Портрет дочери
пастельный набросок
пастельный набросок
Одна глава из моей книги
______________________________________________________________________________________________________
Дороти всегда нравились мальчики. Совсем в детстве, она, пятилетняя малышка, уже была знакома с этим чувством. Стоило ей пересечься с каким-нибудь ее ровесником на улице, гуляя вокруг дома, или в городе, когда они с матерью выезжали за покупками, как ее детское, еще не видавшее настоящей любви, сердечко начинало трепетать и искриться. Ноги самым натуральным образом переставали ее слушаться, превращаясь в две переваренные макаронины. Лицо же, наоборот, делалось каменным и испуганным.
Возраст объектов ее воздыхания взрослел вместе с ней и почти никогда не выходил за рамки пары лет. Например, в школе это были некоторые ее одноклассники, но не долго, несколько недель, пока она их окончательно не узнала. Ей нравилась таинственность. Нравилось хранить лишь кадры и небольшие обрезки текстов, их описывающие. Случайно услышанное слово, резкое движение головой, откидывающее со лба челку, смех, подвернутые выше локтя рукава, губы, сжимающие хорошо обгрызенный карандаш, взгляд, устремленный в окно, развязанные шнурки на кедах, незаправленная рубашка. Дороти не могла угадать, что именно пошлет ей сигналы каждый следующий раз, но всегда с распростертыми объятиями их принимала.
Она могла подолгу смаковать в своей голове сцены, где последний из понравившихся ей мальчиков играл главную роль. Вот он едет на велосипеде мимо ее дома и врезается в столб, падая и вскрикивая от неожиданности. Дороти, которая по счастливой случайности дома совсем одна, выбегает ему на помощь. Их глаза встречаются, как и их улыбки. Она заботливо помогает ему встать, отводит к себе в комнату, где предлагает воды и перебинтоваться. Он заметит постер на стене с The Beach Boys, которых, как окажется, тоже обожает. Они разговорятся, будут весело шутить, так легко и непринужденно. На следующий день в школе он найдет ее, тихо подкравшись из-за спины и подергав за прядь волос. Она взвизгнет, а потом засмеется, закрывая ладошками рот. И вот они уже держатся за руки, прогуливаясь после школы. А дальше может быть все что угодно. Лежа лицом к стене, в темноте своей комнаты, она засыпала, перенося мелькающие перед глазами картинки прямиком в сладкий сон. И ей совсем не хотелось разрушать этот образ, узнав, что на самом деле The Beach Boys ему не нравятся.
Места в ее сердце было предостаточно, так что порой там умещалось и по три, и по четыре мальчика. Однажды она влюбилась в целую компанию друзей. Каждый по отдельности ей казался не таким привлекательным, как когда они шли по коридору вместе, разговаривая и задирая друг друга. Началось все как всегда, с одной маленькой детали, ее окликнувшей. Дороти увидела, как они втроем, стоя в кругу, дают пять друг другу, полностью его замыкая. И как не получалось бы этого сильного жеста, так и у нее не выходило фантазировать о ком-то одном. В мечтах они удостоили ее честью стать их другом. Сначала. Но потом каждый из них в нее влюбился, храня этот секрет в тайне от остальных, пока наконец все не раскрылось наиболее драматичным образом. И каждый готов был пожертвовать дружбой ради Дороти. Ради ее любви.
Наслаждение от этих приторных грез не шло в сравнение ни с чем другим. Ни от еды, ни от просмотра фильмов, ни от музыки получить его, настолько яркое, не представлялось возможным. И что самое главное, оно всегда было при Дороти, в ее голове, чем она с радостью пользовалась, фантазируя прямо на ходу, по дороге из школы, на уроках и обедах, за мытьем посуды и в душе. Иногда, читая какую-нибудь книгу, воображаемые из нее сцены перекрывались уже знакомыми, до деталей продуманными картинками, так что вскоре Дороти бесцельно таращилась на страницы, блаженно улыбаясь.
Как не грустно, ни одна из этих сказок не случилась наяву, хотя Дороти об этом совсем не печалилась. Более того, приключись такое, и она бы впала в ступор, не зная, что делать дальше. Все ее надежды умещались лишь в мольбу о том, чтобы о ее влюбленностях никто не узнал. Пялясь на очередной предмет обожания, она иногда думала, что умерла бы на месте, если такое вдруг произошло бы.
Допускать даже малейшую вероятность, что она могла бы понравиться мальчикам вне ее иллюзий, Дороти себе не позволяла. Никто никогда не говорил, что она красивая или хотя бы симпатичная, а это, считала Дороти, являлось необходимым условием, чтобы быть достойным чей-то любви. Зеркало тоже в основном молчало, лишь изредка говоря Какие у тебя красивые глаза! или Сегодня твои волосы легли просто отлично. Но Дороти лишь отмахивалась, не давая себя обмануть. Иногда она пробовала выпытать правду у матери, в одиночку ее воспитывающей. Прямо так и спрашивала:
𑁋 “Мама, я красивая?”
И слышала в ответ всегда одно и тоже:
𑁋 “Ты выглядишь хорошо.”
Дороти и сама знала, что выглядит хорошо, вот только это не было равносильно тому, чтобы назвать ее красивой. Кто угодно может выглядеть хорошо, достаточно его причесать, одеть и немного накрасить.
“Скажи да, просто скажи да.” - думала про себя Дороти спустя секунду после своего вопроса и за две до ответа матери, так в итоге никогда этого не услышав.
Уже учась в колледже и живя в студенческом общежитии, она узнала, что то, чего ей так сильно не хватало, была вовсе не красота и внешняя привлекательность, а уверенность в себе. Это открытие пришло к ней после трех банок пива и нескольких рюмок текилы, в которых она себя старательно утопила, прежде чем сесть на колени к одному из красавчиков. Дороти и сама не помнила, что сказала ему в тот вечер, но его они провели вместе, разговаривая и весело шутя, так легко и непринужденно. Все, как она и мечтала.
После мир будто расширился. Он удлинился, а небо стало таким высоким и бесконечным. Между собой и выбранной целью Дороти больше не видела преград, разве что, если у него уже была девушка, да и их она часто отодвигала. Единственное, что оставалось неизменным, это ее скорость, с которой она меняла возлюбленных. Надолго Дороти не задерживалась. Огонь, в ней вспыхивающий, питался страстью, которая быстро кончалась, стоило им провести вместе пару ночей. Она ценила предвкушение, с которым наливала это вино себе в бокал, чтобы затем повращать его по кругу, дав полностью раскрыться. Когда первые нотки достигали ее сознания, на самом пике чувств, Дороти отпивала немного, слегка пригубив, позволив им взорваться фейерверком из бабочек и звезд. Она делала еще глоток и еще, с каждым новым ощущая все меньше, и в конце концов оставляла бутылку недопитой, отправляясь на поиски новой.
