Командир берберской части отряда сдался в плен саккалибам.

-- Ну что, парень, -- обратился к Андрею тот, кто напоминал своим видом викинга, -- веди нас к местному толстосуму, головы этим берберам мы сейчас поотрезаем -- будет ему доказательство нашей отваги. Но, что делать с пленником? Его тоже "укоротить"?

Андрей не нашелся что ответить, лишь раскрыл рот, приготовившись сказать хоть что-то, но разум отказывался давать ему нужный ответ. Повисла неловкая пауза...

Вдруг, из-за завесы плюща выскочил Иосиф, и закричал:

-- Бербера отпустите! Хозяин хочет, чтобы в Ронде узнали о произошедшем здесь!

Трое саккалибов, уже начавших деловито рубить бошки поверженным врагам, изумленно вытаращились на еврея, между тем, облик Иосифа не внушал им никаких опасениий, удивляло лишь одно -- сам факт его неожиданного появления.

-- А нам это удобно? -- с сомнением в голосе спросил викинг, -- насколько я помню, речь шла о том, что здешний господин не желает открывать своего местоположения никому.

-- Этот балбес не все знает, -- заверил викинга Иосиф, указуя пальцем на Андрея, -- точнее, соображает медленно. Ведь, если вы подошли к нашей ставке столь близко, то и смысла скрываться нет, зато, вместе с врагами, сюда вскоре потянутся и друзья.

-- Ты, толстячок, вообще кто? -- Спросил Иосифа франк, вытирая кровь на сабле о шаравары сдавшегося в плен командира берберов. -- и сколько еще вас за плющом засело?

-- Это опальный казначей Абдул Малика, известый проныра и вор. -- Процедил сквозь зубы плененный бербер.

-- Нуу, проныра..это да, но вор, с этим утверждением я бы поспорил, -- заявил Иосиф, -- а нас здесь мнооого, целый один еще, начальник стражи господина. -- с этими словами, еврей сделал шаг в сторону, и в поклоне приоткрыл завесу плюща...

Из укрытия, сияя доспехами в лучах солнца вышел Умар. Весь его облик светился достоинством.

Саккалибы тут же смекнули, что перед ними появился далеко не рядовой вояка, и с почтением поклонились ему.

-- Он и есть Умар ибн Хафсун -- тот, по чью душу мы и шли сюда, -- зло рассмеялся бербер, -- вижу, его подельники совсем заврались и запутались. Эх Харальд, рано ты клятву верности эмиру нарушил, на медный грош славную службу выменял...

-- Отпусти стража Абдул Малика, будет тебе и твоим людям обещанное вознаграждение. -- произнес твердо Умар.

Викинг, которого назвали Харальдом, на мгновение задумался, и потом сказал так:

-- Вижу, что здесь лгун на лгуне обретается, уж и незнаю, что там у тебя за богатства, и служат ли тебе пол сотни саккалибов... Знаю наверняка одно: если отпущу бербера, то все узнают о нашей измене, зачем мне это? Проще убить его, а потом и станем выяснять: сколько в ваших словах правды.

-- Ты прав, -- согласился Умар, -- убей бербера, но помни, в таком случае твоя служба мне, начнется с ослушания.

-- Да, -- пожал плечами Харальд, и молниеносным движеним кинжала перерезал берберу горло.

Пленный стражник Абдул Малика упал на колени, держась руками за вскрытое горло, воздел очи к небу, попытался прошептать слова молитвы, но не успел -- упал на землю навзничь мертвым.

-- А теперь, сдай оружие и веди нас к себе в жилище! -- Скомандовал Харальд.

Ибн Хафсун повиновался, и передал саблю и щит подошедшему к нему вплотную франку.

-- А теперь все трое: снять обувку, живо на тропу, еврей идет первым, после белобрысый, затем Умар.

Семеро поднимались по козьей тропке: трое плененных, за ними четверо вооруженных. Первые, шли домой, вторые в неизвестность, но каждый пребывал в мучительном смятении.

Продолжение сказа о великом андалузском разбойнике.

Ранним утром, Умар, Андрей и Иосиф спустились в ущелье. Вооруженные: ибн Хафсун снарядил спутников копьями, ибо не воины они, и иные виды оружия в их руках будут бесполезны; сам же Умар, облачился в полный доспех -- тюрбан со стальным шишаком, кольчуга с нагрудником, тесненым позолоченным куфическим узором, наручи, поножи, крепкий круглый щит, украшенный витиеватым барельефом, и копье:

-- Если случится бой, то тыкайте копьями в лошадей: завалите коня -- появится шанс справиться и с всадником. -- наставлял Умар друзей.

