В Шиллингфорде с давних пор стоит гостиница. В прежние времена на перекрестье дорог здесь лежала деревня – дорог теперь уже второстепенных, но когда-то в этой части страны они были главными артериями с севера на юг и с востока на запад. И деревня выросла тогда до размеров городка.
С приходом эры шоссейных дорог городок утратил свою былую значимость, но настоящий похоронный звон по Шиллингфорду раздался тогда, когда простор здешних полей вслепую прорезали полосы бетонных автострад, портя, губя, а в итоге и хороня последний источник местных доходов за постой и пансион. Гостиница, ныне забытая, сонно громоздилась на невысоком холме, в полумиле от восточной окраины городка, эдаким реликтом былого века. Лишь деревянная вывеска, почти полностью съеденная сыростью и гнилью, указывала проезжему путнику, что некогда здесь можно было поесть и отдохнуть перед тем, как возобновить свое странствие по жизни.
Но если б у того условного путника было время взойти по заросшей дороге на тот холм, он бы неминуемо заметил в том старом каменном здании нечто странное: легкий запах гари, до сих пор витающий вокруг; почернелость стен, а еще рваную, опаленную по краям дыру в черепичной кровле. И возможно, по большому-то счету, конец гостеприимству той гостиницы положили не автострады. Поскольку есть еще одна версия. Если слушать местную молву, то можно узнать, что пожар, погубивший шиллингфордскую гостиницу, был не случайным, а преднамеренным, хотя даже самые хваткие из следователей затруднились бы собрать свидетельства, достаточные, чтобы возложить вину за происшествие на кого-нибудь конкретно. На деле в ночь пожара гостиницы там присутствовало множество народа, так что ответственность за случившееся можно оправданно назвать «коллективной».
Обратите внимание на слово «ответственность». Именно «ответственность», а не «вина». Никто так и не почувствовал в себе вину за гибель гостиницы в Шиллингфорде, и ни у кого на лице не мелькнуло даже тени сожаления, когда здание гостиницы вместе со своим хозяином объялось пламенем. Разумеется, делом тогда занялась полиция при содействии местного констебля, который, как позже выяснилось, способствовал не столько расследованию, сколько вынесению вердикта о том, что смерть хозяина гостиницы Джозефа Лонга наступила-де в результате несчастного случая.
Спрашивается, а за что ему была уготована такая участь? Это, к сожалению, другой рассказ, а потому распространяться о том мы здесь не будем. Ограничимся лишь упоминанием, что в округе здесь исчезло несколько молодых женщин, а подозрения насчет этого сходились на хозяине заведения. Обвинить его в чем-либо не было достаточных улик, да и тел никто не обнаружил. При этом, однако, говорилось, что многие голодные с дороги путешественники нахваливали мясные пироги мистера Лонга, акцентируя, что вкус у них хотя и несколько специфический, но не лишен приятности. Мистер Лонг, принимая похвалу с улыбкой скромности, объяснял, что готовит те пироги сам на гостиничной кухне. С другой стороны, вегетарианцы находили его меню несколько однобоким (кто-то с толикой черного юмора однажды заметил: овощей в тех пирогах небогато, знать, они нашпигованы вегетарианцами).
Вся деятельность здесь была, по сути, сосредоточена в одних руках. Джозеф Лонг сам заправлял в пяти небольших номерах кровати, а грязное белье отдавал в деревню женщине, которая трижды на неделе возвращала его безупречно чистым и накрахмаленным. Когда-то Лонг был женат, но рассказывал, что с женой им не пожилось и она впоследствии оставила его, перебравшись во Францию. Но, опять же, местная молва нашептывала, что та жена была известной ублажительницей постояльцев, и муж покарал ее за неверность, избавившись от останков в ванной (слышали, как один гость из третьего номера подметил, что ванна там в щербинах, подозрительно напоминающих кислотные ожоги).