Колледж сменился работой, та в свою очередь другой, но везде Дороти продолжала свое победоносное шествие. Только теперь, такие же свободные и раскрепощенные как и она сама вокруг встречались все реже. И все больше она слышала от своих сверстников такие ужасные слова, как семья, дети, остепениться, ипотека, в которые, как ей казалось, те вкладывали слишком много смысла. Поэтому очень скоро ее любовникам пришлось слегка помолодеть. А потом еще немного.
Погоня за молодыми телами заставляло и ее собственное выглядеть соответственно, так что в этом Дороти находила еще и стимул себя не запустить. Она посещала тренажерный зал дважды в неделю, уделяя особое внимание ягодицам и талии, стараясь первое сделать больше, а второе тоньше. Хорошая часть ее зарплаты тратилась на всевозможные шампуни и маски для волос, витамины их питающие и другие продукты косметической индустрии. Кто бы мог подумать, что именно волосы первыми станут выдавать ее возраст. Но зато, в свои неполные тридцать, она с уверенностью и вполне резонно могла позволить себе засматриваться на двадцатилетних.
Беззаботная пора, полная любовных приключений, могла бы продолжаться еще долго, до первых морщинок и заломов на коже, если бы на праздновании открытия своего четвертого десятка, Дороти не собрала бы всех свои подруг, одна из которых пришла с ребенком. Мальчиком, лет трех, беленьким и светленьким, как солнышко. Вопреки ее опасениям, он совсем им не мешал. А когда сидя у матери на коленях, он потянулся к ней и нежно обнял за шею, что-то прошептав на ухо, в сердце у Дороти вдруг открылась дверь, за который скрывалась лишь пыль и паутина. Раньше, до этого момента, она и не знала, что такая у нее имеется, но теперь, пустота, хранящаяся в ней, завопила.
Утром следующего дня она приняла на грудь немного виски и отправилась на прогулку. В парке ее внимание привлек паренек, что в целом обычное явление. Но он был и не парень вовсе, а мальчик, лет 14 или даже меньше. Дороти сначала предположила, что должно быть на голодный желудок перепила и теперь не гнушалась нарушить дозволенный ей самой и законом границы, но затем, копнув глубже в свои чувства, все поняла.
Она умела мечтать, еще в детстве отточив этот талант до совершенства. И теперь фантазиями Дороти обращалась в свое будущее, где она была мамой такого вот замечательного мальчика. Мальчика, которым бы гордилась и которым бы жила. Мальчика, в которого влюблялись бы девчонки и которого окружали бы друзья. Очень хорошего мальчика, красивого и талантливого. И уж она бы ему об это говорила. Каждый день.
И здесь Дороти не видела преград между собой и целью, поэтому, меньше чем через два года она уже обтирала угрожающе натянутый живот массажным маслом. К черту талия, к черту ягодицы. Отца ребенка в известность никто не поставил. Дороти решила, что так будет легче для всех, поэтому растить малыша она предполагала в однополой семье, состоящей из нее и ее матери, которая даже переехала к ней жить.
Великий рандом услышал ее молитвы, и в возрасте тридцати трех лет Дороти родила прекрасного мальчика, целых восемь фунтов весу и двадцать дюймов в длину. На его макушке уже красовались беленькие, почти прозрачные пряди.
𑁋 “Прямо как у тебя, когда ты родилась.” - сказала ей тогда мама, и они обе заплакали. То были слезы счастья. И любви.
Мальчик рос, не переставая радовать Дороти, с каждым следующим днем все больше приближаясь к той картинке, что была в ее голове. На мир он смотрел с любопытством и улыбкой, которая заражала и саму Дороти. С ней он просыпался и с ней он ложился спать. И не проходило и дня, чтобы мальчик не заливался смехом, выпуская на волю стайку звонких колокольчиков, наполняющий собой все пространство. Он был ее чудом, ею же сотворенным, ее сокровищем, самым драгоценным на Земле. Совсем маленький, он уже струился любовью, с бархатной нежность обнимая ее за шею и прижимаясь своей щекой. Все, как она и мечтала.
Свою любовь мальчик обращал не только к ней. Когда в возрасте лет пяти он с силой сжал ее ладонь, за которую держался, она взглянула на него с удивлением, обнаружив, как тот в свою очередь пожирает глазами проходящую мимо девочку.
“Ты мой сынок.” - подумала она про себя, и ностальгия, эта тягучая теплая субстанция, обволокла ее с ног до головы. Но мальчик был не из робкого десятка, что продемонстрировал в тот же самый день, выпустив материнскую руку и подойдя к девочке. В этом они отличались. Может быть это у него от отца, думала Дороти, а может быть это была ее заслуга.
𑁋 “Какой же ты красивый, мой мальчик. Самый красивый.” - говорила она каждый день, как и обещала себе же в свой фантазиях. Уж она то знала, насколько это важно.
В то время как ее славный сынок подрастал, вытягиваясь все выше и становясь все крепче, ее мать наоборот старела. Дороти ловила себя на мысли, что уже и не помнит, в какой момент ее мама из сильной и привлекательной женщины, которой она была в ее детстве, превратилась в старушку. Пусть и довольно миловидную, но все таки старушку. Где проходила эта грань? В каком месте кто-то провел черту, отделив до и после? Наверное, ее и не существовало. Это как медленно подкладывать на спину верблюда по хворостинке, не замечая с каждой новой, что что-то меняется, пока наконец ноги у него не подкосятся от невыносимой ноши и он не рухнет устало на землю.
Так случилось и с ее мамой. В одно солнечное, почти ослепительное утро, она все не выходила из спальни, хотя обычно вставала раньше всех и готовила завтрак. Дороти еще долго будет помнить свое недовольство, которое испытала в первые секунду, после того как обнаружила маму все еще валяющуюся в постели.
𑁋 “Мам?” - скажет она тихо, а потом будет выкрикивать это слово еще несколько минут, также как и во сне, днем позже. И хоть погода в тот день была совершенно безоблачная, шелест листвы за окном показался ей ливнем, столь уместным раненому сердцу.
Так это и было, как гром среди ясного неба, ее мама умерла. Дороти жалела, одновременно ругая себя за эгоизм, что все произошло так внезапно. Что ее мама не болела, проведя последние месяцы в больнице, увешанная трубками и напичканная таблетками. Что им не дали время проститься, не дали возможности подготовиться. Что никто ее не предупредил. Где-то последняя крупица в песочных часах упала на кучку прожитых лет, которых было всего лишь семьдесят с небольшим, и ее мамы не стало.
𑁋 “Как хорошо, что ты у меня есть.” - обнимала сына Дороти, безмолвно плача за его спиной. Но горе крепко держало ее первые пару месяцев, от которого она убегала самым что ни на есть постыдным образом. Никогда и никому она не расскажет, как упивалась вырезками из газет о смертельных происшествиях и несчастных случаях, трагедиях и крушениях жизней посторонних ей людей. Плавая в чужих бедах, она использовала их как линейку, в конце концов измерив масштабы своих собственных страданий. И, к ее удивлению, обнаружила их вовсе не такими огромными, как она считала поначалу. Жизнь продолжалась.
