Вот уже третий день погода стояла отвратительная. Небо хмурилось тучами и сыпало мелким, противным дождём. Тем самым, что может идти и день, и два, и неделю – монотонно и нудно. Мы сидели за столом в лагерной столовой и пили чай с видом на вздувшуюся от дождей реку Кутим. Разговаривать особо не хотелось, и даже всегда радостно-весёлая повариха молча пила чай, присев на брезентовый стульчик около очага.
- Что, командир, опять не работаем? – спросил Николай, один из моих работяг.
- Сам же видишь, что дождь льёт, - ответил я, взглянув на небо. – Хорошо, если к вечеру развеет. А пока отбой.
Рабочие, потягиваясь, разбрелись по палаткам. А я засел за проверку пикетажных книжек, которых к этому времени набралось довольно много – всё же работа двигалась вперёд, не смотря на плохую погоду. К обеду совершенно неожиданно дождь прекратился, небо очистилось, вышло солнце и начальница из своей палатки.
Радуга над Кутимом
- Дмитрий Иванович, собирайся на магнитку! – сказала она, заглянув в палатку.
- Так сыро же в лесу ещё! – попытался поспорить я, очень уж не нравятся мне спонтанные выходы на работу.
- Ничего! Пойдёте на дальний профиль. Пока дойдёте – как раз обдует. Два километра отработаете и возвращайтесь. Как раз до темноты успеете.
Спорить с начальством, которому пришла в голову очень хорошая идея, нереально. Да и сидеть три дня в палатке тоже порядком надоело. Так что я зашёл в командирскую палатку за магнитометром, и посмотрел карту участка, чтобы запомнить ориентиры. Конечно, лучше всего иметь карту при себе, но в 90х годах карты в поле выдавались только по записи, да и то не всем – секретность с них ещё не сняли. Так что приходилось рисовать абрисы с ориентирами, или просто запоминать.
- Константин Константинович, собирайся, пойдём с тобой на магнитку, - сказал я, зайдя в палатку к рабочим. – С собой возьми шнур мерный, да топор. Еду можешь не брать - к ужину вернёмся.
Чуден Кутим при ясной погоде.
Идти нам предстояло на самый дальний, северный край участка. Путь неблизкий, около 8 километров – я уже писал, что геофизика ноги кормят? Самый сложный участок – пятисотметровый подъём на гору Рыбную, заваленную многоэтажным слоем упавших деревьев, мы преодолели с двумя перекурами. Впоследствии мы взлетали на Рыбную уже без перекуров, но в первый раз… В первый раз было очень тяжело, да и не найден был ещё оптимальный маршрут среди торчащих ветвей мёртвых деревьев, норовящих разодрать одежду и выколоть глаза. Идти приходилось по лежащим деревьям, иной раз вообще не касаясь земли, обламывая по пути мешающие ветки. Через пару часов мы всё же добрались до нужной точки на магистрали. Я выставил на компасе азимут 270°, поскольку наш профиль шёл строго с востока на запад. Константин повесил компас на шею и, вооружившись топором пошёл вперёд. Я двинулся за ним, каждые 50 метров беря отсчёт на магнитометре и записывая результат в пикетажной книжке.
Кадр видео из другого сезона, но именно так я с магнитометром и выглядел. В руках пикетажка, на пузе измеритель, над головой датчик.
Тридцать пять пар шагов – время – отсчёт и снова тридцать пять пар шагов – время – отсчёт. 10 точек – полкилометра, 20 точек – километр. И так постоянно и монотонно пока не появится последняя точка на маршруте – магистральный столб. Но вот наконец Константин дошёл до столба, я взял последний отсчёт, выключил и убрал магнитометр в рюкзак: пора было возвращаться назад.
Если честно, то возвращаться по пройденной дороге совершенно не хотелось, особенно пугал спуск с горы Рыбной – спускаться по заваленной ветровалом горе ничуть не проще, чем подниматься.
- Слушай, Костя! – предложил я. – Давай по магистрали пройдём на юг, там через лес километр до лагеря останется. Всяко лучше, чем обратно возвращаться.
Константин Константинович согласно кивнул головой, и мы отправились в путь по магистрали. Прошли, правда, недалеко – буквально через 200 метров мы её потеряли: то ли рубщики поленились хорошо прорубить, то ли мы где-то ненароком с неё слетели.
- Фигня - война, главное – манёвр! – решил я. – Пойдём по азимуту.
И мы пошли по азимуту. Хорошо пошли, тем более что рельеф местности понижался, а всем известно, что под горку идти гораздо легче, чем наоборот. Совершенно неожиданно мы выскочили на берег довольно крупной речки. Но на нашем пути вообще не должно было быть никаких речек, ни больших, ни маленьких! Я стал судорожно вспоминать карту: самая ближайшая речка – Мыка, но она должна была оставаться на западе от нас. Мы прошлись вдоль неё - берега и русло реки в давние времена были безжалостно перекопаны: какие-то канавы, шурфы, отвалы меж которых петляла речка, давно потерявшая своё настоящее русло. Я вспомнил, как старый геолог Леонид Палыч, с которым я делил палатку, рассказывал, что как раз на Мыке в царское время очень активно искали золото и перерыли всю реку. Ну и каким образом мы здесь очутились? Мы же по азимуту шли. Я глянул на компас – азимут на нём был всё ещё 270°! То есть мы всё это время вместо юга шли на запад. Вот же я балбес!!!
Теперь-то я знал, куда нужно идти, да только время было уже позднее – начинались сумерки. Константин, осмотревшись, предложил заночевать у реки: вода рядом, сушняка для костра навалом, а завтра утром пойдём в лагерь. Ночевать в лесу по первости мне совершенно не улыбалось, поэтому я потащил Костю за собой:
- Костя, мы сейчас в гору поднимемся и на профиль или магистраль выйдем, а по ним домой вернёмся.
И мы пошли в гору. Ходить по лесу в потёмках весьма неприятно. То и дело мы натыкались на ветви деревьев или запинались о корни или поваленные деревья. Внезапно перед нами выросла замшелая скала – останец, похожая в сумерках на останки какой-то древней крепости. Что-то не слышал я про какие-то останцы в этих краях. Да и на картах они не отмечены. Останавливаться возле неё мы не стали – очень уж неприятно было находиться рядом с ней, и отправились дальше.
Вот примерно так эта скала и выглядела.
Через какое-то время под ногами у нас захлюпало и послышалось журчание воды: мы вышли к кому-то ручейку, практически невидимому в темноте.
- Иваныч, ты как знаешь, а я здесь останусь. Не хочу без глаз остаться, - хмуро сказал Константин Константиныч. – А ты можешь идти.
Идти один я не захотел: как бы не хотелось мне побыстрее выйти из леса, но бросить своего рабочего одного в лесу я не мог. И мы остановились на ночёвку. Выбрали место посуше, после чего я отправился за дровами для костра, а Константиныч пошёл за водой. А ещё через полчаса на костре уже вскипел чай и жизнь стала казаться не такой уж и сложной. Единственно, что огорчало, так это то, что мы не взяли с собой никакого перекуса. Баночка тушёнки и пара сухарей в этот момент очень бы пригодилась. Хорошо, что в рюкзаке вместе с котелком лежала пачка чая и сахар в баночке от всемирно известного производителя банок для гвоздей, шурупов и окурков.
Ничто так не сближает людей, как сидение у костра в лесу тёмной ночью. Мы пили чай кружка за кружкой, заедая его сахаром из банки и болтали обо всём и ни о чём: о работе, о жизни, о самых разных делах. Заодно, коротая время Константиныч поведал мне историю своей жизни.
Я с Константинычем. Фотографироваться он не любил, так что фото из другого сезона.
Жизнь Константина Константиновича Кузнецова не задалась с самого раннего детства, с того самого момента, когда он, прочитав надпись «Не влезай – убьёт!» на табличке с черепом и костями, повешенной на столбе, всё же решил влезть на него, чтобы узнать – кто его там убивать собирается. Старый столб, поставленный, возможно, ещё во времена плана ГОЭЛРО и электрификации всей страны, не выдержал веса юного исследователя и рухнул, лишив колхоз электричества на целую неделю.
