Борис Юлин беседует с Милоновым о Николае II (аудио)
"Бедный" Милонов, его ссаными тряпками фигачат. Полез спорить с историком, который его просто фактами по лицо 40 минут прикладывал.
"Бедный" Милонов, его ссаными тряпками фигачат. Полез спорить с историком, который его просто фактами по лицо 40 минут прикладывал.
30 мая 1896 года ранним утром на Ходынском поле, что на окраине Москвы (ныне на этом месте начинается Ленинградский проспект) во время гуляний по случаю коронации императора Николая II, произошла массовая давка, в которой погибли 1 379 человек.
Площадь Ходынского поля была достаточно большой (около 1 км²), однако рядом проходил овраг, а на самом поле было много промоин, оставшихся после добычи песка и глины. Кроме того на поле были ямы, что остались от металлических павильонов, которые незадолго перед тем были выкопаны и перевезены на торгово-промышленную «Всероссийскую ярмарку» в Нижний Новгород.
Ходынское поле ранее не использовалось для народных гуляний, а служило учебным плацем для войск, и поэтому не было соответствующим образом благоустроено. По случаю праздника овраг и ямы прикрыли досками и присыпали песком. По периметру поля построили временные эстрады, балаганы, лавки, а также множество ларьков для раздачи бесплатной водки и подарочных кульков с продуктами. Помимо этого, предполагалось разбрасывать в толпе монеты с памятной надписью. Распорядителем гуляния был назначен дядя царя великий князь Сергей Александрович.
Начало гуляния было назначено на 10 часов утра 30 мая. Но уже накануне стали прибывать люди, привлеченные слухами о подарках и раздаче денег. Ранним утром дня коронации толпа насчитывала более 500 тысяч человек. Полицейские силы, которых оказалось катастрофически мало, не смогли сдержать пришедшую в движение толпу. Когда по людскому морю прокатился слух, что подарков на всех не хватит, оно как прибой хлынуло к строениям. Настилы, прикрывавшие колдобины, рухнули, люди падали в них, не успевая подняться, а по упавшим уже бежала толпа.
Раздатчики, испугавшись, стали бросать кульки с едой прямо в толпу, что лишь усилило сутолоку. Сметенные людской волной полицейские ничего не могли сделать. Лишь после прибытия подкреплений толпа рассеялась, оставив на поле тела затоптанных и изувеченных людей.
О случившемся доложили Сергею Александровичу и Николаю II, но они не стали отменять празднества. Место катастрофы было убрано и очищено, программа праздника продолжалась. На Ходынском поле оркестр играл концерт, к 14 часам прибыл император Николай II, и на поле состоялся парад. Празднования продолжились и вечером в Кремлевском дворце.
Согласно официальным данным, на Ходынском поле погибли 1379 человек, и еще около 900 получили увечья (по другим источникам количество покалеченных достигло 2000). Правительство старалось скрыть от общества масштабы случившегося, императорская семья пожертвовала в пользу пострадавших 90 тыс. рублей, разослала тысячу бутылок портвейна и мадеры для пострадавших по больницам, сирот определи в приюты, похороны провели за счет казны. На Ваганьковском кладбище воздвигли памятник, посвященный жертвам Ходынской катастрофы. Но это не ослабило возмущения москвичей. Обыватели во всём винили великого князя Сергея Александровича, как организатора празднеств, дав ему прозвище «князь Ходынский».
Сюжет о Ходынской катастрофе, которой были посвящены опубликованные до 1917 года воспоминания очевидцев, был использован Горьким при написании романа «Жизнь Клима Самгина». Тот же сюжет использовал Константин Бальмонт в своем стихотворении «Наш царь» (1906), в котором присутствовали слова «…Кто начал царствовать — Ходынкой, Тот кончит — встав на эшафот», впоследствии оказавшиеся пророческими.
Николай II прокомментировал требование восьмичасового рабочего дня так:
«Что вы станете делать со свободным временем, если будете работать не более восьми часов? Я, царь, работаю сам по 9 часов в день, и моя работа напряженнее, ибо вы работаете для себя только, а я работаю для всех. Если у вас будет свободное время, - то будете заниматься политикой; но этого я не потерплю».
Первая революция в России: взгляд через столетие. Под ред. А. П. Корелина, С. В. Тютюкина. — М.: Памятники исторической мысли, 2005. С. 185.
Примечание: интересно, что спустя сто лет мы вновь вернулись от 8 часов к 10-12, потому что работать можно, но на это не выжить, и приходится перерабатывать. Экономическое принуждение куда сильнее политического. А принудительный труд под страхом голодной смерти - неотъемлемая черта капитализма, не понимаю, как её можно отстаивать, если она есть и никуда не собирается уходить.
Когда читал про Белую эмиграцию, мне всегда было интересно...ведь среди эмигрантов было много рьяных ненавистников Советской власти, которые не хотели мириться со своим положением, но я не знал, что ненависть может доходить до таких маниакальных масштабов, как в данном случае. Григорий Шварц-Бостунич просто таки дикий ненавистник советской власти, оккультист, антимасон и антисемит, но его труды находили своих поклонников. И я решил поискать его книги, дабы получше погрузиться в пеструю атмосферу убеждений, бывшую в эмигрантской среде...
Командующий Петроградский военным округом генерал Хабалов докладывал телеграммой самодержцу Николаю II о ситуации в столице:
«Сегодня, 26 февраля, с утра в городе спокойно»[1].
