Так прямо и не знаю, с чего начать. Десять лет прошло, утекли галлоны воды, и всё уже немного затирается и кажется дурным сном. Как бы то ни было, а при первой же возможности я свалил не только с малой родины, но и вообще, надеясь, что больше никогда не увижу и не услышу ничего похожего на то, что было на болотах. Конечно, вспоминаю я слова Араса, и понимаю, что это всё тщетно, но теперь немного всё же спокойнее. Да и в стране, где я сейчас пребываю, поход за грибами или ягодами – это, обычно, поход в супермаркет. Ну или поездка. Это абсолютно лишает необходимости разбираться в грибах или знать на какой стороне растёт мох, если только ты не фанат жить в каком-то домике в лесу, с опциональным нападением диких животных или других таких же социопатов. А я теперь точно не фанат. Я, по сути, так и не научился этому всему, и не отличу мухомор от лося. Батя, вот, может! С семи и до четырнадцати лет я всегда ездил с ним по лесам и полям, и собирал то, что он мне покажет. Как правило, помогал в сборах клубники, ведь её сложно с чем-то спутать. Да. Пожалуй, я вот и начал. Поездки, значит.
Поездки с отцом в лес меня всегда радовали. Если мы ехали на небольшое расстояние, то дело обычно было в выходные, но самый кайф случался, когда у отца был отпуск. В тот год отец пошёл в отпуск в сентябре, и загорелся желанием пособирать клюквы. Разумеется, я хотел поехать с ним, но мне мешала школа, так что пришлось немного приврать о резко случившемся недуге. Сейчас уже не помню, что было написано в справке, но неделю свободы я получил. Как растёт клюква я до того не видел, но интернет у меня уже был, и так я примерно понял, что конечная наша точка где-то на болотах. К вечеру же отец подтвердил, что мы будем покорять тайгу где-то на севере области. Будем пробираться через дремучие хтонические леса к трясине, и там собирать драгоценную ягоду, а заодно может грибы, да и постреляем чего. Были куплены билеты до населённого пункта, чьё название состояло из двух слов, но точно я не помню. Там у отца были знакомые, которые уже должны были на транспорте завести нас в места, менее затронутые цивилизацией, а далее планировалось решать на месте. Отец сказал матери, что с нами будет кто-то из местных, знающих там каждый уголок, и что они чуть ли не служили вместе с детского сада, и всё будет хорошо, и короче убедил. В принципе, она до сих пор думает, что мы просто потеряли рюкзак, потому были сложности с обратной дорогой, а клюкву просто не нашли. Мы кстати и не нашли, если уж по-честному.
Поезд выходил рано утром, так что с вечера мы собрали все вещи, всё упаковали и легли пораньше. Утром предстояло только собрать запас еды для поезда, ведь грех не пожрать пару раз за пять с лишним часов дороги. Отец правда говорил, что нам хватит пары коробок лапши быстрого приготовления, но мама настояла на жареной курице. Ну да. Плацкарт же. Как иначе? Лапша тоже была взята, но уже для использования в дикой местности. Остальная еда состояла из элементов сухпайка ни то милиции, ни то армейского. Батя, к тому моменту, трудился в какой-то сомнительной структуре, связанной с экономическими преступлениями, куда он ушёл после завершения налоговой полиции, как явления. Я точно не помню, как называлась его служба, но она не была опасна и трудна, зато тушёнка и галеты оттуда поступали.