Итак, гостиница погибла в пламени, а с ней погиб и Джозеф Лонг. Вскоре, что интересно, начал вымирать и городок: молодые из него уезжали, а старики оставались, доживая свои дни по заведенному шаблону «из дома в лавку, из лавки в церковь, из церкви на погост» и обретая там, наконец, свое последнее пристанище. Освещенных окон в Шиллингфорде горело совсем немного, а еще меньше уличных фонарей, и те проезжие, которым выпадало счастьице преодолевать в нем единственную разбитую главную улицу, нередко чувствовали тревожный мандраж от зловещей унылости этого места. И вот в последние годы уходящего века на Шиллингфорд вдруг нежданно-негаданно свалилась удача, которой ему так недоставало. В пяти милях к западу, близ городишки Морнингдэйл, стал строиться парк аттракционов с головокружительными американскими горками и качелями-каруселями, вызывающими тошноту. Дорогу между Морнингдэйлом и автострадой починили, а поскольку единственным населенным пунктом на маршруте был Шиллингфорд, то благ перепало и ему. Помимо шоссе, здесь отстроили старые и возвели новые дома; открывались и магазинчики в надежде поднажиться на местной и выездной торговле.
Гостиницей заинтересовался некто Винсент Пенни. Он купил ее и отреставрировал, а на торжественное открытие пригласил обывателей на бесплатные коктейль и тарталетки. Шиллингфордцы, не упускающие случая поживиться неважно чем, лишь бы на дармовщину, дружно стянулись на праздник и причастились щедротам мистера Пенни. Праздник длился ровно столько, на сколько хватило подносов с тарталетками; после этого сельчане проворно разбрелись и уже никогда больше не возвращались. Этот краткий визит лишь подтвердил их убежденность, что с шиллингфордской гостиницей что-то неладно, и никакие ковровые покрытия, обои и деревянная опанелка ее уже не спасут.
Сложилось так, что, пока Шиллингфорд постепенно богател, вложения мистера Пенни как по злому року себя не оправдывали. Летние месяцы оставили его в легком минусе, а зима этот минус сильно удлинила и ужирнила. Пять номеров над пабом полностью никогда не бывали заняты, а те мимолетные постояльцы, что случались, жаловались на скверные запахи и проблемы с розетками, которые при включенных горячих кранах вдруг начинали плеваться грязной водой. Через два года после открытия Винсент Пенни решил в покрытие убытков выставить гостиницу на продажу, полагая, что при надлежащей ценовой планке у него этот объект с руками оторвут. Но не тут-то было. Когда стало ясно, что «горячих» покупателей ждать неоткуда, мистер Пенни гостиницу закрыл и отъехал в Испанию. Вопрос продажи он поручил своим стряпчим, которые быстро понизили его до рейтинга неликвида, где он и окопался в самом низу без надежды оттуда выбраться, особенно после еще одного пожара (на этот раз явно рукотворного и, по всей видимости, связанного с семейством Пенни и его желанием заполучить страховку), который вернул гостиницу в ее первоначальное почернелое состояние.
***
Шел двенадцатый час промозглой ноябрьской ночи, когда Адам Тил оказался на некогда редкостно гнетущей главной улице Шиллингфорда, теперь, с появлением здесь пары связанных с туризмом контор, преобразившейся до умеренно унылой главной улицы. Рядом на пассажирском сиденье машины лежал весьма потрепанный и крайне устаревший путеводитель по этой местности, доставшийся Тилу в наследство от предшественника, мистера Ормонда. Тил был, можно сказать, редчайшей из редких птиц – страховым агентом с совестью, что означало, что он более популярен среди клиентов, чем у начальства, – расклад, приведший к его переводу из Лондона в сельское захолустье, чтобы он там продавал не столь губительные страховые полисы контингенту, держащему свои деньги в коробках из-под печенья среди крошек и катышков мышиного помета.
Но как подчас бывает у людей, могущих гордиться какой-нибудь конкретной добродетелью, у Тила для баланса имелся и вполне конкретный порок. Он был, деликатно выражаясь, «ходок» и пришел по жизни к выводу, что работа иногда дает ему возможность потворствовать своим слабостям в виде анонимных амурных связей. Тил был неженат, а потому свои заигрывания полагал сравнительно безобидными, а свою добросовестность в работе считал своеобразной индульгенцией от симптомов морального разложения.
Между тем сегодняшний день сложился для него неудачно, с минусом, а таких неудачных, с минусами, дней выросла уже целая цепочка, которая висела на шее и тянула ее, как ярмо. Сейчас он был уставшим и голодным, а путеводитель информировал, что единственное на тридцать миль место, где можно поесть и приткнуться на ночлег (отели парка аттракционов не в счет), располагается в Шиллингфорде – не то мелком городке, не то большой деревне.