Не прошло и месяца, как на допросе Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства 22 марта генерал уже по-другому оценивал революционное воскресенье:
«Хабалов. - В воскресенье 26-го числа войска выступили и заняли, по обыкновению, все посты, которые полагаются по расписанию… Оказалось, что им пришлось стрелять в толпу в разных местах. Волынцы стреляли в толпу на Знаменской пл. и Суворовском. Затем Павловский полк стрелял на Невском около Казанского собора. Затем, около 4-ёх часов дня… Но я не могу доложить вам, господа, где и сколько стреляли… Нужно сказать, обстановка здесь была отчаянная!..»[2].
Телеграмма о «спокойствии» была отправлена в 13-05, и составлена, очевидно, была около полудня. Общее впечатление же от 26 февраля у Хабалова осталось, как о дне с «отчаянной» обстановкой.
С 6 часов утра в центре Петрограда сосредоточилось не менее 10 тысяч солдат, в основном гвардейских запасных батальонов, расставленных в соответствии с разработанным планом. Между тем, это был воскресный день и рабочие-выборжцы только к полудню стали собираться в колонны и выдвигаться в центр города[3].
Выходя на Невский проспект, демонстранты сразу же попадали под огонь. По сообщению полиции стрельба неоднократно велась «на Невском проспекте, у здания Городской Думы, на Садовой улице, на Гончарной улице, на Литейном проспекте и на Знаменской площади». По «предварительным сведениям» убито 15 человек, ранено 55 – эти сведения полиции значительно занижены[4]. По воспоминаниям рабочих при подходе к Невскому проспекту была слышна ружейная и пулеметная стрельба, навстречу бежали объятые ужасом люди. Публика, оставшаяся на проспекте, жалась к зданиям[5].
В 15-30 «близ» городской думы по демонстрантам стреляли, если верить начальнику Петроградской охранки Глобачеву, холостыми патронами, дали три залпа и «толпы» разошлись[6]. Но словам этого господина нельзя доверять – он неоднократно был уличён во лжи, поэтому обратимся к свидетельствам рабочих. Большевик Андреев вспоминал, что рабочая демонстрация собралась у Гостиного двора и с красными флагами и революционными песнями двинулась в сторону Казанского собора. У площади Казанского собора, слева от демонстрации, выстроилась шеренга солдат. При приближении демонстрации, без команды «Разойдись!», прозвучал сигнал рожка - к бою! После сигнала сразу последовали три залпа. Демонстрация отхлынула к городской думе, но солдаты, с колена и стоя, уже стреляли вдоль Невского проспекта. Появились убитые и раненые. По наблюдению Андреева, часть солдат намерено стреляла выше рабочих[7].
Но генерал-майор Глобачев в своём донесении заявляет однозначно, что у городской думы стреляли только холостыми, а боевыми патронами стреляли только по Лиговской улице, по 1000-ой демонстрации на углу Невского и Владимирского проспектов и по 5000-ой демонстрации на углу Невского и Садовой, где убитые и раненые были, по его мнению, унесены демонстрантами с собой[8].
Наибольшие масштабы трагедия с расстрелами приобрела на Знаменской площади. Здесь по митингующим периодически стреляли пулеметы из Северной гостиницы, Николаевского вокзала и с пожарной каланчи Александро-Невской части[9]. Продолжались, как и накануне 25 февраля, стычки с конными городовыми, но решающим событием, определившим исход демонстраций и митингов на Знаменской площади, стало участие солдат в карательных акциях.
В соответствии с планом по охране Петрограда, Николаевский вокзал, а значит и прилегающую к нему Знаменскую площадь, заняли части запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка[10]. С раннего утра две роты учебной команды запасного батальона волынцев выдвинулись на Знаменскую площадь. Одной из рот командовал начальник учебной команды — штабс-капитан Лашкевич.
Около 14 часов прапорщик Воронцов-Вельяминов построил взвод фронтом на Гончарную улицу и сообщил, что надо будет применить оружие. Солдаты-волынцы, участники расстрелов рабочих на Знаменской площади, вспоминали, что демонстрация рабочих не угрожала солдатам, тем не менее, прапорщик Воронцов приказал солдатам взять наизготовку винтовки. Стоявшие в 10 шагах рабочие с недоумением стали кричать солдатам: «Неужели вы, братцы, будете в нас стрелять?». Подошедший к строю, командир запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка полковник Висковский, отдал приказ стрелять по демонстрации. Взводный Дреничев и отделённый Слизкоухий стали говорить солдатам, чтобы те стреляли выше голов, но прапорщик Воронцов-Вельяминов, заметил шепчущихся с солдатами младшего унтер-офицера и ефрейтора, поставил их в строй и дал команду открыть огонь. Солдаты стреляли, но младший унтер-офицер Дреничев и ефрейтор Слизкоухий не стали стрелять в людей. Видя отказ от стрельбы ефрейтора и унтера, Воронцов вырвал у солдата винтовку и сам стал стрелять в рабочих. Демонстрация к этому времени стала разбегаться и жаться к стенам домов (зайти во дворы и подъезды было нельзя, поскольку дворники, по приказу полиции, ворота и двери заперли). Полковника Висковского сменил капитан Лашкевич, которому прапорщик Воронцов доложил, что ефрейтор Слизкоухий не стреляет. Лашкевич приказал открыть огонь, а сам стал наблюдать за ефрейтором. После двух залпов капитан Лашкевич вывел из строя ефрейтора Слизкоухова, вынул свой револьвер и приказал стрелять ефрейтору по людям, жавшимся к стенам. Слизкоухий, под угрозой револьвера, выстрелил два раза[11].
