил деспоту меч по поручению короля. Сталин принял меч, поцеловал его и передал Ворошилову, который тут же уронил его на пол.

На пленарном заседании Черчилль использовал всё своё красноречие в пользу военных действий на Средиземном море, что Сталин назвал отвлечением сил. Рузвельт посоветовал отдать этот вопрос в компетенцию военных, но вождь возразил:

Решение – это наше дело. Это то, зачем мы здесь.

Американцы впоследствии были восхищены настойчивостью и прямотой Сталина, который «спас день». На ужине он продолжал колоть Черчилля, упрекая его мягкостью к немцам. Он выразил мнение, что в конце войны неплохо бы расстрелять 50 или 100 тысяч немецких офицеров. Рузвельт предложил компромиссную цифру в 49 тысяч. Американцы хвастались потом друг перед другом, что им удалось найти общий язык с русскими потому, что они придумали план организовать секретный суд над Гитлером и японским премьером и их людьми, чтобы перестрелять их всех и объявить об этом миру парой дней спустя.

Черчилль был мрачнее тучи, а Рузвельт наслаждался вечером, глядя на его дискомфорт. Он решил проникнуть сквозь твёрдую кору деспота за счёт старого друга и стал отпускать о нём шуточки. Сталин сначала заулыбался, потом захохотал, и после этого Рузвельт назвал его «дядюшкой Джо». С этого момента они стали говорить как мужчины, как братья. Вечер закончился тостами Черчилля за «пролетарские массы» и Сталина «за партию консерваторов».

На Тегеранской конференции Рузвельт стал дрейфовать от Черчилля к Сталину. Конечно, эта траектория отражала изменение стратегического мышления. Судьбы мира после войны зависели, главным образом, от США и СССР, а не от ветшающей Империи. Рузвельт приехал в Тегеран для того, чтобы выстроить альянс с Советским Союзом, и вернулся из него в убеждении, что ему это удалось. Он называл Сталина реалистом, как и он сам.

Столько времени прошло, а страсти всё ещё не улеглись. Требования русских по безопасности у автора не законные, а «законные». Сталин у него послал миллионы русских, белорусов, грузин… и прежде всего украинцев, на смерть. Прежде всего? Подозреваю, что украинцы в трудах британских историков стали пользоваться приоритетом с совсем недавних пор.

Здравствуйте Уважаемые читатели! Как Англия и Франция отреагировали на Западный поход РККА 1939 году? 17 сентября 1939 года, когда государство Польша потеряла всякую субъектность, а немецкие войска взяли уже Брест, начинается освободительный поход РККА. Цель - вернуть свои земли, утерянные в ходе Польско-Советской войны. Сейчас на западе вокруг этого факта очень много "бульканья". А что было тогда? А ничего. Если на вторжение Рейха в Польшу Англия и Франция объявили все-таки войну Германии, вторые даже попробовали атаковать с запада, пользуясь тем, что все силы немцев на востоке, но потерпели неудачу. А вот 17 сентября в Лондоне, Париже и Вашингтоне прошло без резких заявлений. В Англии даже заметили, что договор о помощи Польше распространяется только на немецкую агрессию. Да, в прессе СССР поругали, но не более того, признавая хорошую встречу советских бойцов среди мирного населения. А русофоб Черчилль произнес тогда такие слова:

"Россия преследовала политику защиты своих интересов. Мы бы предпочли, чтобы российские армии находились на своих сегодняшних позициях как друзья и союзники Польши, а не как захватчики. Но совершенно очевидно что они должны находиться именно там, где находятся. Это необходимо для защиты России от нацистской угрозы".

В завершение отмечу, Польша приложила массу сил для развязывания войны, старая урвать, как можно больше, и без разницы у кого. А у меня все. Еще больше фактов на канале "Наша история это Гордость" в ТГ. До свидания!

