«Здравствуйте, Максим Олегович! Это письмо отправлено Вам не просто так, это не спам. Вы можете рассматривать его как приглашение. Нами планируется некое мероприятие, подробности которого мы не можем разглашать, но ваше присутствие на нем не просто желательно, а крайне необходимо. Мы берем на себя организацию вашей поездки ДОМОЙ, а также все хлопоты, касающиеся проживания и прочих бытовых расходов, так что для Вас, Максим Олегович, данное путешествие будет абсолютно бесплатным! Считайте это неожиданным отпуском! Как мы уже упоминали, нюансы грядущего мероприятия мы раскрывать не можем, но Вам стоит знать, что это будет крайне полезным опытом. Мы способны решить ваши проблемы с душевным состоянием и ментальным здоровьем! От вас требуются лишь желание и присутствие. Мы знаем, что вы недолюбливаете самолеты, поэтому билет на поезд, адрес и ключи от арендованной для вас квартиры прилагаются. Там вы найдете второе письмо, которое ответит на некоторые ваши вопросы.
P.S. На мероприятии будут присутствовать ваши старые друзья. Ждем вас».
— Ни хуя не понятно, — прошептал Макс. — Что за мероприятие? Что за благотворительность с билетами и квартирой? Что за мутки такие? Откуда они знают о моих проблемах? Кто эти «мы», вообще? И какие, блять, друзья?
Ничего, завтра утром Максим сойдет на перрон, отправится по указанному адресу и во всем разберется. Ему мало что было понятно из предстоящего, но интрига… Ему стало очень интересно разобраться в происходящем, собственно, поэтому он и сел на поезд. Да и смена обстановки тоже не помешала бы. Но все это завтра, а сегодня он еще в поезде.
Поезд. Вроде бы обычный, но Макса смущало то, что людей было очень мало. По всей логике, вагоны должны быть забиты битком, ведь конец сезона отпусков, и люди должны возвращаться домой. А его вагон был практически пуст, в купе он и вовсе оказался один. Даже проходя до вагона-ресторана, он не увидел большого количества людей. «Поезд-призрак», — подумал он и хмыкнул. Пассажиры вели себя как-то странно: замолкали, как только Максим приближался, и смотрели холодно и отстраненно. Единственные, кто разговаривали с ним, — это проводники.
Но Максим списывал все на себя. Он был заёбан и выглядел так же. Последние годы его преследовало чувство собственной нереализованности — ощущение, что он зря прожил свою жизнь. И, в целом, это было правдой. Макс пытался бежать, бежать от самого себя, от комплекса неполноценности что-ли. В попытках забыть и оставить прошлое позади он покинул город, а на новом месте ушел служить в МЧС, решив, что хоть там сможет принести пользу, перестанет чувствовать себя никем. За свои тридцать с небольшим лет Макс прошел многое — от спорта до увлечений веществами, от жизнерадостности до попыток уйти из жизни, от безграничной любви до болезненного предательства. Каждое событие оставляло отпечаток как на его лице, так и на внутреннем равновесии. Максим искренно стремился быть хорошим человеком, но все его усилия в итоге приводили лишь к тому, что он делал плохо как себе, так и окружающим.
И вот он, совершенно опустошенный, уставший и подавленный жизнью, едет туда, откуда когда-то бежал в попытках начать все с нуля. Но от чего он бежал? Макс уже и не помнил, точнее, не припоминал никаких конкретных событий или лиц — только общие воспоминания. Там было неуютно, и там его давно не стало бы. А по какой причине он возвращается? Какая-то сраная бумажка заставила его сделать это? Нет, дело было не только в любопытстве, но в чем? Макс сам пока не знал, но очень хотел разобраться.
Все это, видимо, отражалось на его лице, и отталкивало людей в поезде от общения с ним.
До нужной остановки было еще много времени. Максим отвлекся от своих размышлений, вытянулся на полке и решил немного вздремнуть, если, конечно, получится.
Максим проснулся от собственного крика. Дверь в купе была открыта, и в проеме стоял проводник.
— Через полчаса ваша станция. Собирайтесь, — сказал он совершенно безразличным голосом. Его, видимо, нисколько не смутило то, что человек кричит во сне.