𑁋 “Как хорошо, что ты у меня есть.” - частенько думала Дороти, глядя на сына и добавляя уже вслух - “Какой ты у меня красивый.”. Она действительно так считала, и это не была какая-нибудь материнская лесть, самообман или иллюзия. Красота. В это слово Дороти вкладывала не только то, что люди видели глазами, но и многие другие качества, способные изменить их восприятие. Чем ее сын обладал в полной мере. Чувство юмора, что растопит любой лед, неуклонный оптимизм и харизма. И еще власть, можно даже сказать господство, которое выплескивалось из него при общении с противоположным полом. Уважительное и благородное, но все таки доминированние. Будучи женщиной, пусть и его мамой, она не могла этого не замечать.
“Разобьет не одно сердце.” - рассуждала Дороти в своей голове с некоторым хвастовством, которого совсем не стыдилась.
Ее собственное так никто и не смог покорить. Иногда она ходила на свидание, но больше, чтобы проверить, в форме ли она еще. После смерти матери, Дороти боялась, что старость также тихо подкрадется и к ней, особенно учитывая ее растущую любовь к готовке. Позже это все таки сказалось на ее фигуре, но к этому моменту она уже определила себя одинокой до конца своих дней.
𑁋 “Как хорошо, что ты у меня есть.” - и чувство уверенности, что все она в жизни сделала правильно, ее не покидало. Нельзя всегда оставаться молодой, нельзя жить вечно. Рано или поздно мы все умрем. И хоть с проблемой этой человечество все еще не справилось, у природы уже имелось решение - эволюция. Эта бесконечная череда потомков, где ты всего лишь звено, хрупкое и слабое, но будучи последним в цепи, беспредельно важное. И роль твоя умещается в вопросе - оставишь ли ты что-нибудь после себя. Так считала Дороти, смотря на сына. Сына, в которым жила она, ее мать, и который непременно передаст эстафету дальше. Бессмертие, самое настоящее.
В ту ночь, когда все оборвалось, Дороти, будучи, как и ее сын, безнадежным оптимистом, не впала в панику, не найдя его в своей комнате в столь поздний час. Прожив долгую и насыщенную жизнь, она знала из собственного опыта, что пустые волнения - это просто трата времени, о котором потом жалеешь, как только все встанет на свои места. И в этот раз, думала она, всему найдется свое объяснение. Поэтому, обнаружив на автоответчике входящие звонки от семейства Келли, Дороти заслуженно похвалила себя за свою благоразумность.
“Очень интересно, Тони, что ты там делаешь.” - размышляла она, набирая номер.
1111
11111
Несмотря на очевидные недостатки, Марти любил свою жизнью. Раздумывая о ней как о сложном механизме, он в первую очередь выделял основу конструкции, ее каркас, целиком и полностью состоявший только из него самого. Из его плоти и способа мышления, из его предрасположенностей и интересов. Он никогда не мечтал родится другим человеком, в другой семье или в другом месте. То, как он ощущал себя в этом мире, можно было бы описать как сплошное удовлетворение, или даже счастье.
Марти ценил призму, через которую ему удавалось смотрел на окружающий мир, и осознавал ее уникальность. Побои, обиды и несправедливость, так часто встающие у него на пути, вызывали лишь временное помутнение картинки и не могли исказить ее полностью. Все эти негативные факторы включались в жизнь Марти только поверхностно, как рябь на воде, и вещи, которыми он дорожил, нельзя было у него забрать. По-крайней мере не так просто.
Марти не был из тех, кто любит поболтать, но мир, теснящийся в его голове, то и дело пытался вырваться наружу. Будучи совсем малышом, только-только научившимся читать, он принялся поглощать книги с удивительной для шестилетнего ребенка скоростью. Вначале детские повести и рассказы. Он засыпал вместе с ними, и ему снилось, как мышонок Мортон из леса Ёлки-на-Горке везет на своей тележке большую ароматную слойку. А после того, как он прочитал Ветер в ивах, все жабы, кроты и крысы, которых он иногда встречал, представлялись ему не иначе как Мистеры. Постепенно книги в его руках становились все толще, а их содержание все серьезней.
Переломный момент, когда все прочитанное ранее вдруг стало таким незначительным и блеклым, случился в день его знакомства с Робертом Хайнлайном. Тогда он не знал об этом авторе ничего, и его внимание больше привлекло изображение кота на обложке. В ту ночь Марти не смог заснуть. Роман “Дверь в лето” открыл ему не только мир научной фантастики, но также показал, на что способна сила человеческой мысли. Как безгранична может быть людская фантазия.
После были и другие: Артур Кларк, Айзек Азимов, Филипп К. Дик. Каждая новая, еще неизведанная им книга, была для него все равно, что сокровищем. И чем больше Марти читал, тем сильнее ощущал что-то правильное в своем выборе. Любовь к научной фантастике он долго растил в одиночестве, пока она не вымахала настолько большой, что придавила его своим весом, начав выплескиваться через края.
Сначала Марти пытался увлечь этой страстью своего друга Тони, но тот уже успел подсесть на фэнтези и никак не хотел подвинуть Фродо ради какого-то там Рика Декарда. Позже они нашли компромисс в виде Роберта Желязны, но насытиться лишь этим Марти так и не смог.
К этому времени Дженни, родившейся на два года позже него, исполнилось десять лет. Она как раз заканчивала дочитывать книги из школьного списка. Поэтому, когда возник вопросом - “Что бы ей такого почитать?”, Марти понял - время пришло, и на следующий день, в библиотеке, ей был выдан изрядно потрепанный экземпляр “Я, робота.”. С тех пор в их разговорах частенько мелькали слова о трех законах роботехники, психоистории и межвселенском электронном насосе.
За полгода до своего исчезновения Марти получил от Тони флаер, который тот взял в “Центральном книжном магазине №1”. На нем сообщалось, что со следующей недели любой желающий может присоединиться к их новому клубу по интересам.
𑁋 “В мире научной фантастики!” - воодушевленно прочитал Марти вслух, прежде чем продолжить ознакамливаться с остальным текстом. Он гласил, что участников ждет приятное времяпрепровождение за совместным чтением книг и их последующим обсуждением.
𑁋 “Ждем Вас каждую пятницу в 5 вечера.” - закончил Марти.
Только через месяц он наконец сумел переступить через собственную застенчивость и вступил в клуб. Войдя в книжный, он не сразу сообразил, куда именно ему следовало идти. Марти пришлось прогуляться вдоль книжных полок, прежде чем найти что-то похожее на собрание. Людей было немного, и все они выглядели явно его старше. Он постарался как можно более незаметно сесть на один из свободных стульев, однако тот предательски заскрипел, как только он его подвинул. Многие обернулись на шум, заставив Марти нервно сглотнуть. Седоватый мужчина в сером костюме-тройке, до это момента о чем-то увлеченно говоривший, опустил со лба очки и тоже посмотрел на него.
