За окном санитарной части темнело. Сумерки лениво сгущались, погружая Соболево в темноту. За забором, на соседнем участке, мать зазывала своего сынишку домой. Мальчик заигрался с псом и никак не хотел слушаться, но мать была настойчива и звала его, звала, краснея. Ксения наблюдала за ним в окно, пока врачи осматривали бессознательное тело Андрея. На нем был медицинский халат, распахнутый ниже пояса. Именно там врачи и ковырялись, пытаясь понять, всё ли так плохо внутри, как выглядит снаружи. Ксения время от времени бросала взгляд на буро-фиолетовое нечто, торчащее у Андрея между ног, но тут же отворачивалась, ведь зрелище было не из приятных. Ноги его тоже сильно пострадали. Плокин попал не с первого раза, и в надежде отбить Андрею яйца так, чтобы наверняка, отбил ему и зад, и ноги. Отстранившись, один из врачей что-то пробубнил остальным и все согласно закивали головами.

- Нужно оперировать, и чем быстрее, тем лучше, - заключил врач.

- Всё так плохо?

- Как видите, его... Я разное видел в своей практике, но чтоб вот так отбили, как скотину, не видел, - он стянул маску с лица, - Нужно оперировать, иначе будут серьёзные последствия. Помереть не помрёт, но детей иметь не сможет. Если он вообще этим, - врач указал на промежность Андрея, - когда-нибудь что-нибудь сможет. Поэтому надо оперировать. И всё вот это... Это не говоря уже о том, что у него черепно-мозговая.

- Семён Алексеевич сможет нам помочь? - спросила Ксения, снова повернувшись к окну. Мальчишка с псом уже исчезли.

- Его, к сожалению нет, он на выезде.

Ксения устало выдохнула. Семён Алексеевич - лучший хирург в Соболево, и теперь, когда он нужен, его нет. Она закрыла глаза, вспоминая как днем встретила Андрея под деревом. Он был цел, но она его упустила. Позволила Плокину добраться до него, да ещё и сотворить с ним такое. Она винила в этом себя. Не кудрявого сумасшедшего, а себя.

- Ммм...

Ксения открыла глаза - перед ней снова стоял врач и тоже смотрел в окно. Она вопросительно посмотрела на него. Врач снял очки, чтобы протереть линзы о край халата.

- Может Виктор Анатольевич сможет помочь? - неуверенно спросил он.

- Другого выхода, кажется, и нет.

Ей не хотелось прибегать к помощи Виктора. Иногда за оказание помощи он заставляет заплатить тяжелую цену. К тому же, находиться неподготовленным людям, вроде Андрея и врачей, которые будут ему ассистентами, опасно. Ксения слезла с подоконника и собралась уходить. Она поблагодарила врачей и вышла на улицу. Снаружи стало ещё темнее - на небе уже виднелись звезды.

- Виктор Анатольевич просит нас в Общий Зал.

Ксения обернулась на голос, неожиданно возникший в сумерках. Слева от неё, под сиренью, на лавочке развалился Александр. Он тянул сигарету, явно наслаждаясь процессом.

- Чего сразу не зашел?

- Он попросил не отрывать тебя от дел в санчасти, и велел сообщить тебе, когда ты выйдешь сама, - Александр затянулся, огонек дошел по бумаге почти до самых губ. Сигарета начала щипать нос и он затушил её о подошву сапога. Окурок бросил в небольшую урну возле скамьи.

- Очень хорошо, - задумчиво протянула Ксения, - Идём.

И они пошли. Деревня готовилась ко сну. В санчасти, кроме палаты Андрея, свет уже нигде не горел. Они вышли на перекресток, повернули направо и по прямой дороге направились к храму. И в храме, и в домах по пути к нему, свет в окнах тоже уже не горел. Только в доме художника было светло, а тень его силуэта беспорядочно мелькала туда-сюда, отражаясь на шторах. Видимо, Кирилл сейчас усердно трудится или же опять гоняет чертей по дому, обкурившись своей травы.

- Как дела с моими?

- Они уже не твои, Галкина. Отца с сыном закопали, а Плокина... Ну ты знаешь.

Ксения молча кивнула. Она хорошо знала, что происходит с теми, у кого протекает крыша. Кто-то сразу, а кто-то нет, но все, без исключений, оказываются у озера. Единственное, о чем она молилась перед сном, так это о том, чтобы её разум не подвёл.

Вскоре они оказались у храмовых дверей. Александр дернул кованую петлю, служившую вместо ручки, но дверь не поддалась. Тогда он несколько раз ударил петлёй о дверь. Ксения оглянулась, но в темноте почти ничего не разглядела. Солнце уже исчезло за лесом и деревня погрузилась в ночную тишину. Только собаки вели перекличку перед сном. Она уже собиралась снова постучать, как за дверью что-то зашуршало, заскрипел пол у входа с той стороны, звякнул засов и дверь приотворилась. Мальчишка-подросток с заспанным лицом высунулся наружу, не продрав ещё глаз, и сказал:

- Батюшка уже в своих покоях, он отошел ко сну, приходите завтра.

Не получив ответа, он наконец протер свои глаза и увидел Ксению с Александром. Как только он узнал их, то сразу поторопился впустить внутрь. Они прямиком направились к иконостасу. Сейчас, в такой темноте, иконы было не разглядеть, но Ксения знала, что иконостас наполовину пуст, а другая половина икон дополнена, либо полностью заменена на новые, отражающие суть тех слов, которые местный батюшка без устали говорит своим прихожанам каждый день. Те верят его слову и новые образы воспринимают с благоговением и трепетом.

Зайдя за иконостас, они очутились в помещении поменьше, где раньше был алтарь. Когда-то это место было местом таинств, и абы кто не мог пройти сюда. Сейчас все таинства раскрыты, никаких секретов, и каждый, кто слышит Глас Божий, может очутиться здесь и увидеть ещё один иконостас, но чуть меньше. На иконах, которыми он украшен, изображены важнейшие для верующих моменты существования их Господа. В бывшей алтарной было ещё темнее, но идущие хорошо знали дорогу и обходились без света. Арка, ведущая в тоннель с лестницей, была вырезана в центре второго иконостаса. Туда-то и направились Ксения с Александром, нырнув в кромешную темноту лестничного спуска.