— Да-да, спасибо, — ответил Макс, поморщившись. Боль в затылке снова запульсировала уколами прямо в мозг.
Вообще эта боль стала его постоянным спутником после ранения: на одном из пожаров взорвался газовый баллон. ШКПС конечно, в целом голову защитил, но кинетика и мелкие осколки того что осталось от баллона вперемешку с гвоздиками и металлическими частями от кухонного гарнитура смогли пробиться через шлем и здорово встряхнули его голову. — Повезло, что живой остался и не ссусь под себя, — подумал Макс. Но теперь раз в полгода ему нужно ходить на капельницы, иначе симптомы акубаротравмы возвращаются. А тогда Максу становится плохо: частично пропадает слух, появляется заикание, тремор и прочие прелести — типа адских головных болей. А сейчас лишь легкая боль в затылке, и то специалисты говорят, что это больше психосоматика, чем боль от ранения, плюс постоянный еле слышимый писк в ушах. В общем, жить можно.
Вещей у него было немного — лишь небольшой рюкзак с самым необходимым, поэтому Макс не спеша обул кеды, натянул ветровку и сел ждать остановки.
Интересно, зачем они сняли мне квартиру здесь? Они же писали что-то про возвращение домой, — подумал Макс, — а до города еще километров сорок. Он поправил лямку рюкзака, осмотрелся и заметил, что с поезда он сошел один.
— Очень странно, повымирали что ли все? — усмехнулся он. Вдохнув полной грудью, двинулся в сторону съемной квартиры. Он решил прогуляться — от здания вокзала до нужного дома было не так далеко. Дышалось здесь действительно легко, а значит и идти было проще и приятнее.
— Преобразился, конечно, поселок, — думал Макс, — красивее стал. Еще бы финансирования добавили, и вообще — своя Швейцария. Поселок и правда изменился с последнего посещения Максима. Дома и улицы украсились, исчезла советская серость. Раньше при въезде прямо охватывало какое-то тоска, атмосфера была такой, будто ты переместился в годы эдак в восьмидесятые, только машины на дорогах были современными.
Туристы из разных уголков планеты приезжали сюда — не толпами, конечно, но в достаточном количестве. И если честно, было зачем. Представьте: много километров лесотундры, горы Полярного Урала, чистейшая вода и воздух, великолепная природа. Максима прямо-таки накрыло волнами приятных воспоминаний, разбуженных этим местом. Походы в горы, рыбалка, тихая охота. Так в раздумьях и воспоминаниях он и не заметил, как дошел до нужного ему дома — ноги сами привели его куда нужно. Квартал Северный. Тут когда-то жил его хороший товарищ. Интересно, он все еще здесь? Нужно будет узнать, как немного обустроюсь, — подумал Макс. Он вошел в квартиру — довольно уютную, кстати. Снял обувь и верхнюю одежду, взяв дорожную сумку, не осматриваясь, пошел в душ. Все-таки двое суток в пути — неплохо было бы смыть с себя дорожную грязь и усталость. После банных процедур, чистый и даже немного повеселевший, Макс решил осмотреть квартирку. Это была довольно уютная двушка на третьем этаже пятиэтажного дома: небольшая кухня, раздельный санузел. В спальне с выходом на лоджию стояла отличная двуспальная кровать. В гостиной — удобный диван и хороший телевизор.
— All inclusive, — хохотнул Максим и пошел на кухню проверять холодильник. — Может, и жратвы завезли, — спросил Макс сам у себя. Есть с дороги действительно очень хотелось.
На дверце холодильника был прикреплен такой же конверт, как у него уже был. Та же бумага, тот же сургуч; не было только данных Макса, что было вполне логично — письмо ведь дожидалось его тут, а не отправлялось по почте. Он сорвал письмо с холодильника, разломал печать и принялся за чтение.
«Добрый день, Максим Олегович! Раз вы читаете это письмо, значит, вы приняли верное решение, чему мы искренне рады. Вас, наверное, интересует, почему мы сняли квартиру для вас именно здесь? Это место будет своего рода отправной точкой в вашем ретрите, если можно так выразиться. Мы знаем, что вы любите это место; самые приятные воспоминания из родных мест связаны у вас именно с этим поселком, что должно помочь нам привести вас к... балансу. Дома вы, конечно же, тоже побываете, всему свое время, Максим Олегович, наслаждайтесь природой.