𑁋 “Добрый вечер, молодой человек.” - начал он - “Известно ли Вам, где Вы находитесь?”.
Марти чуть привстал от волнения:
𑁋 “Здравствуйте, сэр. Извините, я искал собрание клуба любителей научной фантастики. Это оно?”.
𑁋 “Верно.” - ответил мужчина, слегка улыбнувшись - “Как ваше имя?”.
Уже полностью стоя на ногах, Марти продолжил:
𑁋 “Меня зовут Мартин Келли. Можно просто Марти.”.
𑁋 “Рады Вас сегодня здесь видеть, Марти.” - мужчина беззвучно похлопав в ладоши - “Меня зовут Дэвид О’Брайан. Я являюсь организатором данного клуба.”
Далее он представил остальных участников, каждый из которых, как только произносили их имя, помахал Марти рукой. Забавно, что примерно для половины из них Дэвид перепутал имена, и Марти приходилось то и дело поворачиваться к их реальным обладателям.
𑁋 “Сегодня мы обсуждаем один из азимовских рассказов, который называется “Двухсотлетний человек”. Знаете такой?” - с вызовом спросил он.
𑁋 “Конечно! Я его читал.” - уверенно парировал Марти, услышав название хорошо знакомой повести.
𑁋 “Великолепно! И что Вы можете рассказать нам о нем?” - не останавливался другой.
𑁋 “Я очень люблю эту историю. В ней рассказывается о двух аспектах превращения робота в человека.” - Марти прокашлялся, подбирая про себя слова - “Первый включает в себя способность робота к творчеству. Туда же входит гибкость мышления, некая его непредсказуемость. И туда же можно отнести неизбежность смерти.”
𑁋 “Неизбежная смерть.” - медленно повторил за ним Дэвид - “Продолжайте, пожалуйста.”.
𑁋 “Второй аспект - это способность общества принять такого человека как равного. Поверить в его человечность и признать ее.” - закончил мысль Марти. Он замолчал, усиленно делая вид, что деревянный орнамент на полу ему очень интересен.
Дэвид же, разбуженный возникшей тишиной, наконец оторвал взгляд от его лица. Он снова натянул очки на лоб. Затем откинулся на спинку стула. Обхватив колено и высоко задрав голову, Дэвид уставился куда-то в потолок.
𑁋 “И как Вы считаете, какой из этих двух пунктов для нас менее доступный?” - не смотря на Марти, спросил он.
Теперь уже Марти получил шанс его как следует разглядеть, не боясь при этом встретиться глазами. Волосы вовсе не седоватые, а самые, что ни на есть, седые. Глубокие морщины в уголках рта. На руках темно-коричневые пятна, будто кто-то потряс над ними кисточкой с краской. Здесь же, рядом, вены, плотно обтянутые сморщенной кожей.
𑁋 “Можно конечно здесь пофилософствовать и сказать, что второе. Что никогда человеческому обществу не удастся смириться с тем фактом, что робот может быть человеком. Но я думаю, что первый аспект более недосягаем для нас сейчас. Слишком это сложно, на мой взгляд, искусственно повторить человеческий мозг.” - ответил мальчик. Его ладони вспотели и ему пришлось вытереть их о свои джинсы.
Когда он закончил, Дэвид наконец перевел на него свой взгляд и сказал:
𑁋 “Вам следует больше мечтать, Марти.”
Затем, тепло улыбнувшись, он продолжил:
𑁋 “И давайте начнем это прямо сейчас.“
В тот вечер они еще долго обсуждали возможность создания такого робота, попутно разбирая строения человеческого мозга и первые успехи по его воспроизведению. Марти поразился скудности своих знаний и теперь хорошо понимал, что чувствовала его сестра, всякий раз, когда он начинал умничать.
Находясь среди всех этих людей, его захлестнуло единение с ними, так что вскоре Марти потерял счет времени. Только когда собрание закончилось, и люди повставали со стульев, он обратил на него своего внимание. Уйти он планировал в 6, за полчаса до возвращения отца с работы. Однако выйдя на улицу и взглянув на наручные часы, Марти ужаснулся: десять минут восьмого. Со всех ног он бросился домой.
Наказание его неизбежно настигло. Через час после этого, когда он уже лежал в своей комнате, Дженни тайком принесла ему лед для пальцев. А после сендвич с тунцом, ведь поужинать Марти так и не удалось. Она тихонечко присела на край кровати и своей ладонью обхватила его руку. Ту, что была здорова, и не увеличивалась в размерах прямо на глазах. Дженни уже не плакала, но тень трагедии на ее лице исчезла не сразу.
Когда они оба успокоились, Марти все ей рассказал. Где он пропадал и как здорово провел время. Как мог, он описал ей устройство перцептрона, о котором узнал на собрании, и хоть вышло это коряво, основной смысл передать он сумел. Но больше всего Дженни обрадовалась новости, что скоро в кинотеатрах будут показывать экранизацию по двухсотлетнему человеку, которого она тоже успела прочитать. Они поболтали еще немного, и Марти почти забыл о боли в правой руке. Однако она быстро вернулась, стоило сестре уйти в свою комнату.
Следующее собрание клуба ему пришлось пропустить. Рука все еще отдавала синевой, и он не хотел лишних вопросов. Через две недели после своего первого визита, когда спали последние пятна на коже, Марти опять пришел в книжный. Теперь он смотрел на часы постоянно, каждые пять или десять минут, заметив при этом, что так время шло медленней.
Марти ждал, когда огласят название книги за прошлую неделю. Он надеялся, что знаком с ней тоже, но эта встреча сильно отличалась от предыдущей. Когда женщина по имени Ребекка начала раздавать всем присутствующим листки с каким-то текстом, Дэвид объяснил ему, что помимо обсуждения произведений великих авторов, участники клуба могут также поделиться своими творениями.
𑁋 “Давайте послушаем, о чем же мечтает Джессика.” - закончил Дэвид, снова откинувшись в кресле.
𑁋 “Ребекка.” - поправила его женщина.
𑁋 “Прошу прощения, Ребекка. У меня отвратительная память на имена.” - извинился он.
С трудом сдерживаемым волнением в голосе, Ребекка начала читать. Это была история об ученом, который хотел спасти планету от голода. И через месяцы усердной работы ему удалось изобрести устройство, которое могло преобразовывать энергию, получаемую из электричества, в еду, а точнее в ее основные компоненты. Долгое время его творение исправно работало, обеспечив процветание миру. Шли годы, и в конце концов этот ученый умер, оставив после себя множество последователей, пусть и не таких одаренных. Один из них, уверовавши в свою гениальность, решил модернизировать механизм, чтобы получать не только белки, жиры и углеводы, а их различные комбинации в виде готовых продуктов. И поначалу, как всем казалось, у него получилось это сделать. Однако позже выяснилось, что пища, производимая теперь, отличалась крайней нестабильность. К сожалению, узнать об этом удалось слишком поздно. Еда, съеденная людьми, превращалась обратно в электричество прямо у них в желудках, взрывая и плавя их изнутри. Более того, пища, которая успела превратиться в клетки и ткани человеческого тела, обладала той же неустойчивостью. Недавно родившиеся младенцы умирали в страшной агонии, оставляя после себя лишь лужу воды. Трагедия унесла жизни почти всех людей, пощадив лишь немногочисленные отдаленные поселения, занимающиеся сельским хозяйством вдали от цивилизации. Человеческое развитие откатилось на много веков назад.
