Без надії таки сподіватись,
Жити хочу! Геть думи сумні!
Я на вбогім сумнім перелозі
Буду сіять барвисті квітки,
Буду сіять квітки на морозі,
Буду лить на них сльози гіркі.
І від сліз тих гарячих розтане
Може, квіти зійдуть – і настане
Ще й для мене весела весна.
В довгу, темную нічку невидну
Не стулю ні на хвильку очей,
Все шукатиму зірку провідну,
Ясну владарку темних ночей.
Автор приведённых выше стихотворений – Леся Украинка (1871 – 1913). До весёлой весны она не дожила всего несколько лет.
Павел Кашин, «О, хватит вам печалиться», 2001 г.:
О, хватит вам печалиться, вечерняя звезда,
Вчерашний мир отчаливает раз и навсегда.
А мы с тобою, крошечные, плачем на ветру:
Счастье понарошечное вырвалось из рук...
Загнанные досветла, слышные едва,
Ангелами посланные бледные слова
Тихо задохнулись в дыме сигарет.
Счастие оболганное плачет на ковре.
Падают осенние листья и слова,
В небо тёмно-серое сочится синева.
Hи о чём не прошенный счастье берегу,
Счастье понарошечное, счастье на бегу...
Большевики, увы, не добили русский мир, и он, вчерашний и старый, отчаливает неохотно и тяжело. А нынче и вовсе появляется мысль, что навсегда отчаливает как раз таки новый мир.
Леся Украинка, «Про великана» (1913 г., Египет):
Что в длинный выстроились ряд,
(Так мой приятель звался),
За что – Лаврин того не знал,
Но мне никто не объяснил,
Господь не сжёг его огнём,
А только сном его накрыл,
Сон, говорят, есть божий дар,
Лёг отдохнуть он на часок,
Пьют даром кровь его они,
К глубоким ранам, торопясь,
Но спит, как прежде, великан,
Когда ж болезненно во сне
И дрожь по телу пробежит,
«Нас призрак этот не страшит!»
Но стихнет скоро божий гнев,
Вмиг станет горсткой праха.
Смолк мальчуган. Сидели мы,
Любимый мой далёкий край!
Когда я вспомню про тебя,
Поделом ему было с феодальными богами тягаться… Каждый из нас, вспоминая свою родину, может вспомнить заодно и Лесину сказку про великана. Только вот большевиков нигде нет, и беда скоро не минует. Потому в нашем случае сказочка должна быть хуёвой – обрываться на строчке «Враги ликуют хором».
В стихотворении «Предрассветные огни» (1892 г.) Леся Украинка с тёплой надеждой смотрела на заводские огоньки:
Досвітні огні, переможні, урочі,
Ще сонячні промені сплять, –
Досвітні огні вже горять.
То світять їх люди робочі.
Янке Дягилевой остались только пропитые трудящиеся массы с песнями о своей передовой классовой роли («Славься, великий рабочий народ <…> Дом горит – козёл не видит, Он напился и подрался») да суицидальные индустриальные пейзажи («чёрный дым с трубы завода»).
Леся Украинка, «В’язень» («Узник»), 1889 г.:
Дорогою йде жінка молода.
Яка ж сумна, убога та бліда!
І на руках несе малу дитину,
Обгорнену в подерту сірячину.
Яка ж вродлива, гарна, мов картина,
Та безталанна вбогая дитина!
Побачив в’язень пару ту й зрадів,
А тільки вид йому як сніг збілів.
Ох, се ж його дружина молодая!
Ох, се ж його дитинонька малая!
«Здоров був, любий!» – жінка говорила, –
А в голосі її сльоза бриніла.
Але весела й жвавенька була
І щебетала дівчинка мала:
«Ку-ку, ку-ку! а де ти? тут, татусю?
Візьми на руці, поцілуй Марусю!»
Здавалось, певне, бідному дитяті,
Що татко жартами сховавсь за грати.
А татко ручку доні цілував
І гіркими сльозами обливав.
«Ох, ти ж моє дитя кохане, рідне!..»
А жінка мовила: «Радіє, бідне…
Мале, – його ще лихо не діймає;
Вже другий день, як хліба в нас немає.
В неділю ще за той нещасний хліб
Останнюю худобу жид загріб,
Продав за довг остатнюю корову…»
І сльози жінці перебили мову;
До каменя холодного припала
І гірко, розпачливо заридала.
Мала дитина почала квилить
І стиха їсти в матері просить.
«Прощай!» – промовила понуро мила,
Дитину до віконця підсадила.
Татусь, цілуючи свою дитинку,
Невільничого хліба дав скоринку…
Він погляд свій услід їм посилав.
Він і тепер не плакав, не ридав,
На очах в його сльози не блищали, –
Вони на серце каменем упали.
На первый взгляд странно, что на охваченной чёрной злостью Украине Лесю Украинку до сих пор не декоммунизировали. Ведь и в российском социалистическом движении поэтесса участвовала, и предисловие к украинскому переводу «Манифеста коммунистической партии» написала, и боевые стихотворения про красное знамя, Марсельезу и 1905 год сочинила. И большим её другом, безнадёжно любимым и пронзительно оплаканным в стихах, был С.К. Мержинский – один из первых белорусских марксистов. А после революции Лесю в сердце украинского народа заботливо поместили большевики. (Это уж потом прилёгший на часок зрелый СССР понаставил ей бездушных памятников, а Незалежная это дело продолжила).
