Собрались часов в девять вечера и, поставив стулья у топящейся печки, неторопливо разговаривали о будущей войне.
— Ихний генеральный штаб как думает, — говорил Лапшин, грея у огня свои большие, сильные руки и поглядывая снизу на Ашкенази, — ихний генеральный штаб думает вот как: в 1606 году польская армия без всякого сопротивления дошла до Москвы. Правда, и драпанула вместе с Владиславом, но все-таки до Москвы дошла. Второй раз Москву взял Наполеон, — ему фронт обнажили, он и взял. Так вот, что обнажили — ихний генштаб не думает, а что Наполеон взял — думает…
Лапшин прищурился и засмеялся.
— Тут-то и конец пришел великой армии, — продолжал он, поворачивая ладони тыльной стороной к огню, — стратегия была наша, а не ихняя. Об этом им надо крепко подумать, прежде чем кидаться. Верно?
— Верно, — сказал некто Тамаркин. — Кроме того, наш воздушный флот тоже, извините, — подвиньтесь…
— Сильный? — спросил Ашкенази.
— Слава богу, — усмехнулся Тамаркин. — Пальца в рот не клади!
И так как все молчали, то Тамаркин вдруг соврал что-то чрезвычайно неправдоподобное насчет какой-то прыгающе-летающей машины.
— Вся голубая, — сказал он, — чудовищно! Действительно, техника на грани фантастики.
— Ох и врун! — сказал Васька. — Ты, Тамаркин, ешь пирог с грибами и держи язык за зубами! Раз ты электротехник, то и рассказывай насчет там электричества.
— Я люблю авиацию, — сказал Тамаркин, — и не учи меня!
Он очень покраснел и молчал, пока не выпил две рюмки настойки, а потом наклонился к Ашкенази и рассказал ему историю перелета Линдберга
Один из самых интересных мотивов в книге, который отсутствует в фильме, это исправление преступников. Во-первых Лапшин знакомится с труппой театральных актёров уже в милиции, когда они пришли к начальнику с идеей поставить пьесу об исправившихся жуликах. Что интересно, Лапшин сначала отвергает идею как далёкую от реальности, но на самом деле, как мы дальше узнаём из текста, он бережно хранит альбом с фотографиями своих подопечных, которые действительно изменились!
Когда Лапшин получает орден и об этом объявляют по радио, то затем он получает букет с запиской от бывших воров
какие-то двое парней просили передать товарищу Лапшину корзину цветов и записку. Лапшин надорвал бумагу. В записке было всего несколько слов:
«Вы нас не помните, а мы вас помним. Мы, бывшие жулики, поздравляем товарища Лапшина с наградой правительства».
Дальше шли четыре подписи
Конечно же целый эпизод, в котором Лапшина приглашают на октябрины. В фильме он превращается просто в посиделки с актёрами.
«Дорогой товарищ начальник, — было написано в письме, — не побрезгуйте, зайдите! Я встал на верные ноги, и ни одна душа из всех моих товарищей не знает про мое проклятое прошлое и никогда не узнает. А дочка у меня родилась чистоганом десять фунтов, и жена у меня хорошая женщина — комсомолка — и любит меня как кошка. Имею комнату, и обстановочку завел, и приоделся на трудовые сбережения, и помню, как вы мне говорили и перековывали меня отеческими словами и как даже обматерили меня, что я опять попался на грязном деле. И больше я не жулик, и проклятое прошлое мое зачеркнуто для новой жизни. Прошу вас, товарищ начальник, раз вы ко мне в гости придете, значит, и вы забыли и, значит, я новый человек. Прошу вас, приходите не в форме, а то как бы кто не подумал чего, что я из воров. А с меня за героический мой труд снята в лагерях судимость, и я имею чистенький паспорт, как цветок. И приходите с супругой — все будет в порядке и прилично, не на малине живу, прошу прийти, а звать меня по-настоящему Евгений Алексеевич Сдобников, а не Шарманщик, и не Головач, и не Козел…»
В фильме этот мотив исправления, как я понял, режиссёр заменил на эпизод с живым уголком в театре, где в одной клетке жили курица и лиса, потом лису забыли покормить и она съела свою подружку.
Вся книга больше сосредоточена на Лапшине в то время как в фильме полно других, не менее важных героев. И это несколько смещает акцент, потому что в повести Лапшин представлен таким хозяйственником, которому до всего есть дело, который всем помогает и устраивает жизнь. Есть огромный кусок с коллегой Бычковым у которого не задалась супружеская жизнь.
Я себе в Каменце жила, — говорила она, плача и пальцами вытирая слезы. — Он приехал, в гостинице жил. Я с ним познакомилась. Говорит — поедем, поедем! В оперетку два раза сходили, на «Марицу», знаете, и на «Веселую вдову». Видали? И потом я как-то влюбилась в него, что он такой тихий, молчаливый. Смотрю — гимнастерку сам себе зашивает белыми нитками…
Она засмеялась, и слезы еще чаще полились из ее черных больших глаз.
— Жалко, так жалко мне стало! «Дайте, кажу, вашу гимнастерку…» И потом гуляли мы с ним до самого утра, а потом уже пошли, расписались. Несчастье мое, поехала с ним в Ленинград, «У нас, каже, театры, кино, опера, балет…»
— Ну? — спросил Лапшин.