За недолгую дорогу были съедены куриные окорока и бутерброды. Отец, однако, умял пачку лапши, ведь ему «захотелось жиденького». Мы выпили по три стакана чая, но он, видимо, был недостаточно жидким. Так прошли наши пять часов и ещё чуть-чуть, и вот мы в нужном нам посёлке. Население восемь тысяч и триста с чем-то там человек. Здесь нас должен был встретить отцовский друг по имени Арас, что в общем-то и произошло. Он приехал за нами на старой "Волге", заверив, что скоро за нами приедет транспорт понадёжнее, а пока мы перекантуемся у него дома, попьём чайку с травами и послушаем восхитительные истории, как он ловил десятиметровую стерлядь голыми руками. Батя ему разумеется про двадцатиметровую щуку в ответ, и это они ещё не пили. Арас не приветствовал алкоголь, ну и отец тоже считал, что дорога предстоит ещё дальняя, так что все обойдутся. Мне было четырнадцать, я там вообще не голосовал.
Скоро прибыл наш транспорт. Мы потеряли, наверно, где-то час, который у мужиков ушёл на споры за охоту-рыбалку, а у меня на разглядывание замысловатого интерьера Арасовой квартиры. Пока никто не видел, я вертел в руках и разглядывал различные амулеты и фотографии, сделанные в юртах, или подобных сооружениях – я, признаться, не очень разбираюсь. На полках мной были найдены книги, которые вроде были написаны и кириллицей, но язык даже частично не напоминал русский. Также я нашёл несколько книг на латыни. Я сделал вывод, что Арас был человек специфических интересов, а что он был представителем некой северной народности, и так было ясно, но я постеснялся спрашивать за конкретику. Из раздумий меня бесцеремонно выдернул непосредственно наш водитель по имени Григорий. Гриша посигналил два раза под окнами, проорав «АРА-А-А-АС» так, что поодаль залаяли собаки. Я выглянул в окно – транспортом понадёжнее оказалась буханка серого цвета. Арас на тот момент сказал, что машина зверь, и позволит нам заехать очень глубоко в лес. Там грибы, ягоды, и всё, что хочешь. В том числе дичь, для которой Арас взял с собой два ружья. Ну и рыба. Удочки, как оказалось, привёз с собой Григорий.
Точно не скажу, куда и как мы ехали. Не потому что не хочу, а потому что не запомнил. Одна деталь отложилась – место, где мы оставили буханку, чтоб дальше топать на своих двоих, называлось Лисица. В этой Лисице у Григория была договорённость с глуховатой местной бабкой, которой мы сдавали на хранение в её деревянный гараж нашу буханку, а свои тушки в её свободную комнату. Утром нужно было выдвигаться в глубь леса.
Чертовщина началась уже ночью. Я на новом месте всегда плохо сплю, но тут устал от бесконечной дороги, разговоров, тяжёлого рюкзака и всех этих травяных чаёв, которые старательно тебя убаюкивают, и отрубился, как убитый. Однако, из-за чистого воздуха, так как вокруг был лес и водоёмы, я, как быстро нырнул в объятия Морфея, так быстро и выпорхнул обратно в реальность, вращающуюся вокруг скрипучей оси. В нашей комнатёнке было тепло, а мне даже жарковато, так как напросился я спать на полу возле стены, а она, по совместительству, была задней стенкой печки, обогревающей дом. Внутри неё всё давно сгорело, но жар сохранялся. Вокруг стоял храп сотоварищей, но сквозь него я услышал что-то ещё. Подойдя к двери, я понял, что это человеческая речь. Но на часах было четыре утра, а бабуля жила одна. Осторожно я приоткрыл дверь и, радуясь, что ничего не скрипит от моих действий, на пол метра выбрался наружу. Так мне стало видно кухню, где за столом сидела старушка. В комнате были задёрнуты шторы, ограничивая любой возможный внешний свет, но на столе была зажжена маленькая свечка. Бабуля смотрела в сторону этой свечи и что-то бормотала, порой явно задавая вопросы, если судить по интонации. Сути её разговоров я не разобрал, и может оно и к лучшему. До сих пор удивляюсь, что я тогда не заорал, взглянув на освещённый от трепещущего пламени участок стены. Как сейчас помню этот театр теней и содрогаюсь. Сначала там было пусто, и вдруг, на белую известковую сцену выходят три каких-то маленьких существа. Вернее, тени их. И начинают тени эти танцевать. Существа были антропоморфные, а танец их явно был похож на что-то обрядовое, а не на вальс, например. А бабка что-то у них спрашивала и спрашивала. Тут я построил хороший кирпичный заводик и спрятался обратно в комнату, где в мертвейшем бессонном сне провёл ещё порядка полутра часов, пока меня не разбудил отец. Мы собрались, позавтракали и отправились в путь сквозь утреннюю свежесть и лёгкий туман. Бабка выглядела обеспокоенной, но провожала нас всё равно достаточно душевно. Даже дала с собой банку варенья, шмат копчёного сала и лепёшек.