Спуск привёл их в помещение купольного типа. Окон здесь уже не было, так как оно находилось под землёй. Места под этим подземным куполом было почти столько же, сколько в основном помещении храма на поверхности. Сам купол был невысоким, около двух с половиной метров в самой отдаленной от земли точке, зато целиком был украшен фресками, появившимися здесь задолго до того, как Ксения впервые спустилась в этот подземный, или как его называют, внутренний храм. Отсюда далее вёл ещё один проход. Это был узкий коридор, в котором могли разойтись только двое, но шагов через десять коридор этот резко расширялся и превращался в просторный ход, напоминающий подземные катакомбы какого-нибудь средневекового замка. Стены были выложены камнем, который со временем покрылся мхом, и как его не драли, никуда этот мох не пропадал. Тут и там зияли темные дверные проемы, в основном с закрытыми тяжелыми дверьми из дерева, но некоторые из помещений были открыты даже ночью. Ксения, проходя мимо одного из таких помещений, бросила внутрь взгляд, и поймала им молодого человека, сидящего за столом над книгой. Читая её, он попутно делал записи, аккуратно выводя буквы на бумаге. Идеология, подумала Ксения, идеи не спят, не хотят есть, не чувствуют боли и никогда не устают. Поэтому они и правят людьми. Наконец, они дошли до конца этого длинного прямого коридора и оказались у высоких двойных дверей. Одна створка была приоткрыта, и из-за неё тонкой полоской пробивался теплый свет. Александр обогнал Ксению, любезно открыл для неё дверь, подождал пока она зайдет в Общий Зал, и тут же последовал за ней, шумно закрыв за собой дверь. В Зале повисла тишина.

Общий Зал был довольно просторным: здесь располагалась часть библиотеки, пусть и не самая важная; большой камин с тремя креслами вокруг; длинный дубовый стол на десять персон. По четыре стула стояли с каждой длинной стороны и по одному с каждой короткой. Потолок зала был высоким. Разглядеть его не представлялось возможным. Однажды Ксения направила вверх луч фонаря, но жадная темнота пожрала его, защищая свои границы. Стены здесь тоже были каменные.

Не теряя времени, Ксения направилась к столу. На столе стояли подсвечники с зажженными свечами. Свет от них плясал на тарелках с разнообразной, но очень простой едой - жареное мясо, вареный картофель, овощи и тому подобное. Была и выпивка. Во главе стола сидел седой мужчина. Он сложил руки в замок и на замок этот погрузил свой подбородок - острый и гладко выбритый. На мужчине этом была надета ряса серого цвета. Не мешковатая, как у монахов в давние времена, а точно подобранная по размеру. Стул напротив него был свободен.

- Проходи, дочь моя, - он указал ладонью на стул, - Садись. Я рад тебя видеть и рад разделить с тобой эту трапезу.

Ксения молча кивнула, поклонилась и уселась за стол. К еде она решила не притрагиваться до тех пор, пока не закончится разговор. Александр же не стал ждать, и едва только сел, как тут же взялся за еду. Его можно понять - такому бугаю как он необходимо много и часто питаться. За столом, кроме старика и их двоих, сидели ещё три человека. Сидели молча. Три стула были пусты.

- Некоторые не смогут быть сегодня здесь, дочь моя. Но тем не менее, я хочу услышать полную историю о том, как он попал сюда и что с ним произошло, - старик закончил говорить, и было видно, что он очень устал - голос его звучал натужно, а глаза то и дело опускались, прикрытые веками. Он поднял бокал и отпил немного вина.

Ксения переглянулась с Александром, собираясь с мыслями.

- Благодарю, отец. Ну, если с самого начала, то... В ночь с семнадцатого на восемнадцатое июля, Титов Андрей Леонидович, попал в аварию. Не без нашей помощи, разумеется. Стандартным способом оказался в лесу на юге от Соболево, за прудом, откуда выбрался благодаря указателям - зарубкам. Насколько мы знаем, их оставил Лесник. По деревне прошел практически незамеченным, так как шла служба. Встретил на площади Егора Викторовича. Тот его приютил, переодел и кормил как младенца, с ложки. Наши врачи регулярно посещали Андрея, и сделали всё, чтобы к его пробуждению он чувствовал себя более-менее сносно. Когда же он очнулся, в первую очередь запросил связь, чтобы позвонить домой и оповестить мать. Егор Викторович объяснил, что связи нет, а после отправил к Кириллу за каким-то хреном. По пути к Кириллу, Андрей наткнулся на мой отряд. На мой бывший отряд. Я их отправила по делам, а Андрея поприветствовала так, чтобы он не забыл. После этого я пошла в Сельсовет, у меня там были неотложные дела.

Ксения посмотрела на Александра. Тот понял, что настал его черёд говорить, отложил еду и продолжил рассказ Ксении.

- Значит, я шел от Трактира в сторону храма, и увидел как Андрей выходит из дома художника. Его тут же взял под конвой отряд Галкиной и сопроводил в направлении заброшенного дома за колодцем, который на пустыре. Я отправил одного из своих доложить Галкиной, и наблюдал со стороны, не вмешивался. Когда Галкина пришла, я доложил о местонахождении отряда и Андрея.

- Я вошла в дом и увидела, как Плокин пытает Андрея. Они его к стулу привязали, и, не к столу будет сказано, прошу прощения, пытались ему завязанной в узел мокрой простыней отбить яйца.

Виктор поднял брови.

- Отбили?

- Отбили. И всё, что вокруг, тоже. Я застрелила обоих Терешенко, а Плокина оставила Ему, - после этих слов, как опомнившись, Ксения начала тараторить, - Виктор Анатольевич, его нужно оперировать. Врачи наши говорят, что это срочно. Семён Алексеевич в отъезде. Больше некому, только рука вашего гения может помочь ему.

Виктор одобрительно улыбнулся Ксении.

- Не кори себя, дочь моя. Безумие приходит ко многим из нас, и оно пришло к твоим людям. Сначала к Плокину, а потом захлестнуло отца с сыном Терешенко, - Виктор сделал небольшую паузу, - Кто знает... Возможно, если бы они не сделали того, что сделали, мы бы не усмотрели в них признаков сумасшествия, и они, в конечном итоге, могли бы заразить им и тебя. Ни Он, ни я, не в праве требовать для тебя наказания. Я возьмусь за операцию, но завтра. Сейчас мне нужно отдохнуть.

Виктор взял со стола белую салфетку, вытер ей бледные губы и встал. Вместе с ним встали остальные.

- Закончите - отправляйтесь к озеру. Завершим день как полагается.

Он вышел из-за стола и скрылся за дверью, ведущую в очередной коридор. Трое других, до этого сидевших почти неподвижно и молча, оживились. Один из них, рыжий парень со шрамом на подбородке, важно произнёс:

- Галкина, я считаю, что тебя нужно наградить. Третий отряд за год утилизировала, - он гулко гоготнул.

- Ага, ля, наградить, - вмешался другой, черноволосый, - Времени мало, чтоб вот так людей под расход пускать.

Ксения прикрыла лицо рукой, закатив глаза. Тут вмешался Александр.