-- Боже ж ты мой! -- запричитал Иосиф, -- хороший боевой конь, подороже будет крепкого эфиопского раба...сколько добра пропасть может!

-- Мертвым земные блага ни к чему. -- справедливо рассудил Андрюша.

Умар со-товарищи, добрались до крутого склона поросшего плющем. Ибн Хафсун, раздвинул руками густую зелень, и явил удивленным взорам спутников тщательно замаскированную нишу в скале, наподобие тех, что в окрестностях имелись во множестве, но без плюща.

-- Если непрошенные гости ищут нас, и не собъются с пути, то они обязательно должны пройти рядом с этим укрытием, -- сообщил Умар, -- у нас есть шанс использовать "эффект внезапности" и ударить с тыла...

-- С дюжиной не совладаем. -- возразил Андрей.

-- Безусловно, -- кивнул Умар, -- ты -- Андрюша, будешь поджидать их на козьей тропе, и изображать из себя заплутавшего дервиша. Копье спрячь в кустах, до поры. Кроме того, кто знает, может сумеем избежать схватки ...

Задуманно- сделанно: Умар с Иосифом, затаились под покровом плюща в нише; а Андрей расположился на камне близ тропки, разложил на старом пне лепешку и сыр -- ждет гостей, пред которыми будет разыгрывать скромную трапезу усталого путника.

Через час, они появились: восемь берберов из числа ронденьского гарнизона, и четверо саккалибов из столицы.

Берберы ехали впереди, а совершенно не знавшие сиих мест телохранители эмира замыкали движение отряда.

"Какие же это славяне?"-- подумал Андрюша, разглядывая замыкающих походный строй воинов: " Один, явно из викингов; второй, похож на франка; остальные двое, может и славяне, но не очень ясно. Черт бы побрал этих арабов, для которых все северяне на одно лицо...все --Саккалибы!"

Наконец, всадники приметили скромно сидящего на их пути оборванца, и жадно вкушающего нехитрую снедь.

-- Мир тебе, странник, и приятного аппетита, -- заговорил второй из вереницы воинов (похоже, он был лидером отряда), -- отчего сидишь ты в столь богом забытом месте?

-- Мир и вам, благородные воины, -- ответствовал Андрей, -- созрел на скалах Торкаля хороший урожай дикой ежевики, спешу туда наиболее кратким путем, дабы заготовить запасы варенья и пастилы из этих даров природы...

-- Хм, не вижу с тобой ни котелков для варения, ни инструментов для сушки и раскатывания пастилы.-- усомнился командир конников.

-- Все оставил на Торкале в укромном месте, дабы не поднимать сие тяжелое имущество столь высоко каждую осень.

Всадники, между тем, поровнялись с укрытием Умара и Иосифа, и выстроились в две линии...все сакаллибы во второй.

Лидер отряда, оглядел опытным взглядом окрестности, приметил и скалу, поросшую плющем слева и немного позади от него, криво ухмыльнулся в бороду, и спросил:

-- А ты больше никого здесь не видел?

-- Конечно видел, -- ответил Андрюша, -- богатый вельможа, возможно из Ронды, укрепил чуть выше отсюда старую римскую крепость, богато украсил просторную пещеру парчовыми занавесями, и живет там со своею семьей, охраняемый полусотней телохранителей...

Всадники обеспокоенно переглянулись.

-- Что за вельможа? Чьих будут кровей и мест его телохранители?

-- Имени господина не спросил, -- отвечал Андрей, продолжая пережевывать кусок лепешки, -- но со стражей его пообщался. Саккалибы они, из пропавшего год тому назад отряда эмира Кордовы. Говорят, что нынешний хозяин их добр и радушен, и в пять крат щедрее эмира, а платит хорошо оттого, что не желает открывать своего присутствия здесь, и опасается предательства.

-- Чем живет сей господин, если способен содержать столь многочисленный отряд отборных воинов? -- поинтересовался командир.