Эти свидетельства самих солдат, записанные сразу после Февральской революции, убедительно подтверждает и дополняет очевидец этих событий – Бурцев, близкий к эсеровским кругам, известный обличитель царской охранки и их провокаторов. Он, вместе с членом думы Рожковым, из окна Балабинской гостиницы наблюдал за действиями военно-полицейских сил на Знаменской площади. Солдаты были выстроены в два ряда фронтом на Старо-Невский проспект и на Гончарную улицу. Ими командовал «молодой, почти юноша, офицер». К ним часто подходили подполковники Лебедев, Толубеев, полковник Плетнев и жандармский генерал Фурса. Здесь же присутствовали полицейский пристав, конные и пешие городовые. Вскоре раздались крики молодого офицера, чтобы публика расходилась, затем последовали три сигнала рожка и раздался залп. Бурцев не мог видеть из своего окна в тех, в кого стреляли, но стоны и топот ног разбегавшихся он услышал. Вскоре солдаты стали носить раненых и убитых демонстрантов. Снова прозвучала команда, снова залпы и снова стоны. Из своего окна Бурцев прекрасно мог видеть молодого офицера, командовавшего расстрелом. Его спокойный вид, шутки, которые он отпускал, поразили Бурцева. Тем не менее, офицер был недоволен результатами стрельбы своих солдат, поскольку последние стреляли с неохотой и часто вверх. Офицер скомандовал солдатам стрелять по одиночке, при этом корректировал их стрельбу. В конце концов, он взял винтовку и сам повёл стрельбу по демонстрантам. Среди жертв этого расстрела Бурцев называет не только взрослых, но и одну девочку. К офицеру подходили упомянутые полковники и генерал «и приятной улыбкой крепко жали ему руку за верную службу «царю и отечеству»[12].
Очень похоже, что Бурцев описывает действия одной из рот Волынского полка, а в бесчинствующем офицере угадывается прапорщик Воронцов-Вельяминов, которого Бурцев, по ошибке, повысил до поручика.
Снова мы сталкиваемся с «гуманностью» царизма и его генералов-«демократов». На этот раз перед нами новая грань «демократизма» царских генералов: жандармский генерал Фурса выражает, с «приятной улыбкой», публичную благодарность садисту прапорщику Воронцову за публичные же убийства рабочих и издевательства над подчиненными солдатами.
Ещё один царский генерал-«демократ» - градоначальник генерал-майор Балк - в своём эмигрантском опусе вспоминал, что «действиями Волынцев на Знаменской площади военное начальство осталось особенно довольным», а сам Балк, обратившись к одному из офицеров-волынцев сказал: «Волынцами сегодня все любовались»[13]. Каково!
Современные пропагандисты самодержавия, такие как Стариков, Мультатули, православные иерархи очень не любят вспоминать о втором кровавом воскресенье - 26 февраля 1917 года. К примеру, Стариков в своей четырёхсот страничной книжке о 1917 годе описанию 26 февраля уделяет целых... четыре предложения! По его мнению, сценарий применения войсками оружия таков: из-за угла кто-то провокационно стрелял, и войска вынужденно отвечали залпом[14]. Стариков и в этот раз бессовестно врет своему читателю.
Все эпизоды расстрела, описанные очевидцами, одинаковы и однообразны: войска обязательно построены фронтом к демонстрации; согласно уставу подается предупреждающая команда; звучат сигналы рожка; следуют залпы. Мы знаем, что накануне воинские начальники получили приказ Николая II об обязательном применении оружия против демонстрантов, и только отсутствие демонстрантов на улице могло предотвратить расстрел. Любое присутствие на улице демонстрации, вне зависимости от её настроя и численности, делало применение войсками оружия неизбежным. Николай II повелевая Хабалову «прекратить беспорядки» начал гражданскую войну со своим народом. Именно «страстотерпец» Николай II и его подручные истинные начинатели, и авторы «братоубийственной» гражданской войны.
События на Гончарной улице и на Старо-Невском проспекте были не единственными в районе Знаменской площади и выходящих на неё улицах:
- в 15-30 стрельба боевыми патронами по Лиговской улице, есть раненые[15];
- в 16-30 весь Невский очищен от демонстраций при этом на Знаменской площади подобрано 40 убитых[16];
- в 17-00 на углу 1-ой Рождественской и Суворовского проспекта стреляли боевыми патронами, 10 убитых и несколько раненых[17];
- в 18-00 на Орловском переулке волынцы под командой капитана Лашкевича вели стрельбу по демонстрации и отдельным рабочим[18].
Даже сам Глобачев вынужден был отметить, что демонстрации, прибывавшие на Знаменскую площадь с различных улиц, встречались стрельбой с ранеными и убитыми[19].
Кроме винтовочных залпов для разгона демонстраций применялись пулеметы[20]. Сами пулеметы были расставлены на высоких зданиях и сооружениях столицы, расположение которых позволяло держать под обстрелом главные транспортные артерии города и подступы к важным объектам Петрограда. Интенсивное применение пулеметов пришлось на 27 и 28 февраля, на это же время приходится и борьба с ними со стороны революционных сил, но уже в воскресенье 26 февраля военно-полицейские силы царизма интенсивно применяли пулеметы против демонстрантов. В воспоминаниях многих очевидцев и участников демонстраций отмечается пулеметная стрельба в воскресенье[21]. Даже бывший военный министр Беляев, в показаниях ЧСК от 19 апреля 1917 года, указывал на несколько мест, откуда велась пулеметная стрельба 26 февраля[22].
