Удар в сердце мало чем отличается от удара по сознанию. Я это испробовал на себе. Особенно когда твоя жизнь идёт под откос медленно, на твоих глазах, как бы предупреждая тебя, к чему все это движется. Я бы хотел, чтобы все произошло мгновенно. Но у тех, кто организовывает все это, видимо, другие планы. Им там наверху, надеюсь, понятно, зачем мне эти муки.
Было это в марте 2020 года. В числах двадцатых. Помню, что карантин уже стал не просто реальностью, а с оттенком страха. Я прогуливался один. Только запретили ходить больше, чем по двое. Но мне и раньше не было с кем. Вернее сказать, ходить и общаться было с кем, но в таком общении было что-то дурное. Как от резиновой женщины для интима. Только в моем случае было все куда хуже, поскольку имеешь дело все же не с резиновыми куклами, а с людьми. Я не мог дать объяснение, отчего мне так нехорошо с живыми то... Так что сказать, что мне было плохо во время карантина, нельзя. Можно сказать даже наоборот. Ходить в толпе и чувствовать себя одиноким хуже, и хуже намного. Контраст, знаете ли…
Я зашел в парк, в котором бывал всегда, когда выходил на плановую прогулку. Чем это отличалось от тюремной прогулки я уже давно не отличал. Разница составляла только в ограждениях. В тюрьме - это проволока и забор, а у меня — одиночество. При этом я точно знаю, что это состояние было абсолютно идентичным тем, кто испытывал его, находясь в настоящей тюрьме. В общем, я почему-то продолжал искать в этом парке утишение. "Эстетика, наверное". - подумал я. Она тянула меня, как сладкое во время депрессии.
Я увидел его сразу. Городской сад был не большим, просматривался, как на ладони, и заметить человека, который сидит один на скамейке, было не трудно. Я уже собирался повернуть на алею, в противоположную сторону от него, как увидел, что он мне машет. Я даже оглянулся, чтобы убедиться, что за мной есть тот, к кому был адресован жест незнакомца. Но сзади никого не было. Вернув свой взгляд к нему, передо мной зияла та же рука. Она была почти полностью вытянута и напоминала жест рабочего, показывающего крановщику что делать.
Ткнув пальцем в грудь, пытаясь таким образом спросить, меня ли это касается, я угадал его утвердительный кивок головой и двинулся к нему. Уже в метрах десяти от него я увидел мужчину лет пятидесяти, худощавого, высокого, в пуховике ниже коленей; он сидел почти посередине скамьи и держал руки в карманах куртки словно ему было так удобно, а не от холода. Его слегка прищуренные глаза выражали не обычное - правдивую заинтересованность без какого-либо намёка на заискивание; голова слегка повёрнута, как обычно смотрят преданные псы; взгляд слегка исподлобья, прямой нос, густые брови, полные губы, волосы седые, не короткие. Но главное, что не заметить было нельзя - его легкая, но доброжелательная улыбка. Я подумал, что если бы мне пришлось стоять на эшафоте, то выбрал вместо священника именно такого палача.
Он не дождался, пока я подойду к нему вплотную, и мое сознания без сопротивления приняло его всего целиком.
- Я точно знаю, что если в парке появляется второй единственный человек, нужно немедленно заводить с ним разговор.
- Почему Вы так думаете?
Я уже подходил к нему вплотную.
- Одиночество убивает, если Вы не знали.
Я вздрогнул. Происходящее начинало напоминать сюр.
- Да что Вы! - сказал я, и остановился прямо перед ним, несколько надменно осматривая его сверху вниз.
- Да, да, именно так. Вы присаживайтесь. Передохните немного.
Он вежливо показал мне на пустующее место на скамейке и слегка отодвинулся к своему краю. В его взгляде было что-то приятное и от него шло неописуемое спокойствие. Трудно сказать, что я испытал, но это было удивительное состояние, в том смысле, что с незнакомыми людьми обычно такое не испытываешь.
- Люди просто так не встречаются - сказал он, и ещё немного отодвинулся от меня, давая мне больше пространства.
- Я не считаю так. А сам… встречаюсь с людьми, которые для меня вообще словно манекены. Случайные они или нет.. какая разница.
