Шел 1972 год .
В тот период, я работал начальником областной санитарной авиации, офис которой располагался в здании Областной клинической больницы, что на пересечении улицы Спартака и Красного проспекта.
Это здание известно многим Новосибирцам. Теперь в нем детская больница. В моем распоряжении было 9 врачей разных профессий (нейрохирург, травматолог, хирург, невропатолог, анестезиолог, инфекционист, акушер-гинеколог и др.),?санитарные автомашины, два самолета (ЯК-12 и АН -2) и вертолет МИ-1.
Сам же я выполнял роль бортхирурга, травматолога, нейрохирурга, то есть, чем владел, что мог сам, то и выполнял при полетах в районы Новосибирской Области.
Работая начальником санавиации, я побывал почти во всех районах области, был лично знаком со всеми хирургами районов, главными врачами больниц, считался заместителем главного хирурга области и как правило присутствовал на аппаратных совещаниях в Облздравотделе.
Да ,я был довольно известным в то время хирургом и считался большим начальником.
Летать приходилось часто ,так как в то время вопрос с кадрами в районах области был решен не полностью, поэтому решать вопросы тактики и лечения больных приходилось силами санитарной авиации.
Лично мне приходилось оперировать на черепе,грудной клетке,животе,на костях,как при травмах,так и при заболеваниях.Одним словом, работы было много ,а я был уже опытным, зрелым хирургом и профессионализма было достаточно,а мое имя часто фигурировало в
газетах ( «Сов.Сибирь» «,Вечерний Новосибирск», «Медицинская газета», «Молодость Сибири» и даже «Правда» и др.).Довольно часто в полет напрашивался корреспондент какой ни будь газеты, который после полета удивлялся:
- Как это Вы прямо с самолета – в операционную,
а затем снова в самолет и –домой. Это же так тяжело. Я вот слетал, так меня до сих пор тошнит от полета, а ведь Вы еще и операцию делали. Это удивительно! Это же прямо героизм. . . . .
Но я скромно отвечал, что это наша работа и
не более того.
Итак. Была зима 1972 года.Шел сильный снег,пурга. Автомобильные дороги были занесены так, что даже вездеходы не могли прорваться через снежные заносы.
Именно в это время мне позвонили из Дубровино и сообщили ,что у них очень тяжелый ожоговый больной и нужна срочная помощь. Я послал туда опытного хирурга на УАЗ-ике, который вернулся к вечеру, сообщив, что дорога так занесена снегом ,что проехать невозможно.
Я тут же связался с Дубровинской участковой больницей, где работали одни фельдшера, а врача не было, еще раз подробно спросил о состоянии пострадавшего, и понял, у пострадавшего ожоговый шок.
Сообщив о невозможности приехать из за снежных заносов на дорогах, я рассказал фельдешру что нужно делать с больным и сообщил, что как только появится возможность вылететь, я тут же прилечу.
Погода успокоилась только на третий день. Небо было чистым, ветра не было и я тут же на вертолете МИ-1 вылетел с пилотом Герой Новожиловым.
Должен сразу сказать, что этот вертолет давно уже отлетал свой срок и даже был списан, но крайняя необходимость вынудила лететь нам именно на этом вертолете, так как другие все были в разлете.
И вот мы с Герой Новожиловым в воздухе. Летим над Обью,любуемся зимней природой – зелеными высокими соснами, покрытой льдом и снегом рекой и снежными берегами великой сибирской реки, разговариваем по внутреннему переговорному устройству, которое еще, слава богу, работало.
Обь имеет множество изгибов и на одном из них я говорю Гере:
- Гер! А чего ты все по реке идешь ?Давай вправо и срежем изгиб. Так же ближе.
На что он мне ответил:
- А ты ,Олегыч,видишь вон там ,в лесу блестят
купола ? Это ведь ракетные установки. Сунемся туда,так сразу, без предупреждения грохнут. Там запретная зона.
И действительно, когда я посмотрел, куда показывал Гера, то увидел эти серебристые
купола, но видно их было плохо, все – таки
военные придерживались маскировки и хоть
таким образом прятали ракеты . А Гера рассказал, что когда эти ракеты установили, то по Би-Би-Си поздравили нашего военного министра с новой ракетной базой. А что ? В то время такое было возможно. И вот мы увидели нескольких женщин, которые
стояли около деревянного дома в огороде (так мне показалось ) и махали белыми простынями.
Гера посадил вертолет прямо на огород около дома, метрах в 20 от него, и я отправился в сопровождении фельдшеров осматривать пострадавшего.
По пути мне рассказали, что утром кто то шел мимо бани и увидел, что из бани идет дым.
А когда вошли туда, то увидели лежащего там
мужчину, у которого вся одежда сгорела и еще кое где тлела. Мужчину перенесли в больницу и начали лечение, рекомендованное мной по телефону.