Григорий с Арасом показали тропку, по которой надо уходить в лес, и мы с отцом пошли следом. Местность была дикая, но, маршрут был явно популярным – тропинка была чёткой.
Когда мы углубились так, чтоб деревню не было видно, я начал рассказывать, что было ночью. Арас вроде слушал с каким-то интересом, но потом присоединился к общему шквалу подколок и историй, как они все по тридцать три раза за ночь вставали в туалет, попить воды, покурить, посмотреть на лес ночью, почесать собаку, а я спал, как убитый, и не вставал до утра. Я не стал с ними спорить.
В принципе, там и было заложено начало конца. Не буду долго расписывать, как мы были в шоке, и как ничего не могли понять. Сразу к сути. Лес. Он был будто бы плоской декорацией. Мы не видели никакой живности, кроме насекомых и червей. Мы не видели грибов и ягод. Конечно на дворе стоял сентябрь, но было ещё вполне тепло, что, видимо, забыли сообщить местной зелени. Она вся была какая-то сморщенная, хотя грунт под ней явно не был пересохшим. Листья на деревьях тоже были жёлтыми, и да! – опять же, уже осень. Только вот желтизной отдавали и хвойные. И всё время, пока мы шли, мы слышали необычный звук, который со временем начинал раздражать. Будто где-то вдалеке гудел рой саранчи, которому хором вторило стадо ишаков, и их голоса смешивались во что-то общее. Мы шли медленно, а холодок по спине бегал весьма шустро.
Мы остановились на привал, перед этим даже насобирав кулёк опят. Нашли буквально один пень, который не поразило… это. Не знаю, сколько было градусов, ведь тогда было сложно даже с обычными телефонами, да и не ловили бы они в той чаще, чтоб в том древнем интернете проверить температуру. Факт – становилось очень холодно. Тут сухие деревья сыграли нам на руку. Пока я разжигал костёр, отец и Гриша пошли к какой-то речушке, и попробовали там ловить рыбу. Они вернулись быстро, сообщив, что уха если и будет, то из консервов, так как весь берег усыпан дохлой рыбой и лягушками. Так что, даже если что-то и поймается, то есть это нельзя. В итоге мы разогрели на костре консервированные каши с мясом, добавили к этому бабкиных харчей, и остаток ночи провели в разговорах. Мужики говорили друг с другом о всяких внутренних и внешних врагах, которые травят нашу тайгу, а я сам с собой на тему, что лучше бы я в школу пошёл.
Стемнело. Отец и Григорий уползли в палатки, приняв-таки немного «коньяку», который Гриша делал сам, а я остался с Арасом. Мы заварили чай из пакетов и пили его с вареньем, смотря через ряды мёртвых деревьев. Тот шум, который мы слышали всю дорогу, затих, и мы слушали лишь гул ветра и чего-то ещё. Первым нарушил тишину Арас. Он припомнил то, что я рассказал утром. Мол, не то, чтоб он мне совсем уж не верит, и ему подобное рассказывали в детстве, но сам он никогда не видел подобных явлений. Я спросил, могла ли, в теории, старуха быть причиной того, что мы в лесу и леса особенно не нашли. Он сказал, что нет, но он понятия не имеет, у кого она узнавала ответы на свои вопросы. Я ему и говорю, что может это какие-то духи, но вопрос – чьи. А он посмеялся, и ответил, что духи-то везде одинаковые, вопрос в том, как их понимать, и как с ними взаимодействовать. Замолк на секунду, и тут же уточнил, что это всё в теории, и он только слышал об этом от своих старших родственников.
