Грубоватая Галина Петровна восприняла "проводить" по-своему: схватила Елену за руку и поволокла за собой по привычке, как таскала к директору нарушителей школьных порядков. Но тут же остановилась и рявкнула:
- Это что ещё за сборище?!
Елена выглянула из-за её плеча.
На лавочке сидела чёртова Катя, а перед ней стояли Сашка и его закадычные друзья. Рука девчонки указывала на сына.
Елена опустилась на колени без сил, но Галина Петровна даже не заметила этого. Вся в праведном негодовании - ведь сообщили же всем, что школа закрыта, - она подняла крик, шуганула парней из холла, схватила Катю за воротник старенькой вязаной кофты не по росту и тряханула:
- Сейчас буду звонить твоим родителям! Ребята большие, ничего с ними не случится, а ты, школьная мелочовка, будешь у меня в кабинете сидеть, пока за тобой не придут. А ну марш вперёд!
Елена поднялась и белыми от ужаса глазами проследила за Галиной Петровной, которая толкала ребёнка перед собой.
- Мам, ну чего ты?.. Мам, а мам?.. - заканючил испуганный за мать Сашка. - Пойдём домой, ладно?
- Ты какого чёрта припёрся в школу? - грубо спросила Елена, несмотря на то, что неё едва шевелились губы.
- Так ты сама мне позвонила! Я занят был, не ответил, а потом подумал: а зайду-ка за тобой, - обиженно ответил Сашка. - Лёха со Стёпкой за компанию...
Елена зарыла глаза и покачала головой, прошептала:
- Я покажу тебе компанию...
И Санька почему-то даже не огрызнулся. Не спросил у матери, почему она не зашла в свой класс за вещами и верхней одеждой, а отправилась в туфлях по свеженькому снежку, навстречу ветру-первозимку без куртки и пальто. Только вызывающе посматривал на удивлённых прохожих: ну, решил человек прогуляться налегке, кто ему запретит и какое кому дело? Он попытался накинуть на Елену свою куртку, но она попросила: "Не трогай меня. Так легче". И Сашка понял мать, отстал. Правда, неизвестно, что именно понял.
Он из своих сбережений расплатился за проезд в троллейбусе, купил булок и молока в киоске возле дома. Усадил мать на кухне, включив все четыре конфорки плиты, налил в таз горячей воды. Позвонил отцу в другой город, где он был на вахте, - мать приболела, но всё под контролем. И бабушке позвонил - всё хорошо, просто прекрасно. Выполнив сыновьи обязанности, поел и улёгся вздремнуть. Для него инцидент был исчерпан.
Елена согрелась, попарила ноги, выпила тёплого молока. О чём рассказывала парням чёртова Катя? То, что она предрекла смерть её ребёнку, Елене было более чем понятно. Но внимание адовой девчонки перетянула на себя Галина Петровна. Как поступить? Предостеречь тётку, которая, несмотря на грубость, любила свою работу, детей, коллег? Но может статься, что Галина Петровна, которая захватила кусочек времени всеобщего атеизма, не поверит ей и сочтёт сумасшедшей. А это означает потерю работы! Более того, потерю свободы и ограничение дееспособности. Заточение в психушке. Пусть даже жизнь замдиректора оборвётся, боевитая и скорая на поступки тётка успеет навредить Елене.
А как же человечность? Любовь и помощь ближнему? То, чему всю профессиональную жизнь Елена учила ребятишек. Ведь если не противопоставить адскому дитяте святое... то для чего вообще существует этот мир?
Елена прошла в комнату сына, уселась на пол возле его дивана и стала смотреть на безгрешный лоб, щёки, уже утратившие округлость, губы, по-мужски чёткие, густой пушок, который вот-вот превратится в юношеские усики.
Сашка... Папина гордость, бабкина слабость и её вечная любовь. Никому и ни при каких условиях она не отдаст своё дитя. Пусть её распылят в аду, не отдаст!
В комнату вкрадчиво вползали сумерки, тихонько поглощали минуты и часы, но для Елены самым важным было то, что она и её ребёнок вместе.