- А вот вы присмотритесь и увидите жизнь человеческую, которая один в один на колею похожа, на которой состав движется по точно прочерченному маршруту. Так вот я спросить вас хочу. А кто же, мил друг, маршрут этот выстраивает? И скажу вам. Маршрут этот выстраивает душа наша. Мы просто не видим ее или скорее не умеем видеть ее. А ведь это она выстраивает колею.
- Как-то загадочно вы говорите. А показать то и не сможете. Только вот всё болтать.
- Почему же не могу? Могу. Вот смотрите, как это у меня было - сказал он, и я заметил пробивающиеся в его голосе слегка хриплые нотки, которых раньше не замечал. Голос его был приятный, будто бархатный, но с нотками баса. И он по-прежнему источал не фальшивую доброжелательность, которая ничего общего не имеет с улыбкой, которую мы часто делаем для формальности.
- Стал я юристом известным… м, как бы это Вам сказать… быстро. Ну, не то чтобы прославленным мэтром, но на свои тридцать имел небольшую компанию, а чуть позже и водиться с людьми начал важными. Ещё позже познакомился с партнёрами, бизнес весьма прибыльный с их помощью заимел. И дом у меня появился и дача, и машина; жена опять же красивая. Это не весть какой признак, конечно, но все же признак, ибо красоты она было не опираемой, а фигура так вообще, модельная. А был то, кто? За душой ни гроша. Знать меня знали одноклассники школы из "черного квартала", ну, вы знаете, есть такие депрессивные районы, да соседи по двору из того же района. Окружение - пьяницы и наркоманы, соседи - как у Горького «На дне».
Он слегка сгруппировался, смотрел прямо мне в глаза и все его тело показывало, что он собирается сейчас говорить для меня не от праздности, а как будто ждал меня здесь очень долго. Доброта, с которой он продолжал смотреть на меня, как окутывала мое сознание словно туман, который садится на водную гладь.
- А как все началось? - он начал ускорять слог и словно чеканил слова. - Попадаю в армию.
Кстати, у меня был шанс не пойти туда. Мне предлагали профессиональный спорт и любой институт на выбор. Но я хотел тогда быть только юристом. Быть юристом - это ведь был маршрут моей души, а не что-то там… Это она заставила меня пойти в армию во внутренние войска, посчитав, что это как-то связано с будущей профессией юриста. Вместо того чтобы "жить не тужить", быть студентом в институте, пусть такая учеба и была не по душе, я оказался почти на зоне. Все-таки внутренние войска. Это сейчас мне понятно, каким глупым было мое решение. Но как говорят знающие люди, правды нет, а есть лишь то, что срабатывает. А мой результат состоял вот в чем. Я вступил в члены КПСС, что по тем меркам — временам Брежнева, это было некой путевкой в жизнь. Концу же службы я получил рекомендацию для поступления в институт, что давало мне право идти вне конкурса, то есть, главное, было двойку не получить. Улавливаете?
- Вполне и за совпадение сойдет - сказал я скорее для того, чтобы просто сказать. А рассказ его начинал меня интриговать.
- Нет в этой жизни случайностей. Вы лучше посмотрите вот на что.
Он посмотрел на свои колени, будто там что-то было важное, немного выждал и продолжил.
- Вы видите? Моя колея была заложена намного раньше, чем я решил отказаться от института и пойти в армию. После нее же колея стала видна чуть отчетливей: член партии, студент юрфака! Уже можно и "станцию назначения" увидеть. Без деталей, конечно, но увидеть. Позже было ещё много разных остановок… что-то вроде неприятной работы в порту, грузчиком в универсаме или разнорабочим и всякое такое, которое я считал не своим путем, а остановкой. Но все эти остановки странным образом вели меня к месту назначения.
- И каким было Ваше место назначения? - спросил я с интересом.
- О, это отдельная история. Сам от нее в шоке. Но я пока говорю о другом. Я говорю про остановки, с которых меня кто-то, как бы без спросу забирал, чтобы я там не задержался. Понимаете? Не я принимал решение.
- А кто же?- спросил я скорее из вежливости, чем интересуясь явным эзотерическим уклоном его повествования.