- Ага, вы что ли людей-то этих вербуете? Жрите молча.

- Ох ты какой, рыцарь, - рыжий снова засмеялся.

Третий молчал. Он было зашевелился, но потом снова замер и откинулся на спинку стула так, что его лицо погрузилось в тень. Ксения, разумеется, и без этого знала, кто там. Николай. Николай, который однажды на её глазах перерезал целый приход в одной из деревень, где не удалась вербовка. Все, кто был тогда в церкви, домой уже не вернулись - ни женщины, ни старики, ни дети. Его молчание было вынести тяжелее, чем пустой трёп остальных. Оно весило больше, чем все их слова. Не в силах больше слушать застольные беседы, Ксения встала из-за стола и направилась к той же двери, за которой исчез Виктор, так и не поужинав. На половине пути её нагнал Александр.

За дверью тянулся ещё один коридор со множеством увесистых дверей из дерева и кованного железа. Это были кельи приближенных. Ксения подошла к своей и, повернув ключ в замочной скважине, вошла внутрь. Помещение было очень тесным. Места здесь хватало только для кровати и небольшого письменного стола, над которым висела полка, заставленная книгами. Была и уборная, где можно было принять душ и справить нужду. У стены, напротив кровати и чуть левее письменного стола, стоял портновский манекен, на котором висела расстегнутая ряса темного фиолетового цвета с черными манжетами и воротником. Капитан сняла с себя пальто, повесив его на входе, затем сняла всю остальную одежду, прежде чем надеть рясу. По канону её культа ряса должна быть надета на голое тело, и кроме рясы на теле не должно быть ничего больше - ни украшений, ни обуви, ни даже резинки для волос. Ряса, как и пальто, плотно облегала её тело. Юбка рясы, напротив, была свободной и спускалась до самого пола, скрывая ноги целиком даже при ходьбе. Пригладив одеяние и убедившись, что оно сидит как надо, Ксения подошла к письменному столу, где среди прочего стоял графин с водой. Она отпила чуть чуть и направилась к выходу.

Снаружи, в конце коридора, у широкой двери с эмблемой культа уже, стояли все остальные, одетые точно в такие же одежды. У самой двери, к ней спиной, стоял Виктор. В руках его был небольшой поднос, с которого он каждому приходящему подавал крошечную емкость с жидкостью серебряного цвета. Жидкость эту они пили всякий раз, когда отправлялись к озеру. Она помогала отогнать сон, который члены культа заменяли длительной восьмичасовой медитацией, и при этом чувствовали себя великолепно отдохнувшими. Ксения как-то раз постаралась припомнить, когда она последний раз спала ночью, но не смогла. Это было около пяти лет назад, а может и больше... Она выпила жидкость и сразу после этого Виктор открыл дверь. За ней была естественная пещера с неглубоким, но широким озером. Воды этого озера отражали на стены пещеры свет, у которого не было видимого источника. Свет этот был такого цвета, который не объяснить человеческими словами. Во-первых из-за того, что цвет этот хаотично менялся, пульсируя и растекаясь в разные части пещеры, из-за чего приглядеться к нему было сложно. Во-вторых это не был свет в обычном понимании этого явления. Это был осязаемый свет, несколько жидкий и в то же время витающий в воздухе, как пар или как облако. В третьих обычный свет обеспечивает людей способностью видеть что-либо в темноте, а этот свет наоборот - он слепил глаза, и когда ты смотрел на него, то переставал что-либо видеть в том пространстве, по которому он перемещался. Пространство это не темнело, но его как будто бы что-то скрывало, и глаз человеческий не мог воспринять это явление должным образом, и перед ним образовывалось слепое пятно. Само озеро было бирюзовым и кристально чистым. Берег его сначала плавно опускался, а потом резко обрывался вниз, примерно на два метра в глубину. Ближе к стене пещеры, озеро уходило вглубь и скрывалось за её пределами. Никто не знал как далеко оно уходит, но однажды вещь, упавшая в это озеро, была найдена на берегу другого. На юге деревни, что у леса.

Ксения вошла в пещеру первой и сразу же направилась к берегу. Там, с закатившимися глазами и пеной у рта лежал Плокин со своими выломанными руками, неестественно раскинувшимися в стороны. К ноге его цепью был пристегнут тяжелый камень. Вскоре подошли остальные, и Виктор, держа в руке факел, произнес:

- Безумие. Любой из нас может оказаться на его месте. Не всякий выдержит наш труд и надзор Его. Многие не вынесу того, что Он даёт им. Многие сойдут с ума, - после этих слов он толкнул ногой булыжник, и тот покатился по берегу озера. Когда берег резко оборвался, камень повис и поначалу не смог утащить за собой Плокина, но спустя пару мгновений, тело под весом камня всё-таки начало неторопливо тянуться в сторону воды. Плокин был ещё жив в этот момент и его мучил припадок. Тело его содрогалось, рот извергал пену, а ноги пытались дергаться, но вес камня не давал им этого сделать. Не дожидаясь естественного погружения, рыжий, тот, что со шрамом, уперся ногой в бок кудрявому и как следует подтолкнул его. Кудрявый стремительно погрузился под воду. Руки его поднялись вверх, достигнув поверхности. Так он и остался там, среди собратьев по безумию, которых в озере, рядом с ним, были десятки. Лица одних были опущены, другие смотрели вверх застывшими глазами, полными ужаса и боли. Но все без исключения тянулись руками к потолку пещеры, однако камни на ногах не отпускали их наружу.

После того как последний пузырь воздуха вышел из легких безумца, Виктор направился к дальней части пещеры. Там, на берегу, лежали два валуна, один больше другого. Они плотно прилегали друг к другу, и были чем-то похожи на кресло. Старик указал каждому на его место вокруг этих валунов, все без исключения встали там, где им было указано. Сам же Виктор встал лицом к валунам.

- Из глубины тебе воззвав. Располагай моим нечистым телом, Ахнаир! - произнес он, и все хором повторили.

После этого все приняли сидячее положение, кому как удобно, и закрыли глаза, готовясь к медитации. Ксения на этот раз оказалась справа от валунов. Она замыкала кольцо, и лицом была обращена к Виктору и к озеру за его спиной, где только что утопили её подчиненного. Она закрыла глаза последней. Теперь, когда её глаза смотрели через закрытые веки, пещера и необъяснимый мечущийся свет предстали перед ней совсем иными. Множество маленьких солнц своим ярким светом рассеивали тьму закрытых глаз. Если бы Ксения сейчас решила прогуляться по пещере с закрытыми глазами, она могла бы четко разглядеть каждый сантиметр её рельефа. Вставать во время ритуала, однако, было строго запрещено.