Одна за другой раздались телефонные трели - это наверняка коллеги хотели сообщить о смерти Галины Петровны. Но Елена трубку не возьмёт. Не сейчас.
- Мам, ты чего? - удивился разбуженный звонками Сашка. - Слышишь, телефон надрывается?
- Сынок, скажи, о чём тебе рассказывала маленькая девочка, которая сидела на лавке? Сегодня в школе, до того, как вас прогнала Галина Петровна? - спросила Елена, собирая всё терпение, отпущенное ей в жизни, всю отвагу и сосредотачиваясь на одной цели - заслонить от беды своего ребёнка.
- Чего? - протянул Сашка, уже впавший в состояние вечной подростковой раздражительности. - Ты, мам, понимаешь, что говоришь? Чтобы я да слушал маленьких девочек!..
Сын взмахнул длиннющими мосластыми ногами и соскочил с дивана. Сел к ноутбуку и исчез для всех из этого мира. Елена по опыту знала, что его сейчас лучше не трогать, иначе грянет скандал на пустом месте, который может помешать ей защитить сына.
Она позвонила коллеге, с которой приятельствовала. Учительница английского языка слёзно поведала о страшной гибели Галины Петровны. Суровая, трезвомыслящая заместитель директора, укротительница подростков, непререкаемый авторитет среди коллег и старшеклассников, спрыгнула с балкона тринадцатого этажа высотки. Причём умудрилась так изменить траекторию полёта, чтобы угодить прямо на кованую изгородь. Сразу не умерла, перехватывая мощными ладонями прутья, попыталась подняться вверх, стараясь сдёрнуть грузное тело с зазубренных верхушек, которые торчали у неё из спины. Всё вокруг оказалось залитым кровью и жижей из порванного кишечника. Две свидетельницы упали в обморок, прибывшие полицейские заблевали снег. Прикончили Галину Петровну не чудовищные травмы. Её удушило то, что не хлынуло с кровавой кашей из широко разверстого рта, а застряло в глотке. Это был лиловый кусок плоти. Как стало известно позже, её собственный язык.
Елена еле выдержала, пока англичанка всё рассказала, просморкалась и прорыдалась. Ничего, переживёт. Ей не нужно думать о спасении своего ребёнка.
Потом Елена поговорила с матерью и мужем, которые узнали о событиях из телевизионных новостей, постаралась успокоить их. С супругом даже пришлось пререкаться: он давно требовал, чтобы Елена ушла из школы. Но она привыкла быть рядом с сыном - сначала в яслях, потом в детсаду и, наконец, в школе.
Слава Богу, сегодня мишенью чёртовой девки стал другой человек. А что будет завтра?.. Перевести Сашку в другую школу? Не поможет - адово дитя достанет его у подъезда, на троллейбусной остановке, да где угодно.
Выход один - нанести удар первой, не дожидаясь трагедии. Подкараулить Катю и... отправить её на сковородку к чертям. Это будет не убийство, ибо адово дитя не человек. Это будет самозащита загнанной в угол матери, которой судьба не оставила выбора.
Елена потеребила крестик на груди. Сейчас все поголовно крещёные. Наверное, из-за увеличения паствы Господь не успевает за всеми уследить. Правильно говорили: на Бога надейся, а сам не плошай.
Елена рванула золотую цепочку, спрятала крестик в карман. Позвонила школьному секретарю, которая часто работала на дому из-за хворого ребёнка: может, в её домашнем компе есть сведения об учащихся?
Верно поступила, секретарь сразу назвала Катин адрес. Только вот беда: такого дома и улицы в городе не оказалось. Елена проверила по всем доступным в интернете картам.
На ночь глядя заявились Сашкины друзья, и вся не унывающая ни при каких условиях компания села резаться в какую-то игру. Елена прислушалась к разговору:
- Слышал, что с Окалиной Пердовной случилось? - спросил Лёшка.
Погибшая преподавала в старших классах.
- Ага, - ответил сын. - А я собирался химию сдавать. Вдруг вместо Окалины какую-нибудь бестолочь пришлют? Прощай высокие баллы...