Закончив читать, Ребекка села на место. Ее лицо светилось пунцовым, и она лишь смущенно улыбалась. В это время все, в том числе и Марти, принялись ей громко аплодировать. Больше всех Дэвид, который теперь стоял на ногах, возвышаясь над головами.
𑁋 “Прекрасно! Спасибо, Ребекка!” - он не торопился прекращать хлопать в ладоши.
Все оставшееся время, пока часы не показали шесть вечера, Марти не проронил ни слова. Активное обсуждение, с кучей вопросов и чуть меньшим количеством ответов на них, доносилось до его сознание не более отчетливо, чем звуки проезжающих за окном автомобилей. Он был полностью погружен в собственные мысли, где в этот момент свершалось великое открытие. Марти понял, чего так сильно не хватало в его жизни. Все эти годы, впитывая как губка труды великих, он ни разу не задумывался, какая сила двигала ими. Но теперь она возникла и в нем. Растекаясь по венам вместе с теплой кровью, эта сила уже успела достигнуть его сердце. В пятнадцать минут седьмого, на полпути от дома, она добралась и до его мозга, заражая каждую его клетку жаждой писать.
С ужина Дженни ушла как можно раньше, ведь наверху ее ждал листок. Листок с историей Ребекки, который Марти вручил ей сразу по возвращению домой. Рассказ был проглочен еще до того, как он успел положить последнюю ложку сырного супа к себе в рот. С Дженни у него наконец появилась возможность обсудить историю, также, как и свои новые ощущения. Теперь в его голове постоянно рождались и умирали идеи для его собственных рассказов. И ему это сильно нравилось. Больше всего на свете. Он пообещал сестре, что как только выловит в этом нескончаемом потоке что-то действительно интересное, то обязательно с ней поделится.
Заснуть в тот день ему было сложно. Он пытался завершить какую-нибудь из своих фантазий, но то и дело отбрасывал их в сторону. Каждая новая казалась ему находкой, но по мере того, как история обрастала деталями, она начинала рушится словно карточный домик. Если в ее основе лежала технология, недоступная человечеству в настоящий момент, то Марти не мог придумать проблему, связанную с ней, чтобы позволить будущим персонажам ее решить. Если на ум сначала приходила проблема, то у него возникали сложности с технологиями. Иногда рассказ складывался, но каждый раз после этого, Марти обнаруживал, что что-то похоже он уже читал. И хоть это занятие больше походило на мучение, он радовался каждой его секунде.
Прошли все выходные, понедельник и вторник, прежде чем Марти смог соорудить историю, достойную для пробы пера. В школе, почти на каждой перемене, ему приходилось запираться в кабинке туалета, чтобы творить там подальше от любопытных глаз. Вооружившись карандашом, ластиком и парой листов, вырванных из тетради по биологии, Марти выводил слово за слово, иногда полностью стирая написанное. Перекладывать текст из своей головы на бумагу оказалось труднее, чем он предполагал, но он и не думал останавливаться.
К четвергу его первый рассказ был готов. Он прочитал его, наверное, раз двадцать, прежде чем считать его таковым. Однако некоторые предложения не всегда звучали складно. Необходимо было правильно делать паузы и ставить ударения на определенные слова. На какие именно знал только Марти, поэтому свою дебютную историю он зачитал Дженни вслух:
𑁋 “Когда ядерная война наконец закончилась, на Земле не осталось ни победителей, ни побежденных. Остались лишь выжившие. Люди объединились против их нового врага - холода.” - Марти громко произнес слово “Люди”, сделав после этого короткую паузу, а затем еще одну, более длинную, сразу перед “холодом”.
𑁋 “На Антарктиду теперь был похож не только Северный полюс, но и весь остальной мир. Европа, Америка и даже Африка. Ресурсов становилось все меньше, а температура опускалась все ниже. Люди продолжали умирать, и оставалось так мало тех, кто мог бы решить эту проблему. Одного из таких звали доктор Фейнман. Он был не только гениальным изобретателем, но и безнадежным мечтателем. Когда другие начинали сдаваться, он продолжал идти вперед. Доктор Фейнман никогда не выходил из своей лаборатории. Она была организована в старом заброшенном ледоколе на Аляске. Там он пытался использовать атомный двигатель корабля как источник огромного количества энергии. Но по его расчетам, этого объема хватило бы только на несколько лет работы. То, что доктор Фейнман искал, была идея. Идея, как использовать запас энергии за один раз, но так, чтобы это могло согреть Землю. Он знал, что до того, как он ее найдет, двигатель нельзя было приводить в действие. Поэтому он продолжал свои исследования. В это время в остальном мире начинался твориться хаос. Люди дрались друг с другом за остатки еды и дров. Люди убивали. Бывшие друзья становились врагами, а родные люди чужаками. Постепенно они добрались бы и до Фейнмана. С помощью собственноручно разработанной системы оповещения, он знал, когда за ним придут. У него не осталось никого, кто мог бы его защитить. Но у него были все эти люди, которых необходимо было спасти. Все, что он хотел, - это время. Он не спал ночами, чтобы успеть, и через несколько дней его изобретение было готово. Это было устройство, состоящее в основном из усилителя микроволнового излучения и внутренностей обычных микроволновок. Доктор Фейнман потратил еще целый день, проверяя расчеты. Все должно было работать. Он собирался разом использовать энергию атомного аккумулятора, чтобы распространить микроволны в радиусе тысячи милей. Это растопило бы снег и лед, позволив Солнцу достигнуть земли и согреть ее. И это вызвало бы цепную реакцию, так как освободившаяся почва продолжала бы поглощать солнечные лучи и передавать тепло дальше. Что и хотел доктор Фейнман. Он также соорудил устройство дистанционного запуска двигателя, чтобы убраться подальше от источника микроволн и при этом иметь возможность управления. Он не хотел умирать. В его планы входило увидеть результат своих трудов. Однако, когда он наконец собирался покинуть свою лабораторию, на радарах он увидел людей. В тот момент они были в безопасности, в нескольких милях от границы радиуса действия. Времени не оставалось. Доктор Фейнман нажал на кнопку. Конец.”
Марти сложил листок пополам и убрал его в карман джинс, попутно вытерев об них свои ладони. Его брови вопросительно поднялись, когда он посмотрел на Дженни:
𑁋 “Ну?” - спросил он.
Дженни сидела на полу, обняв подушку, и выглядела такой удивленной, какой она была, когда четыре года назад Марти притащил домой кота.
