Мама сказала, что я – «ленивая жопа, хватит сидеть за компьютером день и ночь, и вообще иди погуляй». Нет, она что, серьёзно? Там же мокро, холодно и скоро будет темно. И потом – что там делать? Просто ходить по улицам? Я честно не понимаю.
«Походи по магазинам, посмотри себе что-нибудь». На вполне закономерное «дай тогда денег» ответ какой? Правильно – «ты присмотри, потом вместе пойдём и купим, если понравится». Кому понравится, ей?
Блин, мне девятнадцать лет через два месяца, а я до сих пор как… Никакого доверия. Конечно, сама себе я ни за что «вот это хорошенькое платьице» не купила бы, но «тебе же нравится, правда?» – и только попробуй сказать нет. Неделю будет дуться, потом ещё неделю Ольку в пример ставить, только вот Олька, которой всего-то на четыре года больше, с шестнадцати лет сама решает, что ей носить, когда и куда.
А мне стоит только захотеть нормальную одежду себе купить, вот эту чёрную толстовку, например, так что сразу начнётся? «Куда ты будешь в ней ходить, да она дорогая, да посмотри как плохо пошита, да тебе не идёт» – и куча прочих аргументов, необходимых для того, чтобы раз и навсегда дать понять мне, что я – лох и ничего в этой жизни не понимаю. И вряд ли пойму.
Ладно бы ещё тепло было – сиди себе на скамейке у фонтана, слушай музыку, читай на худой конец. А сейчас все скамейки мокрые, ветер холодный, а в торговом центре душно и, как обычно, все места на диванах внутри у выхода заняты – не втиснешься.
Пошаталась по первому этажу, поднялась на эскалаторе на второй, на третий уже было лень, поехала вниз, надеясь, что будет уже место на одном из диванов. Они такие белые, пухлые, приятной как бы кожей обтянуты, хотя это, конечно, не кожа – так, заменитель.
Но сидеть на них клёво, можно смотреть на тех, кто входит и выходит, а в кафешке обычно народу тьма и орут как конченые какие-то. Или с детьми припираются и не смотрят за ними. Мелкие ублюдки меня и колой обливали, и жирную картошку-фри мне в капюшон сыпали, и просто тупо мешали своими криками и беготнёй.
Не знаю, ко мне почему-то все самые стрёмные представители социума притягиваются, как стружка металлическая к магниту. Бешеные дети, бомжи, безумные старухи, подозрительно замызганные подростки…
Я порой смотрю на себя в зеркало, хотя совсем не люблю этого делать, и думаю: «Чёрт, Насть, неужели ты такая же убогая? Почему нормальные люди к тебе не пристают, а?» Нет, ну серьёзно – хоть бы раз кто человеческий подошёл. Да, я молчала бы, это понятно, и вообще скорее всего постаралась бы побыстрее сбежать, но всё равно! Мне хотя бы приятно было бы.
Но нет. Ни разу. Нормальные люди меня в упор не видят. Особенно, мать их, долбанные продавщицы. Как будто я прозрачная и беззвучная. Вполне возможно, что для них оно так и есть, но ё-моё!
Да, я мелкая, ещё мельче Ольки, да, на вид мне не восемнадцать, а хорошо если четырнадцать. Да, у меня скучное и невыразительное лицо, и да, я не похожа на человека, у которого хотя бы раз в жизни были свои деньги, но всё-таки! Всё-таки.
Диваны, конечно, были забиты насмерть, а домой идти ещё рано, мать сказала, что «минимум – три часа, из которых хотя бы час на свежем воздухе». Вот что делать?
Вышла на улицу, там вообще стало моросить – с холодным ветром самое то, как раз идеальная погодка для прогулки. Вернуться в торговый центр и пойти в кафешку? Там тупая музыка и такие же посетители. Караулить у диванов, пока кто-нибудь не поднимет задницу, и потом впихиваться в узкий проём меж других задниц? Унизительно как-то. И мало ли сколько придётся сначала стоять на ногах, когда хочется сидеть на спине.