- Душа моя… она, родненькая. А кто еще!? Вот хоть возьмите это случай. Я был на третьем курсе, и к тому времени уже был женат, а потому работа для меня стала с другим привкусом — обязательством. Но, хоть и была она часто высокооплачиваемой по меркам середины 80-х, она все же странным образом не пересекалась с моей будущей профессией. В голове полная пустота; в какую сторону держать внимание не ведаю. Неясность жизненного пути подавляла. В милицию я не хотел, уже имел с ней дело, а другие профессии требовали окончить институт. Да и время тогда было другое. В 80-х годах бизнес, как таковой отсутствовал. Устроиться студенту юрфака третьего курса по специальности было нереально.
Я немного придвинулся к нему, почувствовав, что пространство между нами немного неестественно.
- И тут попадается случай. На день рождения моей мамы, некто дядя Коля, знакомый знакомого и родственник на седьмом киселе, расспрашивав меня почему-то с пристрастием, что я и кто я, вдруг говорит мне, что ждет меня завтра в семь утра возле автопарка. В такую рань я просыпался только в армии, и перспектива завтрашнего утра была для меня плоха не только тем, что это утро совсем ранее. Меня в нее звал какой-то мужик, работающий шофером в автопарке, не понятно зачем и, с расплывчатой формулировкой - надо. Я его видел и раньше, когда он приезжал однажды мимо нашего дома на автобусе, который в те время часто использовали на похоронах в качестве катафалки. И встречаться с ним мне никак не было понятно зачем. Да и на вид он был явно не из той категории людей, которые были похожи на представителей "белых воротничков", к которым меня так тянуло в то время. Утром я проснулся в том состоянии, в котором просыпаются люди в концлагере. Что меня заставило подняться, остается загадкой до сих пор.
Я почему-то слушал его с интересом.
- В общем, привез он меня в учреждение под названием "Районный комитет коммунистической партии". Как потом я понял, дядя Коля часто возил на картошку партийных функционеров, и первый секретарь, женщина в стиле коммуниста, которого боялись там не иначе как Сталина, лично ему симпатизировала. Довольно обычная ситуация, когда водитель, простой мужик нравится "большому" человеку потому, что не был связан с ним отношениями. Не буду рассказывать все перипетии, как дядю Колю умоляли остановиться и не идти к ней в приемную (он не различал здесь границу дозволенного), но для меня все это было, как в бреду. Я к тому моменту вообще не понимал, что такое райком партии (по нынешним временам это вроде райадминистрации). И все, что происходило на моих глазах, было словно кино. Кому-то все же удалось остановить дядю Колю предложением направить парня (меня) к инструктору по кадрам.
Он на секунду остановился, посмотрев на мимо проходящую мамашу в коляске, потом повернулся ко мне, и вытаскивая что-то из своей куртки, сказал:
- Дальше не буду заострять. - сказал он, аккуратно высморкавшись в платок, который только что достал. - Здесь суть важна, а не странный характер этой истории. А случай этот явно показывает, как меня кто-то или уж что-то, не знаю, прямь вытаскивало с моей "остановки", на которой мне было не хорошо уже долгое время. Понимаете? Я уже не выносил все это. Моя остановка была сущим адом, не считая того, что люди, с которыми мне приходилось там общаться, были алкоголики, наркоманы и прочая братия, общение с которыми обычно до добра не доводит. Итак, я оказался в комсомоле… Тот же партийный функционер, только рангом по-ниже будет. После бытийности грузчика и разнорабочего, ходившего постоянно в робе, и поддерживающий застолье со своими собутыльниками обычным стаканом шмурдяка, я уже почти привык и сжился с этой ролью. Поэтому когда я осознал через три часа после захода в это заведение, что я согласился на должность освобождённого секретаря комсомольской организации в одной из средних школ с подработкой учителем права, уже было поздно соскакивать с поезда. Он набирал скорость с бешеной скоростью.
- Интересно рассказываете…
- Но тут вот в чем дело...
Он посмотрел на меня, как бы желая показать, что сама по себе эта история без его центральной мысли не имеет значения. А я чувствовал, что здесь для явно приготовлен сюрприз.