Утром принципиально ничего не поменялось. Шум ишачьего хора не вернулся. Мы посовещались и решили пойти обратно – спросить у местных, стоит ли тут что-то искать, и что вообще случилось. Добрались мы до деревни, и тут новый круг Ада. Деревни нет. Не сгорела, или ещё какой катаклизм, а просто поляна, и один дом стоит. Той бабки. Только без гаража с нашим автомобилем. Без участка с огородом. Мы приблизились, и обнаружили, что место то, да не совсем. Земля под ногами стала болотистой, да и само болото появилось чуть в стороне. Дом выглядел так, будто какое-то время находился под толщей топи. Внутри тоже почти всё пропало, кроме нескольких стульев и той самой свечи со столом. Печь, само собой, продолжала обогревать одинокую старушку, успевшую… ослепнуть. Увидев её белёсые глаза, мы переглянулись своими. Все точно помнили, что бабуля была бодрая, и разве что порой переспрашивала. Ну мы к ней с расспросами, а он посмеивается. Затем она надела на руку сшитую куклу, в виде какого-то маленького человечка с большой головой, и тогда начала отвечать нарочито высоким голосом, что выход у нас один из этого места, через специальную тропинку. Типа только так нас выпустят. Гришка давай орать, куда она машину дела, а та только смеётся, и карту ему суёт. Батя его на улицу выволок, я забрал карту, а Арас ещё попытался что-нибудь разузнать, а потом тоже за нами вышел. Я мужикам карту показал, они сказали, что это бред, и пошли искать следы машины. Пока бродили по пустырю, да прыгали по кочкам, заметили, что лес вокруг нас сгустился до невозможности и встал плотной стеной. «Лес против, чтоб мы здесь находились», – сказал Арас. Отец с Григорием полуподколками начали выяснять, как он дошёл до мыслей таких, да что мол чертовщины всякой не бывает. Арас ответил, что у него нет других идей, да и – обернитесь по сторонам!
Побродили мы час-другой, и поняли, что пути у нас три. Или к бабке в дом, надеясь, что проблема сама рассосётся, или по тропинке, которая была единственной и довольно широкой (будто её специально сделали), что можно было бы и проехать, если б транспорт не растворился в воздухе, или продираться через заросли и буреломы по болотистой местности, которую уже никто из присутствующих не узнавал. Мы немного поспорили, и даже я встревал с пятью копейками, и решили всё же пойти по этой тропинке до места, которое было указано крестиком. Идём мы значит, и понимаем, что вот он лес, за которым мы приехали. Трава, воздух, ручей звонко журчит где-то в стороне, птички поют, опята облепили пеньки, и если б не ситуация, то мы б наверно начали искать, так скажем, дары природы. Но уже никто ничего не хотел. Мы, переживая и находясь в полной растерянности, двигались до пункта «Б», Григорий прихлёбывал коньяк с горла, а отец курил в затяг. Всё под громкий саундтрек какой-то мелкой пичуги, которая прям заливалась, и я почему-то вспоминал, как смеялась над нами бабка из исчезнувшего посёлка.