— От вам и ну, — плача все сильнее и сильнее, воскликнула она, — чтоб она сгорела, тая жизнь. Знакомых у меня тут нет, родственников нет, ничего нет — одна эта комната, а он зайдет, покушает, поспит и пошел. А то уедет на месяц! Позвонит из управления: «До свидания, Галочка, будь здорова, я в Петрозаводск уезжаю!» — «Уезжай, кажу, к свиньям, чтоб ты подох, чертяка!» Трубку телефонную як кину об стенку, аж брызги полетели. Двенадцать рублей за ремонт отдала…
Закрыв лицо руками, она вышла на кухню, и оттуда послышались ее горькие, громкие рыдания.
Лапшин вспотел, уши у него горели: «Вот антимония!»- думал он, уставившись в полуоткрытую дверь
Возвращаясь домой Лапшин засыпает с мечтой о квартире для Бычкова, а потом и о квартирах для всего их отдела, с бассейном, мусоропроводом и прачечной. В фильме же вся это его деятельность подменена прокатно-агитационным лозунгом о будущем саде.
Но всё же личная жизнь Лапшину не удаётся. И не только ему, его сосед Окошкин, который выписан опытным в романтических делах молодым человеком, тоже страдает из-за неудач в семейной жизни.
И по крайней мере каждые два-три часа, где бы он ни был, он разыскивал телефон, и с тяжелой настойчивостью маньяка подолгу добивался какого-то коммутатора, и подолгу требовал соединить его с номером тридцать вторым, и подолгу спрашивал:
— Это весовая?
Добившись ответа, он называл себя почему-то кладовщиком и говорил, чтобы дали Кучерову.
— Это Варя? — спрашивал он, ворочая белками глаз и дуя в телефонную трубку. — Это Варя, а? Варя?
Лицо у него стало обалделым, он подолгу бессмысленно глядел перед собою, часто ронял вещи и вовсе не изводил Патрикеевну. Шутить над собою он решительно не позволял и делился своими переживаниями и мыслями только с Ханиным, да и то очень коротко и однообразно.
— Пропадаю! — говорил он Ханину. — Вы замечаете? Ей-богу, выговор схвачу
Но почему такой хозяйственный и деятельный Лапшин не может обзавестись женой? при чём в книге он о ней прямо таки мечтает и тоскует по ней. Когда с ним происходят эти его припадки то он думает о том как бы было хорошо если бы у него была женщина, которая бы сняла с него сапоги, расстегнул гимнастерку, ремень, портупею, погладил его по голове и подложил ему под затылок свернутый плащ. Почему в соперничестве с Ханиным (Мироновым) он ему уступает. В интервью о фильме Герман невольно оговаривается, вспоминая как вначале роль предлагалась Кузнецову, который потом сыграл начальника райотдела милиции, Герман говорит что у него хитрые глаза и такой бы в первый же вечер овладел женщиной, у него нету того наивного характера Лапшина.
Быстро усевшись на кровати Ханина и вытянув вперед голову, он стал рассказывать, как жена и теща подсмеиваются над ним за то, что он помогает сестре, как его, Ваську Окошкина, заставляют по утрам есть овсяную кашу, и как они водили его в гости к тещиному брату — служителю культа, и как этот служитель культа ткнул Ваське в лицо руку, чтобы Васька поцеловал, и что из этого вышло.
— Чистое приспособленчество! — скорбно говорил Васька. — Такую мимикрию развели под цвет природы, диву даешься, Иван Михайлович. Ну не поверите, что делают! И вещи покупают, и все тянут, и все мучаются, и все кряхтят, и зачем, к чему — сами не знают. И едят как-нибудь и мне в управление ни-ни! Булочку дадут с собой, а там, говорят, чаю. Чтоб я пропал!
— Ошибся в человеке? — спросил Лапшин.
— А хрен его знает! — сказал Васька. — И он стал прыгать по комнате, натягивая на себя сапоги.
— Главное дело что, — говорил он, обувшись, — главное дело — это как они меня терзают. Ну все им не так! Вилку держу — не так, консервы доел — не так, на соседа поглядел — не так. И всем я плох. Вычитала теща, что уполномоченные бывают сами из жуликов, и ко мне с подходцем: «А вы сами не жулик бывший?» — Сами вы, говорю, знаете кто?
И эта мысль о невозможности семейной жизни и даже просто невозможности наслаждения жизнью проходит красной нитью как в книге так и в фильме. То есть Лапшин как бы строит и налаживает этот новый мир, исправляет, не без успеха, преступников, разводит сад, как говорится в фильме, но на самом деле в бытовой повседневной жизни мы не наблюдаем плодов его усилий. То же самое относится и к Ханину- журналисту и сопернику в любовном треугольнике, который вечно зовёт Лапшина в романтические странствия по стране, в которых он предлагает познакомить его с хорошими, дивными людьми и показать сказочные места, но на самом деле, он запирается в туалете и пытается стреляться и не потому что его жена скончалась. В фильме Герман этот эпизод отлично рифмует с гибелью Маяквского, как же можно кончать жизнь самоубийством, когда ты живёшь в такой сказочной стране с такими дивными людьми? А вот так вот и можно, что нет никакой страны и людей, а есть агитка и котолампа))
И все, кто приходил к нему, боялись ее, кроме только Васьки, которого она боялась, и который утверждал, что знает, будто Патрикеевна во время голода на Волге съела своего мужа и родителей.
— Ты людоедка, — говорил он, — и я тебя в Соловки упеку. У меня имеется на тебя дело, и я этого так не оставлю. И что это за имя такое «Патрикеевна»? Я удивляюсь. И за колдовство я тебя упеку, за то, что ты ведьма