При этом с середины 2000-х и по сей день (с относительным перерывом на президентство В. Януковича) Лесю Украинку вопреки её мягко-ироничной в адрес украинского национализма публицистической критике [8], активно хваля, дегуманизируют – выставляют агрессивненькой националисткой. А кроме этого – злобненькой феминисткой и евроинтеграторкой. Словом, чем-то вроде Ирочки Фарион или Юлечки Тимошенки.
Православные бородачи Луганщины писатель Глеб Бобров и философ Константин Деревянко те в многотиражной книге «Украинка против Украины» (Луганск, 2012) прямо говорят: атеистка, марксистка, богохульница, язычница, геть из нашей культуры.
Намекают бородачи на сатанизм Леси. Мол, что-то слишком часто ты, подруга, в письмах пишешь: «чорт», «диявол», «бiс». Сказки да пьески сочиняешь про всяких там ведьм, злыдней, одноногих людоедов. Про мавку с детства знаешь.
«…За этими («чорт», «бiс» и т.п. – Т.М.) словами-паразитами, – поясняют бородачи, – стоят именно эти сущности-паразиты. И если ты их регулярно поминаешь, то они – тут как тут. Если человек регулярно поминает нечистых духов, то они его тоже не забывают и паразитируют на нём. И в жизни, и в творчестве. (А за словами «Отец», «Сын», «Святой Дух», «Богородица» – стоят именно эти личности. Кто их поминает и к ним обращается, тот входит в общение именно с Ними)». Триединый бог с ним, с Бобровым. Но Деревянко-то – кандидат философских наук, да ещё с дипломом врача-психиатра. Куда смотрел? Или Бобров окончательно догрыз Деревянко?..
Уже во вступлении бородачи ссылаются на «выдающегося украинского литературоведа (убиенного большевиками на Соловках) Н. Зерова», который писал, что «антихристиянська, майже ніцщевської сили проповідь сполучалася у Лесі Українки майже з поганським культом природи». Обойтись они, богоглаголиевые, не могут без слова «убиенный». Куда девал сокровища убиенной тобой тёщи?
Украинский журналист Дмитрий Дзыговбродский: «Это чудо в перьях под названием Леся Украинка…». Это одна из немногих самостоятельных мыслей Дзыговбродского из небольшой статьи «Леся Украинка – автор национально-украинских «50 оттенков серого»» [9]. Остальное в той дивной писульке – пересказ своими словами или прямое цитирование нападок покойного Олеся Бузины, который в сравнении с чудесатым мыслителем Дзыговбродским добрый самаритянин.
Как сказал в ноябре прошлого года пишущий под псевдонимом А.Б. московский писатель-патриот, «Леся Украинка была некрасива во всех возрастах» [10]. А на самом деле что? Простор для художника талантливого. Уважающего боль во внимательном взгляде и нежно-суровую восточнославянскую женственность. В данном случае – очень хрупкую, что благодать для скульптора, и, что благодать для художника – сероглазую.
Первое фото (1886 года) готово заплакать, второе (1901-го) – выдать эпиграмму. Или наоборот. Не знаю.
Воцерковлённый православный христианин Станислав Смагин, правоконсервативный политолог из Ростова-на-Дону, рассуждает о двух памятниках, одной библиотеке да примерно десятке российских улиц, названных в честь украинской поэтессы: «Просто немного странно видеть… наследником (памяти о Лесе Украинке – Т.М.) Российскую Федерацию, в текущих пределах которой Украинка и была-то лишь в Крыму и Санкт-Петербурге. Её творчество представляет интерес лишь для исследователей и любителей разного рода экзотических литератур, и вряд ли размер этой аудитории пропорционален количеству и качеству материальной памяти о поэтессе» [11].
Как севастопольский памятник 2004 года, перешедший по наследству от Украины, так и свой московский 2006-го – качества низкого. То же можно сказать и о ялтинском монументе 1972 года (который Смагин не упомянул). Лучше бы это всё не возводили – тут поклонник феерической политологии прав. А вот улиц и библиотек (последних, кажется, две) что-то маловато.
В общем, при чтении статей и книжек современных лесефилов, лесефобов и лесеведов, а также пафосных изречений Зеленского и Порошенки по поводу Лесиного 150-летия, возникает чувство, будто из трёх восточнославянских республик поэтессу хоть кто-то по-настоящему любит только в Беларуси, в текущих пределах которой Украинка и была-то лишь три раза в Минске. Сайт Центральной научной библиотеки НАН РБ, отметив в начале статьи, что «Леся Украинка совсем не чужая белорусам», с неожиданно большой для столь солидного учреждения теплотой пишет, как в 1888 г. 17-летняя Леся с матерью просто проезжали через Брест-Литовск на поезде. А потом с грустью сообщает, что в начале 1901 г. в Минске поэтесса ухаживала за умирающим от чахотки белорусским социал-демократом Сергеем Мержинским.
Осенью 1900-го, узнав, что надежд на выздоровление тяжелобольного друга нет, Леся написала такие строки (сайт ЦНБ их, естественно, тоже цитирует): «…Ти, мій бідний, зів’ялий квіте!.. Се нічого, що ти не обіймав мене ніколи, се нічого, що між нами не було і спогаду про поцілунки, о, я піду до тебе з найщільніших обіймів, від найсолодших поцілунків!» Да неужели этот Мержинский за три года знакомства и в самом деле ни разу такую не обнял? Революционер! Кремень!