𑁋 “Мааартиии…” - улыбаясь, прошептала она - “Это все… ты сам?”
𑁋 “Ну да.” - он покраснел - “Так понравилось тебе или нет?”
𑁋 “Вааау…” - протянула Дженни - “Это… было… круто!”.
Она вскочила на ноги и принялась трясти Марти за плечи, смеясь при этом совершенно безумно и все повторяя:
𑁋 “Круто, это было круто!”.
𑁋 “Спасибо.” - выдохнул он, болтая головой из стороны в сторону.
Когда Дженни отстала от плечей Марти и села на кровать, она заговорчески спросила:
𑁋 “Возьмешь его завтра с собой? Ну в клуб?”
𑁋 “Не знаю, посмотрим.” - задумчиво ответил он. На самом деле Марти знал, что рассказ он с собой не возьмет и уж точно никому его не покажет. Потом он спросил:
𑁋 “Хочешь пойти со мной завтра?” - и серьезным голосом добавил - “Там дают печеньки.”
Дженни залилась смехом:
𑁋 “Печеньки?! Ахаха! Дают? Вкусные, надеюсь?” - а затем ответила - “Нет, я боюсь.”.
Марти не стал ее уговаривать. В целом он и сам понимал, что для Дженни их собрания покажутся чересчур заумными, а порой даже скучными. У нее было много друзей, и не было такой потребности в разговорах о книгах, как у него.
Когда Дженни уже собиралась пойти в свою комнату, Марти попросил ее:
𑁋 “Обещай, что никому не расскажешь. Ну, что я начал писать. Даже Тони. Я ему еще ничего не говорил.”.
Дженни кивнула.
С тех пор он приносил ей на рецензию по одному рассказу в неделю и каждый раз читал его вслух. И ей он либо нравился, либо очень нравился. Презентовать свои истории на собрании он пока не решался, хоть Дженни всякий раз пыталась сподвигнуть его на это. В свою очередь он каждый раз брал с нее обещание молчать. Марти не мог объяснить почему, но писательство он считал своей суперспособность и своей уязвимостью одновременно. Поэтому, когда в клубе кто-то читал свои истории, он лишь внимательно слушал, невольно замечая, что искусность его рассказов становится вполне сопоставимой другим.
Постепенно у него накопилась довольно большая стопка исписанных им листов. Они быстро мялись и пачкались. Тогда Марти решил перенести все свои рассказы в тетрадь. Когда на внутренней части передней обложки он написал: “Автор: Мартин Келлер”, ему пришлось стыдливо обернуться, хотя он знал, что в комнате один, и дверь в нее плотно закрыта. Эту тетрадь он всегда носил с собой, под футболкой, прижав ее к телу поясом от джинс.
Это первая глава моей первой серьезной работы. В гордом одиночестве написано уже порядка 25 глав. Чтобы закончить оставшиеся 10-15 мне не хватает отзывов и критики. Выложу пока первые три главы. Если возникнет интерес, то продолжу добавлять следующие. Иллюстрации тоже мои.
Дождь все не прекращался, хотя прошло уже пол дня, как его первые капли окрасили асфальт в черный цвет. Дженни подошла к окну, чтобы закрыть его как можно плотнее. Надежда незаметно ускользнуть из дома и тихо вернуться после утекала также быстро, как вода по сточным канавам. Еще через полчаса ее не осталось вовсе. Дженни неохотно переоделась в домашнее, смирившись с мыслью, что весь оставшийся вечер она проведет дома.
Нет, она не спешила к друзьям, ждущим ее где-нибудь в фудкорте единственного в их городе молла. Она не опаздывала на фильм - очередную новинку о попаданце, собирающемся изменить ход мировой истории. Для нее не было важным то, что еженедельное собрание клуба любителей научной фантастики впервые за долгое время состоялось. Все, что имело значение, сейчас лежало на столе и умещалось в небольшую стопку офисной бумаги.
На самом верхнем из листов размещался текст, написанный большими черными буквами: “ПРОПАЛ РЕБЕНОК”. Далее шла надпись поменьше: “Мартин Келли”. Оставшуюся часть занимала черно-белая фотография подростка, взятая из ежегодного школьного альбома. По ней едва ли можно было понять, что у мальчика голубые глаза и темные, чуть рыжеватые, волосы. Об этом сообщалось мелким шрифтом под фото, где также был указан возраст - 14 лет, во что он был одет - черные джинсы и голубая футболка, и куда звонить, если кому-то станет известно его местонахождение - “Пожалуйста, незамедлительно обратитесь в полицию”.
Ветер за окном подхватил крупные тяжелые капли и с силой ударил ими по стеклу, заставив Дженни снова обратить внимание на непогоду. Уже не в первый раз дождь рушил ее планы. Сегодня она хотела доехать до западной границы города и расклеить как можно больше листовок там. Она уже делала это на прошлой неделе, но осенние дожди явление частое, поэтому постеры следовало постоянно обновлять.
“Дурацкие дожди.” - произносила она у себя в голове, хотя где-то под этими мыслями таились подозрения и даже страх, что значительная часть из пропавших листовок - дело рук местных жителей. Она убегала от этих размышлений не потому что, можно подумать, люди хотели помешать поискам. Ее пугало, что остальные считают их продолжение бессмысленным, а ее пропавшего брата мертвым.
“Дурацкие дожди.” - продолжала злиться Дженни, снова услышав, как ветер барабанит по стеклу. Она не всегда ненавидела дождь. Шесть недель назад она бы радовалась такой непогоде, предвкушая следующий день полный свежего воздуха, прохлады и луж, в которых тонули бы кусочки отражающегося неба. Теперь же ей оставалось только наблюдать, как размокшие хлопья бумаги валяются тут и там, под каждым забором и каждым столбом.
Так вышло, что шесть недель назад ее старший брат не вернулся из школы. Было совершенно обычно, что Марти не пришел домой спустя полчаса после его последнего урока: столько времени у него занимал кратчайший путь. Однако он редко выбирал его, чтобы добраться до дома. И Дженни знала почему. Этот путь проходил через оживленные улицы и, что хуже, через местный скейт-парк, некоторые обитатели которого доставляли Марти проблемы. Перспектива в очередной раз быть побитым ему не прельщала, поэтому он предпочитал обходить эти места по тихим улочкам спального района, где вдоль дороги располагались лишь дома с аккуратно подстриженными газонами, украшенными глиняной фигуркой краснощекого гнома или фламинго.
Когда к ужину комната Марти все еще пустовала, Дженни начала волноваться, но не потому, что боялась, что с ним что-то случилось. Она беспокоилась о том, что с ним может произойти, когда он вернется домой. Последний раз, когда Марти задерживался так надолго, отец избил его ремнем и прищемил пальцы правой руки дверцей от духовой печи. Она все еще ощущала подступающий ужас, всякий раз, когда вспоминала тот вечер. Отец тащил рыдающего и уже изрядно побитого Марти за руку в сторону кухни, где на плите стояла кастрюля с еще горячим как лава чили. В тот момент, когда он остановился около этой самой плиты, Дженни была уверена - отец собирается окунуть руку брата в эту пылающую смесь. Она закричала: “Папа, пожалуйста!”. Он даже не оглянулся. Однако того, чего она так боялась, не произошло.