Это я так всегда сижу. Как ни пытаюсь ровно сесть – всё равно сползаю и как бы полулежу. Мать орёт вечно – «не сиди на спине, горб заработаешь!» А у меня по-другому не получается, я себя особо не контролирую, отвлекаюсь и в итоге сползаю.
Из-за угла ТЦ выкатился трамвай и погрохотал к остановке. Я стояла ещё секунды три, разглядывая его зад, а после рванула к нему. Правильно, буду кататься. Не ахти какой комфорт, не белые пухлые диваны, но он почти пустой, там нет никакой левой музыки и – это самое главное – сухо. Поеду до конечной, потом обратно. Потом ещё раз. И снова обратно. У меня всё равно проездной.
Я уселась сзади на самом последнем сидении, одиночном, чтобы никто по пути не подсаживался, устроилась поуютнее и приготовилась смотреть в окно. Руки – в карман толстовки, чтобы совсем хорошо. Внутри кармана телефон с наушниками, но мне лень было их распутывать – да и слушать особо нечего, всё надоело.
Трамвай дёрнулся и покатился дальше по маршруту, я немного согрелась и, конечно, тут же сползла по сиденью вместо задницы на спину, сознательно это даже и не отметив. Ну удобно так моему организму, что я могу сделать? Как хочу, так и сижу. А я хочу вот так, на спине.
Через несколько остановок в трамвае почти никого не осталось, а меня потянуло в сон. Я начала клевать носом, потом сдалась и на несколько минут отключилась. Когда я проснулась, вздрогнув, словно меня кто-то потряс за плечо, хотя никого рядом не было, то обнаружила, что трамвай пустой. Разве что какой-то парень стоит у самой первой двери, но он сейчас выйдет, и до конечной поеду я одна – ещё две или три остановки, не помню.
Погода испортилась совершенно, выходить совсем уже скоро жуть как не хотелось, а я, кстати, никак не могла вспомнить – пойдёт трамвай в депо или же будет стоять несколько минут и потом, развернувшись на кольце, покатится обратно? Надо же, столько лет в школу ездила по этому маршруту, пока в другую не перевелась, и как раз до конечной, а вот забыла.
Парень, который стоял ко мне спиной, на секунду обернулся в мою сторону и посмотрел на меня. Внимательно так посмотрел, пришлось тут же отвести взгляд и уставиться в окно. За ним, кстати, уже порядком стемнело и лил хороший такой дождь. Минут через пять он станет натуральным ливнем, и если трамвай всё-таки идёт в депо, то мне придётся торчать на ветхой, продуваемой всеми ветрами остановке не менее получаса, это точно. Просто по закону подлости. Как это обычно со мной и случается.
Я подумала, что парень уже не смотрит на меня, и отвернулась от окна. Но он смотрел. Вполне обычный такой парень, ничем особенным не выделяющийся. Ну, блондин, да. А так – самый простой. Хотя лицо какое-то знакомое.
У меня память на лица никудышная, каюсь. Могу долго пялиться на человека и не понимать, откуда я его знаю, и так и не вспомнить. Главное, чтобы он первый меня не вспомнил, но такого никогда не случается. Меня невозможно запомнить – проверено. А иногда и увидеть.
В новой школе учителя частенько ставили «энку» в журнал, хоть я и была в классе и даже отзывалась на собственную фамилию. А в прежней… Ох, прежнюю лучше не вспоминать. Хоть там и был у меня единственный в моей жизни, можно сказать, друг – улыбчивый такой паренёк по имени Алёша. Такой же молчун, как и я, а ещё он странно ходил – всё время как бы на цыпочках, нелепо подпрыгивая.
Его тоже травили, ещё жестче, чем меня, а однажды он не пришёл в школу, и я было подумала, что он всё-таки перевёлся, но после случайным образом узнала, что Алёша пропал, что его ищут, что родители сходят с ума, что слишком часто в нашем городе стали пропадать дети и что, скорее всего, Алёшу, как и других пропавших, так и не найдут.
