I
– Не боись. Вон Черепанов однажды перед допинг-контролем два сантиметра себе в член запихал. И ничего. Не отвалился. Давай, поспеши.
Тренер, толстый, как бегемот, вышел из туалета, и Митя остался один. В руках – спички и пакетик с содой. В голове – пустота. Через стены доносится грохот – штанги, падая на помост, гремят железными блинами. Вот-вот начнется третий поток, и тяжеловесы будут соревноваться до самого вечера. А для Мити все уже закончилось. После рывка был шестой, после толчка – пятый, а по сумме оказался на третьем месте. Даже не хотелось гадать, как так вышло – случилось, и ладно. Поздно думать, надо соду пихать.
Митя постоял пару секунд, разглядывая белый порошок в целлофановом пакете и коробок череповецких спичек. Заперся на щеколду. Стянул ниже колен старую борцовку с эмблемой “Динамо” и плавки. Снял футболку, чтобы не мешалась.
От белых кафельных стен веяло холодом, больницей, бассейном и одноразовыми бритвами, хлорированной водой и кровью. Митя попытался представить, каково это, когда острое лезвие разрезает мясо так глубоко, что царапает кость, и поежился.
Он положил соду и спички на раковину. Взял в руку член – маленький и сморщенный, как спящая гусеница, – оттянул крайнюю плоть, слегка надавил. Отверстие на головке приоткрылось, похожее на крошечный розовый глаз.
Митя пристально смотрел на член, как телепат из фильма про арахнидов на паука-мозг. Казалось, мозг самого Мити разделился на две части, и одна его половина никак не может понять другую, будто они думают на разных языках. И это случилось не сейчас, не сегодня и даже не вчера.
Ручка дернулась вверх-вниз. В дверь постучали.
– Занято! – крикнул Митя.
Надо поспешить. Стой. А как это сделать?
Он развязал и раскрыл пошире пакетик; взял щепотку соды и, задержав дыхание, насыпал на “глаз”. Больно не было. Не сразу. Не сильно. Достал спичку и головкой протолкнул порошок глубже в уретру. Странное чувство.
Однажды Мите попалось на глаза видео в интернете, где женщина в латексе засовывала в член мужчине металлическую спицу. И хотя тот был связан, ему, похоже, нравилось. Ведь он все время просил запихать ее глубже (спица оказалась очень длинная).
Два сантиметра – это много? Четыре тетрадных клетки. Почти половина спички. “Ты, главное, не бойся, это все равно что в ухе поковыряться”, – прозвучало в мыслях напутствие тренера.
Митя взял еще щепотку. Насыпал. Утрамбовал. Спичечная головка полностью спряталась в уретре. Появилось жжение. Что бы сделал отец, если бы увидел? Забрал домой или промолчал? Рассказывать ему Митя даже не думал.
В дверь опять постучали.
– Ты там скоро? – это был тренер.
– Почти все.
Насыпал. Утрамбовал. Глубже. Хватит. Сантиметр точно есть. Внутри будто горячий песок, поскорее бы все закончилось. Митя осторожно натянул плавки и борцовку. Футболку надевать не стал.
Через минуту он был на улице у входа в спорткомплекс. Ветерок приятно обдувал плечи и спину. Солнечный свет пробивался сквозь ветви деревьев, падал на дорогу. Тени на асфальте напоминали камуфляж. Рыжий кот сидел у бордюра и умывался, широко расставив лапы. Мите захотелось поскорее в душ.
Тренер осмотрелся по сторонам и достал из кармана чекушку водки.
– На вот. Для контроля надо. Половину выпей. Да не здесь! Спрячь! Под борцовку. Ты дурак, что ли? Идем.
Они ушли подальше от входа, свернули за угол, где двор упирался в тупик с мусорным баком.
– Как выпьешь, иди на контроль в комнату взвешивания. Он начнется… – тренер взглянул на часы. – Короче, будь там через десять минут. Понял? Жвачка есть? На, зажуй потом, чтоб немного перегар сбить. Ладно, я пойду. Попробую, может, договориться. Давай, нормально все будет.
Он спрятал руки в карманы олимпийки и ушел. Митя достал чекушку.
– Пшеничная, – прочитал.