Спустя несколько минут медитации в наблюдении за мечущимся светом, Ксения начала разглядывать нечто иное в темноте своего разума. Светлячки для неё были обычным делом, она перестала удивляться этому загадочному явлению несколько лет назад, но то, что сейчас представало перед ней, ввергало её в трепет. Она едва сдерживала себя, оставляя глаза закрытыми. Из глубины валунов, вокруг которых они сидели, начал просачиваться иной свет. Он и сейчас, с закрытыми глазами, вызывал у неё слепоту. Несколько иную, чем когда смотришь на мечущихся светлячков открытыми глазами, но очень похожую по своим свойствам. За этим светом она перестала различать иной свет. Силуэт, однако, вырисовывался четко - как только он появился, светляки заметались ещё быстрее, буквально залив пещеру светом, и на их фоне она могла разглядеть Его. Впервые за столько лет Он дал ей увидеть Себя. Его фигура, отдаленно напоминающая человеческую, сползла змеёй с валунов и рывками направилась к озеру, передвигая двумя конечностями. Когда Он достиг берега, из общей массы его тела выделилось что-то похожее на голову, но не круглое, а скорее угловатое, грубой неправильной формы. Головой этой он припал к водам озера и Ксения услышала протяжный вопль - кричала душа Плокина. Ранее она такого не наблюдала, но четко знала, что это он. Это его безумная душа мечется, стараясь избежать ужасной участи быть выпитой до дна. Насытившись вдоволь, Он развернулся и так же, рывками, взобрался на валуны. Ксения следила за ним, и он не оставил её без внимания. Его тело удлинилось и повисло над ней. Угловатая голова оказалась прямо напротив её лица. У него не было глаз, рта или носа, но сейчас она чувствовала на себе его улыбку. Когда Он исчез в глубине камня, Ксения вдруг вспомнила один из её разговоров с Виктором.

- Как мы узнаем, что он готов явить себя этому миру? - спросила она тогда.

- Его вижу только я, - задумчиво ответил Виктор Анатольевич, - Когда его сможет видеть кто-то из вас, тогда можно будет с уверенностью сказать, что Он готов.

Только эти слова всплыли в её голове, как она тут же, открыв глаза, заявила:

- Я видела Его!

(продолжение мини-цикла, первая часть здесь)

Понятие жертвы - непростая штука. Оно на самом деле, конечно же, гораздо старше любой развитой религии - в сущности, следы практик жертвоприношений вообще есть тот самый первый маркер, по которому мы определяем, что у первобытных людей была религия как таковая. Но очевидно, что именно с возникновением организованных религий жертвоприношения вышли на качественно новый уровень, и стали центральной частью культовой практики на всю Античность.

Зачем же нужна жертва и кому именно она нужна?

Здесь тоже, как мне кажется, есть два основных подхода.

Во-первых, жертвы - это пища богов.

Давайте не забывать, что понятие независимого всемогущего божества - это очень, очень поздняя штука. По-хорошему говоря, первой религией, в полной мере заявившей бога абсолютом, который может иметь могущество без помощи и содействия людей, было христианство (ну, хотя, пожалуй, такие идеи были уже и в прото-христианском фарисейском иудаизме). До этого бог, даже очень могущественный, всё равно всегда существовал в пространстве, населённом иными силами, с которыми тем или иным образом мог состязаться; и человек здесь мог оказать своему божеству солидную помощь. Даже в зороастризме - монотеистической религии спасения в принципе-то - бог добра питался человеческими действиями, приобретая тем самым дополнительные возможности в борьбе с равносильным ему изначально богом зла. Что уж говорить о любых вариантах политеизма. Здесь "подкормить" своего бога совершенно определённо означало расширить его сферу влияния, дать ему дополнительные точки проявления, организовать тем самым себе самому его поддержку там, где раньше это было невозможно. Основав новую колонию, греки "приманивали" родного бога на запах жертвенного очага, создавали для него новый центр проявления - и утверждали тем самым над новой землёй свою власть.

И то, что бог принципиально крупнее и значимей, чем шаманский дух конкретного болота, качественно ситуации не меняло. Просто его теперь кормят больше людей; в сущности, это что-то типа самоподдерживающейся системы. Чем больше людей кормят потустороннее существо - тем оно сильнее; и вот оно начинает действовать через жрецов и организованный культ; и ещё больше людей начинают его кормить; и оно становится ещё сильнее... взболтать, повторить.

Но есть и второй аспект. На самом деле жертва - это ещё и важный способ подтвердить свою лояльность богу и свою эмоциональную связь с ним. Подарок богу, жест дружбы и почтения - или вассального повиновения, тут уж как у вас с ним сложилось. Есть масса примеров, где жертва просто доставляет богу удовольствие, радость - и тем самым жертвователь становится для него тоже в чём-то ценнее. В этом смысле понятие "жертва" может здорово расширяться. Жертвой может стать не просто какой-то сожжённый на алтаре предмет, а действие, поступок, работа - что угодно, что а) очевидно приятно божеству, б) ритуально посвящено тобою ему. В этом смысле какие-нибудь греческие врачи, бесплатно леча нищего, говорили "Жертвую этот труд Асклепию"; а жрицы Иштар жертвовали своей богине секс; а воины посвящали Аресу или Ирсиррам свои сражения и свою боевую ярость; etc etc etc.

Чем сильнее развивается культ, чем он становится сложнее - тем более второй тип жертвы вытесняет первый. Здесь можно видеть некоторую интеллектуализацию веры... а можно просто предположить, что как следует наеевшееся божество просто начинает нуждаться от своих верующих уже в более высоком уровне потребностей по Маслоу. "Пожалуй, я сыт; а теперь хочу полюбоваться танцами и поговорить о высоком!"

Что ещё важно понимать. Естественно, у практики жертвоприношения есть и аспект, обращённый не к божествам, а к людям. Жертва почти всегда окружена ритуалом. А ритуал объединяет, позволяет чувствовать причастность к большему и единство сообщества. Связанный с другими сожертвованием, ты уже принадлежишь неотъемлемо к некоторому обществу, которое совместно радует могущественного покровителя. Это отличный способ борьбы с тревожностью и чувством одиночества; даже будучи по какой-то причине вдали от дома, человек может принести жертву родному богу в урочный час, и тем самым ощутить незримую связь - бог вступит с тобой в контакт и передаст тебе привет от родных осин/олив/крокодилов. Совершая жертву самостоятельно, свидетельствуя чужую жертву или хотя бы просто зная, что где-то дымятся столетние алтари, человек осознаёт, что мир всё ещё связан договорами и заветами, и "всё служит Лучу". Именно поэтому лучший способ опрокинуть сложившуюся систему связей - это разрушить храмы и повергнуть жертвенники.