- Завтра на венки будем собирать, - деловито сообщил Стёпка.
- А то! - откликнулся Лёшка.
- Хорошему преподу не жалко, - подвёл итог учительской жизни сын.
Может, в сознании подростков просто нет места ужасу, который приходит из-за черты, отделяющей жизнь от смерти? Преградой ему юношеский цинизм и безверие. Может, так и нужно - быть циником, эгоистом, ни во что не верить и никого не любить? Ибо вера и любовь вяжут тяжкими узами, порабощают... поглощают человека, заставляют его ставить на кон свою жизнь.
Сашка выскочил из комнаты, поставил на плиту чайник, подмигнул матери и скрылся.
На свисток вышел Стёпка, самый рассудительный и спокойный из друзей.
Елена решилась спросить у него про чёртову Катю. Кому, как не ему, можно доверять и не ожидать прикола, подвоха или хамства.
- Степан, а о чём вам сегодня рассказывала девочка до того, как вас прогнала Галина Петровна?
Стёпка бездумно уставился на неё красивыми зелёными глазами - наследством матери, оперной певицы.
Елена была бы рада услышать, что не было никакого разговора, никакой девочки. Тогда ей нужно просто пойти к врачу, отлежать положенное время в больнице, никого не подкарауливая и не убивая.
- Она всякую ерунду говорила про какую-то Машу, - ответил Стёпка и уничтожил Еленины надежды. - Типа эта герла ещё всем покажет. И вам тоже.
Подросток принял из рук Елены банку растворимого какао и, насвистывая, отправился к друзьям.
Елена приоткрыла форточку, глотнула холодного, с мельчайшими снежинками воздуха.
В темноте сияли окна соседних домов, в них текла обычная жизнь. А Елена чувствовала себя отлучённой от всего. Она должна побороться за то, чтобы окна её квартиры не затянуло навсегда мраком небытия.
Елена так и не прилегла в эту ночь.
Утром ушла до Сашкиного пробуждения. Ничего страшного, не младенец. Проспит, не позавтракает - его проблемы, пусть до обеда поголодает. Это такая чепуха по сравнению с тем, что с ним может случиться.
В сереньком, едва брезжущем свете ноябрьского утра все казались просто обезличенными, неживыми фигурами - дети, взрослые.
Елена спряталась за толстенным стволом клёна и стала наблюдать. Почти всех учеников привезли родители. С родными появились и те, кто жил в соседних домах. Детей оказалось очень мало - оно и понятно, три смерти подряд заставили задуматься о необходимости перехода в другое учебное заведение.
Одинокий силуэт заставил Еленино сердце биться чаще.
Чёртова Катя из второго "б". Порождение ада. Дерьмо, от которого плохо всем. Из-за которого страшной смертью гибнут люди.
Девочка подошла прямо к стволу дерева. Она явно знала, что за ним дрожала от ненависти и страха Елена, сапоги которой словно вросли в мёрзлую землю.
Катя выглянула из-за дерева.
Елена даже руки поднять не смогла, не то что вытащить из сумки охотничий нож мужа. Впилась взглядом в лицо девчонки. Что-то с ним не так!
Через миг поняла: вместо глаз в голове были сквозные дыры, здоровенные, заветренные, через которые тонкими лучами сквозил свет проезжавших по шоссе машин.
- Что тебе нужно? - еле шевеля губами, спросила Елена, хотя это ей самой было нужно, чтобы адово дитя сдохло, исчезло!
Катя только скривила чёрные губы. Расстегнула кургузое пальтишко скрюченными руками, похожими на куриные лапки. Под ним не оказалось одежды.
Пальтишко упало на снег, и у Елены перехватило дыхание от зрелища: всё тело ребёнка было покрыто страшными ранами.
Катя хрипло засмеялась, склонила к плечу голову, откинула тощую косичку. На её шейке чернел вздутый рубец.
Елена поняла, что это петля, которая до кости впилась в плоть.
Девочка подцепила что-то за плечом, подняла вверх конец верёвки.