Насколько я знаю, да – его не нашли. И я не помню, каким видела его последний раз. Кажется, таким же сияющим, с этой его словно бы приклеенной улыбкой, несколько, может быть, назойливой, но мне она нравилась. Кстати, парень, который стоял у первой двери и смотрел на меня, был чем-то на Алёшу похож, только старше, конечно.
Он вполне мог быть взрослым Алёшей, если бы тот был жив, что вряд ли. Я бы знала, найдись он, живой или мёртвый, от той же Ольки, например, которая училась в одной школе со мной, пока я не сбежала оттуда.
Ужасно неловко, когда на тебя вот так вот пялятся. Я натянула капюшон толстовки почти на глаза, старательно делая вид, что меня тут нет и быть не может. Всегда прокатывало. Но не в этот раз. Он всё равно на меня смотрел. Чуть-чуть улыбаясь. Не сказала бы, что печально, но не так, как улыбался бы Алёша, будь он сейчас жив.
Нет, парень, ты не он. Ты просто похож. Но только не вздумай, пожалуйста, идти ко мне через весь трамвай и начинать со мной знакомиться. Мне придётся ломиться наружу через окно. А я не хочу, мне лень. Я буду просто тупо молчать, пока не отстанут.
Если ты не Алёша. Ему бы я ответила. Но ты не он. Ты просто чертовски похож. Нет, не то слово. Ты просто копия. Один в один. Потому что ты улыбаешься точно так же, только как взрослый, более осмысленно, что ли.
Трамвай остановился, и парень вышел.
Не знаю, зачем, но я, секунду поколебавшись, рванула из трамвая за ним. Та Настя, которой я привыкла себя понимать и чувствовать, в этот момент куда-то испарилась, и осталось лишь действие – идти, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, за парнем.
Я люблю наблюдать за людьми, изредка я даже преследую некоторых, просто идя за ними туда, куда мне совсем не надо, минут десять, двадцать, полчаса, но без конкретной цели, чисто для «растянуть удовольствие», если человек мне понравился и я хочу поглазеть на него чуть подольше. Теперь же мной двигало что-то другое, может, не до конца оформленное сознанием узнавание.
Большое и ленивое во мне твердило настойчиво, что надо прислушиваться к разуму и не совершать избыточных телодвижений, поскольку Алёша не может быть жив ни при каких обстоятельствах. Ты-то бы знала, Насть. Тебе должно быть лень, Насть. Не иди за ним, Насть, мало ли кто он такой.
Тех детей – и Алёшу вместе с ними – убил тогда так до сих пор и не пойманный маньяк, как утверждали взрослые, и не важно, что тела не найдены. Другие причины просто маловероятны. Инопланетян не бывает. Никакой мистики – тоже. Есть плохие люди, которые причиняют боль менее плохим людям. Иногда такую боль, которая несовместима с жизнью.
Откуда ты знаешь, что этот парень, на улыбку которого ты так неожиданно бодро для такой ленивой жопы клюнула, сам не маньяк, а? Тем более идёт он куда-то через заросший чёрным бурьяном пустырь, а не как нормальные люди – по тротуару к себе домой.
Уже через минуту мои кеды были насквозь мокрыми и коричневыми от той жижи, по которой приходилось ступать. Это даже не чёртова тропинка, это не пойми что! Какая-то утопающая в грязи не понятно кому необходимая здесь просека – этакий пробор на мокрой голове утонувшего гиганта.
Зачем я иду за Алёшей, если это не он?
Я поскользнулась на камне и ухнула задницей в грязь. Хорошо бы не в собачьи какахи, но толком не разглядишь. Я подскочила, хватаясь за чёрную траву, и практически побежала дальше, опасаясь потерять его, Алёшу, из виду.
