Санкт-Петербург - город-загадка русской литературы. Какой он?
👉Толстой Л.Н. “Война и мир”
Перед нами величавый город балов, интриг и светских салонов, в которых жизнь походит на театр.
👉Достоевский Ф.М. “Преступление и наказание”
Желто-серый, мрачный, промозглый, болезненный город, в котором могут жить только такие же морально и физически больные люди.
👉Гоголь Н.В. “Невский проспект”
Этот проспект - символ и центр города, играющего в жестокие игры, заканчивающиеся трагедией и фарсом.
👉Гончаров И.А. “Обломов”
Город аристократии, визитов, прогулок и неосуществленных надежд главного героя.
👉Блок А.А. “Двенадцать”
Петербург олицетворяет собой революционную Россию. Здесь происходит гибель старого и рождение нового мира.
Попробуйте отгадать эту загадку сами!
Все эти и другие книги вы можете бесплатно скачать на нашем канале:
Про реализм Достоевского: лаборатория естествоиспытателя душ человеческих
Существуют простодушные читатели с размягченною дряблою современною чувствительностью, которым Достоевский всегда будет казаться «жестоким», только «жестоким талантом».
И в самом деле, в какие невыносимо-безвыходные, неимоверные положения ставит он своих героев. Чего он только над ними ни проделывает! Через какие бездны нравственного падения, духовные пытки, не менее ужасные, чем телесная пытка Ивана Ильича, доводит он их до преступления, самоубийства, слабоумия, белой горячки, сумасшествия. Не сказывается ли у Достоевского в этих страшных и унизительных положениях человеческих душ такое же циническое злорадство, как у Л. Толстого в страшных и унизительных положениях человеческих тел? Не кажется ли иногда, что Достоевский мучит свои «жертвочки» без всякой цели, только для того, чтобы насладиться их муками? Да, воистину, это – палач, сладострастник мучительства. Великий Инквизитор душ человеческих – «жестокий талант».
И разве все это естественно, возможно, реально, разве это бывает в действительной жизни? Где это видано? И если даже бывает, то какое дело нам, здравомыслящим людям, до этих редких из редких, исключительных из исключительных случаев, до этих нравственных и умственных чудовищностей, уродств и юродств, подобных видениям горячечного бреда?
Вот главное, всем понятное обвинение против Достоевского – неестественность, необычность, искусственность, отсутствие так называемого «здорового реализма».
«Меня зовут психологом, – говорит он сам, – неправда, я лишь реалист в высшем смысле, т. е. изображаю все глубины души человеческой».
Естествоиспытатель, тоже иногда «в высшем смысле реалист» – реалист новой, еще неизвестной, небывалой реальности – делая научные опыты, окружает в своих машинах и приборах естественное явление природы искусственными, исключительными, редкими, необычайными условиями и наблюдает, как, под влиянием этих условий, явление будет изменяться. Можно бы сказать, что сущность всякого научного опыта заключается именно в преднамеренной искусственности окружающих условий.
Так, химик, увеличивая давление атмосфер до степени невозможной в условиях известной нам природы, постепенно сгущает воздух и доводит его от газообразного состояния до жидкого. Не кажется ли «нереальною», неестественною, сверхъестественною, чудесною эта темно-голубая, как самое чистое небо, прозрачная жидкость, испаряющаяся, кипящая и холодная, холоднее льда, холоднее всего, что мы можем себе представить? Жидкого воздуха не бывает, по крайней мере, не бывает в доступной нашему исследованию, земной природе. Он казался нам чудом, – но вот он оказывается самою реальною научною действительностью. Его «не бывает», но он есть.
Не делает ли чего-то подобного и Достоевский – «реалист в высшем смысле» – в своих опытах с душами человеческими? Он тоже ставит их в редкие, странные, исключительные, искусственные условия, и сам еще не знает, ждет и смотрит, что из этого выйдет, что с ними будет. Для того, чтобы непроявившиеся стороны, силы, сокрытые в «глубинах души человеческой», обнаружились, ему необходима такая-то степень давления нравственных атмосфер, которая, в условиях теперешней «реальной» жизни, никогда или почти никогда не встречается – или разреженный, ледяной воздух отвлеченной диалектики, или огонь стихийно-животной страсти, огонь белого каления. В этих опытах иногда получает он состояние души человеческой, столь же новые, кажущиеся невозможными, «неестественными», сверхъестественными, как жидкость воздуха. Подобного состояния души не бывает; по крайней мере, в доступных нашему исследованию, культурно-исторических и бытовых условиях – не бывает; но оно может быть, потому что мир духовный так же, как вещественный, «полон, – по выражению Леонардо да Винчи, – неисчислимыми возможностями, которые еще никогда не воплощались». Этого не бывает, и, однако, это более, чем естественно, это есть.
Так называемая «психология» Достоевского напоминает огромную лабораторию с тончайшими и точнейшими приборами, машинами для измерения, исследования, испытывания душ человеческих. Легко себе представить, что непосвященным лаборатория эта должна казаться чем-то вроде «дьявольской кухни» средневековых алхимиков.