- Не может быть, этого просто не может быть! - стала твердить Елена.
- Может... - раздался голос, похожий на пересыпание сухого песка.
Губы ребёнка остались неподвижными, звуки исходили из разрезанной верёвкой шеи. Чёртова Катя, кривляясь и дёргая верёвку, медленно подняла руку.
"Вот и всё", - подумала Елена.
Утро рассыпалось серой трухой, которая погребла Елену.
- Женщина, что с вами? - спросил незнакомый мужской голос. - Вам плохо? Скорую вызвать?
Щёку Елены царапала кора клёна, колени превратились в ледышки. Цепляясь за ствол, она поднялась, ответила:
- Всё хорошо, просто голова закружилась. Не беспокойтесь, пожалуйста.
Елена тихонько заковыляла по улице. Где ей дожидаться смерти - дома, на работе, на улице?
Окна школы изливали в утренний сумрак искусственный свет. Только несколько из них выглядели чёрной заплаткой - во втором "б" и её классе.
- Мам, где твой берет и сумка? - спросил Сашка, который неслышно подобрался со спины. А ведь должен быть на уроках.
"Никогда не думала, что иногда быть жертвой лучше, чем избежать опасности, - мелькнуло в голове Елены. - И пусть. Зато сын будет жив. А я уж постараюсь, чтобы никто его не достал. С той стороны". Но она сказала сухо, без тени ласки в голосе:
- Ступай на уроки. Я пойду домой.
- Ну уж нет, - заявил Сашка. - Пойдём вместе. И не спорь со мной.
Елена равнодушно пожала плечами.
На кухне Сашка долго возился с чайником, пресекал попытки матери самой позаботиться о себе. А чай оказался совершенно отвратным - маслянистым и горьким.
Еленины глаза закрылись, тело одеревенело. Но уши слышали обрывки фраз, когда Сашка звонил отцу:
- Всё как надо... Приезжай.
Всё как надо. Чай после работы, молоко от простуды. Какое-то лекарство. Сын всегда заботился о матери, хотя был ближе отцу. "Заговорщики", - так она называла мужа и сына. А они смеялись - да, заговорщики.
Сашка и маленьким сопротивлялся всему, что исходило от Елены: ласке, требованиям соблюдать порядок во всём, воспитанию аккуратности, трудолюбия. А когда стал подростком, вовсе отстранился от матери. Не ценил её, обижал невниманием. Возможно, презирал. Прошёл все стадии отторжения, как и супруг.
Почему она думает об этом? Спать...спать...
Елена широко открыла глаза: потолок из наборных плит с коричневыми потёками возле трубы, которая вела к раковине. Три койки со спавшими женщинами. У одной руки пристёгнуты ремнями. Елена неожиданно для себя усмехнулась: редко кому удаётся проснуться три раза за одно утро в разных местах. В своей постели, под деревом на улице и... здесь, в больничной палате.
Всё ясно. Не было никакой чёртовой Кати и её гадких пророчеств. Не указывала она на того, кого пометила смерть. Была тяжкая душевная болезнь. Шизофрения. Как долго она мучила семью своей хворью? Муж не выстоял, стал работать вахтами. А сын оказался преданным. Таким ли уж преданным? Но сейчас это не имеет никакого значения.
С пустой, звеневшей головой Елена по требованию медсестры подставила руку для укола, проглотила таблетки, отправилась в кабинет к врачу.
Импозантный мужчина разговаривал по телефону. Помахал ей кистью руки - садитесь, мол.
- Сейчас я занят, давай встретимся через недельку, скажем, одиннадцатого декабря, - сказал он кому-то.
Шум и звон в Елениной голове переросли в какафонию.
Она пошла к школе убить чёртову Катю пятнадцатого ноября! Как такое могло случиться? Где она пробыла почти две недели? Неужто здесь, в психушке?
Врач о чём-то спрашивал, а Елена молчала, смотрела на него и не видела участливого лица.
- Ну хорошо, говорить об этом вы не хотите. Но можете хотя бы описать несчастного ребёнка? - попросил врач.