Отвинтил крышку. Понюхал и сморщил нос. Водка ему никогда не нравилась, и пил он ее только так, за компанию.
“Хорошо хоть в член лить не надо”, – подумал и схватился за пах – зудело нестерпимо. Прижался к стене, выглянул за угол – никого, и почувствовал себя до одурения муторно. Вот еще немного – и закричит что есть мочи. Упадет на асфальт. Разобьет кулаки с психу.
Митя стиснул челюсть до зубовного скрежета. Стало полегче. На бетонной плите забора сидел воробей. Ржавый мусорный бак в углу сморщился гармошкой. Под ногами повсюду валялись бычки. Из-за ограды доносились дорожный гул и голоса прохожих.
Вспомнилось, как тренер однажды отправил искать “донора” для девчонки из команды. Ей сдавать контроль, а она грязная – на стероидах, еще и нашакурка. “Здравствуйте, извините…” – начинал Митя с запинкой, обращаясь к незнакомым женщинам на улице. Показывал баночку и деньги, будто они должны были все за него объяснить. Он краснел и шел на хер до тех пор, пока одна все-таки не согласилась. Хорошо хоть ментов никто не вызвал.
Воробей покрутил головой и улетел. Митя сделал три больших глотка из чекушки, занюхал рукой и выбросил бутылку в мусорный бак.
II
Тренер ждал у входа в комнату взвешивания.
– Тяни время, как можешь, – наставлял он. – Пусть остальные сдают, ты жди. Но если не выгорит, когда ссать будешь, конец зажми, чтобы моча там с содой хорошенько перемешалась, потом отпускай. А где читок? Все, что ли, выпил?
– Почти.
– Жвачку зажуй.
Митя послушался.
– Заходи. Там уже ждут.
Комната для взвешивания была устроена в просторном предбаннике. Через стену помещалась парилка, где еще сегодня утром Митя гонял вес – сидел на верхней полке, опустив голову, и считал капли пота. Они падали с носа на пол, будто отмеряли время – пятьдесят восемь, пятьдесят девять, шестьдесят... Зад обжигали горячие доски. От голода подташнивало, а пустой желудок свернулся в спираль. Семьдесят три, семьдесят четыре. Казалось, тело высохло, как мумия, уменьшилось в размерах, и только тяжелая голова тянула вперед и вниз. Восемьдесят шесть. Восемьдесят семь. В горячем тумане парилки мелькали люди. Они выходили и возвращались. Разговаривали между собой. Но Митя видел только их ноги в резиновых тапочках. Он считал капли. Девяносто восемь, девяносто девять, сто.
К электронным весам голого Митю подвел тренер и поставил на платформу, как манекена. Прикрыл полотенцем, чтобы женщина-секретарь за столом ненароком ничего не увидела, хотя она и не смотрела, а только записывала.
Теперь на ее месте сидели двое: доктор в белом халате и голубом галстуке и усатый мужик в спортивном костюме. Митя кивнул им, решив, что не стоит лишний раз открывать рот, взял со стола пластмассовую баночку и осмотрелся.
В комнате было еще пять штангистов. Одни прохаживались босиком по кафельному полу, другие сидели на деревянной скамье и попивали минералку. Митя присоединился к последним.
Стоило сесть, и водка ударила в голову. Из распахнутых дверей остывающей парилки несло сыростью и теплом, как из собачьей пасти. В паху кольнуло, казалось, сода уже добралась до мочевого пузыря, словно длинная горячая спица из садомазохистского порнофильма, и разъедает теперь все, чего касается. Но вместе с опьянением на Митю снизошло безразличие.
Он больше не переживал о допинг-контроле и дисквалификации, не думал о тренере, спорте, в целом – о завтрашнем дне. И отца больше не вспоминал. Единственное, что занимало мысли, – это нестерпимое желание помочиться. В унитаз, в баночку, на пол, куда угодно, лишь бы смыть мощной струей всю ту дрянь, что Митя в себя напихал. Он с наслаждением представлял поток воды из пожарного шланга, фонтан, бьющий под самые облака, и радугу, напор из лейки в душевой гостиничного номера…
В комнате стояла духота. Под футболкой по спине катились противные капли пота. Митю передернуло. Он прислонился к шершавой стене, как медведь к стволу сосны, и почесался. Закрыл глаза. Сейчас бы выбежать на улицу, подставить лицо вечерней прохладе; позволить ветру подхватить себя под мышки и нести, подобно целлофановому пакету, по аллеям и переулкам; прыгнуть в реку нагишом и не вылезать из воды до ночи, до утра, до конца жизни. Превратиться в человека-амфибию и жить среди рыб, спать в водорослях, зарывшись в ил. И никакого тебе больше железа над головой, магнезии на ладонях, соды в уретре.