-- Чем живет? Того не ведаю. Знаю, что жалуется на малое число стражников, и хотел бы увеличить его до сотни, а то и поболее, но неизменно из числа саккалибов. Эх, как удобно, что я-- славянин (в этот момент, замыкающие отряд саккалибы многозначительно переглянулись между собой), плохо то, что не воин, а ведь всего то нужно: быть русским, иметь боевую сноровку и вооружение, и принести господину несколько голов недоброжелателей, до его имущества жадных, ну, как бы в доказательство верности и годности к службе.

Командир, с опаской глянул через плечо на своих саккалибов (в этот момент, те перебросились парой фраз на неведомом языке), и положил руку в кольчужной перчатке на эфес сабли.

Андрюша, заметив это, и узнав наречие, на котором переговаривалась вторая шеренга, потянулся рукою к кустам, где спрятал копье, и крикнул на том же непонятном языке, что и саккалибы одно только слово.

В мгновение ока, обнажились четыре сабли гвардейцев эмира: две крайние, рассекли головы берберам второй шеренги слева и справа; два клинка по центру, впились глубоко в спины впереди стоящим.

-- Измена! -- закричал командир ронденьских берберов, -- Джафар, держать саккалибов!

Сам же, пришпорил скакуна, и попер на Андрюшу. Тот, стал пятиться вверх по тропе, выставив перед собою копье.

Не сумел достать командир берберов Андрея сразу, уж больно крутым оказался подъем для его коня, а когда отбил в сторону его копье, и готов был покончить с плотником, свара за его спиною была закончена. Командир остался один, супротив четверых, даже не раненных саккалибов...

Продолжение следует...

Продолжение повести о величайшем разбойнике Андалусии.

Миновал месяц, Андрей и Иосиф пообвыклись с новой жизнью: расширили лачугу Умара, научились ставить капканы на дикого зверя, сноровились доить серн. Алия пошла на поправку, и как только окончательно окрепла, отвела Андрюшу в свинарник и обучила присматривать за ним.

-- Так у вас и свиньи имеются! -- удивился Андрей, -- на что правоверным "нечистые" животные?

-- Волков кормить, кожи дубить, желуди дубов на хрюшек изводить -- не пропадать же добру, -- ответила женщина, -- а коли зима лютая выдастся, то Аллах и свиную солонинку откушать позволит...если "чистая" снедь изволит закончиться. Ты уж прости нас, Андрюша, но тебе, как христианину, сподручней с сей животинкой управляться...твой бог позволяет.

Андрей, не стал возражать.

Иосиф, к хозяйственным хлопотам был пригоден мало, и всякий раз испрашивал разрешения у Умара "спуститься к людям", да с новостями воротиться. Ибн Хафсун позволял, обучил немного хитростям блуждания по лесам незамеченным и позволял, чему немало удивлялся семилетний сынишка -- Сулейман:

-- Папа, разве ты достаточно хорошо знаешь еврея, чтобы отпускать его?

-- Не достаточно, сынок, -- отвечал Умар, -- но недоверие, хотя и продливает жизнь, но отравляет разум и сердце. Зачем тогда Всевышний наградил меня благими предчувствиями...ужель для того, чтобы я их отринул?

Сулейман не умел еще ответить на это, да и не понимал до конца речи отца, но уже тогда в его ум вселился дух несогласия.

Однажды, Иосиф вернулся из окрестностей Ронды, и за вечерней трапезой спросил Андрея:

-- Уважаемый плотник, ты ведь из славян, а они все язычники, отчего же ты -- христианин?

-- Отец мой крестился уже здесь, незадолго до того, как вольную получить.

-- Почему не Ислам?

-- Рабам и вольноотпущенникам не много уважения отпущено в сиих землях, -- ответил Андрей, -- христианский бог -- та самая сила, которая объеденяет отверженных, утешает их.

Еврей, помявшись и хитро улыбнувшись спросил и Умара:

-- Отчего твои предки отреклись от христианской веры и обратились к Аллаху, о благородный потомок воинственных готов?

-- Покоритель Испании -- Муса, пообещал им сохранность титулов и земель. -- отозвался Умар.

-- Но теперь, ты и твоя семья -- отщепенцы, подстать рабам и вольноотпущенникам, коим, по мнению Андрюши, христианский бог благоволит поболее. -- заключил Иосиф.

Ибн Хафсун, ухмыльнулся, погладил бороду, и сказал:

-- Шайтан наградил даром искушения лишь твой разум, дабы упражняться в риторике, или и душу тоже, о мой добрый казначей?