Больница мне понравилась. Дом деревянный,
комнаты побелены, полы покрашены, кругом чистота и даже уют. В одной из небольших комнат, на единственной койке, лежал пострадавший. На вид ему было около 60 лет. Сознание сохранено, но на вопросы он отвечал медленно, неохотно и было видно ,что ему это дается с большим трудом.
Осмотрев ожоговую поверхность, а ее было более 80 процентов, прощупав пульс, измерив артериальное давление, пропальпировав живот и послушав легкие, я пришел к выводу, что пострадавший находится в глубоком ожоговом шоке, который несколько отличается от травматического и шоков других патологий.
Оценивая работу фельдшеров,я нашел, что все было сделано правильно, а именно: пузыри на коже не удалялись, а только подсекались, на ожоговую поверхность были наложены марлевые салфетки, смоченные раствором новокаина, внутривенно вливались необходимые лекарственные препараты и т.д.
Кроме того я пришел к выводу , что транспортировать такого пострадавшего противопоказано, его даже пошевелить опасно, так как это может привести к летальному исходу.
Все это подробно я записал в историю болезни, дал рекомендации по дальнейшему лечению и в сопровождении фельдшеров направился к вертолету, где уже собралась многочисленная родня пострадавшего.
Я подробно объяснил родственникам состояние пострадавшего, сообщил о том, что он нетранспортабелен, что нужно какое то время полечиться здесь, что условия для лечения вполне приличные, как вдруг меня перебил один из родственников и с какой то издевкой в голосе заявил:
- Да чего уж там ,хватит нам сказки рассказывать, это вы его в город не хотите везти, вот и наговариваете тут нам всякое.
А вот если не повезете в город, то мы на вас такую жалобу накатаем, что потом не отмоетесь. Так что как хотите, а в город его везите. И все тут.
Я начал объяснять, что ему сейчас необходим строжайший покой,что любая физическая нагрузка, даже незначительная, может привести его к смерти, как только мы его пошевелим, что ему необходимо постоянно находиться под капельницей, чего нельзя сделать в вертолете, что . . . . . .Но меня уже никто не слушал. Вези и все тут. Иначе от жалобы не отмоешься. Ну что тут будешь делать ?!
Убедить их ни мне ,ни фельдшерам не удалось.
Пришлось сделать соответствующую запись в истории болезни со ссылкой на безуспешность убеждения родственников, требование их немедленно транспортировать пострадавшего в город, на угрозу жалобы и большой упор в записи я сделал на то, что за последствия всю ответственность родственники берут на себя.
Как мне не хотелось, но пришлось разрешить
родственникам перенести пострадавшего в вертолет.
Те, кто летал на вертолете МИ-1, те знают, что
там всего три места – впереди пилот, сзади едва размещаются два пассажира.
«Пристежной люльки» к этому вертолету не было и пришлось усадить пострадавшего рядом со мной, можно сказать почти на колени. Разместившись в вертолете под строгими взглядами родственников, Гера, запустив двигатель, начал набирать высоту.
Едва мы набрали высоту 100 метров, как голова пострадавшего упала мне на плечо.
Я пощупал ему пульс на сонной артерии – его не было. Он был мертв. Я сообщил об этом Гере и мы начали снижаться. Из окна вертолета было видно как лошадь, запряженная в сани в сопровождении
толпы родственников уже достигла кромки леса, но, по-видимому, они услышали звук вертолета и начали возвращаться.
Приземлившись в том же месте, мы с Герой вышли из вертолета, и я сказал подъехавшим родственникам:
- Ну вот вам и результат. Похоже вы этого очень хотели. Вот и получайте – с раздражением произнес я.
Совершенно молча, ни издав ни звука, они переложили тело умершего в сани и так же молча отправились к лесу и, сопровождая сани. скрылись за поворотом.
И вновь я сделал соответствующую запись в истории болезни, обсудил произошедшее с фельдшерами и в сопровождении их направился к вертолету.
Но неприятности на этом еще не закончились. Увидев меня, Гера запустил двигатель, я уселся в
кабину вертолета и прощаясь с фельдшерами,
стал ожидать подъема вертолета в воздух.
Но вертолет взлетать не пожелал. Гера начал нервничать.
Дело в том, что никак не раскручивался воздушный винт вертолета, хотя двигатель работал исправно.
Тогда Гера заглушил двигатель и попросил у фельдшеров какие ни будь инструменты–отвертку, рожковый ключ на 24 и еще кое что.
Одна из фельдшеров тут же куда то исчезла и через несколько минут привела высокого, тощего человека лет 50–ти с чемоданчиком в руке и толстых очках на переносице.
Гера открыл чемоданчик ,взял отвертку ,отвернул несколько болтиков и открыл капот двигателя с левой стороны.
Затем ключом на 24 в глубине открутил контрагайку. Передав ключ и отвертку мне,
он сел на пилотское место и запустил двигатель.