Родителям юного Константина выписали штраф, самого его оформили в детскую комнату милиции, а председатель колхоза пообещал, что будет лично следить за перемещениями нашего героя. По правде говоря, сыщик из председателя оказался весьма непутёвый, поскольку буквально через месяц Кузнецов-младший влип в новую историю.
Как-то проходя мимо колхозного пруда, залитого практически по самый край недавними дождями, Костя заметил ручеёк, проложивший себе путь прямо по верху дамбы. И такой этот ручеёк был маленький да слабый, что Косте захотелось помочь ему течь по быстрее. Носком ботинка он стал расчищать путь ручью, откидывал камешки, углублял русло – словом, делал всё то, что обычно делают мальчишки по весне, запуская кораблики. Ручей побежал быстрее, ещё быстрее, ещё и ещё… Пока не превратился в бурный поток, разом снесший столькими усилиями возведенную дамбу. Пруд, в котором председатель колхоза собирался разводить карпов и лещей, практически пересох.
После этого случая за Костей закрепилась репутация стихийного бедствия. Теперь его обвиняли практически во всех бедах: сгорел ли сарай, сбежала ли овца из овина – все были уверены в том, что виноват Кузнецов-младший. Возможно, так бы и продолжались его мытарства на лоне родной деревни, но родители решили отправить молодого отпрыска поучиться уму-разуму в Пермь.
В 1976 году наш герой устроился рабочим в Мойвинский геолого-съёмочный отряд. Работать в геологии Косте понравилось – видимо та самая свобода, царившая в поле, как нельзя лучше отвечала порывам его души. Отработав сезон, Константин выехал в город – и загулял. Да так крепко, что однажды проснулся в совершенно чужой квартире в окружении не очень добрых милиционеров. Как он туда попал, Костя вспомнил с большим трудом, тем более в его памяти не отложилось, кто вынес из квартиры телевизор и магнитофон.
Так Константин Константинович Кузнецов получил свой первый срок. Выйдя через пару лет, Костя повстречал свою любовь – продавщицу из магазина, которая уговорила поехать его на заработки в Крым, что они и сделали, забив на административный надзор. Всё бы хорошо, вот только в милиции это не оценили и поехал Константин на свой второй срок. Третий свой срок он снова заработал за нарушение режима надзора, так что с зоны он вышел сорокалетним стариком с кучей болячек и репутацией рецидивиста. Между отсидками он умудрялся съездить на геологические работы, так что Костю Мойвинской геолого-съёмочной партии хорошо знали и всегда брали на работу – человек-то он был работящий и безотказный, хоть и слабоват по части алкоголя. В моей бригаде Константин прижился и был бессменным участником всех моих полевых работ вплоть до 2003 года, когда он уже чисто физически не мог работать.
Константиныч после битвы с мошкой.
А ночь, меж тем, всё тянулась и тянулась. Время от времени я пытался устроиться на какой-нибудь кочке, чтобы хоть немножко поспать. Получалось не очень. К рассвету опять пошёл дождь, так что утро нас встретило не солнцем, а скучно серым и блёкло-плачущим небом. Пора было возвращаться. Затушив костёр, мы снова отправились в лагерь, причём оказалось, что спали мы практически на магистрали – затёску на дереве мы увидели буквально в пяти метрах от костра. Пройдя по геофизическому профилю, уже через полчаса мы вышли к Кутиму, откуда до лагеря оставалось пройти каких-нибудь 3-4 километра.
В лагере нас особо и не потеряли, что было даже несколько обидно – народ спокойно завтракал. На наше прибытие отреагировали: «О, пришли потеряшки, ну и хорошо». Конечно, если бы мы не вернулись до обеда, то нас бы отправились искать, но порадоваться-то за нас можно!
В последующие годы мне ещё не раз приходилось ночевать под ёлкой – как запланировано, так и спонтанно, но этот первый раз всё равно самый яркий.
Самый нелюбимый метод геофизиков – магниторазведка. Не потому, что она даёт плохие результаты, напротив, это один из самых крутых геофизических методов исследования Земли. Но очень уж он дёшево стоит: чтобы заработать более-менее приличные деньги на магнитке, нужно в день проходить с работой не меньше 8-10 километров. Геофизика ноги кормят! А что поделать: и работу сделать нужно, и заработать хочется — вот и приходится носиться по профилям, как угорелому, невзирая ни на погоду, ни на природу.
Летом 1996 года наша геолого-съёмочная партия выехала на работу в Красновишерский район Пермского края. Работать нам предстояло на Кутиме – северной реке, пересекающей Урал и впадающей в приток Вишеры Улс. Река эта знаменита среди геологов – в конце 19-го века на её берегах было найдено уникальное Кутимское гидротермальное железрудное месторождение. В когда-то сонное царство охотников и рыбаков ворвалась цивилизация – началась самая настоящая железная лихорадка. Строились мелкие заводики по переработке руды, хитники отправлялись в горы на поиски новых месторождений железа и золота, а по Вишере стали ходить пароходики. Край лихорадило лет двадцать, пока не оказалось, что вывозить с Вишеры железо очень накладно и невыгодно: Кутимский завод взорвали, деревни и пристани забросили и Кутим снова превратился в край, где кончаются дороги. В 30-х годах было ещё несколько попыток изучения Кутимского месторождения, да видно места здесь очень уж дальние да негостеприимные. Вообще про то, как открывали и изучали Кутимское месторождение можно рассказать много интересного (я довольно много времени провёл за чтением старых отчётов в архиве Пермского геологического комитета) но это, пожалуй, тема для отдельного рассказа.
В общем, в конце 90-х годов на берега Кутима прибыл наш геофизический отряд, чтобы провести детальные магниторазведочные работы в районе месторождения. Вообще, Северный Урал – край не особо гостеприимный, но Кутим, даже по меркам Урала, очень мрачное место: непроходимые леса с многоэтажными завалами, болота, скалы и самая бурная река. Да не забудьте добавить сюда ещё и следы многолетней человеческой деятельности – в любой момент под ногами могли неожиданно открыться древний шурф или канава, выкопанные, возможно, больше 100 лет назад.
Берзинская шахта. Где-то здесь довелось поработать Варламу Шаламову.
Прислушайтесь к местным названиям: скала Екатерина, действительно похожая на нашу знаменитую императрицу,
Скала Екатерина (обратите внимание на самую верхнюю часть), она же скала Орёл. Под этой самой скалой мы чуть было не утопли на резиновой лодке, когда вывозили вещи из лагеря.
гора Гроб, названная так за очень характерные очертания, гора Каюк
Каюк. Я как-то на полном серъёзе предложил геологам сделать маршрут от гора Гроб до горы Каюк. Не оценили юмора.
река Мыка – кто на ней мыкался, интересно? А теперь разбавьте всё это дождями, шедшими практически непрерывно в течение всего полевого сезона, и вы получите примерное впечатление от этого места.
Я со своими рабочими (я в центре) на вершинке какой-то безымянной скалки.
Лагерь наш находился примерно в 2 километрах вверх по течению от бывшего посёлка Кутим и развалин Кутимского завода. Оттуда мы и ходили по окрестным лесам и горам, проводя магнитную съёмку. Ходить приходилось много, стандартный рабочий маршрут – четыре километра с работой в одну сторону, четыре километра в обратную по соседнему профилю, плюс подход/отход. Иной раз таким образом набегало по 15-20 километров в день.
Профиль – узкая просека в лесу, отмеченная зарубками на деревьях и вешками.
В очередной свой рабочий день уже практически в конце сезона мы с рабочим Константином Константинычем вышли уже по свежевыпавшему снегу. Нам предстояло подняться по Рыбной скалке до магистрали, дойти по ней до своего профиля и оттуда с работой пройти 4 километра до следующей магистрали.
Магистраль – достаточно широкая просека в лесу, связывающая участок в единое целое.