- Скажите, - еле услышал я его голос, словно он умышленно говорил очень тихо. - Кто просил этого человека, который мне не был ни отцом, ни братом, ни даже соседом, вести меня в то учреждение? Кто заставил меня подниматься в такую рань, и идти к тому, от кого я каждый день убегал? А ведь после этого случая моя колея стала прочерчиваться все более отчетливо. Член партии, студент юрфака, а теперь и молодой функционер. Чиновник по-нынешнему будет. С железобетонной перспективой! Понимаете?
Я подумал, что и правда в жизни, порой, вещи происходят странные до невероятного. Тем более, мужик этот... у которого пропуска в это заведение не должно было быть ни в прямом, ни в переносном смысле.
- Но вот что интересно! - продолжал он. - Знал ли я тогда, что это колея? Нет, не знал. Всё волновался, как там оно будет. Где взять деньги хоть на однушку. Что будет дальше? Ничего не известно! И одни назойливые мысли, пугающие о будущем. А колея то уже была! Вот скажите, разве она не видна вам? Разве так как я ее только что показал, ее не видно?
- Видно - с участием сказал я.
- Вот и я том. Мы не замечаем своей колеи. Комсомол, куда я попал - это ведь слово обыкновенное, навеивающее смутные представления о людях, похожих на Павлика Морозова. А присмотреться - это целый мир, словно вы выбрали компьютерную игру, в которой сценарий неизвестен, но предопределен тем, что если вы вошли в игру, вам придется делать ходы в отношении участников, вызывая таким образом жизненные столкновения. Без шансов отсидеться в своей пещерке...
- Это как? - Мысль его я уловил, но мне хотелось расшифровки.
- Вот смотрите, мы когда попадаем в какую-то тусовку, мы попадаем, как бы в некую железнодорожную страну, в которой маленькие колеи выглядят как транспортные магистрали между станциями. В моём случае этими магистралями являлось членство в комсомоле. Оно ведь по тем временам почти обязательное было. Собрания, членские взносы, дружины и всякая муть. Но муть эта представляла собой нечто похожее на рынок, на котором нельзя не вступить в общение, если ты хочешь купить килограмм яблок. Так ты постепенно попадаешь в сознание продавщицы, а она в твое. Души переплетаются. Вот к примеру, у меня один знакомый подрабатывал тем, что ездил на рынок, покупал там у оптовиков стиральный порошок, а потом продавал его у выхода с этого же рынка. Очень неплохой, знаете ли, бизнесок получился. Но я не об этом. Пока стоишь, всегда найдётся сосед, с кем обмолвишься словечком. А сосед обычный парень, лоток у которого находился рядом с тем местом, где мой знакомый брал порошок. Ну и как водится, порой, нужно и подождать своей очереди. Слово за слово, о погоде, о политике и знакомишься. А потом год ходишь в это место, а он тебе уже как родной. И симпатия уже есть, и порой огорчаешься, когда узнаешь, что он не вышел на работу заболев.
Я ждал, когда он вытащит наружу свою главную мысль словно пантера притаилась перед броском на молодую косулю.
- И вот однажды, он говорит тебе: "У меня сегодня вечеринка, приходи". И ты, конечно, приходишь. А уходишь уже не один. Через год она твоя жена, а ещё немного спустя у тебя ребёнок — ещё одна заготовка для колеи. А пока эта заготовка колеи растет, ты попадаешь в новую тусовку… в ее семью. У тебя появляется теща, шурин, их друзья, кумовья и их друзья, и их кумовья и их друзья. И у всех этих людей есть свои душевные устремления. Вы часто пересекаетесь и бывает конфликтуете, поскольку у каждого свои устремления. Так человек устроен. Начинается то, что мы называем жизнью. Лучше бы сказать игра, ибо у двух сторон есть противники, суть которых мешать друг другу. Но это не от злобы. Просто у каждого свое устремление, противодействие возникает только потому, что их устремления не совпадают. Но факт есть факт. Будет помеха! И не от прохожего на улице, а оттого, с кем ты уже связался. И это не в переносном смысле. Тебе хочется в кино, а ей в театр. И тебе, конечно же, обязательно нужно противника своего сломать, переубедить, заставить идти в кино. Он ведь должен делать что-то, что для тебя важно, а не для него. Это тоже часть природы человека. Он, конечно, противится твоему натиску. Но тут то и возникает страшная и удивительная одновременно вещь: сопротивление двух или трёх или тысяч создает привязку. Привязки создаются психической энергией. Ее хоть не видно, но она словно луч прожектора. Так вот…
Я почувствовал адреналин.