И вот здесь включается ещё одна, особая, роль жреца. Тот, кто часто пропускает бога сквозь себя - тот, естественно, лучше других знает его привычки и нужды, он как бы находится в постоянно возобновляющейся, хотя и перемежающейся повседневностью, эмпатической связи с божеством. Как следствие, именно он просто-напросто лучше всех знает, каковы именно потребности бога, какой именно жертвы он хочет, что ему нужно - пища, удовольствие или внимание, как лучше всего поступить, чтоб оказаться в созвучии с ним. В ритуале жрец выступает дирижёром, добиваясь того, чтоб ритуал стал наиболее гармоничен и целен, и жертва наиболее эффективно достигла своей цели, и ничего из потраченных сил и средств не пропало даром. Более того - с изобретением письменности и иных средств доставки информации жрец может буквально составить инструкцию, которая позволит правильно действовать даже тем, кто сам не слышит голоса божества.

И это - очень важная точка; здесь жречество вступает в некую новую и сложную фазу развития. Но об этом стоит поговорить отдельно.

Отсюда

Погреб Исакова (часть 1 из 2)

Допив чай, Владимир закурил и пошёл прогуляться. Он вышел на общую дорогу, которую от другой, проходящей через весь дачный посёлок, отделял жидкий лес. Исаков пересёк его и, собираясь выходить, вдруг спрятался за стволом осины: у обочины стоял милицейский УАЗ, из-под открытого капота валил дым.

– Закипел, голубчик, – прошептал Исаков, выглядывая из-за дерева.

Перед капотом, отмахиваясь от дыма, стоял растерянный молодой лейтенант.

– Как же тебя сюда занесло…

Сердце Исакова забилось часто, тело будто наэлектризовалось – знакомое ощущение. Он сразу понял, чего хочет погреб; в голове возник план действий.

– Товарищ милиционер, товарищ милиционер! – закричал Исаков, выбегая из леса, – Слава богу.

– Что случилось? Вы кто?

– Там… там, в доме…

– Да что?

– Девушку затащили, издеваются, насилуют… – тараторил он, – Я мимо… увидел…

Лейтенант перевёл взгляд с Исакова на дымящийся капот и обратно, метнулся в салон, вытащил ключи из зажигания и, закрывая машину, спросил:

– Здесь рядом? Сколько их?

– Да метров двести всего, двое вроде…

– Бегом!

– Ага, – кивнул Исаков и побежал к дому, указывая путь.

«Нож или труба? – вертелось в голове у Владимира – У него табельное в кобуре, ножом рискованно. А труба длинная и тяжёлая, череп сразу проломит, и дёрнуться не успеет».

– За этим забором дом.

– Хорошо. Я иду первым, ты за мной. Подбери какую-нибудь дубину – на всякий случай.

– Есть!

Лейтенант открыл дверь и с пистолетом наизготовку вошёл в дом. Следом за ним, с тяжёлой ржавой трубой на плече, крался Исаков. Он с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться.

– Есть тут кто?

Тишина.

– Спрятались, идём дальше, – шепнул Владимир.

Пройдя ещё немного, лейтенант остановился и указал на дальнюю комнату, себе же взял ближайшую. Исакову это и было нужно – пространство, чтобы как следует размахнуться. Он вошёл в комнату, выбрал удобное место за дверью, и позвал:

– Она здесь! Сюда!

Как только молодой милиционер влетел в комнату, Исаков точным ударом в голову сбил его с ног. Пистолет выпал из рук и с грохотом упал на пол. Лейтенант потянулся за оружием, но тут же получил ещё один удар, за ним следующий. Исаков не успокоился, пока голова поверженного не превратилась в кровавую кашу.

С блаженной улыбкой он бережно прислонил трубу к стене, достал платок и вытер лицо. Затем он обыскал труп, вынул ключи от УАЗа из кармана брюк, поднял пистолет и направился к машине. Остывший автомобиль сразу завёлся, и Исаков без проблем загнал его в сарай на участке. Не зная наверняка, смогут ли отследить местоположение машины, Владимир снял аккумуляторную батарею, разбил электронику, перерезал все провода. Очень хотел сжечь автомобиль, но всё же сдержался. Следы от шин на земле он сравнял граблями.

Вернувшись в дом, он первым делом выпил, отметив успех своего дела. Труп милиционера он сбросил в погреб. Исаков почувствовал, что божество довольно подношением, и был очень горд тем, что наконец-то смог хоть как-то отплатить за все его дары. А ещё он заимел пистолет Макарова и к нему полный магазин на двенадцать патронов!

В полдень следующего дня Исаков проснулся оттого, что погреб призывал его. Исаков вскочил с постели и, повинуясь наитию, подошёл к окну. Оно выходило на лес, в котором скрылась недавняя гостья, и сейчас по нему бродили люди. Владимир быстро оделся, прихватил плетёную корзинку, закинул в неё нож, и быстрым шагом пошёл через поле.

Молодые супруги с дочерью собирали поздние грибы. Погреб не интересовался родителями, он требовал именно ребёнка, но хотел заполучить его без лишнего шума: они не должны ничего услышать или увидеть, не должны пострадать. Исакову предстояло выкрасть девочку и принести её живой.

Владимир бродил по лесу, прислушиваясь, и вскоре нашёл их. Они шли на него одной линией, метрах в десяти друг от друга – супруги по краям, девочка посередине. Ему пришлось обогнуть их и зайти сзади. Когда они шумели, разговаривая и смеясь, Исаков стремительно приближался, когда молчали, – шагал медленно и осторожно.

Он приметил, что расстояние между ними увеличивалось. Супруги теперь шли всё больше молча, смотрели себе под ноги и как будто даже позабыли друг про друга и про дочку. Она остановилась перед завалом из толстых гнилых брёвен, присыпанных листьями, ветками, жухлыми кустарниками и травами. Девочка думала, как лучше преодолеть это препятствие: перелезть или обойти.

Исаков выскочил из-за дерева, схватил девочку, зажал рот, и увлёк её на землю, под брёвна. Пролез с ней в самый узкий уголок – туда, где их бы не нашли – и, крепко сжимая дрожащее тельце, замер.

Вскоре родители заметили пропажу и стали звать дочь. Голоса звучали то дальше, то ближе, и муж с женой прошли мимо завала, на какое-то время остановившись. Они осмотрели брёвна, постояли в тишине, прислушиваясь, покричали, и пошли дальше.

Владимир слышал, как билось сердце ребёнка, и боялся, как бы она не померла раньше срока. Когда родители отошли на достаточное расстояние, Исаков завязал девочке рот платком и выбрался осмотреться – супруги уже скрылись из виду. Он достал ребёнка и, погладив по мокрому от слёз лицу, проговорил:

– Не бойся, погреб тебя не обидит. Всё будет хорошо.