P.S. Ваши друзья с нетерпением ждут встречи с вами.»
— Еще больше мути нагнали, — заворчал Максим. — Обещали ответы, а ответов ни хрена. Какие, блять, ретриты? Друзья? Вообще не понимаю, может, на социальный эксперимент намотался? Или розыгрыш? Но кому бы пришло в голову так тратиться ради него?
Писк в голове усилился настолько, что Макс выронил письмо и закрыл ладонями уши, а ноги его подкосились. Все закончилось так же быстро, как и началось. Противное «пиииииии» стихло и ушло на привычный фон.
— Надо пройтись до аптеки, — подумал Макс, встал и потянулся к холодильнику.
Пообедав и собравшись выйти прогуляться до аптеки, Максим вспомнил, что на въезде в поселок, недалеко от стелы, был родник, и решил пройтись и туда — на свежем воздухе ведь думается проще.
Аптека, расположенная около дома, оказалась закрыта, как и продуктовый магазинчик. Макс направился к роднику и удивлялся тому, как пусто на улицах; машины не шуршали колесами по асфальту, не суетились люди спеша по своим делам. Даже самосвалы не носились, а это было совсем уж странно — ведь тут добывают хромит, и работа у водителей грузовиков кипит всегда. А сейчас, будто бы все спрятались к его приезду. Очень и очень это странно — думал он, — так не бывает. Очередной, блин, вопрос без ответа. Макс со всей силы пнул камешек, лежавший у него на пути.
«Харп. Северное сияние» — гласила надпись на стеле. Максим дошел, еще немного, и он будет у родника. Сама стела была довольно красивой: серый монумент с очертанием гор, что-то похожее на витражную мозайку, и красивая снежинка у названия поселка. А в темное время суток стела преображалась. Мозаика светилась разными цветами: желтым, зеленым, синим, фиолетовым. Напоминало северное сияние. Буквы и снежинка так же ярко светились. Но, если честно, он не совсем понимал, зачем на стеле пишут именно так: «Харп. Северное сияние», да и станция называется так же. Ведь слово «Харп» итак переводится как «северное сияние». Для коренных, знающих русский язык, вообще получается тавтология — подумал Максим и улыбнулся.
Была еще и городская легенда, связанная с этим названием: мол, если прочитать «Харп» наоборот, получится «ПРАХ», ведь поселок когда-то был частью знаменитой 501 стройки, или как ее еще называют, «дорога смерти», и по рассказам на этом проекте полегло очень много заключенных. Вот мол и получается, что поселок стоит на прахе людей, строивших мертвую дорогу.
Максим побродил у родника, поразмыслил о происходящем и, так не найдя вразумительных ответов, даже внятных домыслов, решил не забивать себе голову. Все равно все встанет на свои места. Он побрел домой. Поездка в поезде и прогулка очень его утомили, и он решил, что по приходу сразу ляжет отоспаться.
— Макфим! — щепеляво звал Макса мальчишеский голосок. — Макфим, плиходи ко мне поиглать. И Макс шел на зов. Шел в абсолютной темноте. А голос продолжал: — Макфим, мы ведь длуфья, почему ты не плиходишь, Макфим?
Макс продирался через какие-то кусты; ветки хлестали его по лицу, но он шел, не зная зачем, но зная, что дойти нужно. Ему казалось, что это важно. И вот, продравшись через очередной кустарник, Макс вывалился на полянку, в центре которой стоял могильный крест. На нем не было ни фото, ни имени того, кто под ним захоронен. Сбоку от могилки сидел ссутулившийся над столиком спиной к Максу ребенок. Он плакал и звал Максима.
Макс сделал несколько аккуратных шагов, положил руку на плечо малышу и сказал:
— Я здесь, малыш, не плачь. Что ты здесь...
— Ты плишел! — закричал мальчик, не давая Максу закончить фразу. Ребенок выпрямил спину и начал поворачиваться к Максу. — Макфим, давай иглать!