Сон почти увлек Митю в счастливую страну грез, когда, услышав свое имя, он с усилием разнял веки, липкие, как Чокопай. Перед ним возвышался тренер.
– Держи, – он дал минералку и подмигнул, а сам стал рядом с усачом.
Ледяная вода легла в мозолистые ладони, на которых линии жизни закупорила магнезия. Митя прижал влажную бутылку сначала к одной, а потом к другой щеке – лицо горело, как раскаленная лампочка.
– Есть желающие? – прозвучал вопрос.
Первым вызвался Митин сосед по лавке. Вместе с доктором он ушел в душевую комнату рядом с парилкой. Вернулся секунд через тридцать.
– Все, боец, свободен.
Врач убрал баночку с янтарно-желтой мочой в прозрачный пакет, который потом скрепил пломбой и спрятал в небольшой чемоданчик вроде аптечки.
– Кто следующий?
Митя молчал. Он опустил голову, широко расставил ноги, уперся локтями в колени. Во рту накопилась слюна, но сглатывать было противно. Мочевой пузырь раздался по чувствам до размеров дыни. Зазвонил чей-то мобильник. На рингтоне пищала мелодия из “Бумера”. Кто-то прошел мимо. Когда в следующий раз Митя поднял глаза, в комнате осталось четверо человек.
Усач в спортивке исчез. Его место за столом занял тренер. Он о чем-то шептался с доктором и походил теперь не на бегемота, а на питона, который только что проглотил свинью. “Так вот куда делся усач”, – мелькнула мысль, и Митя представил, как в необъятном, пережившем несколько операций животе тренера среди вареных макарон, сарделек, кусочков винегрета и остатков яблочного пирога, в сиропе из компота, чая, кетчунеза, газированной воды и желчи лежит в позе эмбриона и медленно разлагается мужик. И со стороны кажется – он просто мирно спит. Вот уж кому больше не о чем переживать.
Доктор поднялся из-за стола и, по-стариковски заложив руки за спину, подошел к рыжему штангисту с печальным лицом, что сидел на краю лавки и нервно дергал ногой. Завел разговор. Тренер рукой поманил к себе Митю.
– На, – он, как фокусник, вытащил из-под стола пластиковую бутылку 0,33 с толстым горлышком, внутри которой плескалась бледно-желтая моча. Кивнул на душевую комнату, мол, иди, сдавай.
Митя застыл. Он едва не описался, когда поднимался с лавки, и теперь раскаленная спица в уретре распухла до толщины гвоздодера. Обернулся на доктора – тот стоял к ним спиной. Тренер взял за руку и произнес одними губами: “Давай”.
III
Митя не заметил, как оказался в душевой. Наверное, просто выпал из реальности на пару секунд. Окунулся в какое-то сонное забытье.
К двум длинным стенам комнаты лепились кабинки без дверей, в конце виднелось высокое окно из стеклоблоков. Влажный кафель на полу лоснился в холодном свете лампочки. Местами из-за перегородок выглядывали лужи, а сверху – сутулые лейки на серебристых кольчатых шлангах. Митя облизнул губы.
Он стал рядом с раковиной близ дверного проема. Из предбанника доносились шаги и тихие голоса, скрип стула. Тссс – сипло выдохнула бутылка минералки. Мысли Мити превратились в пузырьки газа: вот они летят, кружась волчком, из самых недр сознания, целеустремленные, как сперматозоиды, но лопаются – пшик – стоит им всплыть на поверхность – пшик, пшик, пшик, пшик – и массовое их умирание превращается в белый шум. Мысли упираются в презерватив, сваренный из отупелой усталости и загустевшего стероидного гнева, в бесконечную жевательную резинку терпения – тяни хоть до самых звезд. Главное – не отпустить, не сорваться, не ослабить хватку, а не то шваркнет не хуже ядерной бомбы! Бабах! И на руинах потерянной юности от былых ожиданий остались только тени. Под обломками догнивают надежды. Мечты горят, как осенние костры.