Американским поверенным в вишисткой Франции был Роберт Мерфи. Рузвельт назначил его своим представителем в Северной Африке. Он направил туда 12 «апостолов», а вернее вице-консулов для распределения помощи. На деле они были ни апостолы, ни вице-консулы, а обыкновенные шпионы, которые сообщили, что 35 тысяч французов готовы выступить на помощь в случае американского вторжения. И все они настаивали, что проамериканский мятеж должен возглавить генерал Анри Жиро.

Надёжность их сообщений была проверена 8 ноября 1942 года. Предварительно Жиро был доставлен в штаб-квартиру Эйзенхауэра в Гибралтар, где он сразу потребовал, чтобы операцию поставили под его полный контроль. За восемь часов до вторжения это было невозможно, и ему популярно объяснили, что максимум, на что он может рассчитывать – это на командование всеми французскими силами в регионе. Эйзенхауэр решил, что Жиро тянет время. Тем временем Мерфи с конспираторами приступили к занятию стратегических локаций и аресту официальных лиц в Алжире. Заговор был плохо организован, но всё же им удалось захватить жандармерию и префектуру, и в половине первого Мерфи объявил генералу Жюэну, что скоро сюда высадится полмиллиона американских солдат. Тот в ответ рассказал, что как раз в это время в городе находится сам командующий вооружёнными силами адмирал Дарлан.

Адмирал стал сомневаться в победе немцев уже в начале года, после чего стал наводить мосты с американцами. Те решили включить его в свои планы, но с ним не хотел сотрудничать тот же Жиро. Узнав о мятеже, Дарлан пришёл в ярость и высказал в лицо Мерфи:

Я уже давно знал, что британцы тупые, но я всегда верил, что американцы более умны. Очевидно у вас такой же талант, как у британцев, совершать грубые ошибки.

Не собираясь верить в «полмиллиона» после Дакара и Дьеппа, он отказался действовать без инструкций со стороны самого Петена. В три часа утра заработала портовая батарея. Американцы начали высадку. То, что высадка 107 тысяч британских и американских войск стала неожиданной, оказалось чистой удачей: трудно не заметить свыше шестисот кораблей. Движ в Гибралтаре бросился в глаза испанцам, но те попросили по-быстрому убраться, не ставя в известность немцев. Как нельзя, кстати пришёлся демонтаж немецкой станции радарного наблюдения по настоянию британского посла Гора. Вишисты заметили прохождение конвоя через пролив 5 ноября из Африки, но подумали, что он идёт куда-то ещё, но только не к ним.

Однако, несмотря на внезапность нападения, надежды на то, что французы не окажут сопротивления, оказались тщетными. Алжир, Оран, Касабланка яростно отбивались. Защитники не испытывали угрызений совести, стреляя в американских солдат. Мерфи не удалось уговорить Дарлана о перемирии. Последнего освободила мобильная гвардия, и он занялся организацией обороны. К тому времени проснулся Петен, который телеграфировал Рузвельту, что приказал своим войскам защищаться. В течение нескольких часов Алжир был отбит. Эйзенхауэру пришлось признать, что всё идёт не по его плану.

Но к этому времени Дарлан понял, что дальнейшее сопротивление бесполезно, слишком неравны были силы. На местах огонь был прекращён, хоть и не повсюду. Американцы поняли, что договариваться придётся с Дарланом, а не с Жиро. Чтобы пройти через Тунис к Роммелю, им нужно было перестать воевать с вишистами, а для этого нужен был Дарлан. Пока его долго и упорно убеждали, немецкие войска уже текли широкой рекой в Тунис. Дарлан тянул время для того, чтобы его соотечественникам удалось уговорить Гитлера сохранить Франции хоть какую-то автономию. Но 10 ноября он приказал своим солдатам прекратить сопротивление и разойтись по казармам. Петен тотчас же отменил этот приказ.