Следуя указаниям в буклете, Тил довольно скоро подъехал к извилистой дороге с полуистлевшим знаком. Ухабистая грунтовка шла через густой лес и наконец привела к небольшой гостинице, где в нижнем этаже горел свет, а наверху, в номерах, отчего-то нет. Тил припарковал машину, подхватил с заднего сиденья дорожный саквояж и, подойдя, громко постучал в дверь. Через какое-то время в скважине замка изнутри заворочался ключ и дверь отворилась, явив взору небольшой очаг с догорающими дровами, три сдвинутых вокруг него кресла, а справа конторский стол с пятью углублениями в стенке, в четырех из которых висели ключи с номерными бирками, похожими на гирьки. Ключ от третьего номера отсутствовал.
Из-за двери не мигая смотрел мужчина. Ростом он превосходил Тила примерно на фут, а лицо ему наполовину скрывали черная борода и всклокоченные волосы. Поверх ночной сорочки на нем было накинуто пальто, а ноги босы и покрыты грязевой коростой. Вид, что и говорить, странный. Тем не менее гостя он встретил вполне приветливо.
– Входите, входите, – захлопотал он. – Рады, душевно рады вашему визиту.
Тил вошел, и хозяин гостиницы поспешно закрыл за ним дверь.
– Вы во втором номере, – без обиняков объявил он и вручил Тилу ключ с пронумерованной биркой.
– А… зарегистрироваться? – спросил растерянно Тил.
– Нет никакой нужды, – махнул рукой хозяин. – Вы у нас единственный гость, к тому же час поздний. Поднимайтесь-ка лучше к себе в номер, а вся эта бумажная волокита потерпит до утра.
Страховой агент не возражал. Следом за хозяином гостиницы он поднялся на второй этаж, где ему был предоставлен просторный, хотя и довольно аскетично обставленный номер. Основное убранство составляли двуспальная кровать, пошарпанное кресло и платяной шкаф таких габаритов, что вполне мог бы вместить реквизит небольшой гастролирующей труппы. Из спальни открытая дверь вела в санузел с ванной и рогатой подставкой душа, унитазом и здоровенной раковиной. Справа от раковины была еще одна дверь – по всей видимости, в соседний номер. Опять же странно. Тил потрогал дверь, но она была надежно заперта. Ключа в скважине не было.
– Спокойной ночи, мистер Тил, – пожелал с порога хозяин, а предвкушающий уют теплой постели гость был настолько благодарен, что даже не подумал спросить, откуда хозяин гостиницы знает, как его звать. Вместо этого он попросил чего-нибудь поесть, и ему были обещаны большой чайник чаю и блюдо с хлебом и сырным ассорти.
– Пироги, к сожалению, кончились, – неловко пояснил хозяин. – Ингредиентов нет. А взять негде.
На этом он ушел собирать для гостя нехитрую трапезу. Тил приготовился укладываться и уже на ногах клевал носом, когда снаружи звякнул поднос, а в дверь легонько постучали. Когда Тил открыл дверь, хозяина там не было, но ждали еда и металлический чайник со струйкой пара. Тил пожевал хлеба с сыром, осилил чашку чая с молоком и раскинулся на кровати.
***
Меньше чем через час Тил проснулся от звуков, доносящихся из номера, что слева. Впечатление такое, что кто-то двигал там мебель – надо же, наградил бог гостями по соседству. Возможно, кто-то прибыл в гостиницу вскоре после него и сейчас располагался на ночлег, но нельзя же вот так, среди ночи, устраивать у себя тарарам с перетаскиванием мебели! Надо разобраться.
В одной пижаме Тил выбрался из кровати, открыл дверь и вышел в коридор. Подойдя к третьему номеру, он резко постучал в дверь. Шум там тотчас стих, а Тилу показалось, что с той стороны двери он слышит приближение шагов, мягких и влажноватых, как будто человек был после ванны. Дверь не открылась, но было ясно, что новый постоялец чутко вслушивается с той стороны дверной панели.
– Послушайте, – строго сказал Тил. – Шумите, пожалуйста, потише. А то людям спать мешаете.
