Ме-262 в СССР - окончание
Единственное спасение - немедленно уменьшить скорость.
Удерживая с колоссальным напряжением ручку правой рукой, лётчик переносит левую на сектора управления двигателями и убирает обороты.
Вот где пригодилась русская силушка, которой, по-видимому, не хватало в подобных случаях немецким пилотам.
А может быть, не только силы, но и выдержки? Кнопки-то передатчика радиостанции находились на одном из секторов двигателей. В панике, вытягивая самолёт из пикирования двумя руками, фрицы не могли радировать в эфир о своих бедах.
Однако, почему же отказало управление стабилизатором? Нашёлся ответ и на этот последний вопрос. Быстрая смена положительной температуры на отрицательную при повышенной в этот день влажности воздуха способствовала образованию ледяной корки на контактах электровыключателя стабилизатора.
Так Андрей Григорьевич Кочетков разгадал тайну трофейного «Мессершмитта».
30 октября 1945 года вторым после Кочеткова, на Ме-262 поднялся воздух я. Странно, конечно, но так уж сложились обстоятельства, что мне, советскому лётчику-испытателю с весьма приличным стажем, судьба уготовила первый в жизни полёт на реактивном самолёте не на своём отечественном, а на чужестранном, бывшем вражеском.
Признаюсь чистосердечно. Поднявшись на Ме-262, я почувствовал себя в воздухе так же, как и в первом полёте летом 1927 года на учебном самолёте. Всё было новым, неизведанным.
Не тараторят двигатели, нет обычной вибрации, вызываемой работой винтомоторной группы. Машина плавно пронзает воздух, как будто парит в нём. Слышится только лёгкий свист. Непривычно большие показатели скорости.
И второй реактивный летательный аппарат, с которым мне вскоре пришлось ознакомиться, тоже был германским. На аэродроме немецкого города Дамгартен, расположенного на северном побережье Германии, обнаружили исправный реактивный разведчик с весьма большой дальностью полёта, самолёт «Арадо» с двумя двигателями Jumo-004. До сих пор нам попадались только истребители.
По различным причинам вывести машину в Москву наземным или морским транспортом не имелось возможности. Командование приняло решение облетать её на месте, определить расход горючего на нужных режимах, подготовить к перелёту и по этапам перегнать на аэродром НИИ ВВС.
Срочно организовали испытательную бригаду: лётчик-испытатель Кубышкин, ведущий инженер Рабкин. Возглавить её поручили мне. Нам потребовался транспортный самолёт, достаточно вместительный и грузоподъёмный, чтобы стать передвижной испытательной базой, обладающей повышенной дальностью полёта, позволяющей не прибегать к услугам промежуточных аэродромов.
Таким самолётом стал C-46, американский транспортный корабль, имевшийся у нас в единственном экземпляре. Я провёл на нём полные государственные испытания.
26 марта 1946 года мы вылетели в Берлин. Оттуда направились в Дамгартен. Здесь нас ожидал неприятный сюрприз. Аэродром мал, и можно выполнить только взлёт облегчённого до предела «Арадо». К тому же на самолёте оказался неисправным один двигатель. Пришлось его заменять.
Надо было разыскать и временный, огромный аэродром, позволяющий произвести первую посадку, и, что самое главное, выполнить подготовительные полёты, последовательно увеличивая количество горючего в больших самолётных баках.
Им мог бы стать аэродром испытательного центра Германии в Рехлине, расположенном на полпути между Берлином и Дамгартеном. Но там огромная взлётно-посадочная полоса оказалась во многих местах подорванной. Пришлось срочно организовать её ремонт и привлечь для этой цели местное население. Наших воинских инженерных частей поблизости не было.
А пока решили посадить облегчённый самолёт на грунтовом аэродроме в районе Рехлина. Он представлял собой две овальные площадки, расположенные рядом в виде цифры восемь. Их соединяла узкая полоска длиной около 30 м.
Кубышкин перелетел на «Арадо» в Рехлин. Здесь вышел из строя второй двигатель. Заменили и его. Далее Кубышкин полетел на замер расхода горючего.
Над аэродромом снова отказал один двигатель. Оглянувшись, лётчик увидел позади густой шлейф чёрного дыма. Значит, начался пожар.
На самолёте оставалось ещё много горючего. Это значительно усложняло приземление. Аварийную посадку требовалось произвести немедленно. При выходе Аr-234 на последнюю прямую случилась ещё одна беда. Отказала система выпуска шасси.
Кубышкин прибегал к аварийному способу и невольно отвлёкся от расчёта на посадку. На аварийный выпуск посадочных щитков уже не хватало времени. Первая площадка промелькнула под крылом. Уйти на второй круг на одном двигателе с выпущенным шассе и с таким большим полётным весом было нельзя. Оставшейся второй половины восьмёрки могло не хватить для пробега.
Остановить на короткой дистанции реактивный самолёт с невыработанным запасом горючего без помощи закрылков одними тормозами совершенно невозможно. Но на Аr-234 имелось оригинальное новшество – огромный тормозной парашют. Он располагался в хвостовой части самолёта. Управление выпуском находилось в кабине лётчика.
Когда до леса оставалось несколько десятков метров, Кубышкин дёрнул рычаг. Самолёт, как бы схваченный за хвост мощной рукой гиганта, остановился в нескольких метрах от желтеющих стволов огромных сосен.
Разгорячённый лётчик быстро выбрался из кабины, ещё не веря в своё спасение. Тут же к нему примчались мы, вся бригада. Задняя часть обтекателя гондолы мотора вместе с турбиной сгорели. Искорёженный металл пугал своей страшной чернотой.
Самолёт отремонтировали. Совершив ещё несколько полётов с восстановленной бетонированной полосы, Кубышкин постепенно довёл полётный вес до предельного. Аr-234 при этом пробегал при взлёте 2/3 бетонки и имел очень плохую скороподъёмность.
Частые выходы из строя двигателей, необходимость иметь на маршруте заранее подготовленные большие взлётно-посадочные полосы не позволили перегонять самолёт в Москву.
Да в этом и не было необходимости. Кроме компоновки тормозного парашюта и вместительных топливных баков у немецкого самолёта не было ничего примечательного.
Конец воспоминаний
Первую часть читайте здесь: Ме-262 в СССР

















