Затем он взвалил девочку на плечо и пошёл прочь. Когда он вошёл в дом и аккуратно опустил её на кровать, она была без сознания. Исаков проверил пульс на шее и, к его великому облегчению, жилка ритмично сокращалась. Он открыл крышку и отдал ребёнка во власть погреба.

Исаков понимал, что девочку будут искать, и, скорее всего, вечером или даже раньше, в доме будет поисково-спасательная группа. Конечно, можно было закрыть дверь на замок, и не открывать, но они могли бы знать, что хозяев дома нет в живых, и выломать дверь. Исаков не мог рисковать. Он не мог допустить, чтобы кто-то потревожил покой погреба, осквернил своим присутствием.

Он застелил люк ковром и придвинул к окну кровать, закрыв погреб. Для того, чтобы каркас крепко стоял в неровном, идущем под уклон месте, ему пришлось распиливать доски и подкладывать их под ножки кровати.

Провозившись с кроватью, добиваясь достоверности, он чуть не забыл про милицейскую машину в сарае – туда тоже наверняка войдут. Перегонять её в какое-то другое место не было смысла, да и возможности, ведь он своими руками привёл её в негодность. Нужно чем-то накрыть – брезентом или плотной большой тканью. Ни того, ни другого на участке он не нашёл (даже пробежался по соседским), и решил выкручиваться по-другому. В доме он набрал старых, пожелтевших газет, груду тряпья, и облепил этим кузов машины, обложив досками и кирпичами.

Вечером он сидел на крыльце, выкуривал одну папиросу за другой и напряжённо прислушивался. И действительно, вдали раздались голоса. Женский и мужской показались знакомыми – родители ребёнка.

Исаков забрал банку с окурками и вошёл в дом, прикрыв дверь. В комнате он залез в шкаф с верхней одеждой, пропахшей нафталином и старьём; через дыру, которую сам же пробил, виднелась кровать, скрывающая его божество. Исаков снял пистолет с предохранителя, взвёл курок и стал ждать. Конечно, он надеялся, что оружие применять не придётся, и эти люди ничего не заподозрят и уйдут. Если же нет, он был готов оборонять погреб до последнего. Хотя, не хватись людей другие поисковики, он с удовольствием принёс бы в жертву и их.

Они рассредоточились по участку, звали девочку по имени. Трое или четверо вошли в дом, проверили комнаты, и вскоре вышли на улицу. Покурив на крыльце, они двинулись искать дальше; их голоса становились всё тише, пока не замолкли вовсе.

«Как просто» – подумал Исаков, выбираясь из шкафа.

Он вернул кровать на своё место, освободил люк от ковра и поддерживавших досок. Теперь он почувствовал, что в полной мере выполнил задание. Погреб очень доволен его смекалкой и смелостью. Скоро его преданность будет вознаграждена, осталось лишь удовлетворить последнее желание. И погреб хотел бы, чтобы Владимир Исаков привёл сюда своих врагов, едва не убивших его, и отомстил каждому из них, выкрасив стены этой комнаты их кровью.

Лучшего он не мог и просить и был счастлив услышать такое желание от своего божества. Он дрожал от восторга и ненависти к бывшим подельникам. В памяти возник день их совместного дела, день, который стал бы для него последним.

***

Исаков вальяжно вёл белый Мерседес с тонированными стёклами, представляя, что это его машина. На самом деле он только что угнал этот автомобиль. На парковке торгового центра он сразу приметил шикарного немца, немного покрутился рядом, и скоро появилась хозяйка машины – вот так удача. Он достал из большой спортивной сумки балаклаву, надел, выскочил из-за колонны и навёл на молодую девчонку незаряженный пистолет. Позволил забрать из салона документы и вещи.

Когда иномарка остановилась перед лавочкой, на которой сидели трое подельников, те не сразу сообразили, что это Исаков.

– Ты придурок что ли? – сказал хриплый Саня, усаживаясь на заднее сиденье, – Ещё бы лимузин подогнал, я не знаю.

– Чего ты лезешь, если не понимаешь ни хрена? – ответил Исаков, обернувшись, – У меня всё продумано. Такая машина привлекает внимание на дороге, но никто не подумает, что кто-то станет на ней грабить инкассаторов. Заберём деньги и сразу пересядем в тачку попроще.

– Логика в этом есть, – прервал спор скуластый Константин, – Вторая тачка готова?

– Конечно. И с таким движком мы любого инкассатора догоним.

– Ладно, давай к банку, скоро должны выезжать. Какой там, Рыжий, у машины номер должен быть?

– Елизавета, три, два, один, Михаил, Василий.

Возле банка в ряд стояли четыре бронированных фургона. Исаков нашёл место, с которого машины хорошо просматривались, и припарковался. Номер отъезжающего автомобиля можно было и не увидеть, поэтому Рыжий отправился на разведку. Он прошёл мимо фургонов, сделал круг и вернулся в машину.

– Третий, – отчитался он.

Вскоре в машину сели вооружённые охранники, фургон тронулся. План был такой: аккуратно следовать за инкассаторами, а, когда они въедут в обозначенный периметр, в самом тихом и безлюдном месте подрезать их и перегородить дорогу. Это будет знаком для их сообщника из числа охранников: его задача – расстрелять коллег и открыть двери.

– Давай, – скомандовал Константин, выбрав подходящий участок дороги.

Исаков надавил на педаль газа и мощный автомобиль за несколько секунд приблизился к впереди идущему фургону. Владимир выехал на пустую встречную полосу и, обогнав, стал подрезать и выдавливать фургон с дороги. Когда ему это удалось, и инкассаторы остановились, в кузове прогремели несколько выстрелов.

Водитель фургона выскочил из кабины, но тут же был застрелен Саней.

– Давай, мужики, в бронник, высаживай! Как договаривались! – сказал инкассатор, открыв двери.

– Конечно, дай Рыжему ствол, – ответил Константин, – Саня, Вова, давайте мешки вспарывайте, в сумку кладите.

Рыжий взял пистолет из рук инкассатора, который ему же и передал перед ограблением.

– Зажмурься! – предупредил он, наводя пистолет.

Но вместо того, чтобы выстрелить в бронежилет, тем самым лишь травмировав подельника, он пальнул тому прямиком в голову.

– Вот и зажмурился, – осклабился Рыжий.

Собрав деньги, сообщники прыгнули в Мерседес и рванули в обратную сторону. В одном из ближайших дворов они сменили машину, пересев в пятидверную Ниву. Все разместились в салоне, но Исаков, который забирал сумку с деньгами из первой машины, завозился в багажнике второй.

