Через две недели после смерти Маяковского Лиля Юрьевна Брик рассчитала домработницу Кочетову, проработавшую в семье Маяковских-Бриков в Гендриковом переулке три с половиной года.
Спустя почти 10 лет, 26 января 1940 года, рассказ Прасковьи Сергеевны Кочетовой об этих трех с половиной последних годах записал неведомый нам человек (я не нашла ссылок на то, при каких обстоятельствах и кем это было сделано). Запись была передана в Государственный музей Маяковского. Ее опубликовали только спустя 74 года в книге "Маяковский глазами современниц" (издательство "Росток", Санкт-Петербург).
Что было с Прасковьей Сергеевной после 1940-го - мы не знаем, годы ее жизни в книге не указаны.
Лили Юрьевна Брик покончила с собой в 1978-м, оставив вдовцом своего последнего мужа Василия Катаняна.
Осип Максимович Брик умер от сердца в феврале 1945-го.
Прасковья Сергеевна, простая женщина, терпеть не могла Лилю Юрьевну и очень уважала Владимира Владимировича. Когда ей одновременно поступило два предложения о работе - от Маяковского и от, на минуточку, Ворошилова, она выбрала первого.
"Я пошла к Маяковскому, - рассказывала она, - и он мне сразу очень понравился". Прасковья Сергеевна знала его и раньше - он бывал в том доме, где она работала до того, как поступила к нему и к Брикам. "Он приходил и кушал мои блины, бифштексы по-гамбургски и другое", - вспоминала она. Надо думать, с аппетитом.
📍Но дадим слово Прасковье Сергеевне.
"На работу нас принимал сам Владимир Владимирович, сам с нами разговаривал; все вообще сам делал - деньги на расход выдавал, сам нашел меня у знакомых. Лиля Юрьевна у нас была как гостья. Даже когда гости бывали, Лиля Юрьевна никаких обедов не заказывала, ничего, все он.
С утра Владимир Владимирович дает мне деньги на расход, дня на два, иногда на три; ну, по 50 рублей давал, по 75. За все расходы мы платили, все из его рук текло. И сам он нам жалованье платил обеим - по расчетным книжкам, платил всегда точно.
[...] Она (Лиля Юрьевна) в хозяйство совсем не вмешивалась, как гостья жила, ничего не заказывала, никаких распоряжений не давала.
И когда Владимир Владимирович заграницу ездил или в Крым, все я на дорогу собирала. Я была моложе тогда, он меня Пашей называл: "Вот, Паша, я уезжаю тогда-то и тогда-то заграницу - и мне белье". Я подготавливала ему белье в дорогу. Так что он собирался только с одними нами, а у Лили Юрьевны никакого внимания к нему не было, чтобы вот проводить его, - что он уезжает в дальнюю дорогу, чтобы что-то обеспечить, сделать. Никогда ничего.
Вот он встанет, походит, видит - половина двенадцатого, скоро ему уезжать. Она еще не вставала. Он стучит ей в дверь: "Лиля - деньги!" Он ей всегда оставлял деньги. А она к нему относилась не очень-то хорошо. Так они разговаривали дружно все. Он ее очень любил. Так любил, что я это и не знаю. Цветы ей приносил. Иногда мне закажет купить.
Когда он уезжал куда-либо, ему никаких проводов не было, ничего этого не было. А когда уезжал Осип Максимович один раз при мне по Волге кататься, совсем по-другому было. На мне просто эти шаги отразились. Я с другой девушкой разговаривала тогда: "вот Лиля Юрьевна как с мужем".
Ведь пока я у них служила, Лиля Юрьевна ни с Владимиром Владимировичем, ни с Осипом Максимовичем не жила, они были просто товарищи. Но, по-видимому, она Осипа Максимовича уважала больше, чем Владимира Владимировича. Вот она ходит за ним и говорит: "Ося, у тебя есть деньги?" Она за три дня сказала, что Осип Максимович едет на Волгу кататься, что надо ему белье приготовить.