Доходим мы, значит, до места, отмеченного на карте крестиком, а там нет ни машины, ни чего-то ещё. Обычная поляна, усыпанная ягодой и грибами, в центре поляны холм, а по нему врановые прыгают да клюют что-то. Разбили мы лагерь, открыли консервов, сходили к ручью за водой и начали думать, что делать дальше. Все порядком устали, и понимания, что конкретно делать у нас не появлялось. Тогда я заметил, что Григорий какой-то тихий, и что он на ворон тех косится. Но заметил это только я, и тогда решил, что у человека может какая-то неприязнь к воронам, как у меня к авиаперелётам, к примеру. Сидим мы, едим, а Арас ещё внезапно начал страшные истории травить, которые ему бабка маленькому рассказывала. Про каких-то таёжных демонов и духов. И как-то от этого становилось всё тоскливее.
Разумеется, сидеть и отдыхать можно было бесконечно, но уже поперёк горла был такой отдых, и мы решили возвращаться к бабке, и ответа требовать, раз уж больше не с кого. Встали мы, собрались, вещи упаковали, и вдруг чувствуем, что поменялось что-то, а что конкретно сообразить не можем. Вдруг Арас расширил глаза от ужаса, и шаг назад сделал. Мы поворачиваемся, а там стоит человек. Это была женщина, одетая в длинные одежды из ткани, вроде мешковины, по верх которой были нанесены узоры красной краской. Казалось бы, живой человек, можно дорогу спросить. Но была у неё одна странность. Девушка, как девушка, а голова совиная! Она приближалась, а мы отступали, под звуки, которые служили ей речью. Вдруг воздух вокруг нас взорвался тем самым хором из саранчи и ишаков. Это было очень громко, и очень рядом. Через шум я услышал, как отец кричит, что узнал эти звуки, и это токуют глухари. Они орали как резанные, хотя на дворе была осень, и их явно было такое количество, что ветви должны были прогибаться, но мы так ни одного и не увидели. Искать их конечно же было некогда – на нас надвигалось существо, недоступное нашему пониманию.
Первым сдал нервами Григорий и с криками побежал по тропинке в обратную сторону. Мы переглянулись и побежали за ним следом. Батя, задыхаясь, крикнул, что не будем сходить с тропы. Мы согласились, но это было нереально сделать. Прямого пути в деревню больше не было, а путь распался на много маленьких нитей, ведущих в разные стороны, увлекая в неизведанные уголки чащи и заманивая в болота. Григорий, который нёсся впереди, не особо долго выбирал и ломанулся вправо по одной из маленьких дорожек, пропав меж ветвей. Я оглянулся, и увидел, что путь к поляне с воронами лес от нас тоже спрятал. Более никакой условно-рукотворной тропы не было, и мы бежали по кочкам и муравейникам, пока кусты и мелкие деревца хлестали нас по лицам. Женщина-сова за нами не гналась и, видимо, даже не начинала. Но весь путь нас преследовали стаи воронья и шум токующих глухарей. Птицы не пытались нас атаковать, но явно отсекали нам пути к отступлению. Я никогда у них не наблюдал подобного поведения. И в этом шуме я будто слышал слова, но не возьмусь утверждать, что кричало нам в след многоголосье из колыбели леса. «Ее-иии! Ее-ии!», как-то так.
Мы остановились, когда всё резко стихло, а между деревьев перестали мелькать агрессивно настроенные птицы. Настала мёртвая тишина, наполненная потусторонним гулом пустоты, а вокруг нас был уже знакомый мёртвый лес. Мы не знали, где мы находимся, а я потерял свой рюкзак, но батя это даже не заметил. Полное смятение, мысли летают быстрее, чем вороны, начинаешь вспоминать молитвы, которых никогда не знал. Григорий в тот момент протёр потное лицо рукавом, а потом потёр ладонями, и грузно повалился на большой булыжник. Далее он поведал нам историю, от которой кровь в венах стала холоднее, чем от любых лесных демонов.