По этим свидетельствам можно назвать несколько мест установки пулеметов в воскресенье. Интенсивная стрельба велась с пожарной каланчи, расположенной около Александро-Невской полицейской части; работал пулемёт в районе Разъезжей улицы; были установлены пулеметы на крыше дома Пшонкина по Безбородкинскому проспекту, а также на колокольне церкви Святого духа, что в конце Большеохтинского проспекта; постоянно стрелял пулемёт на недостроенном здании на Мойке; возможно, что 26 февраля пулеметы были на Исаакиевском соборе, здании МИД и министерства финансов, а также на здании Азовско-Донского банка. Многие свидетели рассказывали о пулеметной стрельбе из Северной гостиницы, что у Николаевского вокзала. Сегодня мы можем совершенно точно сказать, кто стрелял и откуда. В 1967 году, к юбилею Великого Октября были собраны воспоминания оставшихся в живых солдат-волынцев - участников Февральской революции. Солдат запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка С.Т. Лебедев сообщал:
«26 февраля был получен приказ выступить учебной команде с двумя пулеметами (с одним из пулеметов был и я) на Знаменскую площадь к Николаевскому вокзалу… нас с пулеметами поставили во втором этаже Знаменской гостиницы [она же Северная гостиница – прим. И.Я.]… Мы перевернули у пулеметов верхний предохранительный спуск (ладышку) обратной стороной, и наши пулемёты делали только один выстрел. Начальник пулеметной команды поручик Лях не смог сразу обнаружить неисправность, но после долгих усилий и чьей-то помощи пулемет восстановили и стали стрелять в рабочих»[23].
Как видим, офицеры Волынского полка расстреливали рабочих не только с помощью солдат в строю, но и привлекали к этому пулеметные команды. Напрасно перепуганный бывший военный министр Беляев валил всю вину за пулеметную стрельбу на полицию[24] - очевидно, что в этом преступлении офицеры армии и полиция были соучастниками.
Днём, в районе Мойки, шеренга солдат перегородила Невский проспект и несколькими залпами расстреляла демонстрацию, двигавшуюся от Казанского собора с революционными песнями. Вместо демонстрации на мостовой остались раненые, трупы и лужи крови (несмотря на снег). Расстрел произвела учебная команда запасного батальона лейб-гвардии Павловского полка[25].
С этим эпизодом в районе Казанского собора – городской думы, связано ещё одно важное событие Февральской революции – восстание 4-ой роты запасного батальона лейб-гвардии Павловского полка.
Четвертые роты во всех запасных батальонах формировались из эвакуированных солдат, то есть из солдат, прибывших из госпиталей после ранений, болезней или имевших краткосрочный отпуск, а потому иногда называлась ротой эвакуированных. Это были солдаты-фронтовики, имевшие полное представление о том, что такое империалистическая война, среди них было немало кавалеров георгиевского креста. В среде офицеров подобные роты считались неблагонадёжными* (* - это обстоятельство наверняка удивит таких «историков»-монархистов, которые считают, что фронтовики были опорой самодержавия, а погубили империю новобранцы запасных батальонов) и в связи с этим не привлекались к карательным акциям. В запасном батальоне лейб-гвардии Павловского полка 4-ая рота не была исключением и 26 февраля находилась в расположении казарм, в здании придворно-конюшенного ведомства на Конюшенной площади. А вот расстрел у городской думы вела учебная команда - солдаты, пользующиеся доверием офицеров, будущие унтер-офицеры.
В 14 часов дневальные сообщили в казарму, что у ворот казарм стоят рабочие и просят передать всем солдатам, оставшимся в казармах, что павловцы расстреливают народ в городе. Возмущенные солдаты 4-ой роты вышли во двор к воротам и стали общаться с рабочими. Увидев толпящихся во дворе солдат, офицеры вернули всех в казармы. В казарме офицеры попытались выяснить причину возбуждения солдат, но при выяснении в массе солдат прозвучал выстрел. Офицеры, опасаясь за свою жизнь, ретировались. Солдаты снова вышли во двор, при этом взломав цейхгауз (добыли всего 30 винтовок на 1000 человек) и покинули территорию казармы. На конюшенной площади солдаты, числом не менее 1000 человек, по-видимому, разделились – основная часть осталась в нерешительности на площади, а по-боевому настроенная вооружённая винтовками группа павловцев выдвинулась к Невскому. Пройдя церковь Вознесения на крови (чаще эту церковь называют Спас на крови), увидели, что с Михайловской площади (ныне площадь Искусств) на противоположную сторону канала выехал отряд конных городовых. Городовые, завидев солдат не в строю и заподозрив неладное, подъехали к ограде канала и приподнявшись на седлах, дали залп по толпе солдат и рабочих. Были ранены молодой офицер, матрос Балтийского экипажа. Павловцы, рассыпавшись цепью, открыли ответный огонь, убив и ранив при этом несколько городовых. Полиция ретировалась. Сразу же из-за угла Конюшенной площади, наперерез павловцам, вышла рота Преображенского полка, которую послали для их усмирения. Сближаясь павловцы стали агитировать преображенцев, призывая их не устраивать преступное кровопролитие. В строю преображенцев стали колебаться, увидев это, офицеры-преображенцы спешно увели своих солдат, повернув налево в переулок.
Стало темнеть, решили без оружия не ходить на Невский, а вернуться в казармы и поднять весь полк[26]. Во время возвращения мятежных солдат в казарму, произошло убийство командира запасного батальона полковника Экстена. Он, то ли вышел к возвращающимся солдатам, то ли вступил в перебранку с осаждавшими казарму рабочими, но только в результате, то ли выстрела, то ли удара шашкой был смертельно ранен и умер на месте[27]. Кстати, по сообщению бульварной «Газеты-копейки» на теле полковника были следы как огнестрельные, так и колото-резанные[28].