Американцы уговаривали Дарлана увести флот из Тулона, но тот по-прежнему тянул время. 11 ноября немцы вошли в до тех пор неоккупированную часть Франции, и Дарлан, наконец, приказал флоту уходить в Африку. Но контр-адмирал Лабор его не послушал и живо навёл порядок у себя на кораблях. На рассвете 27 ноября немцы попытались осуществить захват, но французские моряки оказались быстрее и затопили свои корабли. Так они продемонстрировали англичанам, что не надо было устраивать бойню в Мерс-эль-Кебире. В то же время эта акция продемонстрировала неспособность вишистов присоединиться к союзникам.

Тем временем удалось разделить власть в Северной Африке между Дарланом и Жиро. Общественному мнению по обеим сторонам океана сотрудничество с видными коллаборантами сильно не понравилось. Голлисты, которых к операции после Дакара и Сирии не подключали, чувствовали себя справедливо оскорблёнными. Де Голля уже один раз поставили перед фактом, взяв Мадагаскар. 16 ноября он сказал Черчиллю, что выиграет от этого морального падения только один человек – Сталин. Правда, советский диктатор эту сделку с Дарланом одобрил. Рузвельт тоже проявил чудеса цинизма:

Дарлан дал мне Алжир, да здравствует Дарлан! Если Лаваль даст мне Париж, да здравствует Лаваль!

Рузвельт уверял, что Дарлан сохранил жизни многим американским солдатам, но это не точно. Ко времени его приказа Алжир и Оран уже сдались, а Тунис оказался под немцами. В то же время моральная сторона сего предприятия оказалась незавидной. К счастью для союзников, правление Дарлана оказалось скоротечным: в канун Рождества он пал жертвой покушения молодого французского роялиста.

15 ноября по всей Британии зазвонили колокола в честь победы Монтгомери под Эль-Аламейном в Египте. В том же месяце американцам удалось уничтожить крупный конвой японцев под Гуадалканалом, а Красная Армия пошла в наступление под Сталинградом, окружив шестую армию Паулюса, которому Гитлер запретил идти на прорыв. Единственной неудачей этого времени был сданный французами без единого выстрела Тунис. Англичане признавались себе, что те ненавидят их больше, чем немцев. Но, несмотря на это, перспективы союзников на следующий год выглядели неплохо. Черчилль говорил, что это не начало конца, но хотя бы конец начала.

В январе 1943 года они снова встретились с Рузвельтом в свежезавоёванной Касабланке для согласования дальнейшей стратегии. Результат, по словам американских генералов, «продлил войну на целый год». Англичане предлагали высадку на Сардинии и Сицилии, а также советовали втянуть в войну Турцию. Американцы не озаботились предоставить альтернативную стратегию и вообще оказались плохо подготовлены. В результате случился триумф британских стратегов: согласовали высадку на Сицилии в июле 1943 года и повторное вторжение в Бирму осенью. В принципе, можно понять: Британия предоставила большинство солдат и логистику в Средиземном море.

Черчилль с Рузвельтом укрепили свои уже и без того хорошие отношения, а также постарались свести вместе бывших противников Жиро и де Голля после смерти Дарлана. «Брак» этот был несчастливым с самого начала. Ещё во время вторжения Дарлан говорил Мерфи, что Жиро – не их человек. Но Рузвельт держался за него, считая простым воякой. Де Голль по понятным причинам тоже не горел желанием лететь в Марокко. Но Черчилль на него надавил, пригрозив избавиться от него в случае несогласия. По прилёту он сразу представил свою схему руководства французскими силами: Жиро главнокомандующий под его началом. Черчилль терпеливо разъяснил ему, что они с Рузвельтом собирались поставить их сопредседателями, причём военными делами должен был заведовать Жиро. Кроме того, де Голль отказывался сдавать хотя бы часть из французских колоний под управление союзников. В итоге коммюнике содержало лишь упоминание о встрече и намерениях сотрудничества во благо освобождения Франции. К восторгу Рузвельта, он согласился сфотографироваться вместе с Жиро.