Мальчик полностью повернулся на самодельной лавочке, и у него не было головы! На ее месте была какая-то кроваво-костяная каша. Макс завопил.
— Помоги мне найти мой мячик, Максим! — уже совсем не детским голосом полукричал полурычал ребенок.
Макс открыл глаза. Он еще кричал, не понимая, где находится. Вокруг была темнота, укрывавшая его, как плотное одеяло, и только звуки его собственного дыхания нарушали тишину. Сердце колотилось, как молоточек в руках расстроенного мастера, а разум метался в поисках ответа на то, что только что случилось.
— Какого хуя? — закричал он, судорожно протирая глаза. Когда темнота перед глазами немного прояснилась, он осознал, что находится не в своей квартире, не в своей комнате. Если точнее - он был в СВОЕЙ комнате — той самой, где прошло его детство. Но как? Макс подскочил на кровати, судорожно вертя головой в разные стороны. Это точно была его детская.
Скрипучая деревянная кровать, старый лакированный советский шкаф, забитый книгами, — всё было на месте. Те самые кремовые обои с рисунками слонят, играющих в кубики и мячик, плотные золотистые шторы на окнах, желтый линолеум с ромбовидным узором, алюминиевый карниз, на котором держались шторы, и деревянная дверь, выкрашенная в белый цвет. Это была та самая комната. Но как? Как это возможно? Этот дом давным-давно снесли, признав аварийным. Макс подскочил к окну и, рванув шторы с такой силой, что вырвал карниз, который упав стукнул его по голове. В затылок будто вонзили раскалённый кол, в ушах запищало так сильно, что, если бы этот звук был реальным, он расколол бы окно. Максим даже не поморщился — настолько он был взбудоражен происходящим.
Как и тысячу раз в детстве, он снова увидел картину: прямо под окном яма, намытая водой из системы отопления. Воздух сбрасывался только в его комнате, и мама часто, готовясь к отопительному сезону, сливала воду через его окно. Потом шла дорога, выложенная бетонными плитами, а сразу за ней, немного правее, были соседские грядки, ограждённые сеткой-рабицей. Прямо напротив его окна, в метрах ста, стояла котельная. Было лето.
— Блять, блять, блять, блять, блять! — запаниковал Макс. — Я сплю, сплю. Это всего лишь сон. Сейчас я выйду из комнаты и проснусь!
Макс развернулся и пулей рванул к двери. С грохотом выбив её, он вывалился в проходную комнату, на всей скорости влетев в старенький холодильник «Бирюса» и ошарашенно замер.
Он стоял посреди проходной, которую когда-то гордо именовали «гостиной», хотя для гостей там ничего не было. Там вообще ничего не было. Только холодильник напротив двери в его комнату, слева от которого стоял ещё один древний шкаф, который держался только благодаря чуду, и окно, заставленное цветами. Мама любила цветы.
Макс не проснулся. Он влепил себе пару оплеух и всё равно стоял посреди комнаты дома, которого нет.
— Что за блядство? — Макс уже приходил в себя. Служба в спасателях всё-таки научила его действовать во время форс-мажора. — Я не сплю, но и тут быть я не могу. Что-ж будем посмотреть... — Макс заговорил фразочками своего начкара. Картина происходящего всё ещё плохо поддавалась объяснению. Он не спит, но стоит посреди уже несуществующей квартиры из своего давно позабытого детства. Судя по обстановке, это 90-е. Потому что в начале двухтысячных они сделали ремонт! — Это что, блять, путешествия во времени? — крикнул Макс, входя в «зал».
Слева от входа начиналась «библиотека». На самом деле это были три старых шкафа, забитых различным чтивом — от дешевых детективчиков до школьных энциклопедий. Да, его мама любила читать и привила эту любовь ему, но вкуса у неё не было: читалось абсолютно всё. Напротив входа — огромное окно, тоже заставленное цветами. Под окном стоял сложенный стол-книжка, на котором стоял пустой аквариум. — Тут у нас жили черепашки Кеша и Ксюша, — вспомнил Макс. Чуть правее находилась тумба с цветным отечественным телевизором «Рубин» и подключенной к нему приставкой «Сюбор». Напротив телевизора стоял немного покосившийся столик. За ним мама любила смотреть «ящик», курить и гонять чаи. Справа от входа стоял сложенный диван-книжка, а чуть ближе к «кофейному» столику — ещё один такой же, разложенный, где отдыхала мама.