Елена открыла рот... и не смогла сказать ни слова.
- Ладно, - пробормотал врач, быстро вышел, а через минуту вернулся.
Елена не поверила своим глазам: он привёл за руку белобрысенькую девочку с нервным тонким ртом, бледно-голубыми, почти белыми глазами. Ребёнок выглядел измождённым, анемичным или... порочным. На тонкой шее бугрился страшный рубец. Но не след от верёвки, въевшейся в плоть, был страшен, а глаза - всё знающие и понимающие.
Откуда в больнице эта тварь? Если врач держит её за руку, значит, она не порождение больного рассудка? Или сам доктор - морок? Тогда и весь мир - персональная иллюзия каждого человека. Можно терпеть, но можно и взбунтоваться, потребовать правды или добиться её самому.
- Это она! Чёртова Катя! - хотела закричать Елена.
- Это она, - сказала девочка. - Тётя хотела меня убить, колола ножницами и душила верёвкой.
- Где ты встретилась с этой тётей? - задал вопрос врач.
- В школе. В том районе, куда мы переехали, - ответило дьявольское отродье.
- Не верьте ей! - На шее Елены вздулись от напряжения жилы, но изо рта не вырвались ни звука.
Адово отродье ещё что-то рассказывало, а Елена пыталась выдавить из себя хоть один звук, понять, врёт Катя или кто-то похожий на Елену совершил убийство в прошлом. А ответить за него придётся ей и сейчас.
Или не врёт? Ведь она собиралась прикончить тварь!
От бессилия бросило в пот. Ладно, гадёныш, ты запечатала рот, не дала сказать ни слова, чтобы обличить тебя, но есть ещё одно средство. Твоя метода - ткнуть мертвячьей рукой в человека и указать путь смерти. И справиться с тобой можно. Получай то, что принесла из ада! Получай страдания и небытие!
Елена подняла руку, которая словно была в три пуда весом.
Девчонка испугалась и завизжала.
Ага, тварь! Хватит, погуляла здесь, понатворила дел, сгубила столько людей!.. Пришло время рассчитаться.
Пальцы Елены дрожали, но она всё тянула и тянула их к лицу девчонки.
Ну же, за кем из них сейчас стоит смерть?
Чьими глазами она видит жертву?
И чёртова Катя, эта маленькая мразь, сдалась! Рухнула на пол, свернувшись клубком, зашлась в крике.
Её тело теряло плотность, крик рассеивался в пространстве.
Сквозь прозрачную Катю прошли ноги санитаров, проехали колёса каталки.
Елена вышла из больницы в начале весны.
Набухшие почки источали терпкую свежесть, небо слепило праздничной синевой. Только всё почему-то казалось не таким, как раньше. И одежда, нужно признаться, была жуткой, незнакомой и неудобной. Нищенские обноски, сроду бы таких не надела. Но ей сунули именно их. Неужели родные отказались от неё и даже не принесли ничего переодеться? Елена по рассказам других пациентов знала, что такое бывает, когда душевнобольной причинит вред семье и окружающим. Что же натворила она сама? Никто так и не навестил её. Тоска сжала сердце, а на ветру заслезились глаза.
Куда ей теперь? Кому она нужна? Неужто теперь, после всех мучений, её судьба - одиночество?..
Огромная толстая женщина оглядела Елену и отошла, как от заразной.
И это почему-то развеселило, да ещё как! Будто в книжке перелистнули страницу. Тоска улетела вместе с ветерком, захотелось улыбаться, подпрыгивать - всё от секрета, который известен только Елене. А эта великанша-то скоро помрёт! Пусть она сейчас побрезговала стоять рядом, но скоро уляжется. В гроб уляжется. Причём по частям, которые будет невозможно сшить.
Елена указала на тётку пальцем и зашагала себе дальше, чувствуя свою значимость, силу и радуясь этому. Вон какая-то школа. Нужно туда зайти.
Школьные двери распахнулись и пропустили маленькую худенькую девочку с косичками мышиного цвета.