Подозрения Рузвельта оправдались: де Голль оказался эгоманьяком с диктаторскими замашками. Пройдёт немного времени, и он попросит Черчилля порвать с де Голлем, как тот обещал в Касабланке. Де Голля спасёт лишь заступничество Идена и военного министерства.

В тот же вечер Рузвельт провозгласил курс на безоговорочную капитуляцию Германии, Италии и Японии. Черчилль собирался «сэкономить» Италию, но военное министерство не пошло ему навстречу в этом вопросе. Трудно сказать, как повлияло это обещание на врагов, но оно предназначалось не для них. Оно должно было подсластить горькую пилюлю для Сталина: Второй фронт во Франции повторно откладывался. Убивать немцев должны быть русские, и только после того, как они справятся с этой ролью, предполагалось начать генеральное наступление на «истощённое животное».

Ещё одним «успокоительным» для Сталина было стремление втянуть в войну Турцию. Но турки никогда не испытывали желания получить бомбы на свои города. Им хотелось материальной помощи, а также гарантий на тот случай, если отношения с Советами испортятся. Черчилль расписывал им грядущее безоблачное будущее под сенью ООН, но те не повелись на обещания и не собирались отходить от нейтральности, готовясь при этом к возможной конфронтации с СССР. В мае 1943 года турецкое правительство проголосовало против вступления в войну, несмотря на помощь союзников на сумму в 14 миллионов. Потом они откажут в использовании своих аэродромов и разорвут отношения с Германией лишь после успеха высадки в Нормандии. Войну Рейху они объявят лишь 23 февраля 1945 года.

Несмотря на то, что во время войны между Британией и Соединёнными Штатами сложились особые отношения, симметричными они не были. После того, как в июне Рузвельт и Черчилль договорились о полном сотрудничестве в области атомных исследований, обмен информацией с британскими и канадскими учёными был прекращён через полгода. Аргумент американцев был прост: это шло не на пользу послевоенным интересам Америки. Черчилль стал жаловаться Рузвельту, и 19 августа 1943 года они всё-таки договорились объединить силы в единой программе по созданию атомного оружия с базой в США. Правда, коммерческие и промышленные перспективы в этой области были оставлены в компетенции президента. Ну и делиться информацией с русскими тоже никто не собирался.

Атомная ссора продемонстрировала живость старых подозрений и предрассудков в отношениях между союзниками. Британцы считали себя греками в Римской, то есть Американской Империи, американцы не терпели колониальных замашек. Британцы возражали в ответ, что если сегодня дать независимость колониям, то завтра можно получить анархию, гражданские войны и геноцид. До независимости надо дозреть. Конечно, под руку с этими гуманитарными соображениями очень часто шёл государственный интерес. Гибралтар, Гонконг, Малайя, Карибские острова были слишком важны либо стратегически, либо коммерчески, чтобы так просто взять и расстаться с ними. Кстати, им было чем ответить на упрёки в колониализме, а именно они могли указать на расовую сегрегацию в США. Они сами тоже не были ангелами в этом отношении, но между расами различали где угодно, но только не у себя дома. И, наконец, одной из причин критики колониализма был собственный империализм. Американцы стремились устранить торговые ограничения не только из стремления к миру, но и чтобы их бизнес доминировал. Свобода морей и воздуха означала не только распространение идей и коммерции, но и военное господство США. Деколонизация открывала новые рынки и природные ресурсы власти доллара. Американскому бизнесу нужен был свой лебенсраум.

Рузвельт был искренним антиколониалистом, но его действия не всегда свидетельствовали об этом. Симпатизируя Индии, он не высказывал интереса по поводу независимости Бирмы. Он даже допускал расистские высказывания, предпочитая скрещивание европейцев с китайцами, а не с японцами. Британским колониалистам от него, конечно, доставалось, но самое большое отвращение он испытывал к французской колониальной империи, которую считал коррумпированной и эксплуататорской. Тем не менее, в своей критике, и главное в действиях, он не заходил дальше допустимого. Необходимость сохранения партнёрства с Британией было аксиомой. То же касалось будущей ООН.