Генералу Хабалову немедленно доложили о мятеже павловцев и он распорядился обезоружить роту и послать зачинщиков в Петропавловскую крепость[29]. Вернувшихся в казарму солдат стали уговаривать офицеры и полковые священники. В ход пошла ложь о том, что учебная команда уведена с улиц и больше не расстреливает народ. Между тем в казармы стали прибывать несколько десятков посторонних офицеров. К 20 часам солдаты были вынуждены сдать винтовки, тем более что все имевшиеся патроны были израсходованы. Казармы окружили специально прибывшими войсковыми частями, были подогнаны броневики. Внутри и снаружи казармы разместили пулеметы. Офицеры составили список зачинщиков-неблагонадёжных из 21 человека. Глубокой ночью стали будить солдат и под невинным предлогом выводить из помещения. В коридоре мятежников арестовывали офицеры. Из 21 солдата на месте оказалось только 19 человек. Арестованных доставили в Петропавловскую крепость. Кроме арестованных ещё 16 солдат были отправлены на гауптвахту[30].
В воскресенье, впервые по поводу событий в Петрограде, председатель Госдумы Родзянко обратился к Николаю II с телеграммой, в которой описал бедственное положение хозяйства России, «волнения» в Петрограде и призвал царя допустить ответственное министерство[31].
Телеграмма была отправлена в 21-53 и доложена царю на следующий день 27 февраля. Именно об этой телеграмме Николай II отозвался широко известными словами: «Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему не буду даже отвечать»[32].
Эту же телеграмму Родзянко разослал командующим фронтами генералам Брусилову, Эверту и Рузскому с просьбой обратится к императору и поддержать позицию Родзянко. Телеграммы были разосланы глубокой ночью, и ответы были главкомами направлены уже 27 февраля. Судя по всему, первым, в 23 часа, от Родзянко телеграмму получил командующий Юго-Западным фронтом генерал Брусилов. Он же первый, в 1 час ночи, обратился к Николаю II открыто поддержав Родзянку и заявив, что «другого выхода не вижу»[33].
В 13-59 главнокомандующий Западным фронтом генерал-адъютант Эверт сообщил, что в политику никогда «не мешался», но отметил «крайнее расстройство транспорта» и, что любая забастовка на железной дороге «поставит армию в безвыходное положение», ввиду отсутствия у неё запасов. В связи с этим настаивал на принятии «военных мер» к недопущению забастовки[34].
Последним откликнулся главнокомандующий Северным фронтом генерал Рузский, который в 21-15 отправил царю телеграмму о согласии с оценкой Родзянки и «крайней необходимости принятия срочных мер». При этом генерал заметил, «что при существующих условиях меры репрессий могут скорее обострить положение, чем дать необходимое длительное умиротворение»[35].
Как видим, в телеграммах двое из трёх главкомов не интриговали, а открыто заявляли императору о согласии с оппозиционным политиком, прекрасно зная, что поддержка Родзянко и Госдумы будет крайне негативно оценена Николаем II. И, что очень важно - позицию свою генералы излагают в то время, когда власть Николая II была незыблемой, и об отречении его от престола не могло быть и речи. Когда монархисты и неомонархисты пытаются представить генералов коварными заговорщиками, тайно ведущими свою подлую деятельность против царя и всего самодержавия, необходимо помнить об этих телеграммах, направленных в ночь с 26 на 27 февраля. Своё мнение каждый генерал высказал честно, не проявляя дворцового лицемерия и, в связи с этим, смешно воспринимать всерьёз слова записанные Николаем Последним в свой дневник о лжи и обмане вокруг него. Скорее сам Николай лгал и обманывал, делая подобного рода запись, поскольку, вероятно, рассчитывал на реванш.
В ночь на 27 февраля в Ставку пришло ещё несколько телеграмм. В 1-40 ночи полковник Павленков, начальник запасных гвардейских частей Петрограда, сообщил о тяжелом ранении полковника Экстена и прапорщика Ридигера, зачем-то скрыв их смерть[36]. Вслед за этой телеграммой в 1-58 ночи председатель правительства князь Голицын доложил о приостановке «занятий» Государственной Думы и Государственного Совета до апреля текущего года[37].
В градоначальстве вечером состоялось совещание под председательством полковника Павленкова. На совещании присутствовали: Хабалов, Тяжельников (нач.штаба округа), Балк, Никольский (генерал-майор, нач.штаба отдельного корпуса жандармов), позднее присоединился министр Протопопов. На совещании шла речь о распределении войск (в особенности кавалерии) по районам столицы. Для окончательного подавления революции звучали предложения о привлечении пулемётов из Ораниенбаума, а также о привлечении артиллерии, бронированных автомобилей и даже аэропланов[38].
Генерал-майор Тяжельников по итогам совещания распорядился: командиру броневого запасного автомобильного дивизиона подполковнику Халецкому вывести бронемашины на улицы Петрограда для поддержки правительственных войск; командиру 1-го пулемётного полка направить из Ораниенбаума в Петроград две роты пулеметчиков с 24 пулеметами; начальнику Ораниенбаумской офицерской стрелковой школы сформировать группу из офицеров и унтер-офицеров с пулемётами для усиления петроградского гарнизона[39].
Одновременно с этим совещанием собралось частное совещание Совета министров. Сначала, как обычно собрались в квартире председателя правительства князя Голицына, но затем, по его предложению, перебрались в Мариинский дворец, где заседали до поздней ночи. Кроме министров присутствовали члены Государственного совета Маклаков, Трепов, Ширинский-Шихсаидов. Вновь обсуждали вопрос о занятиях Государственной думы. Дебаты развернулись вокруг вопроса: распустить думу вообще с новыми выборами осенью 1917 года или только прервать её занятия до определенного срока. В итоге решили прервать занятия думы до апреля месяца текущего года[40]. Поздно вечером текст указа направили на квартиру Родзянко[41].
***
Итоги воскресного дня революции на первый взгляд были однозначными: революция подавлена, демонстрантов заставили уйти с центральных улиц столицы с помощью стрельбы. К полиции присоединились, казалось бы, ещё вчера колеблющиеся войска.
