Самым козырным местом в автобусах для мелкоты всех возрастов был самый край продолговатого сиденья, которое умещалось вдоль от передней двери до будки водителя. Если куда-то ехали с мамой и удавалось занять это место, то день априори не мог считаться неудачным.

С упоением пацаны и девчонки смотрели всю поездку, как шофёр весело крутит этот огромный, оплетённый какими-то полосками, руль. И тяжёлая машина послушно поворачивает, куда прикажет её повелитель. Это место было только на дребезжащих «ЛиАЗах», типичном городском автобусе начала девяностых.

Были ещё толстощёкие «Икарусы», но их мы не любили: пахло бензином, окна находились слишком высоко, ничего толком не разглядишь на улице. А ведь там столько интересного: пузатые «Волги», юркие «Жигули», неповоротливая тётка с огромной грудой пакетов. В «Икарусе» всё это было не разглядеть. То ли дело улыбчивый шустрый «ЛиАЗ»!

У меня был даже любимый маршрут — 26-ой. Потому что он вёз до вокзала, а вы помните, как я любил поезда. И в любимом 26-ом маршруте у меня был любимый водитель — весёлый усач дядя Коля. Он подмигивал мне в зеркало и всё время чему-то улыбался. Лично мы не были знакомы, но на стекле висела табличка: «Вас везёт шофёр Николай Семёнов».

— Мама, а Николай — это как? — спрашивал я почтительным шёпотом.
— Это значит «дядя Коля».
— Дядя Ко-о-оля, — повторял я, поражённый простотой превращения недоступного могущественного Николая в домашнего дядю Колю.

Неудивительно, что в детстве я мечтал стать именно шофёром 26-го автобуса. Я бы небрежно крутил баранку (с бежевой оплёткой!) и объявлял остановки в плоский маленький микрофон, чтобы весь салон знал, что это вот у нас «Ленина», а следующая — «улица Победы». «Стоянка» есть на выход? Нет? Ну, как знаете.

Возможно, я бы пронёс мечту до взрослости и действительно стал водителем (хотя с моим ли зрением?), но случилось страшное событие, поставившее крест не только на моих планах, но и на любви к дяде Коле.

Однажды мы ехали зачем-то в город. На моём любимом 26-ом автобусе с любимым дядей Колей за рулём. И сидел я, разумеется, на любимом месте, тая от счастья и даже смирившись с колючим красным свитером, который в обычные времена ненавидел до кончика тонкой кишки. День был чудесный, солнечный и ясный.

Но вот неожиданно на одной из остановок рядом с дядей Колей остановился другой автобус, прямо в соседней полосе. Водитель его открыл окно и начал яростно кричать на дядю Колю. Я не понял тогда сути. Кажется, два автобуса не смогли поделить расписание. К тому же, соседский шофёр произносил много слов, значения которых я не понимал. Мне это слышалось так:

— Ты чего, глядь, Карабас такой вне своей очереди на линию, глядь, едешь! И, ёк твою мать, людей чужих себе, значит, забираешь, чудозвон ты долбоносный?!

«Как? — ахнул я про себя. — Как это возможно, чтобы этот злой дядька так кричал на моего дядю Колю! Это же просто недопустимо! Ведь дядя Коля такой хороший! Такой добрый! Он мухи не обидит!»

Но тут дядя Коля высунулся в окно и начал кричать в ответ. Что он там начал кричать, я сейчас вообще сказать не могу, но другого водителя дядя Коля перекричал. Он, другой водитель, побледнел, захлопал губами и резко рванул вперёд. Дядя Коля закрыл форточку и бросил взгляд в зеркало, чтобы убедиться, все ли пассажиры на месте, можно ли закрывать двери.

И в этот момент он поймал мой взгляд. На красном разъярённом лице дяди Коли не было ни грамма того веселья, которым он одаривал пассажиров. Усы его висели, нос раздувался, а брови напоминали горный кряж. Он бросил на меня на мгновение взгляд и отвернулся.

Я ещё надеялся, что он улыбнётся, подмигнёт и скажет: «Видишь, малой, как бывает». Тогда всё стало бы как раньше. Но дядя Коля посмотрел и отвернулся.

Тогда я сморщился и заплакал. И плакал до следующей остановки, пока мы не вышли.

— Ты что? Это дядя Коля тебя расстроил? — испуганно села на корточки мама.
— Николай, — ответил я, вытирая слёзы. — Николай...