Настя, ты дура, говорило большое и ленивое, но что-то другое во мне, не очень пока ещё ясное, отменило его большую и ленивую власть, такую вроде бы привычную, но такую странную сейчас, словно ты смотришь на себя со стороны, видишь тупой кусок сала и понимаешь, что это ты и есть, и тебе становится не по себе.
Настя, ты дура, это не может быть он!.. Но я только поддакивала себе самой, продираясь сквозь пустырь и постепенно понимая, куда мы идём с Алёшей. Ну, то есть, куда он идёт, а я так, поодаль, за компанию. Очень такую ненавязчивую компанию. Надеюсь, вообще незаметную.
Настя, ты дура, но не так чтобы слишком, потому что идёт этот повзрослевший Алёша к нашей с ним школе, из которой я сбежала, а он тоже, но по-своему. Не понимаю только, зачем надо было выходить на две остановки раньше. Если это, конечно, Алёша.
Тот, понятное дело, знал короткий путь, от конечной через дворы, а так идти, как мы сейчас, намного дольше и опаснее.
Я миновала скользкий, тёмный от ржавчины остов, когда-то давно бывший чьим-то автомобилем, содрогаясь при мысли о том, что внутри может кто-то сидеть и ждать именно меня. Скажем, с камнем в руке, чтобы дать по моему хрупкому затылку, накрытому насквозь мокрой тканью капюшона. Потом утащить в траву, а там начать делать со мной что-то такое, что я и представить не могла.
Нет, я знаю, что такое изнасилование. Я современный человек и смотрю порно. Я о другом. Не знаю, о чём конкретно, но не о сексуальном насилии точно. Оно не так меня пугает, как…
За спиной лязгнуло. Вполне возможно, что это самый обычный кот там прячется и теперь ненароком шумит, пытаясь спрятаться понадёжнее. Но меня аж подбросило. Я видела спину Алёши, который шёл быстрее меня и потому был едва различим за шелестящими шторами дождя, но я видела. И его светлую голову, никак не намокающую, что пугало и тянуло одновременно.
Наша с ним прежняя школа оказалась заброшенной. Вот уж чего я никак не могла ожидать. Я давно не была здесь, но чтобы так всё изменилось…
Стёкла в окнах когда-то были выбиты, оконные проёмы заколотили досками, но кто-то изрядно постарался оставить как можно меньше целых досок из тех, которые по каким-то причинам не удалось оторвать. Двери главного входа – настежь. Странно, что они вообще сохранились. И промозглая темнота там, внутри.
Вот уж куда точно идти не хотелось, но Алёша именно туда и шёл. А я шла за ним.
Настя, ты дура. Тут-то тебе конец и придёт.
Уже на крыльце большое и ленивое чуть не вернулось в свои права. Я стояла и мялась под дождём. Со стороны, наверное, это выглядело так, будто бы я хочу в туалет. Алёша ведь вошёл туда, миновав широкий дверной проём. А ты? Всё, кончился запал? Приключений на ленивую жопу больше не хочется? Через дворы – на конечную трамваев – и домой? Сохнуть и вспоминать лязг за спиной, представляя чёрное лицо человека с камнем в руке?
Здесь даже света нет, и если бы не далёкие фонари… Которые, кстати, не горели всё время, а подменяли друг дружку по очереди. Сначала синий, потом оп… – и жёлтый. Потом белый.
Я задумалась, почему они разноцветные, как раз в тот момент, когда снова включился самый дальний из них, синий, как бы погасив товарищей. Стало почти совсем темно. Дождь просто хлестал. Я держала руками телефон в кармане, чтобы не намок. Самое время развернуться и уйти.
Я смотрела на чёрный проём.
Настя, ты дура. Иди домой.
И я уже почти развернулась и ушла, но тут из чёрной темноты выдвинулось лицо Алёши. Спокойное, сосредоточенное. Абсолютно сухое. Будто бы у него там, внутри, за дверью, припасено полотенечко, которым он только что старательно вытерся.
Алёша посмотрел на меня внимательно, протянул в мою сторону руку и поманил. Ласково так.
Продолжение следует...