Впрочем, некоторые из его научных опытов действительно могут быть и не совсем безопасны для самого исследователя. Нам, по крайней мере, иногда становится страшно за него. Ведь глаза его впервые видят то, что, казалось, не позволено видеть глазам человеческим. Он сходит в «глубины», в которые еще никогда никто не сходил. Вернется ли? Справится ли с теми силами, которые вызвал? Что, если они прорвут очерченный им заколдованный круг? Нам страшно за бесстрашного. В этой отваге исследования, которая ни перед чем не останавливается, в этой потребности доходить во всем до конца, до «последней черты», переступать за пределы есть нечто в высшей степени современное, свойственное, если еще не всей европейской культуре, то, по крайней мере, уже европейской науке, и в то же время в высшей степени русское – то самое, что есть и у Л. Толстого: не с таким же ли дерзновенным любопытством, как Достоевский в «глубины души человеческой», в бездны духа, заглянул Л. Толстой в противоположные, но не меньшие бездны плоти? Впоследствии мы увидим, как они отвечают друг другу, точно сговорившись – как из их произведений чуждыми и все-таки родными голосами эти две бездны перекликаются.
В романах Достоевского есть места, в которых всего более отражаются особенности его, как художника, и о которых трудно решить, так же, как о некоторых стихотворениях Гёте и рисунках Леонардо да Винчи, что это – искусство или наука? Во всяком случае это не «чистое искусство» и не «чистая наука». Здесь точность знания и ясновидение творчества – вместе. Это новое соединение, которое предчувствовали величайшие художники и ученые, и которому нет еще имени.
/Д.С. Мережковский - Толстой и Достоевский/
Про невротиков
По словам известных психологов Эриха Фромма и Виктора Франкла, невротик лучше, чем адаптант, который играет по правилам толпы, сливаясь с ней. Адаптанта просто нет. Невротик, хоть и не без труда, но борется за свое «я».
Ни для кого не секрет, что все мы немного невротики. Вот только выхлоп от невротизма разный. Кто-то ногой дёргает или ногти грызёт, пьёт или с головой в работу уходит (ага, трудоголизм — это тоже невротизм) а кто-то, например Фёдор Михайлович Достоевский, пишет романы, которые становятся классикой мировой литературы. Так что, увы, не каждый невротик становится талантливым писателем, музыкантом, врачом, инженером или художником.
Познакомилась с «Идиотом», правда, в аудио-формате. Довольна, хотя думала, что для Достоевского, как и для Шостаковича или Шнитке, сейчас не время. Всё-таки непростые у них произведения.
Писал товарищ о себе, о себе и ещё раз о себе. Интересно, когда знаком с его биографией хотя бы по верхам. Тут тебе и не состоявшаяся смертная казнь, и приступы эпилепсии и любовница, мягко говоря, эмоциональная, и попытки недобросовестных кредиторов получить деньги с простака-писателя. Вся жизнь ФМД в этом романе. Весь ФМД на страницах этой книги.
И вот, что ещё подумала я после того, как закончила слушать «Идиота»: если бы в то время в России среди обеспеченного класса были в моде не только поездки на тройках, но и обращение к специалистам типа психологов и психотерапевтов, писать ФМД бы было не о чем.
Настасья Филипповна, растлённая в юности, проработала бы эту проблему и смогла нормально устроить свою личную и общественную жизнь. Ей, должно быть, пришлось бы ещё и препараты какие-нибудь лекарственные пропить, потому что поступки она совершала весьма неадекватные.
Парфён Рогожин отрефлексировал бы своё нездоровое влечение к Настасье Филипповне, прошёл курс по борьбе с созависимостью, после которого и думать забыл об этой психической. А ещё разобрался бы в ситуации с деспотичным отцом.
Князь Мышкин, исполненный сильнейшего сострадания к судьбе несчастной красавицы, обнаружил бы у себя с помощью специалиста «комплекс спасителя» и начал бы работать в этом направлении. Занялся бы своей самооценкой, нашёл бы близких себе по духу людей, а не тот, за редким исключением, паноптикум, который окружил его в Санкт-Петербурге.
Все были бы счастливы, а романа бы не случилось.
Печально, что невротиков много, а таких, как Достоевский, среди них мало.
Готовы к Евро-2024? А ну-ка, проверим!
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Реклама ООО «Горенье БТ», ИНН: 7704722037
Что такое "Великое пятикнижие" Достоевского?
У литературоведов есть на все свои термины и даже свой жаргон. Те, кто занимается творчеством нашего самого психологичного и драматичного классика Федора Михайловича Достоевского, придумали называть пять его главных книг "Великим пятикнижием".
На что тут намекается, понятно, "Пятикнижие" - это основа "Ветхого завета". Состоит оно из книг под названием "Бытие", "Исход", "Левит", "Числа" и "Второзаконие". По-другому называется "Моисеев закон". Таким образом, Федора Михайловича фактически сравнивают с Моисеем и считают этаким литературным пророком, автором новой Библии.
Но оставим библейские аллюзии в стороне. Давайте лучше расскажем, какие произведения входят в пятикнижие Достоевского. Опыт подсказывает, что назвать три-четыре легко сможет практически любой, а вот правильно определить все пять - задача непростая.
Попробуйте проверить себя. Список книг вас ждет под картинкой.
1. "Преступление и наказание”
2. “Идиот”
3. “Бесы”
4. “Подросток”
5. “Братья Карамазовы”.
Легче всего угадывается "Преступление и наказание". Труднее всего - "Подросток".
А вы справились?
Источник: Литинтерес