Как видим, чудес стратегии и тактики американцы в своей пробе пера войны с Гитлером не продемонстрировали, задавив нерешительного противника числом. Но эта проба пера была успешной. Это и осталось в истории.

Могу согласиться со словами автора, что англо-американское сотрудничество хоть и было неравноправным и не без проблем, но также и весьма гибким и практичным. Так что оно сохранилось и после завершения войны.

Если русские победят, они смогут установить эти границы, и мы определённо их не выгоним.

Черчилля это не убедило поначалу, но затем он радикально изменил свою позицию. В результате решили ждать, что ответят американцы. Рузвельт же, как и ожидалось, указал, что предлагаемое Сталиным совершенно не согласуется с Атлантической Хартией. Черчилль было обрадовался, но на фоне сдачи Сингапура и прочих неудач решил всё-таки договориться с русскими. Со временем и Рузвельт стал отходить от идеалов Вудро Вильсона и смеялся в ответ на удивление своих дипломатов. По факту западные союзники продемонстрировали свои разногласия, а также готовность потворствовать собиранию земель Советским Союзом. Сталин сделал выводы и, игнорируя Вашингтон, наращивал давление на Лондон.

20 мая 1942 года для завершения переговоров в Лондон прибыл Молотов. Американцы ему не доверяли, британцы – так вовсе презирали. И всё равно от него было не уйти. Как и было предсказано, в ответ на уступки требования Сталина выросли. Он требовал уже и восточную Польшу, и послевоенные договоры о взаимопомощи с Финляндией и Румынией. На это англичане пойти никак не могли, и для избежания тупика Иден предложил альтернативную версию договора, которая исключала всякое упоминание границ. Молотов в ответ продемонстрировал «всю грацию и умиротворение тотемного столба», а на следующий день взял и принял условия нового договора. Почему Сталин сдал назад? Потому что он знал, что вопрос границ будет решён силой. Так он и сказал в ответ на опасения Молотова, что договор станет пустой бесполезной декларацией. Британцы предполагали, что вмешался американский посол. Но на самом деле причиной сговорчивости Советов было резкое ухудшение ситуации на фронте в результате окружения ударной группировки под Харьковом. Так что они решили фокусироваться на более срочном вопросе: открытии второго фронта.

Из Лондона Молотов прилетел в Вашингтон. Рузвельт был в курсе, что в текущем году ему не хватает сил для высадки не то, что во Франции, но даже в Северной Африке. Самым ранним допустимым сроком был апрель 1943 года. К этому времени можно было снарядить 30 американских и 18 британских дивизий. Альтернативой была высадка девяти дивизий на Шербурском полуострове уже в середине сентября – на случай безнадёжной ситуации на Восточном фронте. Черчилль ответил на это с энтузиазмом, но на деле британцы сомневались насчёт возможности высадки и в 1943 году тоже. Они считали, что немцы могут сбросить их в Ла-Манш без необходимости оттянуть что-то с Восточного фронта. Вот если бы русские побили их у себя... Но если они могут побить без чужой помощи, то зачем тогда им помогать? Но эти размышления они оставили для своих дневников, а на деле согласились с предложениями американцев.

Конечно, никто не сомневался в необходимости высадки во Франции. Но аксиомой британской стратегии было измотать противника сражениями на периферии перед тем, как ударить по их главным силам. Американцам очень не нравилось это скакание по средиземноморским островам. Но и у них был повод благодарить Черчилля: ранняя высадка почти наверняка закончилась бы реками союзнической крови. Автор называет его отказ одним из величайших свершений за всю войну. Молотов вспоминал, что когда он потребовал 29 мая в Вашингтоне открытия Второго фронта, способного оттянуть на себя 40 вражеских дивизий, он понимал, что для них это было полностью невозможная операция. И всё же он продолжал требовать по политическим причинам. И уже 11 июня, после того, как он улетел, Белый Дом опубликовал коммюнике о визите наркома и рассказал о полном взаимопонимании по поводу настоятельной необходимости открыть Второй фронт в 1942 году.