- Олегыч ,вон видишь гайку и в ней болт? Так
ты ответркой закручивай болт до тех пор, пока не закрутится винт. Как закрутится – садимся и летим.
Подобраться к этому болту было сложно тем, что здесь же выходили две выхлопные трубы, из которых вырывалось пламя и было жарко.
Но я умудрился просунуть руку с отверткой, попасть в прорезь болта и начал потихоньку завинчивать болт, тем самым повышая компрессию в гидравлической системе для раскручивания винта.
Вскоре я заметил, что винт раскрутился достаточно быстро, а Гера подавал мне сигналы заканчивать, закрывать капот.
Закрыв капот ,я передал инструменты высокому тощему человеку и, поблагодарив его, начал отряхивать снег с брюк.
И вдруг я увидел перекошенное от ужаса лицо Геры, который что то кричал и указывал туда, куда отправился человек с чемоданом.Я посмотрел туда и тоже пришел в ужас:
человек шел вдоль вертолета прямо на вращающийся хвостовой винт, расположенный на высоте человеческого роста.
Я застыл от ужаса и не мог сдвинуться с места , хотя понимал, что нужно в считанные секунды быть возле этого человека и оттолкнуть его от винта. Но этих считанных секунд уже не было.
Он прошел рядом в вращающимся винтом на расстоянии 20 – 25 см. от него, и даже не повернув головы, направился дальше.
Мы с Герой пережили ужас. Ведь он был в толстых очках, вероятно плохо видел и конечно, не заметил этого винта и прошел мимо. Но если бы он взял чуть левее, то от его головы не осталось бы и следа.
Рядом стоявшие фельдшера не обратили на это внимание, мы с трудом делали вид, что ничего не произошло.
Наконец то мы взлетели, обсуждая с Герой
произошедшее, и все еще не могли успокоиться.
Наконец, немного успокоившись, мы заговорили на другие темы, как вдруг Гера спросил:
- Олегыч ,а ты гайку то законтрил?
Я опешил.
Гайку я не законтрил, потому что Гера на этом не заострил мое внимание после того, как закрутился винт. Я только закрыл капот и фиксировал его винтиками, а затем отдал инструмент мужчине с чемоданчиком. Делая вид, что я совершенно спокоен, я спросил:
- А что? Разве она может отвернуться ?
На что Гера спокойным голосом ответил:
- Да нет. Она не отвернется, но может вывернуться тот болт, который ты закручивал для повышения давления в гидросистеме и воздушный винт отключится.
- И что тогда ? – спросил я.
- А ничего.Будем пробовать садиться на авторотации.
- А каковы результаты статистики при авторотации?
- Бывает ,что и нормально садятся.Может и нам повезет – закончил Гера и мы дружно рассмеялись.
Однако он посоветовал мне проделать дыру в моторный отсек и следить за гайкой.
Я руками разорвал обшивку задней стенки и увидел злощастную гайку, которая от вибрации вращалась туда – сюда, но находилась на одном уровне, не отвинчивалась. На протяжении всего
полета я пристально следил за этой гайкой, но ничего не произошло.
Мы входили в зону города, когда по рации передали, что на аэродроме нас не могут
принять в данный момент и нужно переждать около часа где ни будь поблизости. Гера произвел посадку прямо на снег вблизи аэропорта, где мы, ожидая разрешения, перемалывали произошедшие за этот день события, о которых Гера не мог говорить без крепких матерных выражений и пообещал «набить морду авиамеханикам, которые перед вылетом не проверили гидросистему».
Вскоре по рации передали разрешение на взлет и посадку в аэропорту. Запустив двигатель, Гера в крепких выражениях подбадривал винт:
- Ну раскручивайся ,раскручивайся . . . . . твою мать!». И, как бы боясь крепких выражений, винт нехотя раскрутился и мы взлетели.
Как только приземлились на площадке, Гера
выпустил тираду таких слов в адрес авиамехаников, что те не рискнули сразу подойти к вертолету.
- А мы чего ? – говорил один из механиков – вертолет давно уже списан ,подлатаем чуть- чуть, летит и ладно. На нем уж давно летать нельзя.
- Так какого хрена нас выпустили ? – не мог угомониться Гера.
- А мы то чего ?Есть начальство ,а наше дело чинить . . . .
- Чинщики гребаные – не мог успокоиться Гера.
Прощаясь со мной, Гера, пожимая мне руку ,
сказал:
- Ни хрена себе, Олегыч, слетали на санзадание !
Мужика угробили, другому чуть башку вдребезги не разнесли, вертолет доканали,
целый час мерзли на снегу. Ну и полет !
Ну, Олегыч, будь здоров ! - и тут же продолжил осыпать крепкими выражениями механиков, а я отправился к ожидавшему меня автомобилю.
А что ? Слетали, да еще с приключениями.
Отрывок из книги-сборника воспоминаний советского хирурга Юрия Абрамова, в котором он рассказывает о своем опыте работы в деревенской больнице.