Солдаты стреляли с колена, стоя, лёжа в цепи. Стреляли с винтовок и пулеметов. Трупы и раненых не успевали убирать с мостовых центральной части столицы, на мостовых и стенах домов осталась кровь рабочих. Особое рвение проявили офицеры - именно они явились главным действующим лицом в этой кровавой «бане», устроенной самодержавием своим подданным. В борьбе против своего народа они оказались самой энергичной, самой активной, самой верной царю силой.
Волна арестов прокатилась по революционному Петрограду – более 100 революционных активистов, принадлежащих к различным партиям и сословиям, были вырваны из рядов активных борцов с царизмом. Удар был нанесён и по основной политической силе восставших - по партии большевиков и её руководящему органу — Петербургскому комитету. Внешне все говорило за разгром революции и начало полной победы реакции над восставшим народом. Штаб контрреволюции даже наметил военное усиление на 27 февраля с целью развить успехи в деле разгрома революции.
Но за этим, внешне благополучным для контрреволюции фасадом, скрывались совсем иные итоги второго кровавого воскресенья. Полиции и военным так и не удалось в полной мере восстановить свою власть на улицах Выборгской стороны[42] и за Нарвской заставой[43]. Более того, градоначальник не мог уже надеется и на Петроградскую сторону, где в воскресенье на Лахтинской улице были освобождены солдаты с гауптвахты, а отдельные группы вооружённых рабочих вступали в открытое противостояние с полицией[44].
Наконец, революция продолжала расширяться за счёт пригородов - присоединились к революции Колпино, Сестрорецк, начались волнения в Кронштадте[45]. Но самое главное заключалось в том, что кровавая «баня», устроенная царизмом вызвала в среде пролетариата не страх и отчаяние, а озлобление и желание дать бой карателям.
Провокатор «Матвеев» докладывал в охранку, что на Васильевском острове «эсдеками» (то есть большевиками) ведётся интенсивная пропаганда за продолжение забастовки и демонстраций. На проходящих митингах рабочие принимали решения применить «террор в широких размерах по отношению к тем фабрикам и заводам, которые станут на работы»[46]. Рабочие Металлического завода решили, что с утра понедельника приступят к захвату складов с оружием и разоружению городовых[47].
Состоявшееся совместное собрание большевиков и «межрайонцев» приняло решение о вооружении рабочих и разоружении полиции[48]. В воскресенье, в ответ на террор со стороны самодержавия, активизировались боевые группы рабочих, в течение дня произошло несколько столкновений с полицией и войсками:
- во время расстрела митинга на Знаменской рабочие-боевики открыли револьверный огонь по полиции и войскам;
- группа рабочих-боевиков, отступая на Старо-Невский и Гончарную, завязала бой с преследующими разъездами конных городовых;
- в 19 часов на углу Суворовского и 1-ой Рождественской были ранены и обезоружены двое городовых;
- в 20 часов у дома №3 Корпусной улицы был обезоружен городовой;
- в начале девятого в Апраксина переулке обстреляна группа полицейских из 5 человек[49].
Безусловно, нескольких эпизодов вооружённого противостояния карателям было недостаточно, чтобы решить исход в пользу революции, для этого требовалось массовое движение пролетариата к открытой вооружённой борьбе. В этих условиях партия большевиков, всегда чутко следившая за настоем рабочих, выдвинула лозунг вооружения пролетариата и вооруженного восстания. Передовую часть рабочих Петрограда охватило стремление вооружиться любой ценой и дать решительный бой контрреволюции.
Полиции и охранке также не удалось ликвидировать руководящий орган революции - большевистский ПК. Партия проявила гибкость и маневренность и смогла обеспечить работу главного органа рабочего движения. Больше того, в условиях перерастания революционного движения в вооружённое восстание, произошло присоединение «межрайонцев» к большевикам, которое, в итоге, вылилось во вступление «межрайонцев» в большевистскую партию в начале августа 1917 года. Это вливание новой (пусть и не большой) активной политической силы в борьбу против царизма усилило позиции революционной сознательной части пролетариата.
Другим, важнейшим итогом второго кровавого воскресенья, было разрушительное влияние террора, развязанного царизмом, на самих же карателей, а точнее на воинские части Петроградского гарнизона. Отдельные группы солдат петроградского гарнизона уже в воскресенье не присоединились к карательным действиям против рабочих: так солдаты запасного батальона лейб-гвардии Семёновского полка писали 17 марта 1917 года в «Правду», что «26 февраля нас повели на охрану, но мы не произвели ни одного выстрела. Тогда нас тотчас же сняли с постов и увели в казармы».
В том же номере «Правды» солдаты 180-ого полка сообщили, что не сделали за время карательных акций во время Февральской революции ни одного выстрела[50].
Во второй половине дня на сторону революции перешла группа солдат Московского полка[51].
Солдаты бронедивизиона, поддерживавшие постоянную связь с большевистской партией[52], в воскресенье днём вывели броневик на улицы Петрограда с целью поддержать рабочие демонстрации. Спонтанные и несогласованные действия солдат бронедивизиона не имели успеха: броневик выехал без боеприпасов, а не предупреждённые рабочие принимали броневик за карательный. Солдат бронедивизиона Елин, участвовавший поздним вечером 26 февраля в совещании Выборгского райкома большевиков на станции Удельная, пообещал, что на завтра (то есть 27 февраля) броневики выйдут вооружённые и будут действовать сообща с рабочими[53].