-- Не кипятись, -- успокаивающе произнес Иосиф, -- послушай лучше, что нынче творится в Ронде:

"Известно мне из твоих же уст, что покидая Ронду, ты подарил Павлу -- лидеру ронденьской христианской диаспоры мешок с тысячей серебрянных мараведи, дабы помогал нуждающимся людям своим. Такой же подарок ты сделал евреям и мусульманам. Верховный рабби "худерии", вложил твои деньги в торговые дела, дабы сообщество его крепло и обеспечило себе сытое будущее. Павел, раздал деньги своим людям поровну. Абдул Малик -- наместник Ронды, положил серебро в казну на "черный день". Все трое лидеров поступили мудро и честно: каждый по своему. Но, одинаково благие деяния обернулись различными последствиями. Благо мгновенное -- то, что получила христианская диаспора в виде твоих денег от Павла, обернулось сиюминутным исчезновением серебрянников, ибо люди тут же потратили подаренные им средства. Можно сказать, Умар, ты приобрел их благодарность и почитание. Благо в дальнесрочной перспективе -- вложение мараведи в торговые дела евреями, вызвало недоумение в их среде, ведь глядя на довольных сорящих деньгами христиан, стали расходиться слухи из худерии, что раздача подарков не была справедливой. Эти слухи, породили недоумение обладателей призрачной перспективы -- мусульман, которые добра Умара пока и вовсе не увидели. Абдул Малик, не желающий менять планов на твои деньги, и приберегший их на неурожайные времена, только рад таким сплетням, и его люди стали подогревать россказни мнением, что несправедливо разделил Умар ибн Хафсун свое богатство между диаспорами перед уходом, что благоволит он христианам, и что большую часть денег оставил себе., подспудно полагая, что с тебя можно взять что-то еще."

Умар, внимательно выслушал Иосифа, и спросил:

-- К чему клонишь, казначей, говори прямо, устал я сегодня от иносказательных намеков.

Иосиф насупился -- не привык он говорить о последствиях, не огласив причин их появления, но, совершил усилие на собой( аж вены набухли на лбу), и сказал:

-- Не отпускает старый мир тебя на вольные хлеба, благородный Умар. Добро, сделанное людям, напомнило им о собственной алчности. Они придут за тобой, станут требовать: может денег, может разьяснений, или того и другого...сами пока не решили, но знают наверняка одно -- в них затаилось желание до твоих благ, порожденное древними пороками, которые вызвало к жизни твое же великодушие. Они ищут тебя, и они обязательно прийдут...

-- Кто? Благодарные или завистливые?

Иосиф, тяжко вздохнул, и изрек:

-- Все. Боюсь что все. Не даст свет души твоей прожить спокойно жизнью отшельника...

В лачугу вбежал взволнованный Хафар, и, чуть отдышавшись, сообщил:

-- Отец, в нашу сторону, вверх по ущелью, двигаются двенадцать всадников в воинском облачении. Ночь близится, и они остановились на привал, но к завтрашнему полудню могут быть здесь, если сильно не заплутают.

Умар, приосанился, и спросил сына:

-- Как они одеты?

-- Похоже, восемь из них, это люди Абдул Малика, -- отвечал Хафар, -- а еще четверо, в дорогих доспехах, белокурые, огромные -- люди эмира, саккалибы.

-- Славяне? -- недоуменно переспросил Умар, и перевел взгляд на Андрюшу, а тот уверенно ответил:

-- Коли так, значит дело к тебе имеет не только наместник Ронды, но и столица зантересовалась, и эмир послал своих телохранителей проследить за ходом переговоров. Дозволь мне вести речи завтра, поглядим, не порвались ли еще узы землячества...

-- Быть посему, -- устало, но со спокойным достоинством ответил Умар, -- до завтра дожить еще нужно, а сейчас, всем спокойной ночи...

Продолжение следует...

Сей сказ, о величайшем разбойнике эпохи Кордовского эмирата -- Умаре ибн Хафсуне. Не слыхал, чтобы о нем писали в художественном ключе, что прискорбно, ибо главный герой данного повествования -- историческая глыба.

Осень 888-го года нашей эры. Южная Испания.