Почему они сделали это? Рузвельту хотелось как-то подбодрить Советы в критический момент.

Весь вопрос того, победим ли мы или проиграем, зависит от русских. Если русские смогут выстоять этим летом и удержать 3,5 миллиона немцев в войне, мы определённо сможем победить.

Сделав невыполнимое обещание, он пошёл по следам британцев, которые обещали русским то две дивизии, то помощь на Кавказе, и ничего из обещанного не выполнили.

Вернувшись в Лондон, Молотов мог быть ободрён тем фактом, что британское общественное мнение было на его стороне. Лондонцы зачитывались «Войной и миром». Он сказал Черчиллю, что Рузвельт допустил рискнуть вторым Дюнкерком и пожертвовать на это дело 100-120 тысяч солдат. Черчилль же ответил, что ни при каких обстоятельствах он не согласится на такое тщетное кровопролитие. Гарантий на 1942 год он не давал, в то время как 1943 год ему представлялся реальной целью. В то же время он обратил внимание на то , что Запад помогает материально, и на то, что девять дивизий Роммеля воюют в Африке и ещё 33 дивизии сидят в Западной Европе.

Правда, на Восточном фронте сражалось 217 дивизий. 28 июня вермахт начал свою летнюю кампанию на юге с целью захватить кавказские нефтепромыслы. 27 июля пал Ростов, и Гитлер сделал катастрофическое решение расширить масштаб операции и разделить силы наступавших. Группа А пошла на Кавказ, а группа В – на Сталинград. 4 августа Паулюс стоял в 60 милях от города.

В это же время Черчиллю удалось убедить Рузвельта не лезть во Францию и приступить к реализации операции Факел. Это решение в комбинации с приостановкой арктических конвоев после потерь конвоя PQ-17 побудило Черчилля принять решение съездить в Москву. Он надеялся успокоить диктатора.

Он прилетел 4 августа с юга через Кавказ и сразу сообщил Сталину про то, что Второго фронта в 1942 году не будет, но в 1943 году готовится большая операция. Тот презрительно ответил, что кто не рискует, тот не выиграет войну. Что не нужно так бояться немцев. И что опыт показывает, что войска должны быть обагрены кровью в бою. Это была нелёгкая беседа. В ходе её деспот и бывший семинарист попросил бога благословить операцию Факел. Но на следующий день он объявил эту операцию не имеющей отношения к СССР. Он жаловался на недостаток снабжения и ставил под сомнение доблесть британской армии. Черчилль держался поначалу, но потом разразился ответной речью, в которой выражал своё огорчение недружелюбием Сталина.

Британцы удивлялись вечером столь разительной перемене в поведении Сталина, предполагая вмешательство Совнаркома. На деле же он подвергся действию стандартной советской техники ведения переговоров: радушный приём, затем жёсткий торг, после чего соглашение.

На следующий день был назначен большой банкет. На нём Черчилль ещё побеседовал немного со Сталиным, после чего отказался от предложения посмотреть кинофильм и ушёл. Он собирался свалить по-быстрому, но другие члены делегации убедили его вернуться. Сталин пригласил его поужинать к себе на квартиру. Беседа там приобрела неформальный характер. Черчилль говорил о своих предках и спрашивал Сталина о коллективизации. Сталин объяснил, что тогда пришлось экспериментировать ещё больше, чем в эту войну, но механизация сельского хозяйства должна была случиться. И что есть одно поколение, в конце концов? За беседой согласовали коммюнике. Вернувшись к себе на госдачу номер семь сильно подшофе, Черчилль изменил своё мнение о советском руководстве и пришёл к выводу, что его «приняли в семью». Расстались друзьями.

Что и требовалось доказать. Не стали высаживаться, боясь потерь. Пусть другие льют кровь, а мы пока отсидимся за морем. А потом ещё возмущались захватом Сталиным Восточной Европы.