Не остались без внимания большевиков и воинские части пригородов. С крупными воинскими частями Ораниенбаума: 1-ым и 2-ым пулеметными полками, большевики Нарвского райкома поддерживали тесную связь. В полках и в оружейных мастерских служило много рабочих, в том числе большевиков. В техническую команду 1-го пулеметного полка был призван рабочий-большевик Путиловского завода Иван Иванович Газа. 25 февраля, а затем и 26 февраля к Газа приезжал Огородников - связной от Норвского райкома большевиков, который рассказал в подробностях о событиях в столице, в том числе о мятеже 4-ой роты павловцев. Иван Газа, в свою очередь, рассказал обо всём своим товарищам и знакомым. Ночью солдаты технической команды не спали:
«Иван Газа уверял, что революция уже начинается и выступать следует немедленно. Но большинство склонялось к тому, что следует обождать. «Пусть тронется какой-либо полк, тогда и мы – дальние двинемся. А то, если мы первыми, нас отрежут и перебьют». Такое настроение царило и в других частях Ораниенбаумского гарнизона»[54].
Заволновались казармы на Крюковом канале: ночью матросы 1-ой, кадровой роты Второго Балтийского флотского экипажа на собрании решили вооружиться и выступить против командования. Осведомленное офицерство экипажа предотвратило мятеж[55].
Окончание здесь...
И. Якутов
ПРИМЕЧАНИЯ В КОММЕНТАРИЯХ
В наши дни уже почти невозможно представить, что всего чуть более столетия назад люди обходились без автомобиля. Появление на рынке в 80-х гг. XIX в. первых запатентованных механических экипажей Готлиба Даймлера и Карла Бенца стало настоящих технологическим прорывом и большим шагом по пути прогресса. Несмотря на то, что на звание первоизобретателя автомобиля претендует более ста человек во многих странах мира, своим появлением самодвигатель обязан целой плеяде инженеров и механиков, изобретавших в разное время и вне зависимости друг от друга, многочисленные узлы и агрегаты, подчас без оглядки на место их конкретного применения.
Повышавшие уровень повседневного комфорта Императорского двора технические новинки чаще всего без промедлений вводились в Царскосельской резиденции в обиход. Однако говоря о ситуации с автомобилями, следует справедливо отметить, что от первого знакомства и разовых поездок императора Николая II и его супруги императрицы Александры Федоровны на механическом моторе до начала постоянного использования машин прошло без малого 10 лет.
Посещение Императором Четвертой Международной автомобильной выставки в Михайловском манеже. 1913.
Министр Императорского двора В. Б. Фредерикс с 1901 г. начавший ездить на паровом экипаже французской фирмы «Serpollet», стал первым человеком в окружении Николая II, который в конце 1890-х годов приобрел для личного пользования средство передвижения на механической основе. Двор воспринял новость о причуде 63-летнего графа с нескрываемым удивлением, прошедшим сразу после покупки в 1902 г. персонального автомобиля вдовствующей императрицей Марией Федоровной.
По рассказам генерал-лейтенанта А. А. Мосолова, управляющего делами Императорского Двора в период с 1900 по 1916 г., князь Владимир Орлов был первым кто приехал в 1904 г. к Александровскому дворцу на «безумно шикарном автомобиле Delaunay-Belleville» . Он предложил Их Величествам совершить несколько поездок на моторе, которым управлял сам. На протяжении всего 1904 г. Николай II неоднократно совершал поездки на автомобиле, о чем свидетельствуют его дневниковые записи; любопытен тот факт, что в роли шофера выступал брат императора великий князь Михаил Александрович.
В 1905 г. император принимает принципиальное решение о покупке первых собственных машин и можно с уверенностью сказать, что с этого момента начинается настоящая любовь царя к своим автомобилям.
Погрузка императорского автомобиля в вагон-гараж
Автомобили прибыли в Санкт-Петербург в начале 1906 г.: французский лимузин представительского класса в кузове «фаэтон» «Delaunay-Belleville» и четыре авто немецкой марки «Mercedes» в разных типах кузова (два автомобиля – «лимузин», один – «ландоле», один – полуоткрытого типа). Эти положившие начало формированию императорского гаража машины предназначались для разных целей: приобретенный в собственность императорской семьи «Delaunay-Belleville» использовали для коротких представительских поездок, а быстроходные и уже тогда считавшиеся одними из самых надежных «Mercedes» предназначались для дальних поездок и числились как обслуживающие императорскую свиту.
Семья около гаража. Слева «Delaunnay-Belleville», справа «Mercedes» Ливадия. Фото 1914 г.
Для хранения и обслуживания купленных авто в конце 1905 – начале 1906 г. начинают строить специальное здание. Место расположения гаража было выбрано не случайно – недалеко от Собственного императорского конвоя, казарм Железнодорожного полка и в непосредственной близости от Александровского дворца.
Комплекс сооружений, построенный в стиле английского коттеджа (С. А. Данини, 1906), «модерн» (В. А. Липский, 1908) и в неоклассическом стиле (А. К. Миняев, 1913) был разбит на несколько функциональных зон: на первом этаже основного здания было несколько боксов, мастерские для царских автомобилей и каретник; здесь же размещались подсобные службы гаража.
Верхний этаж здания был жилым и предназначался для служащих гаража. Во втором здании находился гараж-резиденция начальника технической службы и личного шофера императорской семьи А. Кегресса. В третьем, построенном позже всех прочих, помещалось хранилище разросшегося автопарка. Как ни странно, все три здания за годы советской власти, войн, перестроек, внешне сохранились до наших дней практически в первозданном состоянии.
Посещение императором Риги в 1910 году. Впереди Мерседес Симплекс 26-45 лимузин 1905 года.
К концу 1906 г. в Императорском Гараже было уже семь автомобилей общей стоимостью 96 000 руб. Помимо уже упоминавшегося «Delaunay-Belleville» и четырех автомобилей марки «Mercedes», был приобретен числившийся за дворцовым комендантом лимузин «Mercedes» и омнибус фирмы «Benz». Таким образом, все имевшиеся в императорском гараже автомобили можно разделить на 4 группы.