Ответа не последовало. Тил, решив больше не изливать душу, громко вздохнул и собрался возвратиться в свою комнату, но тут вдруг поскользнулся и едва устоял на ногах. Кое-как удержавшись за стену, он глянул вниз и увидел какую-то прозрачную вязкую субстанцию, липнущую к подошвам. По консистенции она напоминала обойный клей, только пахла несравненно хуже. Попытка прояснить, откуда жидкость взялась, показала, что она натекает из-под двери все того же третьего номера. Осторожно попятившись, Тил, счищая жидкость, вытер ступни о коврик. Затем, озадаченный и с тяжелой душой, он возвратился в свой номер и заперся на ключ. Смыв остатки субстанции под головкой душа, он снова лег. Больше звуков из третьего вроде не доносилось, и через какое-то время Тил начал наконец снова погружаться в сон.
Но глаза распахнулись сами собой. Через секунду-другую он распознал звук: он был тише, чем прежде, и напоминал ночной воровской шорох, как будто бы тот, кто его производил, остерегался быть обнаруженным. Сначала сработка замка, затем тихое поскрипывание двери. Тил посмотрел на дверь своего номера, но та была заперта. Тогда свое внимание Тил перевел на санузел. Его дверь тоже была закрыта, но что-то там крадучись двигалось по кафельному полу. Ноздри начинал тревожить запах – похоже, тот же, что исходил от субстанции, вытекавшей из соседнего номера. Надо что-то делать!
Тил вскочил с кровати и, не подыскав более сподручного орудия, вооружился медной лампой с прикроватного столика, выдернув для этого штепсель из розетки. На подходе к закрытой двери санузла в горле у Тила пересохло, руки дрожали.
– А ну-ка ты, там! – сказал он, отрадно подмечая, что голос у него, в отличие от рук, не дрожит. – Учти, я вооружен. А ну-ка марш к себе в номер, иначе мне не остается ничего, кроме как позвать хозяина гостиницы или еще хуже: я займусь этим сам и водворю тебя на место. Ты понял?
Что-то теплое и липкое коснулось ступней, и Тил поспешно отшагнул, чтобы не угодить в лужу все той же вязкой жидкости, которая медленно натекала из ванной. Незримое присутствие ударило изнутри по двери, заставив ее содрогнуться, и Тил против своей воли парализованно наблюдал, как медленно пошла книзу дверная ручка. Отбросив лампу, он ухватился за нее и что было сил повернул кверху. Из замочной скважины скользкими соплями потекла прозрачная жидкость, и ладони от нее тоже сделались скользкими. С губ у Тила сорвался крик, и он заголосил:
– Эй, на помощь! Помогите, кто-нибудь! Кто-то ломится ко мне в комнату!
Но никто не отзывался. Присутствие по ту сторону двери жестко дернуло ручку, едва не выкрутив ее у Тила из рук. Он ухватился снова, крепко, как только мог, а сам медленно пригнулся. Осторожно, чтобы не заполучить на лицо этого клея, он приблизил свой правый глаз к замочной скважине.
Вначале не было видно ничего кроме мутной белизны – видимо, субстанция запечатала скважину наглухо. Но затем белизна колыхнулась, и Тил краем глаза ухватил обожженную плоть, сырую от липкой слизи, серо-зеленые ноги в трупных пятнах и разбухший от газов живот. В форме, в том, как это тело двигалось…
Видно было, что это женщина. Или что-то, напоминающее женщину. Внезапно существо по ту сторону двери прекратило свои попытки ворваться в его спальню. Секунду в комнате стояла струной натянутая тишина, после чего муть белизны сошла и в скважине отчетливо проглянул один черный глаз с красной, как жаркий уголь, оболочкой зрачка. Глаз сузился. Тил услышал сдавленный, похожий на скрип вздох, и глаз исчез. Послышался влажный звук, смежная дверь закрылась, и все смолкло.
Дыхание вышло из Тила с придавленным стоном. Руки с побелевшими костяшками продолжали сжимать дверную ручку. Медленно-премедленно он ослабил хватку и еще раз заглянул в скважину. Удостоверившись, что в санузле никого нет, он тихо открыл дверь, ухватил с придверного табурета ключ и запер дверь снаружи. От двери он отступил, чувствуя, как коврик под ногами противно чавкает от выделений той женщины.