– Ты чего там ковыряешься? Давай быстрее!

– Костян, иду! – откликнулся Исаков, закрыл заднюю дверцу и сел за руль.

Далее по плану предстояло отправиться в гараж, спрятать в нём деньги, и поодиночке разойтись. А уже на следующий день собраться, чтобы поделить награбленное. Так и поступили. Только делиться деньгами Исаков не собирался – на них у него был свой план.

Константин поручил ему взять большую спортивную сумку под деньги, и он выполнил указание. Только на рынке он купил две одинаковые сумки: одну набил пачками с нарезанной бумагой, верхние из коих – банкноты из магазина приколов; её он спрятал в багажник Нивы. Со второй сумкой он пошёл угонять машину для дела, в неё и складывали инкассаторские деньги. При пересадке из Мерседеса Владимир подменил сумки, и в гараж вынесли бумажки.

Теперь он вёз настоящие деньги в одно укромное место: заброшенный дачный домик, в котором когда-то жили его знакомые. Но с ними случилась беда, и дом пустовал. Все знали, что там произошло, и потому в него не совались ни вандалы, ни бомжи. Исакову же было всё равно.

Спрятав деньги в погреб, Владимир поехал на съёмную квартиру. Там он собирался забрать документы и купленный билет на автобус, который бы увёз его в соседнюю область – отсидеться, переждать. Он рассчитывал вернуться за деньгами, когда спадёт шумиха вокруг ограбления. Сейчас наверняка уже объявили план «Перехват», и легко можно попасться.

Исаков остановился у подъезда и, не заглушив двигатель, вышел. В квартире его ждал неприятный и неожиданный сюрприз в виде мощного удара в челюсть, который прилетел из-за угла. Оглушённый и сбитый с ног, он уже не мог сопротивляться. Его били ожесточённо, ногами и руками, и, когда он был уже в полуобморочном состоянии, Константин остановил избиение.

– Ты что же, сука, решил, что так просто сможешь нас кинуть? – спросил он.

– О чём ты? – проговорил Владимир, сплёвывая.

– Дурака не надо включать. Ты знаешь, что мы из тебя выбьем что нам нужно. Так что по-хорошему скажи, где деньги.

Исаков поразмыслил и решил, что придётся признаться. Они спокойно могли его забить насмерть или запытать. А так, может и получится сбежать.

– Спрятал.

– Где?

– В дачном поселке. Там дом.

– Поехали.

– Как вы узнали?

– Да как. Продумал ты неплохо, только не заметил, что сумки-то разные. На одной три иероглифа, на другой четыре. А Рыжий вон обратил внимание, что складывали мы в сумку с тремя, а в гараже их стало четыре.

Рыжий кивнул и плюнул в Исакова:

– Я бы тебя прямо здесь кончил, гнида!

«Вот и посмотрим, кто кого кончит» – думал Владимир, подводя черту своим воспоминаниям. Не раздеваясь, он лёг спать, но долго не мог заснуть – в красках представлял, как расправляется с бывшими подельниками.

Исаков проснулся рано утром, натощак задымил папиросой, зажёг печь и поставил чайник. Он вышел во двор, выпустил изо рта струю горячего пара и табачного дыма, потянулся – свежо, хорошо! На замёрзшей земле проступал иней, блестела тонкая корочка льда.

Владимир хоть и был уверен в своих силах и своём божестве, но всё же ощущал некоторое волнение. Он размышлял о том, что обычные люди чувствуют себя так перед важным экзаменом или свадьбой. Но он не обычный человек, и нужно добиться полного спокойствия и невозмутимости.

Исаков не спеша позавтракал, сварив на печи макароны с тушёнкой, выпил три стакана крепкого чая. Затем нашёл бумажник убитого милиционера и вынул из него деньги: они понадобились для того, чтобы оплатить звонок с таксофона. Собравшись, он отправился искать почтовое отделение.

Побродив по дачному посёлку, Владимир уже засомневался, что почта здесь вообще есть, а появляться на улицах города не хотелось. Но проходившая мимо бабушка подсказала ему, что ещё метров пятьсот прямо – и будет почта. И не соврала.

У входа в отделение стоял информационный щит, и Владимир задержался перед ним: среди прочих объявлений и рекламы в глаза бросалась листовка о пропаже ребёнка.

«А мусора и не ищет никто» – усмехнулся он.

На стене маленького помещения с одним приёмным окошком и одной будкой для телефонных переговоров висел календарик. Выходило, что Исаков провёл в доме почти три недели. Дождавшись своей очереди, он вошёл в будку, опустил в специальное отверстие жетон и по памяти набрал домашний номер Константина.

– Алло.

– Здорово!

– Это кто?

– Это Исаков. Не забыл ещё?

На том конце наступила тишина, затем шушуканье.

«Переговариваются, значит не один» – понял Исаков.

– Мы думали ты сдох, – вернулся скуластый. – И где ты есть? Почему сам звонишь?

– Я чуть богу душу не отдал и много всего передумал. Зря я вас решил кинуть… Короче, я хочу вернуть деньги.

– Вот как. В чём подвох?

– Нет его. Но и выбора у вас нет: или приезжаете, забираете свою долю, и совесть моя чиста, или я иду в ментовку и всех нас сдаю, а бабки уничтожаю.

Снова пауза. Бывшие сообщники уже не утруждались понижать голос, и Владимир слышал и Рыжего, и Саню.

– Ладно. Где, когда?

– Там же. В том же доме. Сегодня в двенадцать ночи.

– Зачем ночью?

– Потому что я так решил.

Опять переговоры.

– Хорошо, мы будем.

– Да, чуть не забыл, – добавил Исаков, – Если я почувствую, что с вами менты, уничтожу деньги и никто ничего не получит. Ясно?

– Да, – ответил Константин и положил трубку.

На обратном пути Владимир зашёл в магазин, где купил несколько десятков свечек в подставках, малярную кисть и точильный камень. Свечи он расставил по всему дому, а в комнате с погребом – по периметру стен, чтобы видеть, как на них ложится кровь его врагов. Наточил свой охотничий нож, запер дом – и стал ждать.

На улице стемнело, и Исаков зажёг несколько свечей. Он курил папиросы, пытаясь подавить своё беспокойство. В случае с лейтенантом и ребёнком он ощущал физический и душевный подъём – как тогда, в детстве – чувствовал поддержку и сочувствие погреба, но теперь этого не было. Он связывал это с тем, что задание более ответственное и непростое, и что, наверное, погреб хочет, чтобы Владимир справился сам, без помощи. Тем ценнее будет для божества кровь исаковских врагов!