По пыльной сентябрьской дороге из Ронды в Ардалес брел усталый путник. Его драный халат, был слишком жарким одеянием, но он позволит не продрогнуть холодной ночью в лесу; в его походном узелке лишь козий сыр и половина черствой лепешки -- хватит на одну скудную трапезу; в его бурдючке на поясе вода, а в душе теплится надежда повстречать того, кто обратит ее в вино; из под давно посеревшей чалмы вьются русые кудри. Путник молод, верблюжьи бабуши на ногах черпают дырами дорожную пыль, а железный крест на груди больно прижат сыромятным ремнем, переброшенным через плечо наискосок. Прижат специально, дабы помнить, на чью помощь следует уповать во времена тяжких испытаний.

-- Привет тебе, странник! Да облегчит тебе путь Аллах -- милостивый и милосердный, и замолвит словцо за тебя пред ним Мухаммад -- Его единственный пророк...мир ему.

Путник поднял глаза, до того бессмысленно разглядывавшие кочки, и увидел прислонившегося к старой оливе рыжеволосого мужчину, синие очи которого излучали добродушие.

-- Привет и тебе, незнакомец. Не уверен, следует ли об этом говорить, но все же скажу: Аллах -- мне не помощник, ибо я христианин, и бегу от гнева твоего Бога...

-- Бог един! -- примирительно воскликнул рыжеволосый, и тут же добавил. -- Правда у вас -- у христиан, он триедин, что есть пища для диспутов великомудрым мужам, а для простых людей, каковыми мы с тобою являемся, сути это не меняет. Как тебя звать, беглец?

-- Анвар ибн Иван аль Саклаби. Я -- сын вольноотпущенника, привезенного во времена эмира Хишама из земель Саккалиба(славянские земли). Отец меня звал -- Андрюша.

-- Чтож, Андрюша аль Саклаби, -- продолжил рыжеволосый, -- присядь со мною в тень оливы, и раздели мою скромную трапезу. Я -- Умар ибн Хафсун, простой пастух.

-- Спасибо за приглашение, -- поклонился Андрюша, -- и правда, я очень голоден. Правда и то, что ты -- добрый Умар, не простой пастух. Кто в Ронде не знает достойный род ибн Хафсунов, ведущий свою родословную от вестготских владык? Неизвестно никому лишь то, почему ты исчез с семьей из Ронды три года тому назад.

-- Посидим, поедим, поразмышляем о причинах бегства..твоего и моего, истину узнаем вместе.

Они сели, Умар разложил на валуне свежие лепешки, молодую поросль дикого лука и запеченого в золе ужа.

Андрюша, немного подкрепившись, начал свой рассказ:

"Чудны нынче дела в Ронде. Христиане-моссарабы, что обретаются аккурат за вратами Аль-Мукобар, устали от возросшей джизьи (налог на веру), и стали вести себя престранно: бывает, продаст христианин все свое хозяйство, отведет детей родственнику, мол, держи все деньги, что имею, и воспитывай племянников, а сам уходит к кади(мусульманский судья), и начинает оскорблять веру Аллаха. Разумеется, за это ему отсекают голову, ибо закон велит. Все бы ничего для кади, но ведь казненного христианина в моссарабском квартале (моссараб -- христианин средневековой Испании, живущий на масульманской территории) начинают почитать за святого. А потом еще несколько таких же случаев подряд -- несколько святых, и растет, растет недовольство властью эмира в среде моссарабов. Тут и кади недоволен, что обязан слепо следовать закону, и лишать жизни добрых ремесленников и купчишек, до того исправно плативших джизью и другие налоги.

Вот и я -- скромный плотник, не нашел в себе сил стать Святым, не нашел также мочи оставаться в родном городе, ибо удел сильного -- славное посмертие, а удел слабого -- долгий путь в никуда."

Умар, внимательно выслушал Андрюшу, учтиво дождался своей очереди высказаться, и ответил так:

-- Я -- сын почившего кади Ронды, Хафсуна, который предрек на смертном одре события, о коих ты мне сейчас и поведал. В семье судьи, отпрыскам сызмальства прививалось чувство справедливости. Не в силах более терпеть ее попрание, после смерти батюшки я отрекся от должности кади, которую мне прочили, и удалился с семьею в горы -- пасти коз. Печально слышать о том, что сбываются пророчества старого Хафсуна, а воспитанное им в моем сердце чувство справедливости велит мне не оставить страждующего на пути "в никуда". Посему, пойдем со мною, Андрюша, ты станешь первым гостем в моем горном обиталище, и, чую, не последним...

Продолжение следует.