Добравшись до профиля, и выпив чаю из походного котелка (чай не пил, какая сила?), мы отправились в путь. Константин Константинович шёл впереди с топором, компасом и мерным 50-метровым шнуром, привязанным к рюкзаку. Время от времени он ставил затёски на деревьях и убирал мешающие ветки и мелкие деревца. Каждые 50 метров он ставил пикет, на котором я брал замер на магнитометре. Мелкий снег, шедший с самого утра, постепенно сменился нудным осенним дождём, моментально промочившим нас с Костей насквозь. И вот так, с работой, мы вышли к Кутиму, который и в хорошую-то погоду переходить сложно, а сейчас он ревел и шумел, напитавшись в горах дождями. Мы прошлись вдоль берега, в поисках хоть какого-нибудь брода на реке для перехода. Брода не находилось – Кутим на всём этом участке казался примерно одной глубины, да и муть, поднятая дождём, не давала толком разглядеть дно реки.
Примерно так выглядел переход через Кутим в хорошую погоду по хорошему броду. В левом углу снимка - Константин Константиныч. Я галантно перевожу свою начальницу (она в самом начале повредила ногу, после чего практически весь сезон просидела в лагере)
Константин Константинович вырубил себе шест из ближайшей березки, после чего деловито убрал в рюкзак топор и мерный шнур, спрятал за пазуху компас и отправился в брод через реку, а я тревожно следил за ним. Вот он довольно быстро добрался до середины реки, после чего шаг его сильно замедлился – у левого берега началась стремнина: там и глубина больше и течение быстрее. Упираясь шестом в дно реки, и с трудом перебирая ногами, Константиныч всё-таки выбрался на берег и тут же бросился разводить костёр.
- Полные сапоги набрал! – прокричал он мне.
Вот такой он - Кутим
Ну что же, настала моя очередь набирать полные сапоги. Я подтянул ремни на сбруе магнитометра, чтобы он не болтался на мне во время переправы, спрятал поглубже пикетажку (не дай бог её потерять – вся работа насмарку), подобрал свой шест и зашёл в реку. Тугие струи воды тут же начали бить меня по ногам, пытаясь закружить, остановить, сбить с ног.
Единственный верный способ пройти горную реку – идти немного против течения. Если идти по течению, то вода будет бить под колени и легко может повалить даже очень сильного человека.
И вот я добрался до самого скверного места – до стремнины. При переходе я несколько сбился, и пошёл не там, где прошёл Костя, а несколько ниже, и это стало моей очень большой ошибкой. Практически через пару шагов я ушёл в воду по пояс: болотные сапоги моментально набрали воду, и теперь сидели на мне двумя пудовыми гирями. Ледяная вода обхватила меня и стала медленно заваливать на бок. Выпучив глаза и беззвучно шевеля губами, с берега на меня смотрел Константин Константинович. «Только бы магнитометр не замочить!» - думал я, медленно заваливаясь в реку. Пять метров! Всего пять метров отделяло меня от спасительного берега, но как их пройти! Упершись шестом в дно, я прыгнул. Прыжком назвать моё телодвижение было сложно, но я всё-таки хоть немножко, на каких-то десять- пятнадцать сантиметров, но продвинулся вперёд! И так, короткими прыжками, я и добрался до берега, где меня подхватил Костя и практически на руках вытащил из Кутима…
А потом мы в одних трусах стояли у костра и пили обжигающий крепчайший чай. С неба сыпал мелкий снег, но, боже, как было прекрасно стоять у живого огня и подкалывать друг друга, вспоминая эту переправу!
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Наверное, каждый сезон можно охарактеризовать каким-нибудь словом. Был у меня сезон провальный, он же таинственный, были голодный и приключенческий, занудный и мокрый… Сезон 2000-го можно охарактеризовать одним словом – странный. А начался он с того, что за два дня до отъезда на полевые работы умер геофизик, начальник второй бригады. Сердечный приступ прямо на улице.
Всё-таки жизнь – штука непредсказуемая. Только представьте: набран народ на работу, закуплены продукты, погружены в машину необходимые для полевых работ вещи и инструменты, получены все необходимы документы. Гружёный ЗИЛ-131 у конторы ожидает сигнал к выезду и тут БАЦ! – одного из руководителей нет. Вот что тут делать? Разгонять вторую бригаду? Раздавать продукты по другим отрядам и партиям? Менять план работ?
Хренушки.
Виктор Яковлевич, начальник Мойвинской партии, покряхтев и погладив свою бороду, немножко поразмыслил, после чего сказал:
- Никого мы увольнять не будем. Берите-ка Вы, Дмитрий Иванович, обе бригады под своё руководство и отрабатывайте участок согласно утверждённому плану работ.
- А чем я их всех займу-то? – попытался отбрыкаться я.
- Вы начальник отряда, вот и придумайте. Работы предстоит много, люди лишними не будут, - отшил меня начальник.
Делать нечего, через два дня наш Зилок, гружёный продуктами, барахлом и людьми, выехал в сторону Красновишерска. Работать нам предстояло в самом зекоопасном месте Северного Урала в районе спецпосёлков Красный Берег, Усть-Язьва и Усть-Цепёл - в тех самых местах, где количество заключённых раз в десять превышает количество обычных граждан. Дамам в подобных местах появляться не рекомендуется категорически, да и всем остальным тоже не очень-то желательно. Но, с другой стороны, в последний раз геологические работы проводились там в 1948 году, а геофизику там не делали вовсе. Настоящее белое пятно! А это уже не просто круто, а сверх круто знать, что я первый буду ставить геофизику на этом участке и что все остальные будут отталкиваться уже от моей работы. Круто, но очень ответственно – тут уже не слажаешь и не забьёшь на работу. А у меня десять человек вместо пятерых… Охохонюшки!
Язьва очень красивая река, чистая, широкая и при этом довольно мелкая. А ещё в ней водится вкуснейшая рыба хариус.
Место для лагеря было намечено на реке Язьве, подальше от всяких спецпоселений. Всё бы хорошо, вот только пытаясь пробраться по старому зимнику, мы засадили машину так, что пришлось идти в это самое поселение за помощью. Гостеприимный полковник, начальник спецпосёлка Усть-Цепёл тут же предложил нам устраиваться на постой к ним:
- У нас тут пара домов свободных, - сказал он. – И нам веселее, и вам спокойнее будет.
Дорога на Усть-Цепёл. На переднем плане наш дрынолёт, а на заднем - гора Кайбуш в профиль.
Немножко поразмыслив, я согласился, хотя жить рядом со свободно гуляющими зеками было довольно неприятно и страшно. Как же я потом радовался, что принял это решение! Особенно когда один местный шнырёк рассказал мне по секрету, что нас «вели» от самого Красного Берега и были готовы наведаться к нам в лагерь.
- А здесь вы уже наши, все об этом знают, не тронут! – объяснил он мне, мило улыбаясь.
***
А пока что мы обустраивались на новом месте.
Вот такой вид из окна ежедневно! Блин, здесь бы турбазу хорошую построить или какой-нибудь кемпинг/глэмпинг, дорогу к ней подвести - цены бы ей не было. Хочешь - на Язьве рыбачь, хочешь - на Кваркуш поднимайся.
Дом нам выделили шикарный, четырёхкомнатный, с огромной печкой и верандой, на которой по вечерам можно было посидеть с кружкой чая, наслаждаясь здешними видами. А посмотреть было на что: прямо перед нами возвышался Кайбуш – огромная гора, которой оканчивается хребет Золотой Камень. Кайбуш всё время разный: то сердито напялит на себя облачную шапку, то радостно сверкает золотом в лучах восходящего солнца, а то начинает полыхать пожаром на закате. Между Кайбушем и нашим домом стоял одинокий кедр, в котором поселилось семейство летучих мышей – время от времени они залетали к нам в гости, до смерти пугая повариху.
Вот в этом доме мы и жили. Из-за этого кадра мне пришлось залезть на дерево, откуда я благополучно уронил недавно приобретённый фотоаппарат "Олимпус". После чего он запорол всю оставшуюся плёнку - сместилась линза в объективе.
С местными жителями мы подружились довольно быстро: раз в неделю для нас топили баню, разрешили пользоваться местной библиотекой, а за три мешка муки и мешок сахара на местной пекарне нам раз в два дня пекли свежий хлеб и даже предлагали питаться в местной столовой. Работяги мои довольно быстро сошлись с поселенцами (зеками, которых за примерное поведение выводят на поселение из зоны или тюрьмы) – выменивали у них на чай и сгущёнку всякие зоновские поделки. Единственный запрет, который нам озвучил начальник посёлка – никакого спиртного!