- … именно в эти мгновения, когда вы конфликтуете, бац, и он, или она, или они впечатываются в вашу душу, а вы в их. Вы вкрапливаетесь, спаиваетесь, связываетесь… без шансов развязаться. Ваши устремления словно лучи прожектора на темной морской глади, выходящие из вашей души, сталкиваются с лучами, идущими от других прожекторов. Фотоны света перемешиваются, и вы уже не свободны. Вы (лучи душ) связаны! Правда и то, что вы не знает обо всем этом. Луч этот глазами то не увидишь, телом не почувствуешь. Он и протаптывает колею, почему-то всегда запрыгивая на чужую. А ты уже потом просто по ней идешь. Как я пошел в армию или в автопарк к дяде Коле, перед этим запрыгнув на чужую колею, но со своим намерением.
- Это Вы о судьбе? - спросил я, пытаясь уловить то, что явно звучало рядом с его словами, но не было настолько очевидным, чтобы ухватить это.
- Можно и так казать. Но, видите ли, в чем дело? Если с самого начала знать обо всем этом, получается, что жизнь - это весьма интересное приключение. Я вот вспоминаю все свои ужасные ситуации, от которых нам всегда только и бывает что плохо, и понимаю, что, если бы я тогда знал обо всем этом, каким увлекательным было бы мое путешествие под названием жизнь.
И тут я застыл. А ведь, так оно и есть. Все, что со мной было - просто было. И если бы я тогда хотя бы даже верил в то, что он говорит, пусть это даже будет полной чепухой, моя жизнь была бы совсем иной. Но следующая моя мысль уже размахивала веником, подметая только что возникшее озарение в полупустом парке.
- А что вы скажете о тех людях, которые заболели и знают, что им осталось жить несколько месяцев? Им можно тоже Вашу доктрину взять на вооружение? - сказал я, не пытаясь задеть его за живое, а просто скинуть обезьяну со своей шеи. В конце концов не я его позвал на эту странную беседу.
- По моим понятиям все эти люди - это как проекция в кино. В нем много ролей, и кто-то выбрал себе роль больного. Я лишь хотел сказать, что если понимать жизнь так, как я попытался ее выше описать, то Вы можете не останавливаться на тех станциях, которые обозначены вывесками "Больница". Не зная обо всем том, о чем мы с вами здесь говорим, однажды человек решает выйти на этой станции, и забывает вернуться к своему поезду, чтобы продолжить путешествие. Он начинает жить в "больнице", причем в качестве больного. Исход такого сценария в общем-то понятен. Колею видите? - спросил он, пристально посмотрев на меня.
- То есть, вы ходите сказать, что этот человек мог излечиться, если бы знал, то, о чем вы рассказываете?
- Что-то вроде того. Излечиться или еще что… Неважно, как выглядит "покинуть станцию" под названием "больница". Просто у человека нет шансов покинуть ее, если он не знает, что у него есть такое право… Вы теперь знаете.
- И что делать, когда я узнал об этом?
- Ничего. Вам ничего не надо делать, чтобы продолжать путешествие, а не выскакивать в плохом месте, забывая вернуться…
- Мне бы еще узнать свой поезд - сказал я с печальным голосом, ощущая новый прилив одиночества, который лишь ненадолго покинул меня.
- Здесь нет ничего сложного. Вам просто нужно двинуться на вокзал и в самой дальней его кассе купить билет.
- Так не известно ж мне, куда ехать. - недоуменно воскликнул я.
- Билет — это метафора. Нарисуйте свой сценарий. Он и будет Вашим билетом. Вы ведь это перестали делать и очень давно. Или не делали вовсе. Вас выкинуло на станции и вы думаете, что это ваша жизнь. А это всего лишь станция. К тому же Вы не хотите на ней находиться. Так что идите на вокзал.
Я заметил, как он хотел встать и вдруг резко дернулся, как будто что-то забыл.
- Так как станция то Ваша называется?
- А, Вы об этом… Так вот же она. Вы прямь на ней и оказались.
Он взглядом показал мне на скамейку и парк.
- Но не задерживайтесь здесь…