[...] Ни разу я не видела, чтобы она его поцеловала, никогда он не ночевал у нее, не сидел в ее комнате ночью. На даче как-то один раз она его взяла просто пройтиться. И так он был доволен, что она с ним прошлась! Это удивительно! Я говорю: "Ну, Владимир Владимирович с Лилей Юрьевной прошелся. На такую высоту поднялся!" Он ее очень любил, а она его - нет. И в театры она не ходила с ним.
[...] С Осипом Максимовичем они тихо жили, никогда они не ссорились, никаких скандалов не было. Только Маяковский был хозяин, он их просто содержал, они тут жили как в номерах где-нибудь. Ну, ничего не знали! У нас дровами отапливалось. "Владимир Владимирович, дров нет". Он на дрова денег даст, на всё. Все хозяйство вел Владимир Владимирович.
[...] Владимир Владимирович никогда отчета с меня не спрашивал в деньгах. Как у меня все деньги выйдут, я опять прошу у него. Владимир Владимирович ведь знал меня - откуда он меня брал, какой я человек. Моя честность - мое богатство. Он мне верил, меня очень уважал и любил.
[...] И в то время, когда он задумал застрелиться, - он мне деньги давал, - так он мне не показал свое лицо, а открыл дверь и просунул деньги и подал мне их. Это одним днем было раньше до того, как он застрелился. Вечером он так сделал, чтобы я его лица не видела, потому что он меня понял. Наверно, уж он на себя не был похож, и ему тяжело было с народом.
[...] В это время он, наверное, дня два не ел - в последние дни.
[...] Лили Юрьевны не было, она была заграницей. ее ждали два дня - когда она приедет.
И все это было нам такое горе! Так было ужасно горько.
Лиля Юрьевна приехала к похоронам. [...] Ни слова не поговорила с нами. Приехала. Я думала, что она после него жить не будет, - я-то как предполагала, когда ее не было тут. А когда она приехала, я посмотрела: у нее и горя-то особенно тусклого не было. Осип Михайлович тоже не так был расстроен. Никак на них не отразилось особенно.
[...] Комнату мне обещал устроить. Брату моему 30 рублей давал каждый месяц. Он обстрелил глаз, так Владимир Владимирович просил Авербаха, чтобы он его оперировал, и стал давать брату по 30 рублей в месяц. Он очень добрый был, костюм подарил моему брату. Месяц лишь брат был в больнице, и Владимир Владимирович веле ему покупать яблоки и все носить туда. Авербаха просил очень трогательно, что столько-то детей, нельзя ли посмотреть.
Он детей очень любил. Вот этой Марусе они пальто купили, все ей сделали. Если бы Владимир Владимирович не застрелилился, она бы всю жизнь ходила сюда.
(Примечание: Маруся - девочка, которую Лиля Юрьевна слегка сбила машиной - у нее был "Рено", привезенный Маяковским из Парижа).
И животных удивительно любил. А Булька месяца за три до его смерти плакать стала. Бывало скажу: "Булечка, что ты такая скучная?" А у нее капают слезы на коленки.
Булька при мне как-то принесла щенят. Он говорит: "Купи ей курочку, бульону свари". Котлеты я ей делала из фарша. Потом у нас всегда большой торт стоял, покупали мы в кондитерской за 10 рублей. Я утром прихожу - больше половины остается. И вот, если Владимир Владимирович возьмет с собой в комнаты Бульку спать, то Булька со стола все на пол перекидает и разбросает в углах.
Один раз я думаю: ну, надо ее проучить! А с черного хода был такой чуланчик. Я взяла эту Бульку на холодок и хотела ее постегать: вот тебе! вот тебе! Владимир Владимирович услыхал. Это перед смертью было. Он бежит на кухню в одном белье, за голову взялся:
"Что ты делаешь? Что ты делаешь? Ты же могла как-нибудь по-другому поступить, а ты ее же била".
Он меня очень ругал за эту Бульку, что нельзя было бить Бульку".
Подскажите, плиз, источники, в которых можно найти сведения о судьбе Прасковьи Кочетковой.
Источник - моя страница
https://www.facebook.com/borodaadriana/posts/525537461469018...