Работяг я загрузил: пока я с одной бригадой делал работу, вторая бригада готовила профили: рубили, чистили, промеряли. На следующий день бригады менялись местами. Постепенно стал учить пару человек ходить с магнитометром, а ещё пару посадил на вариационную станцию. Или посылал кого-нибудь в помощь нашему геологу, Александру Николаевичу Лычникову, маленькому сухонькому старичку с острой бородкой. Правда, ходить с ним мужики побаивались, поскольку он умудрялся загонять в маршруте любого бугая. В общем, работа налаживалась.
На каком-то профиле с бригадой. Я - крайний справа.
И всё бы хорошо, вот только у меня не получалось связаться по рации ни с базой, ни с городом. А ведь радиосвязь - самое главное в полевой жизни хоть для геолога, хоть для геофизика. Рация для нас не просто инструмент для передачи сводок, заказов и получения ценных указаний, рация – практически единственная ниточка, соединяющая полевиков с Большой Землёй, с миром. И когда эта ниточка рвётся, то становится очень тяжко. И что самое обидное – я-то слышал всех выходящих на связь, а меня – никто. Прямо заколдованное место какое-то! А когда в посёлке начинала работать лесопилка, то связь пропадала окончательно.
Заканчивался месяц, мне нужно было передать сводки и закрыть наряды своим рабочим, а без связи сделать это было практически нереально. Нужно было идти на базу партии в посёлок Золотанку. Ну а что, в самом-то деле, всего лишь 50 км по плохонькой, а местами и совершенно убитой лесовозной дороге. За пару дней всяко дойду, решил я. Раздал прощальные ЦУ работягам и отправился в путь.
Вот такой у меня был маршрут. Для тех, кому интересно, можно его рассмотреть более подробно.
Сейчас, если судить по карте, от Усть-Цепёла до Золотанки ведёт практически прямая дорога, а в то время она заканчивалась метрах в трёхстах за мостом через Язьву. Весьма сюрреалистическое зрелище, между прочим: разбитая грунтовка выходит на шикарный бетонный мост с ограждениями и пешеходными дорожками по краям, после чего заходит в лес – и заканчивается. В первый раз я просто охренел от этого зрелища. Поскольку дороги не было, то мне предстояло пройти напрямик через лес около десяти километров, чтобы выйти на заброшенную лесовозную дорогу, ведущую к Золотанке. И что самое обидное – большая часть пути проходила по старым вырубам, густо заросшим молодым лесом, иван-чаем, крапивой и заваленным самым разнообразным лесхозным мусором: спиленными ветвями, брошенными деревьями, пнями. Пробираясь сквозь всё это безобразие, я попал под мощный летний ливень, и к лесовозной дороге вышел промокшим насквозь. Ливень, сделав своё мокрое дело, умчался в сторону Красного Берега и Соликамска, летнее солнце вовсю жарило с ясного неба. Ну что же, нужно воспользоваться ситуацией! Я разделся, закинул промокшую одежду на рюкзак и отправился по дороге. Наверное, со стороны это смотрелось очень смешно: практически голый мужик в трусах и болотных сапогах с рюкзаком, увешанным одеждой, как новогодняя ёлка, вышагивает по дороге во всё горло распевая песни. Самые сложные десять километров пройдены, осталось всего сорок. Хоть и далеко, зато по дороге.
Золотой Камень на фоне вырубов - выглядит красиво, но ходить по таким местам очень тяжко. И да, это фото как раз из того похода.
К вечеру, одолев половину пути, я добрался до знакомого места. За два года до этого, здесь у нас стоял временный лагерь, из которого мы отрабатывали дальний профиль. Тут я и решил переночевать, поскольку в темноте идти по предстоящему пятикилометровому кошмару, который по недоразумению назвали лесовозной дорогой, до заброшенной зоны на реке Пеле, где можно было переночевать у сторожей, мне совершенно не хотелось: колеи в полтора метра глубиной, глубочайшие ямы, грязь и завалы из брошенных брёвен – такую дорогу лучше преодолевать со свежими силами да поутру, а не на ночь глядя.
Полевой костёр, что может быть лучше!
Как же хорош чай с дымком из старого армейского котелка, приправленный запахом вечернего леса и ложечкой сгущёнки! Небо багровеет от заходящего солнца, комары начинают тянуть колыбельную песню, и становится совершенно ясно – пора укладываться спать. Натянув на себя припасённый свитер, я лёг на рюкзак, прислонённый к широченной ели. Сегодня это будет моё спальное место…
Буквально через пять минут меня поднял стук топора. Я подпрыгнул и практически нос к носу столкнулся со своим начальником партии Виктором Яковлевичем, деловито ставящим затёску на «моей» ели! По иронии судьбы он в этот же самый день тоже выходил на базу из полевого лагеря геологов и пошёл по нашему старому профилю - вполне логичное решение, кстати. Профиль почищенный, прямой и ровный. Не асфальт, конечно, но вполне приличная тропа.
- А что Вы тут делаете, Дмитрий Иванович? – спросил он таким тоном, будто мы расстались с ним пять минут назад. – Спать собрались?
Виктор Яковлевич демонстрирует последний писк полевой моды - полиэтиленовый плащ. В то время диковинная вещь.
- Так дорога-то неблизкая, да и ночь скоро - ответил я, пытаясь увернуться от слюнявого языка командирского пса Джима, всем своим видом выражавшего бурную радость от встречи со мной.
- Нет-нет-нет! Нам нужно идти! – Виктор Яковлевич вытащил карту, - Сколько тут до Пели?
- Километров пять, только дорога убитая, ноги переломаем.
- Ничего страшного, на Пеле нас машина должна встретить, так что отправляемся. Джим дорогу покажет, - близоруко щурясь, Виктор Яковлевич пытался разглядеть на карте предстоящий нам путь.
«Угу, покажет» - подумал я, прекрасно зная глупую псину, умудрявшуюся заблудится на полевой базе, а даже не в лесу. Ходил Джим всегда следом за хозяином, боясь отстать, зато умел мастерски воровать и вскрывать банки со сгущёнкой и тушёнкой. Делать нечего, нужно было идти, тем более что где-то там, в пяти километрах, нас ждала машина, а это значит, что не нужно идти лишних 20 километров пешком. И мы пошли.
Хорошо сейчас – появились лёгкие и мощные светодиодные фонари, которые не сжирают любую батарею за первые полчаса, а в то время идти нам пришлось под бледным светом Луны, поминутно проваливаясь в колеи и время от времени вытаскивая вопящего Джима из очередной ямы. Через два часа, показавшиеся мне двумя годами, измазавшись в грязи и глине с головы до ног, мы всё же дошли до Пели. Сонный сторож, встретивший нас, сказал, что машина дожидаться нас не стала и уехала обратно в Золотанку.
- Обещали приехать завтра утром, - глядя на наши вытянутые лица, успокоил он. – А пока укладывайтесь у меня. Места всем хватит.
Утром действительно приехал уазик, который отвёз нас на базу, а ещё через пару дней меня с комфортом и горой продуктов отправили обратно в Усть-Цепёл, где меня уже с нетерпением ждали. А связь, как ни странно, после этого наладилась – меня вдруг все начали прекрасно слышать, так что больше подобных походов в этом сезоне у меня не было. Зато было резаное колено, работа на коровьей тропе и ночь в зековском бараке. Был корреспондент из «National geographic» и дождь из червей, но об этом я расскажу когда-нибудь в следующий раз.
Есть даже видео с этого сезона, правда его ещё нужно оцифровать - надеюсь, что когда-нибудь найду на это время и деньги )))
P.S. прошу прощения у своих подписчиков за долгое молчание, но очень уж тяжёлое для меня время сложилось. Постараюсь наверстать упущенное и выкладывать посты хотя бы раз в неделю.
Ну и как обычно: пишите, критикуйте, спрашивайте - я люблю с вами общаться!