18 февраля 1907 г. императорский гараж обрел официальный статус как одно из структурных подразделений Императорского двора .
Следует обратить особое внимание, что приобретались не только иностранные автомобили, но также и отечественные: например, получивший звание «Русского Мерседеса» темно-зеленый лимузин «Лесснер».
Автомобили царского гаража
Машины этой модели были заказаны для Императорского гаража; один автомобиль приобрел премьер-министр России С. Ю. Витте. Четыре автомобиля «Лесснера» экспонировались на I Международной автомобильной выставке 1907 г. в Санкт-Петербурге, их создатель получил Большую золотую медаль «За установление автомобильного производства в России».
Императорский гараж динамично развивался и требовал весьма немалых затрат как непосредственно на закупку автомобилей, так и на содержание и обслуживание. К 1908 г. штат Царскосельского гаража насчитывал 26 человек, а через пять лет разросся уже до 80. Это были лучшие шоферы и специалисты столицы; им платили весьма приличные деньги, выдавали казенную форму. При ее разработке в роли модельера-дизайнера выступала сама императрица Александра Федоровна.
Офицер Собственного Его Императорского Величества гаража
Одним из желаний императрицы было создать форму скромную и не привлекающую лишнего внимания, не отличающуюся от формы дворцовой прислуги. Комплект формы личных шоферов императорской семьи состоял из мундира защитного цвета с золоченым жгутом и серебряными коронками, такого же цвета шаровар, фуражки, пальто на вате и фланелевой подкладке, лакированных сапог, перчаток зимних и летних, рабочего костюма с фуражкой.
Остальные шоферы получали стандартную дворцовую форму с дополнением из пары лакированных сапог, перчаток по сезону, рабочего костюма с фуражкой. Своя форма была и у персонала мастерской гаража. В 1910 г. внешний вид формы претерпел ряд изменений и в целом стал больше походить на военную униформу.
Шоферы Собственного Его Императорского Величества гаража.(начало 1910-х)
Шоферы, возившие императора и членов фамилии, для повседневных выездов получили простую форму из шерстяной диагонали цвета хаки, а для парадных – такую же форму, но с золотым шнуром вокруг отложного воротника с гербом на петлицах; дополняли форму высокие сапоги из кожи на шнуровке, ботинки черного цвета, длинные перчатки и рукавицы на меху, зимнее (на овчине) и осеннее пальто на бобровом воротнике, водонепроницаемый летний плащ, кашемировый жакет и галифе, кепи и фуражка.
Как уже упоминалось выше, затраты на императорский гараж были весьма значительными и суммы год от года только увеличивались: 1907 г. – 113 863 руб. (из них на приобретение автомобилей – 19 100); 1908 г. – 156 448 руб. (69 719); 1909 г. – 155 465 руб. (64 830); 1910 г. – 172 016 (33 093); 1911 г. – 242 687 руб. (96 681); 1912 г. – 250 324 руб. (58 612). Всего: 1 283 866 руб.
Новый автомобиль хорошего класса, как и в наши дни, стоил дорого. Так, «Руссо-Балт» модели С 24-40 оценивался в 7 500 руб. (для сравнения – преподаватель гимназии получал в месяц 100 руб., а квалифицированный автомеханик мог заработать до двухсот.
Рядом с шофёром — великий герцог Э. Гессенский, великая княжна Ольга Николаевна, Николай II – на заднем сиденье справа.
Бóльшая часть машин размещалась в Царском Селе, часть – в здании Конюшенного ведомства в Санкт-Петербурге и небольшое количество – в Петергофе. Кроме того, в Ливадии к весне 1911 г. был готов гараж на 25 машин для нужд двора во время летнего пребывания в Крыму.
К 1914 г. в Императорском гараже насчитывалось 39 автомобилей, из них: 7 – личная собственность императорской семьи; 16 – для лиц императорской свиты; 11 – грузовые машины и поезд «Ренар»; 1 – служебная; 2 – закреплены за дворцовым комендантом; 2 – хозяйственные службы.
Царское Село. Парадный подъезд Большого Екатерининского дворца фото 1911. За рулем Личный шофёр Его Императорского Величества Николая II изаведующий технической частью Собственного Его Императорского Величества гаража А. Кегресс.
После Февральской революции гараж стал обслуживать Временное правительство, а после Октябрьской – большевиков. В середине 1920-х гг. почти все царские машины были списаны. К сожалению, большевики никогда не славились бережным отношением к «имперскому наследию» и уникальные царские раритетные машины канули в лету.
Автор: К.О. Ситникова, научный сотрудник
Николай второй проиграл две войны и он святой! Сталин выиграл 2 мировую и он тиран.Наполеон проиграл войну -он национальный герой. Ваше мнение? Фото делал я лично,
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Реклама ООО «Горенье БТ», ИНН: 7704722037
Недавно стал изучать историю родного отечества и столкнулся с такой личностью, как Пётр Валентинович Мультатули. Это известный историк, кандидат наук и лауреат премий и вообще замечательный человек.
Но куда интереснее, тот факт, что гражданин Мультатули - лжец.
Подробно разбирать его "творчество" я не буду, поделюсь только тем фактом, который для меня поставил крест на восприятии этого человека, как серьёзного историка.
Вот в этом видео на 13 минуте гражданин Мультатули наглядно обосновывает, почему документ, представленный им, как отречение царя Николая 2 от престола является фальшифкой.
И вот в чём проблема, этот документ действительно является фальшифкой, поскольку настоящий "Манифест об отречении Николая 2", представленный в архиве, выглядит вот так:
Прискорбно, что гражданин Мультатули и его идеи в последнее время набрали большую популярность не только в узкой тусовке правых монархистов, но и во всём современном обществе.