Ну и, конечно же, два красных ковра на стенах, закрывающих целый угол.
На кофейном столике виднелся тетрадный лист. Максим подошел и взял записку в руки:
«Максим, я ушла на работу. Звонил Никитка, звал тебя гулять. Не ходи голодным. Мама» — было написано красивым маминым почерком. Где-то в ногах раздалось радостное «мяу», и что-то нежно ткнулось Максу в ногу. Он опустил взгляд и увидел Синди — красивую сиамскую кошечку. Она была серой с черным хвостом и мордочкой, а на лапках у неё были белые «перчатки». Макс сел на колени, взял кошку на руки и заплакал. Он и забыл, как любил эту кошку, и как Синди любила его. Она всегда лежала рядом в постели, когда Макс болел, котилась в его ногах, ловила мышек и приносила их только ему. Горячие слезы стекали по лицу и капали на мягкую серую шерстку.
— Синди, Синди, девочка, привет, — повторял Макс. Он вспомнил, как однажды ушел гулять и не закрыл окно. Кошечка выпрыгнула во двор, решив прогуляться, но так и не вернулась домой. Позже Максим с друзьями нашел её трупик под домом — бродячие собаки загнали её туда и там порвали.
— Синди, прости меня, девочка, прости, — шептал Макс, не в силах остановить слезы. — Я не хотел, прости.
Кошка подняла мордочку и, посмотрев своими умными голубыми глазами прямо в глаза Максу, шершавый язычок аккуратно коснулся его щеки. Кошечка собрала слезы, лизнула Макса в кончик носа и спрыгнула из его рук. Направившись к окну, она запрыгнула на форточку, громко мяукнула и, как бы кивнула Максу, указывая на то, что и ему нужно идти, выпрыгнула наружу. А Макс всё еще сидел на коленях, но ему стало гораздо легче. Он знал, что Синди не держит обиды и всё так же его любит.
Макс вышел из подъезда. Всё было как в его детстве: широкое деревянное крыльцо, соседская «буханка» стояла под окнами. Макс улыбался, осматривая свой двор, понимая, что всё это не может быть реальным. Но солнце грело его, легкий ветерок обдувал лицо, насекомые летали туда-сюда. Всё казалось вполне осязаемым и настоящим.
— Мяу! — снова раздалось у ног. Максим посмотрел вниз и вновь увидел свою кошку. Он наклонился, чтобы погладить её.
— Мяу! — повторила Синди, будто требуя от него чего-то, и вдруг отбежала вперед, едва дав Максиму коснуться себя пальцами.
— Ты хочешь, чтобы я шел за тобой? — спросил Максим.
— Мяу! — категорично повторила кошка и побежала. Максим двинулся следом.
Они прошли мимо соседнего дома, развалившейся деревянной площадки для игры в баскетбол, футбольной коробки и школы, в которой учился Максим — её тоже уже быть не должно, её снесли в 2010 году. Миновали двухэтажный дом, где когда-то в будущем жил его лучший друг. Наверное, точнее было бы сказать, что это был бывший лучший друг. Они прекратили общение, когда Макс переехал. Он решил начать всю жизнь с чистого листа. Ха! На четвертом десятке лет! Они вышли к автобусной остановке. Синди повернула налево, Максим пошёл следом. Подойдя к месту, где дорога делала поворот к железнодорожному переезду, Синди остановилась, села на тротуар и направила взгляд через дорогу. Максим посмотрел туда же. Два двухэтажных дома стояли друг напротив друга. Максим вспомнил, что в левом доме на втором этаже жил его одноклассник. Но зачем они пришли туда? Чего ждут?
Синди снова мяукнула и вытянула мордочку в сторону того дома, который стоял слева, будто показывая своим видом: «Сейчас, сейчас, Максим, смотри», — и он посмотрел.