А вы замечали, что самые яркие события происходят как раз тогда, когда мы благополучно забываем про инженера по технике безопасности? А ведь перед каждым сезоном он обязательно всех инструктирует и выдаёт начальникам геологических партий и отрядов металлические таблички с правилами по ТБ. Что бы мы делали без этих замечательных табличек?! Из них можно сделать разделку для печки (разделка — это такая металлическая пластина с отверстием, куда вставляется печная труба, чтобы не дать трубе прикасаться к крыше палатки). Табличку по ТБ можно положить перед той же самой печкой, чтобы вылетевшие угольки не подожгли пол, а самой замечательной табличкой «Одиночные маршруты запрещены!» можно украсить дверь туалета на полевой геологической базе. Кстати, вот и тема для нового рассказа нарисовалась. Это я про одиночные маршруты.
Вообще-то одиночные маршруты не просто так запрещают: вдвоём-втроём проще из любой сложной ситуации выпутаться, чем в одиночку. Бывали, знаете ли, случаи... Но бывает и так, что один человек может работу сделать быстрее, чем в паре с кем-нибудь. Особенно это касается геофизиков, которые магнитроразведкой занимаются: прибор всё равно один, а если сеть профилей уже прорублена, то особого смысла в напарнике вроде бы и нет. Разве что рюкзак с обедом таскать: магниторазведчику ничего железного на себе носить нельзя, вплоть до металлических пуговиц и заклёпок на джинсах, чтобы помех не было. Да-да, приходилось срезать и пришивать пластиковые. Так вот, обычно на магнитку ходят вдвоём, но иной раз на это дело забивают, особенно когда профиль недалеко и работы не шибко много.
Классическая экипировка магниторазведчика: за спиной штанга датчика, спереди магнитометр ММП-203. Фото из более позднего сезона, зато тут я на магнитке. Кстати, угадаете для чего резинки на валенках?
В 1997 году я трудился в геолого-съёмочном предприятии «Геокарта Пермь». Съёмщики в отличие от разведчиков и поисковиков ничего не ищут – они рисуют карты. Красивые такие, геологические. Денег нам на работу давали хоть и мало, зато нечасто, а в начале лета 1997 года нам их вообще не дали. Полевой сезон грозил накрыться большой шляпой, поэтому я взял отпуск и отправился в голодный, но очень замечательный поход на Кваркуш (про него я даже пост когда-то написал Голодный поход). В середине августа я вернулся обратно и был ошарашен известием, что деньги на работу всё же пришли. Пришлось брать ноги в руки, звать на работу студентов и местных бичей, закупать и получать спецодежду и спальники для рабочих, инструменты, продукты, гвозди, бумагу, пробные мешки и ещё сотню нужных в хозяйстве мелочей вроде мыла, свечей и батареек. Наконец сборы были окончены и в самом начале сентября мы выехали на работу в деревню Золотанку Красновишерского района Пермского края. Как всегда, без приключений не обошлось: людей уже завезли на базу, а машина с продуктами и вещами сломалась по дороге. Так что дней пять мы жили прожили практически впроголодь.
Поскольку в машине осталась даже рабочая одежда, то на первый профиль мне пришлось идти в городской одежде. Зато какой вид! На дальнем плане гора сочень своеобразным названием Пелины Уши.
Сезон получился очень короткий и уже в середине октября мы начали сворачивать работы, погода начала откровенно портиться, поэтому всех рабочих отправили домой в Пермь. Студенты уехали ещё раньше, а всю недоделанную работу осталась добивать «офицерская» бригада геофизиков.
Офицерская бригада на обеде.
Уральский хребет уже совсем белый.
В сухие дни мы ходили делать электроразведку, а в пасмурные – магниторазведку. И вот в один из таких осенних, пасмурных дней, я отправился на магнитку. Один, поскольку профиль недалеко от посёлка и тащить с собой ещё кого-нибудь я совсем не хотел. Да и любил я подобные одиночные маршруты: идёшь себе, о своём думаешь да на природу любуешься... Лепота! Тем более профиль шёл по очень живописным местам, а заканчивался вообще на самой вершине хребта Золотой Камень.
Хребет Золотой Камень собственной персоной. Вот на самой его верхушке и был конец профиля. Или начало, это уж как посмотреть )))
Я с собой даже фотоаппарат прихватил – пластиковую мыльницу, которыми в то время были завалены все фотосалоны. Самое главное достоинство этого фотика было в том, что железа в нём практически не было, поэтому никаких помех на магнитометр он не оказывал. Да и места в кармане занимал не очень много. Так что к работе я подготовился тщательно, оставалось только не забывать вовремя нажать кнопку на приборе, да показания и время замера в пикетажный журнал записать. А то что это за работа получится?
Я уже прошёл половину профиля, когда начался нудный, мелкий, осенний дождь. По-хорошему, можно было бы и вернуться, но тогда пришлось бы снова возвращаться на этот профиль, а делать этого совершенно не хотелось. И я отправился дальше, замотав магнитометр в полиэтиленовый пакет, лежащий в одном из карманов.
Полиэтиленовый пакет – очень нужная вещь в лесу: в нём можно что-нибудь нести, в него можно что-нибудь завернуть, наконец с его помощью можно даже добыть воду.
Чем ближе я подходил к вершине Золотого Камня, тем реже становился лес и вот в какой-то момент лес закончился - передо мной до самой вершины горы простиралось каменное поле – курум. Да ещё накрытый облаком.
Вот тот самый курум. Если присмотреться, то на берёзке в центе видно зарубку - это и есть профиль.
Скакать по мокрым от дождя валунам, пытаясь при этом разглядеть в тумане редкие метки, отмечающие профиль, прямо скажу, удовольствие ниже среднего. Но всё же я справился и вскоре очутился у деревянного столбика, отмечающего конец профиля. Остановился, снял отсчёт на магнитометре и, развернувшись, отправился в обратный путь, на ходу записывая в пикетажный журнал замер, время отсчёта и примечание (склон 30°, курум). Стандартный, отработанный за сотни точек наблюдения приём, позволяющий не терять время. Записав в журнал все данные, я засунул его в карман, после чего осмотрелся.
Туман был – не было профиля!
Сбиться с профиля в тумане оказалось совсем не сложно: всего лишь пара десятков шагов не в том направлении и вот я уже нахожусь неизвестно где. А найти вешки, расставленные через 50 метров при видимости в 20 метров дело почти что нереальное, хотя теоретически возможное.
Сначала я пошёл вдоль склона, пытаясь или «подцепить» профиль, или найти какой-нибудь ориентир, от которого можно будет вести дальнейшие поиски. Неожиданно в тумане передо мной появился силуэт дракона, вставшего на дыбы – старая корявая ель, торчащая на склоне среди валунов.
Ну ведь правда на дракона похоже?! В живую он смотрелся ещё эпичнее, но мыльница есть мыльница.
«Прекрасный ориентир!» – обрадовался я встрече с драконом. Такую корягу уж точно ни с чем не перепутаешь. Я начал ходить кругами вокруг «дракона» в поисках профиля, стараясь не терять дерево из поля зрения. Ничего не найдя, я перешёл к коренастому кедру, снова начал мотать круги, и наконец-то наткнулся на профиль. Туман потихоньку начал оседать, наступал вечер и мне пришлось ускориться, чтобы выйти из леса до темноты, поскольку в темноте шляться по лесу ещё хуже, чем ходить в одиночные маршруты – запросто можно без глаза остаться, или ногу сломать, зацепившись за какую-нибудь корягу. Не ходите ночью по лесу – не стоит оно того. Ну а на базе меня встретили радостными криками из столовой: «Ты где шлялся!» и «Всё остыло уже, пока тебя дожидались!»
Столовая на базе.
И что самое обидное, к ночи распогодилось так, как будто никакого дождя с туманом вовсе и не бывало. Зато я был вознаграждён зрелищем просто великолепного заката.
А вскоре выпал снег, мы отработали ещё профиль, только уже в паре, после чего работы решено было завершить. Закончился очередной мой полевой сезон.
В Золотанку пришла зима.
Ну вот, ещё один пост в серию "Байки геофизика". Как обычно, жду от вас комментарии, критику и вопросы, мне очень приятно со всеми общаться!