Дверь в номер была сейчас слегка приоткрыта. Он теперь не помнил, запирал ли ее после своей отлучки в соседний номер. Может, он просто ее закрыл, а задвижка как-то не задвинулась. Она безусловно была заперта, когда женщина в ванной вынудила его вскочить с постели, но, может, та его возня у санузла встряхнула половицы и даже стены, и из-за этого она открылась. Тил вернулся к двери в номер и на этот раз надежно, с проверкой, ее запер. Здесь ковер тоже был мокрый, то ли от его отлучки в третий номер, то ли от чего-то ему неведомого. Внутри глухой волной росла паника, и Тил старался ее перебороть. Он потянулся к выключателю, но единственный свет в номере исходил от двух прикроватных ламп, из которых одна сейчас валялась возле санузла; зато другая стояла на месте. Вслушиваясь в тишину, Тил сознавал, что номер его все же, слава богу, пуст. Из мебели здесь всего лишь кровать, кресло, две тумбочки с лампами…
И огромный шкаф, который сейчас находился у него за спиной. Тил медленно попятился к кровати. Дотянувшись до лампы, он щелкнул выключателем, и комната успокоительно наполнилась тихим оранжеватым светом. Шкаф был наполовину погружен в тень, но и при этом различалось, что одна из трех его дверей приоткрыта. Никаких звуков или шорохов изнутри не доносилось, но Тил был уже на пределе; к тому же грызло подозрение, что, вместо того чтобы вытеснить ту нежить из своего номера, он каким-то образом умудрился запереть ее здесь вместе с собой.
Нога задела за край кровати. Не в силах отвести взгляда от шкафа, он только через минуту осознал сзади на ногах что-то мокрое и услышал, что с постели на пол что-то капает. Сзади на матрасе шевелилось нечто влажное. Тил медленно повернул голову и разглядел под одеялом силуэт женщины. Рассыпающиеся седые космы облегали пожелтелый череп. Тело покрывал налет густой слизи (в уме мелькнул образ тающего на сковороде сала).
Женщина плавно приподняла и откинула одеяло, приглашая с собой возлечь. К Тилу она лежала спиной, и он мог видеть на ней открытые бескровные шрамы и язвины зарубцованной обожженной кожи. Руки были повреждены не так сильно, а из пальцев росли длинные, перевитые как штопоры ногти. Женщина медленно повернула голову, и стало ясно, что сравнительная сохранность рук с лихвой перекрывается повреждениями на лице. Взгляд боязливо охватывал проступающие кости, сухожилия и зубы, открытые донага отсутствием спаленных губ. Зубы разомкнулись, и их остатки дразняще лизнул черно-лиловый язык.
Тил издал вопль. Ринувшись к двери, он полоумно топтался там, силясь повернуть замок в скважине. Слух улавливал, как сзади с кровати слетает одеяло и с влажным причмокиванием становятся на пол ноги. Пальцы Тила возились с ключом, но им мешала отчаянная дрожь. Наконец он все-таки совладал с замком. Распахнув дверь, Тил вылетел в коридор, забыв про саквояж и про одежду, в три прыжка соскочил с лестницы и мимо тлеющего очага вынесся в ночь. Слышалось, как сзади, за спиной, кто-то скользит вниз по ступенькам на животе, как какая-нибудь гигантская белая пиявка, но Тил не обернулся. Машина так и стояла во дворе, но ключи от нее остались в номере.
Не сбавляя темпа, Тил скрылся в объятиях черной ночи.
***
Наутро его, рыдающего в придорожной канаве, нашел один фермер. Вызвали полицию и с трудом, не сразу, но все же вытянули из Тила рассказ о происшедшем. Нашли машину: она так и стояла возле обгорелых останков гостиницы. На переднем сиденье лежал саквояж, ключи были в зажигании. Вывод напрашивался сам собой: мистер Тил подъехал по дороге к гостинице, выяснил, что она не работает, и решил заночевать на заднем сиденье своей машины. То, что он был переодет в пижаму, истолковали экстравагантностью характера, а то и приемом чего-нибудь веселящего.
Страховой бизнес мистер Тил вскоре после этого оставил. Перед уходом он дал своим работодателям два совета. Городок Шиллингфорд следует рассматривать как пункт, напрочь лишенный страхового потенциала, а путеводители, выдаваемые для разъездов страховым агентам, следует тщательно отредактировать. Он также заявил, что продажей полисов отныне заниматься не будет, и зажил жизнью затворника, до конца дней своих пребывая в уютном половом воздержании.
Гостиница в Шиллингфорде стоит и поныне. Она все так же закрыта. А может, и открыта: кому как повезет.
Автор - Джон Коннолли