Из дальнего подъезда выскочил мальчишка лет пяти-шести. В руках он держал похожий на разноцветный арбуз мячик. Мальчишка бросил его на землю, пнул и с хохотом побежал за ним. Он бегал по двору, догоняя мячик и весело смеясь. Он был один, но ему не было скучно; так искренне веселиться и радоваться мелочам умеют только дети, которые не ждут ничего от будущего и не видят ничего страшного в настоящем. Мальчишка остановился, едва заметив Макса на той стороне дороги, поднял мяч и подбежал к обочине.
— Макфим! — радостно защебетал он. — Пойдём на поле! — полем они называли ту самую коробку, в которой подростки гоняли мяч. Макса прошиб холодный пот. Это был тот самый мальчишка из его сна! Одет иначе, но это он. Это его голос звал Макса во сне. Он сделал шаг назад, намереваясь бежать прочь. Но ноги его словно приросли к тротуару. Всё это не поддавалось никаким объяснениям. Максим видел много разного, плохого, конечно, больше, но всё, в отличие от нынешней ситуации, поддавалось логике. Может, он снова обдолбался? Сорвался спустя столько лет и видит приход?
— Дерфы пас! — раздался весёлый голосок. Мальчишка пнул мячик через дорогу и сам побежал следом. Дорога была пуста. В самых тёмных уголках памяти Макса началось шевеление. Он хотел закричать, остановить мальчишку, но оцепенение сковало его горло.
— Стой! — еле слышно прохрипел Макс. В голове снова раздалось мерзкое «пииииии», практически на частоте ультразвука.
Мячик уже пересек середину дороги и весело подпрыгивал, приближаясь к Максу. Мальчишка, его звали Никита, был уже на середине дороги. Вдруг он споткнулся и упал, а из-за поворота вылетел грузовик. Звук гудка, тормозов и мерзкий мясной хлюпающий треск. Мячик допрыгал и ударился о ноги Макса. Воспоминания прошибли его разрядом. Сердце остановилось, как показалось Максу, на несколько минут. Терентьев Никита, его друг детства, немного младше самого Максима. 98-й год, 5 июля — Максиму было 6, а Никите 5. В тот день они договорились попинать мяч в коробке; далеко гулять они не могли, поэтому шлялись по школьной округе, что было совсем рядом с их домами. Макс пошёл навстречу Никите, крикнул ему, попросив пас, и, сказав что-то типа «кто последний — тот какашка», побежал к школе, не дождавшись, пока Никита перейдёт дорогу. В тот день Никиты не стало — он упал на дороге, а грузовик, из числа тех, что часто носились по этой улице, наехал ему прямо на голову.
Это был страшный удар для Макса; он истерил несколько дней. Все вокруг говорили, что он не виноват. Но он винил себя. Если бы не его догонялки, Никита был бы жив, а водитель оставался бы на свободе. Конечно, со временем, то ли сработала какая-то защита, то ли детский мозг так устроен, Макс стал забывать этот несчастный случай, а ближе к подростковому возрасту этот эпизод и вовсе выветрился из памяти, оставшись лишь где-то глубоко в подкорках мозга.
Сейчас, снова пережив это, в нём снова что-то сломалось. Макс просто стоял, его рвало. Рвало от вида растекающейся крови по асфальту, от криков водителя, который говорил, что ничего не видел, от звуков, когда ботинки, похрустывая, крошили разлетевшиеся осколки детского черепа. И от снова нахлынувшего чувства вины. Это было всепоглощающее чувство — Макс сейчас хотел умереть, оказаться на месте своего друга, весёлого и беззаботного ещё несколько минут назад. Макс понимал, что это то, что сделало его таким, какой он есть: слабовольным, никчёмным наркоманом, ведь бывших торчков не бывает. В тот день по его вине пострадало множество людей. Погиб его друг, тётя Люда, мама Никиты с трудом перенесёт этот удар, водитель сядет за непредумышленное убийство, семья водителя лишится кормильца на многие годы. А он продолжит жить. Макс вытер лицо, сплюнул себе под ноги и вышел на дорогу. Он подошёл к машине, наклонился к телу, точнее к тому, что от него осталось, и прошептал: «Прости, друг, мне правда очень жаль. Я бы легко поменялся с тобой, но увы. Прости, Никитос». А потом, посмотрев на водителя, сказал: «И ты прости меня, мужик».