Митя моргнул раз-другой, вытер пот со лба. Открыл банку для анализа и поставил на раковину. Отвинтил крышку с бутылки. В нос ударил противный запах мочи, отдающий солодкой. Оглянулся через плечо – он будто переживал бесконечное дежавю: кафель, пластик, вонь и сырость, тревога, тревога, тревога…
Показалось, к душевой кто-то идет. Быстрее. Надо уже заканчивать и ехать в гостиницу, забраться в ванну, поесть… Когда в последний раз ел? Несколько часов назад, как только с весов слез. Стылые рожки, отварные сосиски с подливкой. Не успел добраться до компота и побежал в туалет. Сжавшийся до размеров личинки желудок вывернуло наизнанку. С тех пор Митя только пил газированную воду с солью.
Нужно поесть. А после набрать отца, похвастаться третьим местом. Но больше ничего не говорить. Зачем? Или сказать? Что он ответит? Промолчит? Разозлится? Велит потерпеть? “Так надо, сынок, нужно продержаться, зато потом все у тебя будет хорошо, даже прекрасно!” Медали посыпятся на шею одна за другой: чемпионат Азии, Мира, Универсиада, Олимпиада. Митю ждут разные страны и города: Токио, Рим, Стамбул…
“Молодость – она быстро пролетит, и вместе с ней закончится спортивная карьера, – слова тренера (повторил бы их отец?). – Ты сейчас создаешь свое будущее – немногим так везет, не всем хватает для этого смелости. Вылезти со дна, из прокуренных подъездов микрашей и повидать мир, построить безбедную, беззаботную жизнь, о какой твой отец не смог бы даже и мечтать. А ты можешь, ты должен об этом мечтать.”
Отец не видел мир. Только одни и те же дороги, улицы и комнаты: стены квартиры в пятиэтажке, трасса вдоль реки до работы и обратно, салон маршрутного автобуса, знакомый до мелочей, столовая завода, тихие парки и аллеи города, застывшего в безвременье, как комар в янтаре, влажный туман подвального спортзала чисто портал в девяностые, запах железа и пота, тяжелая музыка и старые тренажеры. Но ему, Мите, необязательно смотреть только на это, он может увидеть больше.
Но сейчас он глядел в бутылку, на покрытую тонким слоем пены бледно-желтую гладь, различал в ней свое отражение и не о чем больше думать не мог.
Через минуту в душевую зашел доктор.
– Ты закончил уже?
Митя молча кивнул, зная, что, если бы даже и захотел, все равно ничего сказать бы не смог. Ни единого слова. Он заправил борцовку, передал врачу банку с анализами и вышел.
IV
Митя ехал на заднем сиденье такси и смотрел в окно. Тренер устроился спереди и был очень доволен, как если бы провернул кражу века.
– …В следующем году начнутся сборы на Азию по юношам. Будем готовиться. Да? Митяй? В твоей весовой до шестнадцати лет никого лучше не найти. Надо только пару чемпионатов взять – зимой и весной, потом ехать. Ты молодец, хорошо сегодня все сделал. И выступил, и потом, ну ты знаешь. Я говорю, далеко пойдешь. Ты как там? Опьянел совсем?
Развалившись на сиденье, Митя сонно улыбнулся. Тренер ответил тем же, показав золотые коронки, и засмеялся:
– Ха-ха. Ничего, сегодня можно.
Он переключился на таксиста. А Митя смотрел на проплывающие мимо огни фонарей, неоновые вывески магазинов, кафе и зеленые кресты аптек; на окна домов и фары встречных машин; он смотрел на пешеходов с собаками и велосипедистов, на остриженные деревья, похожие на гигантские чупа-чупсы, на те, что метили кронами в вечернее небо и угрожали луне, как наконечники стрел, и на бесформенные деревья, чей силуэт тонул в их собственной тени. Митя смотрел на все это из окна.