На утро пальцы Марти опухли и стали похожи на вареные сосиски с гладкой красноватой кожицей. В тот день, как и на протяжении нескольких следующих, он с трудом мог писать. Иногда он пытался делать это больной рукой, прижимая большим пальцем ручку к ладони. Иногда он использовал левую, что выходило еще хуже. Постепенно синяки сменили цвет с темно-фиолетового на синий, затем с синего на коричневый, пока от них не осталось лишь еле заметное желтоватое пятно.
В день, когда Марти пропал, отец не настолько сильно напился. Это давало Дженни надежду, что все обойдется обычным выговором. Во время ужина она старалась отвлечь его внимание от того факта, что за столом их только трое, но он то и дело поглядывал то на часы, то на пустующий стул ее брата. Ни то, ни другое его явно не радовало, и он лишь поджимал губы, хмурясь с каждым разом все сильнее.
Мать, казалось, отсутствия Марти не заметила, увлекшись вместо этого телешоу, где одинокий и богатый жених пытался найти себе невесту среди таких же одиноких девушек. Пусть и заметно менее обеспеченных. Поэтому, когда отцовский кулак с грохотом упал на стол, мать, словно очнувшись от телевизионного транса, забегала глазами по кухне. Взгляд ее прыгал с мужа на дочь, с дочери на мужа, пока наконец не споткнулся о пустую тарелку.
𑁋 “Где Марти?” - спросила она, не отрывая глаз от места, где он обычно сидел.
𑁋 “Дженни, где Марти?” - уже обращаясь к дочери, повторила она.
Дженни старалась сохранять спокойствие, однако удавалось это с большим трудом.
𑁋 “Я, я не знаю точно, но может он в своей комнате. Я посмотрю.” - проговорила она словно извиняясь, прежде чем вскочить на ноги и выбежать из кухни.
Она знала, что комната пустовала, как и пол часа назад, когда они только садились за стол. Все, что ей хотелось, это поскорее уйти.
Дженни не вернулась сказать, что Марти все еще нет. Это и так было понятно. Позже она слышала, и не раз, как отец врывался в комнату брата, будто надеясь, что застанет сына прячущимся где-нибудь под кроватью или в шкафу. Один раз он заглянул и в ее комнату. В руках у него красовалась почти пустая бутылка.
𑁋 “Его здесь нет.” - ответила Дженни, глядя как тот продолжал рыскать вопрошающими глазами по углам.
Когда он убедился, что в комнате Дженни находилась только Дженни, он посмотрел ей прямо в глаза и со смесью злости и наслаждения сказал:
𑁋 “Когда он вернется, я сломаю ему руку.”. После он вышел, не закрыв за собой дверь, и в этот день они больше не разговаривали.
Дженни хотела дождаться Марти, но против своей воли заснула. Глубокой ночью, когда она встала, чтобы сходить в туалет, мысль о брате не сразу пришла в ее голову. Уже проходя мимо его комнаты и увидев широко открытую дверь, она окончательно вернулась в тревожную реальность. Дженни остановилась в дверном проеме и не решалась пройти дальше. Она лишь просунула голову вперед, до тех пор, пока ей не стал виден дальний угол кровати. Пусто. Сердце провалилось куда-то вглубь, в желудок. Там его уже поджидал комок переплетенных нервов. Ей сново стало страшно, но уже по-другому. Если раньше она боялась определенных последствий, пусть и ужасных, но ограниченных по своей величине, то сейчас ее пугала неизвестность. Так долго Марти не было еще никогда.
Закрыв дверь своей комнаты, осторожно, чтобы не разбудить родителей, Дженни обхватила себя руками и принялась хаотично расхаживать по ковру. Сначала ей хотелось сообщить обо всем матери. Может быть та сумела бы объяснить, почему ее сына до сих пор нет дома. Что если, пока Дженни спала, звонила мама его школьного друга Тони, чтобы сообщить, что Марти останется у них дома с ночевкой. Да, это на него не похоже, но ведь все бывает в первый раз. Может на утро он вернется и расскажет ей, как здорово провел время, а протрезвевший к этому времени отец не станет его наказывать. Может после они поедят вафли с сиропом, и Марти расскажет ей одну из его выдуманных историй. И в следующий раз, когда он опять не вернется домой к ночи, она будет знать - такое уже случалось.
Но Марти не вернулся к утру. Также, как он не вернулся к полудню. Ближе к ночи, после того как мать обзвонила всех возможных знакомых, родители наконец обратились в полицию. Через минут 20 они уже сидели за столом на кухне вместе с прибывший на вызов офицером. Несмотря на его быстрый приезд, он не выглядел заинтересованным и уж тем более взволнованным. Почти не поднимая глаз на родителей, он продолжал записывать их ответы в свой маленький черный блокнот на пружинке.
𑁋 “Когда Вы собираетесь начать поиски?” - спросил отец, который до этого момента в основном молчал. В тот день он почти все время где-то пропадал, вернувшись только под вечер и будучи при этом абсолютно трезвым. Удивительно.
𑁋 “Сегодня уже поздно собирать поисковую бригаду из добровольцев. В участке нас тоже немного, только я и два моих напарника. Поэтому самое раннее, когда мы можем начать - это утром.” - ответил офицер, все еще не отрываясь от своей записной книжки.
𑁋 “Утром? Что же нам делать до этого?” - воскликнула Дженни. Она не решалась сесть за стол и стояла возле холодильника, облокотившись об него плечом.
𑁋 “Скажу вам из своего опыта: вам не о чем волноваться. Очень редко, когда с подростками что-то случается…” - он выдержал паузу - “Что-то по-настоящему плохое. Как правило они хорошо проводят время вместе с друзьями, о которых родители просто не подозревают. Или сбегают на два-три дня в соседний город. Пошататься по улицам. Это обычное дело. Тем более для нашего города. Вы лучше меня знаете, что у нас ни черта не происходит.”
Дженни посмотрела на плиту, что стояла у другой стены кухни. В тот момент ей пришло осознание. Все эти обнадеживающие слова, которым так хотелось верить, никак не могу относиться к ее брату. Он знал, что с ним может сделать отец. Он знал, что отец обязательно сделал бы это. И все эти наивные объяснения, которыми она заполнила последнюю ночь, теперь казались особенно глупыми и детскими. Она злилась на себя за упущенное время, злилась на родителей и гадала, осознает ли отец все то же самое о Марти.
𑁋 “В любом случае, начать мы можем только утром. Мы соберем людей, думаю, около сотни, не меньше. Завтра воскресенье, многие будут дома. Я вызову поисковую службу с собаками, а вы подготовьте какие-нибудь вещи вашего сына. Это может быть нестиранная футболка или ботинок. Я буду у вас в шесть утра.” - сказал офицер. Он уже встал из-за стола и направлялся к выходу, когда решил добавить:
𑁋 “И я думаю, что к этому моменту ваш сын вернется сам. Так что мне только останется прочитать ему лекцию о том, что так делать не стоит.”.