Исаков сидел на стуле перед окном, и теперь его нервировал шелест листьев, доносившийся с улицы. Поначалу он был еле различим, но постепенно становился громче, и к нему как будто добавлялись новые звуки: то ли постукивание, то ли посвистывание. Владимир понимал, что дом старый, и в нём всегда можно услышать разные скрипы и шорохи, но всё же вышел во двор, чтобы прислушаться.

Странно, но никакого шелеста на улице не было и не могло быть: температура воздуха около нуля, листья перемешались с грязью и примёрзли к земле. Да и ночь стояла тихая, безветренная. Пожав плечами, он вернулся в дом, зажёг все остальные свечи.

Непонятные звуки усилились, и он понял, откуда: они исходили из погреба. И никакой не шелест, а шёпот то одного, то сразу нескольких голосов. Исаков не мог разобрать, что именно они шептали, какая-то тарабарщина. Впервые ему стало по-настоящему страшно.

Когда Константин, Саня и Рыжий вышли из подъезда, их сразу же скрутили крепкие мужчины в штатском и затолкали в припаркованный рядом чёрный микроавтобус. Преступникам объяснили, что все участники ограбления давно вычислены и доказательств предостаточно. Например, выжил водитель фургона, и у него оказалась прекрасная память на лица. Они до сих пор на свободе лишь потому, что главная задача – вернуть украденные деньги.

Так, подельники сели в машину с прикреплёнными к каждому из них «жучками» и поехали на встречу с Исаковым; оперативники и группа захвата следовали за ними.

Владимир же немного выпил для храбрости и старался не обращать внимание на голоса. Быть может, божество испытывает его на прочность и силу духа. Нужно выполнить последнее пожелание погреба, сделать ему заслуженное подношение, не обращая внимание ни на что, – убеждал себя он.

Ровно в двенадцать ночи бывшие подельники Исакова стояли перед дверью, а стражи порядка уже окружили территорию. Они не хотели рисковать деньгами, поэтому не собирались сразу штурмовать дом.

Владимир впустил Константина, Саню и Рыжего. У главаря ещё не совсем зажил порез на щеке, очевидно, что на всю жизнь останется огромный шрам; Рыжий успешно пережил осколок в боку и выглядел вполне здоровым.

Ненависть захлестнула Исакова и перехватила дыхание. С первого взгляда ему показалось, что бывшие сообщники зажаты и замкнуты, но он не обратил внимание. Едва он закрыл за ними дверь, как разом потухли все свечи; дом погрузился в темноту.

– Предательство, предательство, предательство, – впервые различил Исаков слова из погреба.

В эту же секунду он выхватил заряженный пистолет и выстрелил в ту часть тьмы, где находился Константин. Тот рухнул, не издав ни звука.

Рыжий набросился на Исакова и выбил пистолет. Саня в это время пытался открыть, выломать дверь, но не выходило – она словно вросла в проём, покрывшись толстым слоем стали.

– Дом окружён, всем выйти с поднятыми руками! – раздался со двора усиленный мегафоном голос.

Исаков и Рыжий в борьбе повалились на пол.

– Сань, зажги свет! – крикнул Рыжий.

В это время Исаков несколько раз порезал его охотничьим ножом, но удары прошлись по касательной, лишь оцарапав.

– Дом окружён, всем выйти с поднятыми руками!

Саня зажёг свой фонарь, но свет совершенно не рассеивал темноту, огонёк просто светился сам по себе среди черноты. Тоже самое происходило с зажигалкой.

– Да как так? Что это? – истерично крикнул он, чиркая зажигалкой и тряся фонарь.

Группа захвата приступила к штурму, но дом не поддавался, словно превратившись в неприступную крепость.

Рыжий ударил Исакова в пах и вырвался, скрывшись в темноте. Внутрь ломились со всех сторон: в окна, дверь, но дом держал оборону.

Владимир шарил по полу, разыскивая пистолет, но быстро бросил это дело: нужно красить стены, один ведь есть! Он нащупал тело Константина и потащил труп в комнату, к погребу. Почувствовав наклон, он бросил тело и достал нож, чтобы перерезать горло. Тут что-то стукнуло его по лбу и со звоном упало на пол. Исаков нащупал предмет и понял: это тот самый крестик, который он бросил в погреб.

– Ниже бери, Володька! – раздался голос деда совсем рядом, – Как мне тогда давай, хорошо перепилил!

Как исступлённый Исаков резал горло острым ножом, фонтанчиком брызгала тёплая кровь. Он собирал её в ладони и выплёскивал на стены.

– Дяденька, вы лучше в рот наберите да брызгайте, – раздался детский голос.

Исаков последовал совету и припал к горлу, набрал полный рот крови и, поднявшись, выплюнул туда, где, по его ощущению были стены.

– Что за херня тут творится? – завизжал откуда-то из угла Саня.

Следующим зазвучал плаксивый голос молодого мужчины:

– За что мне это? Я ведь просто хотел быть героем, хотел кого-нибудь спасти!

И вот входная дверь не выдержала натиска и разлетелась в щепки, в это же мгновение по всему дому зажглись свечи. Рыжий и Саня увидели, как вместе с темнотой исчезли три силуэта, а Исакова затянуло в погреб, словно в трубу; крышка с грохотом закрылась.

Перед ворвавшимися в комнату сотрудниками предстала такая картина: расставленные повсюду свечи, растерзанный труп в луже крови, и кровь везде – на полу и стенах, даже на потолке. В углу сидели ошалевшие преступники.

В погребе, среди запылившихся банок с соленьями и компотами, нашли тела двух пропавших людей: лейтенанта милиции и девочки, потерявшейся в лесу. Деньги нашлись, но в другом месте и чуть позже. Утром следующего дня оперативники решили обыскать все заброшенные и пустующие дома дачного посёлка, и в погребе одного из таких домов обнаружилась сумка, набитая украденными купюрами. Исаков просто перепутал дома: застройка была типовой, поэтому многие из них были похожи друг на друга. Владимира Исакова объявили в международный розыск, но так и не нашли.

Рыжему и Сане инкриминировали в том числе и убийство организатора и сообщника - Константина. Вот только перед судом никто из них не предстал: один покончил с собой в камере, другой лишился рассудка и отправился в психиатрическую лечебницу на пожизненное содержание.

Через несколько лет после описанных событий, бесхозную землю отдали в пользование молодой семье. Они облагородили территорию, создали огород, построили новый двухэтажный дом с погребом. Однажды новому хозяину рассказали, что здесь происходило до них. В ответ он лишь пожал плечами и, призадумавшись, добавил:

– Не бывает плохих мест. Бывают плохие люди.

Иллюстрации: Иван Стан

Рассказ напечатан в журнале Fantomas zine #6 2020 г.