Где-то сразу после развала Союза, он с какими-то урками, которых он шапочно знал, поехал в эти же места. Цель у них изначально была равносильна нашей, но потом они встретили в лесу одинокую девушку. Вероятно, из местного села, или из других каких населённых пунктов. Цели их довольно быстро поменялись, а выпитый алкоголь заверил их в верности действий. Девушка, конечно же, оказалось не готова к такому повороту событий, и начала вырываться из лап тех уже бывалых сидельцев. Григорий же не особо приветствовал их начинание, да вот только прикинул он, что сдаст девчуля и его заодно, и начал её ловить. Получилось неудачно, и упали они в какой-то овраг. С ним ничего, а она голову разбила о булыжник. Ума была палата, так что те двое решили порубить погибшую топором и засунуть в мешки, которые у них с собой были, а потом в овраге и оставить. Далее Григорий начал налегать на алкоголь, и дальнейшее помнит не очень хорошо, а проснулся он уже в деревне, куда его привезли в прицепе его дружки. Ну, тут мой отец не сдержался, матюгнулся, и прописал Грише чётко в переносицу, скорее всего, сломав нос. Гриша слетел с камня, и начал отползать в сторону, рассказывая, как он не хотел и всё прочее. А Арас мне шепнул, что местные духи, вероятно попробовали плоть той девушки, и что-то дали ей взамен. Мол так они шаманов выбирают на севере, ну а раз духи везде одинаковые, то вот такова его теория. Он хлопнул меня по плечу, добавил, чтоб я стоял, где стою, и пошёл оттаскивать от предполагаемого виновника торжества моего батю, потому что последний уже взялся за дубину. Григорий же валялся на земле, рыдал, размазывал кровищу, и причитал, что испугался, потому что узнал не только её, но и холм с воронами. Мол там такой же был, но был ещё и овраг, позади холма.
На последних его словах лес снова взорвался птичьим криком. Вороны, сначала заметавшись по небу, начали камнем падать вниз, не разбиваясь, но видоизменяясь и образовывая некую чёрную субстанцию, напоминающую озеро кипящего гудрона, испускающую отвратительное зловоние. Из леса вышла и сама женщина с головой совы, что заставила моего отца наконец-то отступить, но она шла чётко к своему обидчику. Я снова посмотрел вверх, и увидел, что из-за деревьев за нами наблюдают гигантские бесформенные фигуры. Они были идеально чёрного цвета, имели множество глаз и небольшие щупальца, видневшиеся по бокам всего их тела. Они не собирались принимать активного участия, а дали добро на действия своей подопечной, которая, как пушинку оторвала Григория от земли и, под его крики, вошла с ним в чёрное озеро.
Мы, скорее всего, опять бежали, а когда пришли в себя, то были уже возле посёлка, который стал вполне нормального вида. Отец свой рюкзак тоже потерял, и в итоге у нас не было ничего, в том числе денег и документов. Машина Григория заводиться отказалась. Благо Арас, который долго извинялся за таких вот знакомых, занял нам всё, что у него было, сказав, что сам доберётся как-нибудь потом, а пока ему надо потолковать со старухой. В итоге, удача начала нам улыбаться, и мы очень успешно покинули те места на попутках.
Как я понял, отец в итоге потерял связь с Арасом. Последний всё чаще стал ездить в те места, а после просто перестал брать трубку и как-то контактировать. Не знаю, что с ним стало. Отец тоже, скорее всего, не в курсе и не пытался выяснить. Григория так никто никогда и не нашёл. Зато я пробил, как мне кажется, информацию о двух его подельниках, но это не точно. В статье мелкой газетёнки написали, что двух мужчин нашли возле мелкого поселения, затерянного в тайге. В нескольких мешках, в виде супового набора. Еле опознали по остаткам рисунка тюремных наколок. Это случилось не когда-то давно, а буквально за пару месяцев до нашей поездки. Хотя, это может быть чистым совпадением, ведь Григорий не называл имён своих дружков, но я буду верить, что мы помогли поставить точку в этом деле. Если бы мне ещё перестало сниться это каркающее чёрное озеро. Ах, если бы.
* Кызы - ад, преисподняя (с селькупского)