И ещё один вопрос - про поход на Байкал 40-летней давности интересно будет почитать?
В прошлом своём посте вспоминал о своём походе вслед за медведем. Был и ещё один рассказ на эту тему. Сегодня решил рассказать ещё о нескольких встречах с разными животными.
Вообще, встретить в лесу, даже в самом глухом, какого-нибудь зверя довольно сложно, поскольку звери это дело не очень-то любят и людей сторонятся. Хотя иной раз бывают исключения.
Как-то раз, году этак в 2002 приехала к нам в поле студентка на практику по геофизике. Моя бригада в то время стояла на постое в одной полузаброшенной деревушке, жители которой были почему-то уверены, что мы разыскиваем клад какого-то местного разбойника. «Ну вот там, на горе, под двойной сосной, он свои сокровища награбленные и зарыл». Вообще, в тех местах, по рассказам чуть ли не под каждым кустом по кладу зарыто, да ещё и ладья с золотом в речке утонула...
Не под этой ли сосной клад был зарыт?
А вообще, места там хоть и заброшенные, но симпатичные
Так, стоп! Что-то меня не в ту сторону потянуло, я ж про животных рассказываю!
Итак, приезжает практикантка в мою бригаду и первым делом интересуется, есть тут дикие животные или нет?
- Да откуда, —говорю. – Тут места хоть и не сильно, но всё же обжитые.
На следующий день отправились мы с ней на магниторазведку: она с магнитометром, а я в качестве маршрутного рабочего и преподавателя в одном лице. И вот как нарочно, за день встретили стаю гусей, ласку, понаблюдали, как норка за рыбой охотится, испугали зайца и на обратном пути полюбовались лисицей на закате. Блин, за сезон, бывает, столько живности не встретишь, сколько за один этот день увидели.
Так что всяко в жизни бывает.
Тыва, например, в этом отношении вообще медвежий угол. Медведей там очень много, и хоть мне ни разу не довелось с ними там встретиться в живую, зато их следы я видел очень часто. Мишки вообще очень любопытные, поэтому частенько приходили на наши шурфы и канавы, чтобы поглядеть, что это мы тут копаем. Хорошо хоть не во время работы, а тогда, когда мы домой уходили. Хотя тот проходчик, которого я сменил на шурфах именно из-за этого и уволился.
Копает он шурф потихоньку, вдруг слышит, что наверху кто-то ходит, камешками шуршит. Он голову-то поднял, а на него сверху медведь смотрит! Ну работяга заорал так, что мишка с перепугу в лес убежал, а сам проходчик сел на дно шурфа и лопатой голову накрыл. Так и сидел, пока к нему напарник не пришёл. А как в лагерь вернулся – сразу же заявление на увольнение написал и дальше туалета до самого отъезда больше никуда не ходил.
Ну вот примерно так это и выглядело, только тут я в шурфе стою, а фотографирует меня не медведь, а мой напарник Вовка.
А этот медведь потом ещё и за нами целую неделю из кустов наблюдал, когда мы с напарником канаву длиной в 124 метра били.
Вот такая красивая канава. И скорее всего, как раз в тот момент, когда я делаю снимок, за мной медведь наблюдает из кустов, что слева на фотографии.
Нам об этом геолог рассказал, который ходил нашу канаву описывать. Нашёл он лёжку медвежью метрах в пяти от канавы. Приходил мишка туда, как на работу, на целый день: лежал и за нами наблюдал. Разведчик, блин, мохнатый.
Весёлая была работа! Как подумаешь, что где-то рядышком медведь сидит прямо во время этой фотосессии, так до сих пор не по себе немножко.
Кстати, на этой же самой канаве я с бурундуком поругался. Прихожу с утра на канаву, а там бурундук по дну носится. Я на всякий случай рукавицу на варежку надел, чтобы он меня не укусил – у бурундуков зубы острые – схватил его и из канавы выкинул. Так эта мелочь полосатая ещё полчаса у канавы под сосной сидела и на меня на своём бурундучьем языке ругалась.
Бурундуки вообще ребята весёлые, хоть и вороватые. Набрали мы с напарником мешок кедровых шишек, закинули его на ночь в палатку, да спать улеглись.
Вот те самые шишки. Ещё целые. Так и хочется сказать: "Дурень! Чему радуешься!"
Утром я проснулся, слышу, что по палатке кто-то носится. Голову поднял, а из палатки бурундук выскочил.
- Вовка, - говорю напарнику. – У нас гости!
- Какие гости, - бурчит. – Спать охота!
- Какие-какие. Бурундук в палатку заходил.
- Какой такой буру… ШИШКИ! – заорал Вовка и выпрыгнул из спальника.
Поздно. Все шишки из мешка были вытащены и аккуратно вычищены. Ни одного орешка не осталось. Долго ещё Вовка гонялся за бурундуками по кедрачу, да разве их догонишь!
Зачётные у Вовки очки!
Шишки мы потом набрали снова, только теперь мешок с ними подвешивали уже повыше – нам тоже орешки нравятся.
Были и ещё встречи, но об этом я расскажу как-нибудь в следующий раз.
Как всегда, жду от Вас критику, пожелания и предложения.
В сентябре 1988 года наш электроразведочный отряд Ненецкой геофизической партии в составе трёх бригад неудержимо рвался к берегу Белого моря останавливаясь каждые 5 км для записи вариаций естественного электромагнитного поля Земли. Того самого поля, которое рождает самое прекрасное зрелище в мире – северное сияние. Это же самое поле даёт геофизикам огромное количество информации о глубинном строении Земли, если, конечно, сумеешь её записать и правильно расшифровать.
Вот уже два месяца, как мы с работой пересекали Архангельскую область от моря и до моря: 200 км от Патракеевки до устья реки Нижи.
Для любопытствующих - вот вдоль этой линии мы и шли. Точнее ехали. Если ещё точнее, то где-то шли, а где-то ехали )))
Все уже порядком устали: и люди, и одежда, и палатки с раскладушками, и даже вездеходы к концу сезона начали гудеть как-то устало и натужно. Чем ближе мы подходили к морю, тем меньше вокруг становилось леса, зато болота всё больше и больше напоминали настоящую тундру. Каждые пять километров одна из бригад останавливалась, и в течение трёх-пяти дней вела запись электромагнитного поля на очень большую и страшную станцию под названием ЦЭС-2.
ЦЭС-2 - цифровая электроразведочная станция. Да-да, именно цифровая - запись велась на магнитофонную бобину, после чего обрабатывалась на очень большом компьютере БЭСМ-6.
Остальные бригады проезжали следующие пять километров и тоже останавливались для работы. Иногда станции останавливались рядом для записи контрольных измерений и сверки станций. Так было и в этот сентябрьский день: бригады геофизиков Игоря и Марса встали рядышком на берегу мелкой речушки, а наша бригада промчалась мимо них на север к морю. До моря мы, конечно, не доехали, поскольку до него оставалось ещё около сорока километров, или 8 точек наблюдения, но вместо пяти километров рванули сразу на десять, потому что нас попросили оставить одну точку для оставшейся бригады… И у нас закончился бензин. Обсохли напрочь.
Ну обсохли и обсохли – велика беда. Тем более что до точки-то мы добраться сумели. Тем более что в ближайшие два-три дня должен был прилететь вертолёт с бензином и продуктами. Вот только на вечернем сеансе связи мы задали координаты не этой, а предыдущей точки! А сейчас мы остались без связи, поскольку рация у нас запитывалась от бензинового генератора, а бензин-то и закончился. Ближайшая же от нас радиостанция осталась в десяти километрах к югу, и кому-то явно нужно было возвращаться назад.
На улице шёл противный мелкий осенний дождь: в такую погоду очень хорошо сидеть в палатке, возле пышущей жаром печки и слушать, как стучит дождь по брезентовой крыше. Или пить обжигающий чай из большой кружки, перечитывая «Двенадцать стульев» или «Нечистую силу» Пикуля. Выходить на улицу в такую погоду не хочется. Совсем. Но нужно – ведь в противном случае мы рисковали застрять на этой точке без продуктов и бензина неизвестное время. Кому-то придётся идти.