Услышав про собак, Джинни проигнорировала вторую часть слов, обрадовавшись настолько, насколько вообще возможно в данной ситуации. О способностях собачьего носа она читала, и информация эта внушала надежду. Когда они вышли на улицу, чтобы проводить офицера, Дженни невольно заметила, какой душный и тяжелый был воздух.
Под утро, когда до его приезда оставался всего лишь час, пошел ливень. Первый за последние пару недель, и впервые за последние пару месяцев настолько сильный. Шум воды, хлеставшей по крыше, разбудил Дженни, и к моменту, когда она все поняла, из ее широко раскрытых глаз полились слезы. Можно было убрать подготовленную для поисков одежду. Собаки не помогут.
С тех пор дожди возвращались регулярно. Не возвращался только Марти. Через две недели активных поисков офицер вновь посетил их дом. Докладывая о результатах, а точнее об их отсутствие, он снова не смотрел им в глаза, в этот раз стыдливо пряча взгляд среди костяшек своих пальцев.
После этого отец, который держался все эти две недели, запил сильнее, чем когда-либо прежде. Мать в свою очередь почти не изменилась. По-крайней мере так считала Дженни. До определенного момента. Однажды она зашла на кухню и увидела как та, быстро опустив голову, подтянула к себе один из своих многочисленных журналов. Дженни подошла поближе, чтобы налить стакан воды, когда заметила что-то странное. На странице, куда смотрела ее мама, стали появляться и расти темные пятна. Прошло мгновенье, прежде чем Дженни поняла - это капали слезы. Еще через несколько секунд они рыдали, уткнувшись друг другу в плечо.
Каждый следующий день люди в городе проявляли все меньше интереса к этой, ошеломившей их в начале новости. Они привыкли к ней, к Марти, его лицу, смотрящим с каждого угла. Родители перестали боятся отпускать своих детей по вечерам на улицу. Постепенно жизнь в городе вернулась в прежнее русло, и каждодневные бытовые дела стали намного важнее недавно произошедшей трагедии.
Офицер больше не приезжал к ним домой. Его звонки становились все реже. Всякий раз, когда мать снимала трубку, Дженни внимательно следила за ней. В первые дни пропажи она ждала, как после услышанного, уголки рта ее матери приподнимутся, и на лице появится выражение радости и облегчения. Но этого не случилось. Позже, Дженни заметила за собой, что начала этих звонков боятся, нежели чем ждать.
Пропади в их городе еще один ребенок, им бы сообщили в первую очередь. “Марти мертв” - так бы это звучало в ее голове. Но пока этого не произошло, она продолжала верить, что он жив, и с ним еще не закончили, чтобы начать искать новую жертву. И пусть ее мечты пали так низко, это было последнее, за что ей оставалось держаться.
Дождь, из-за которого люди в западной части города не увидят утром новых листовок, закончился далеко затемно. Дженни не спала и в это время сидела в комнате брата. На стенах, где висели постеры по мотивам их любимых книг и фильмов, все еще ощущалось его присутствие. Вот и плакат с Робби Уильямсом в образе двухсотлетнего человека. Зубы стиснулись, сжались кулаки. Это был последний, который они повесили вместе сразу же после премьеры фильма.
Прикоснувшись к воспоминания, теплым и светлым, когда Марти все еще был здесь, за стенкой, когда в любой момент она могла прийти к нему, увидеть и поговорить, черная дыра в ее сердце начинала сжирать Дженни изнутри. В мире вдруг не осталось ничего хорошего, и никто не мог это исправить.
Шершавой извилистой полосой тянулась потрескавшаяся дорога сквозь
увядающую деревню. Почти сразу после нашего дома, с левой её стороны, было
небольшое болотце, некогда усердно притворявшееся прудом или даже озером.
Интересно, в нем ещё остались караси? Я помню, как поутру выковыривал из-под
стоящих на дворе чурок или валяющихся то тут, то там каменюг зазевавшихся
червей, забирался на крышу веранды, стаскивал оттуда берёзовую ветку, гордо
именуемую удочкой, и сонный брёл через дорогу с надеждой поймать что-нибудь
такое, за что меня не подняли бы на смех местные коты…
Чуть дальше по дороге стоял старый колодец. Вода в нем была всегда
очень холодной. Даже если на улице уже неделю стояла непереносимая жара.
Трос в этом колодце, сколько я себя помню, был ржавый и местами очень сильно
хотел распутаться и лопнуть. Но до сей поры этого так и не произошло. Держится
еще старичок!
Ещё метров через пятьдесят дорога круто поворачивала направо и под
большим углом скатывалась вниз к речке и старому сосновому лесу.
Получавшаяся таким образом горка могла бы послужить хорошим развлечением
зимой, если бы не одно обстоятельство, напрочь обесценивающее её
существование. Стоило чуть продвинуться с верхней точки импровизированной
горы, как ты незамедлительно обнаруживал, что с каждым шагом всё глубже
увязал в снегу. А вычистить такую горищу для местной детворы, коей уже и в то
время было не так чтоб уж много, было задачей непосильной.
Но если не поворачивать вместе с дорогой, а продолжать двигаться прямо,
то, пройдя ещё каких-нибудь метров сто, увидишь большущий яблоневый сад.
Там росло множество сортов яблок. От «скороспелой» малиновки (они были
яркого малинового цвета, причем не только их кожура, но и сочнейшая мякоть), до
осеннего штрифеля и кислючей антоновки. Огромным поводом для гордости для
меня в своё время стало осознание того, что этот сад принадлежал моим прадеду
с прабабушкой. Пусть самих их я никогда не видел, но такого рода наследство
говорит о них уже немало.
Ближе к осени, когда листва уже начинает понемногу желтеть, а яблоки
практически выспевают, здешний пейзаж завораживал и мог надолго приковать к
себе взгляд. Сейчас я подолгу могу стоять и созерцать местные красоты, попутно
уничтожая яблоки, ставшие за это время уже дикими, но от этого ничуть не менее
вкусными, но раньше главной достопримечательностью был самодельный домик
на дереве. Нам частенько прилетало за честно спертые из дома гвозди, доски,
бесследно исчезавшие молотки и клещи, особенно хорошо я помню поиски в
высокой и густой траве тяжеленного гвоздодёра… Но всё это того стоило! Какой
прекрасный вид открывался с высоты второго этажа! Лучи закатного солнца
неторопливо, но настойчиво прокрадывались через открытую дверь и щели в
стенах, а за стенами шуршал ветками и травой ветер, да то тут, то там
раздавался глухой удар яблока о землю…
Были времена…
Сняли с сыном, небольшую историю.
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
проба рисовать(писать) на компе как маслом в различных пакетах...