Вот примерно по таким местам и предстояло идти. Фото сделано южнее, на нём леса побольше, но в целом примерно так всё и выглядело.
Начальник с надеждой посмотрел на меня. Ну оно и понятно: водителя не пошлёшь, он в картах ничего не понимал, сам начальник в картах-то разбирался, но страдал очень необычным недугом – топографическим кретинизмом в запущенной стадии, умудрялся заблудиться в ста метрах от палатки даже при наличии компаса и карты. Оставался только я – студент, комсомолец, техник-геофизик и наконец, просто очень хороший человек. Глубоко вздохнув, я сказал:
- Яков Карлович, давайте карту. Пойду я.
Сложив карту в планшетку, а завёрнутые в полиэтиленовый пакет спички в карман, я вышел из палатки. Дождь на улице лил всё также уныло и монотонно, явно не желая прекращаться.
Ходить по болоту тяжело, в этом можно быстро убедиться, стоит только раз пройтись по нему километра два. Ноги всё время вязнут, так что каждый шаг сопровождается громким чавканьем, с которым сапоги выдираются изо мха, при этом всё время приходится смотреть в землю, чтобы случайно не влететь в промоину – няшу. Но ходить по насыщенному дождём болоту хуже в несколько раз: приходится практически всё время идти по колено в воде, разлитой поверх болота. Так что первые пять километров до реки Нижи я шёл около двух часов. Берега её густо заросли лесом, и это вносило приятное разнообразие в окружающий унылый пейзаж. К этому времени я уже здорово промок, а в лесу можно было бы развести костёр, немножко обсушиться и отдохнуть, с комфортом посидев на какой-нибудь валёжине.
Ещё одно болото. Ничуть не хуже остальных.
Неожиданно я заметил здоровенный, штабель брёвен на краю леса, и направился к нему. Ничто так не привлекает внимания в тайге, как следы человеческой деятельности. Особенно там, где их встретить никак не ожидаешь, ведь вокруг на десятки, а то и сотни вёрст можно встретить лишь редкие охотничьи избы, да и то большей частью заброшенные. Штабель брёвен оказался густо заросшим мхом и даже мелкими деревцами, верхние брёвна рассыпались в труху, зато в нижней части штабеля нашлась вполне неплохая ниша, в которой можно было спрятаться от вездесущего дождя. Я забрался в нишу и растянулся на брёвнах. Интересно, кто, зачем и в какие годы заготовил этот штабель дров? Как его собирались вывозить, ведь до ближайшей деревни отсюда не меньше сорока километров. И самое главное – почему его забросили? Вопросы, вопросы...
Тут я заметил бутылку, засунутую в щель между брёвнами, и вытащил её наружу. В 80-х годах в Союзе было не такое уж большое разнообразие бутылок: зелёные винные, водочные, пивные «чебурашки» да «бомбы» из-под шампанского. А эта бутылка была очень необычной – тёмного стекла и с рифлёной сеточкой в верхней части. Ни разу в жизни мне не доводилось видеть подобных. Только много лет спустя, разглядывая в Интернете советские плакаты 30-х годов, я наткнулся на свою бутылку, изображённую на рекламе томатного сока. Вот так получается, что сидел кто-то на том же самом месте, что и я, пил томатный сок из бутылки, а потом засунул её между брёвен, где и нашлась она спустя 50 с лишним лет.
Вот эта бутылка, прямо копия той, которую я нашёл. Только без этикетки.
Бутылку я засунул себе в карман и отправился дальше. После болота пройти по лесу было одно удовольствие. Правда недолгое – путь мне преградила речка Нижа. И шириной то она была всего метра полтора-два, но настолько густо заросла по берегу мелким кустарником, что перепрыгнуть её было практически нереально, только переходить вброд. Зная коварство болотных рек, я уверенно раскатал болотные сапоги, смело вступил в воду… И ушёл в неё по грудь!
Из речки я выбирался минут десять – за скользкие от дождя ветви тальника и траву зацепиться было практически нереально, да ещё и залитые водой раскатанные болотники добавляли к моему весу лишних килограмм 30, мешая выбраться на берег. Наконец мне удалось зацепиться за какой-то крепкий корень и выкарабкаться из воды. Было жутко холодно, но мои спички безнадежно размокли в кармане, бутылка выскользнула из кармана и отправилась в путешествие к Белому морю. Хорошо хоть с картой ничего не случилось – офицерский планшет сохранил её в целости и сохранности.
Меня начало потряхивать от холода: всё же сентябрьские купания как-то не входили в мои планы. Поскольку спички размокли, а зажигалки в то время в обиходе практически не использовались, то костёр было не разжечь и у меня оставался один единственный вариант не замёрзнуть – двигаться. Наскоро отжав одежду, я отправился дальше – мне оставалось пройти ещё пять километров по чистому болоту.
А вот классическая няша на переднем плане. Так сказать для иллюстрации, по какому жидкому асфальту я шёл )))
Это новое болото оказалось ещё более мерзким: всё в длинных проплешинах чёрной торфяной жижи, которые постоянно приходилось обходить, потому что в мои планы не входило выбираться ещё и из болотины. Сколько же лишних километров я накрутил! Наконец вдали показались палатки – мне всё же удалось добраться до цели. Я зашёл в ближайшую палатку – так и есть, геофизики резались в преферанс.
— Это что за кикимора болотная? – взглянув на меня, рассмеялся Игорь. – Откуда ты выпал?
Мне выдали сухую одежду, налили горячего чая и пять капель технического спирта. Как сказал Марс: «Не пьянства ради, здоровья для!» Да и честно сказать, употреблять этот напиток, настоянный на резиновых сапогах и с лёгкой ноткой машинного масла можно только в самых крайних случаях.
Потом был сеанс связи, на котором мы передали координаты своих лагерей и заявку на бензин, после чего засели за преферанс. Пулька сама себя не распишет.
Палатка Марса изнутри. Вместе с не очень довольным хозяином.
На следующий день вовсю светило солнце, было тепло и даже немножко обидно. Зато погода лётная. Уточнив на утреннем сеансе связи, что вертолёт готовится к вылету, мы отправились готовить вертолётную площадку. Ну, как готовить: выбрали на болоте более-менее сухое и открытое место, воткнули белые флажки по квадрату 20 на 20 метров, вытащили приготовленные к отправке рабочие материалы (магнитофонные бобины с записью вариаций электромагнитного поля Земли), пустые бочки из-под бензина и стали ждать борт. И тут, неожиданно выяснилась одна неприятная вещь: на фоне по-осеннему яркого и пёстрого болота ни флажков, ни бочек не было видно!
Стандартная вертолётка. Фото из другого сезона, но всё то же самое - пустые бочки, флажки и граждане ожидающие.
- Марс, у тебя ракетница есть? – поинтересовался Игорь.
- Ракетница-то есть, да ракеты к ней кончились, - хмыкнул Марс. – Сам же на день рождения выпрашивал пострелять. Ладно, будем надеяться, что нас заметят.
Не заметили. Прилетевший вертолёт кружил километрах в двух от лагеря, в тщетных попытках отыскать его. То ли штурман молодой попался, то ли где ошибка при передаче координат, ясно одно – нас не видят. Покружив над предполагаемым местом лагеря, вертолёт развернулся и ушёл в сторону моря.
Больше всех разволновался рабочий Игоря Ваня Саенко. Он бегал вокруг нас, размахивал руками и постоянно спрашивал:
- Что делать-то? Что делать-то?
- Надо какой-нибудь красной тряпкой размахивать, - ответил Игорь. – Ваня, у тебя есть тряпка?
Ваня на минуту задумался, а потом выдал:
- У меня трусы красные есть, подойдут?
- О, трусы они точно увидят! – с трудом сдерживая смех, сказал Марс. – Тащи бегом!
В это время послышался гул вертолёта – лётчики долетели до моря и теперь возвращались точно по координатной сетке на карте к нашему лагерю. Ваня выскочил из палатки с красными трусами в руках и начал отчаянно размахивать ими в воздухе. Видимо, всё же это помогло, поскольку вертолёт практически сразу бухнулся на площадку. Мы разгрузили груз, предназначенный Игорю и Марсу, после чего я забрался в вертолёт и отправился в свой лагерь уже по воздуху.
Ну и по традиции - сам автор рассказа. Ещё усатый и с хариусом в руках на речке Койде.
Ну и карта тех мест, где происходили события. До сих пор помню практически про каждую точку на маршруте.
Вообще этот сезон был очень необычный. И вот даже не знаю, то ли про весь сезон сразу рассказать, то ли вот такие короткие истории писать? Буду благодарен, если подскажете.
@FritzNeuer, почему-то сразу вспомнилась именно эта история, когда Вы просили о необычном и загадочном написать, она хоть и не самая загадочная, но довольно необычная.
Самый любимый звук для любого полевика – звук летящего вертолёта. Вертолёт – это присланные заказы, письма и посылки. Для кого-то вертолёт означает выезд на большую землю, а для кого-то – новые задания и заботы. И хоть я уже без малого 20 лет не выезжаю в поле, но до сих пор от звука вертолётного двигателя у меня замирает сердце в предчувствии какого-то важного события…
Фото из интернета, но прекрасно иллюстрирует зимнюю посадку вертолёта с сильным ветром и со снегом в радостное лицо.
Вертолёт, который забирал вылетающих в Архангельск топографов, магниторазведчиков и профессора Родионова остающиеся ждали, как манну небесную. Ну ещё бы! В лагере потихоньку заканчивались продукты, особенно плохо было с мясом: тушёнки оставалось банок 10-15, да и оленину к этому времени мы уже практически доели. Даже если не считать щенят, то всё равно 5 человек и двух взрослых псин нужно было чем-то кормить.
И вот, наконец, вертолёт прибыл: на площадку выгрузили бочку бензина для бензинового генератора и какие-то мешки и коробки, бортмеханик вручил мне коробку с пятью упаковками поливитаминов от нашей фельдшерицы. Отлетающие забрались внутрь вертолёта, и он отчалил в стольный град Архангельск, а мы, забрав посылки, отправились в лагерь, чтобы в спокойной обстановке посмотреть, чем же порадовало нас начальство.
А прислали нам: две коробки пряников, мешок рожек и три ящика консервированного борща. Не считая поливитаминов. Не было ни мяса, ни тушёнки, ни сгущёнки. Как потом оказалось, буквально в ночь перед вылетом склад партии был ограблен – вынесли много чего, в том числе практически все продукты, поэтому нам прислали по принципу «ну хоть что-нибудь».
Вот только в тот момент мы об этом не знали. И очень сильно «обрадовались». Ну ещё бы! Нам предстояло ещё месяца полтора полевых работ, а на пряниках с борщами много не наработаешь. Если кто в лагере и обрадовался посылке, так это собаки – какая же собака откажется выпросить лишний пряник?!
Почесав в затылке, я предложил Кольке Беляю сгонять на Малошуйку. Колька – парень пробивной, это я помнил ещё по Плесецкому участку, где я поработал с ним летом 1991 года. Получив от меня три ящика борща и 50 рублей, мужики оседлали вездеход и укатили в посёлок. Вернулись они к вечеру, и благоухая свежевыпитым одеколоном, вытащили из вездехода килограмм семь говядины и две тетради, которые мне нужны были для работы. Что ж, с продуктами более-менее разобрались, теперь можно было спокойно продолжать работу.
Наш железный конь-огонь. ГТС, он же ГАЗ-71. Он же "велосипед", по мнению водителей ГТТ
И начались рутинные трудовые будни: утром мы уходили на работу, сначала пешком, а потом, когда добираться к месту работы стало слишком далеко, то на вездеходе Каскадера. Щенки подросли и из мелких комочков выросли во вполне крупных тыгыдыков, которые днём отсыпались в палатке, а ночью устраивали полнейший тарарам в лагере. Никакие преграды и вольеры, которые мы устраивали для щенят под нарами, не удерживали их в неволе больше одного часа. Вырвавшись из неволи, щенки начинали носиться от палатки к палатке, вытаскивали из мусорной ямы консервные банки и прочий мусор, или просто устраивали потасовки друг с другом под нарами. А чёрная самочка Лада научилась забираться по стенке палатки и будить народ, начиная вылизывать лицо.
Банда обедает. Лада самая крайняя слева.
Как-то вечером ко мне подошёл Колька.
— Слушай, начальник, мне бы послезавтра в город надо попасть, - сказал он.
— Это ещё зачем? – удивился я. - Сезон в разгаре, работа прёт. Потерпеть не можешь, что ли?
— Да у меня свадьба в пятницу, - смутившись, ответил Колька.
— В смысле свадьба? – подобрав челюсть с пола, спросил я. – Почему раньше-то не говорил?!
— А что говорить-то? Мы с Ленкой заявление подали в ЗАГС, а тут работа, я и поехал. Думал, что выеду с топографами, а тут к тебе предложили пойти поработать. Я ж не дурак отказываться!
Жених перед отъездом. В парадных джинсах, тельняшке и унтах.
Про их роман я знал не понаслышке. Летом 1991 года они познакомились в деревне Грязово, где стояла база нашей партии. Ох какой это был роман, прямо как в кино: с побегами из родительского дома в окно из соседней деревни, с прятками на продуктовом складе, и даже с моими разборками с милицией. Участковый, правда, сильно не напрягался – попил чайку, поболтал со мной «за жизнь», поинтересовался за кого я, за красных али за большевиков (а что вы хотели – на дворе август 1991 года!), и спросил, не разводим ли мы тут какой разврат. А то жители жалуются. «Про разврат не знаю, - ответил я. – Со свечкой по ночам не хожу, а если кто к нам в гости заходит, то не выгонять же». Ухмыльнувшись, участковый ушёл и больше к этому вопросу не возвращался. Поэтому Кольку на свадьбу нужно было отправлять непременно. Вот только как? Последние деньги я отдал на покупку мяса, а отправлять его на вездеходе так себе идея: и далеко, и долго, и бензина не напасёшься.
С утра мы с Колькой отправились к узкоколейке, по которой вывозили лес в Малошуйку (интересно, сохранилась ли эта дорога до сих пор?). Мотовозники, узнав про нашу беду, согласились довезти Кольку до посёлка и пообещали отправить с грузовым составом в Архангельск. А нас осталось четверо — и это была тяжёлая неделя.
Как раз в это время мы отрабатывали очень тяжёлый участок в сказочном лесу. Не в том, где дедушка Мороз со Снегурочкой и зайчиками, а в том самом, где лешие с кикиморами и Баба-Яга живут. Готовое место для съёмок фильма ужасов. Когда-то давно, возможно ещё в 30-х годах, здесь был зимний выруб, от которого остались торчащие из земли высоченные пни. На месте выруба вырос новый лес, который сгорел в 70-х годах – от него остались торчащие в небо обугленные сосны и валяющиеся под ногами завалы из обгоревших деревьев. Ну а потом всё это безобразие густо заросло подсадом: мелкими соснами и елями, высаженными лесоустроителями, и дикой порослью из берёз, осин и шиповника. Ходить по такому лесу можно было только пешком, продираясь сквозь кусты и переползая через валёжины. При этом очень тяжело было работать психологически: все чувствовали, как окружающий лес очень сильно давит на нас.
Вот оно - моё рабочее место и моя станция - и вот это всё мне приходилось таскать в одиночку.
Поскольку одного человека бригада лишилась, то таскать станцию вместе с батареей и аккумуляторами пришлось мне в одиночку, а это без малого 30 кг. Так что при переходе с точки на точку станцию я складывал в рюкзак за спину, на живот вешал батарею ГРМЦ-69, а в руках – два ящика с аккумуляторами. Больше всего я боялся упасть со всей этой кучей железа где-нибудь посреди профиля. Сам бы я никогда не поднялся. Но вот прошла неделя, вернулся со свадьбы сияющий, как начищенный пятак, молодожён и мы уже спокойно добили этот тяжёлый профиль.
Полевая жизнь полна неожиданностей. То вездеход провалится в ручей, через который сто раз проезжал, то накрылся конденсатор в магнето у бензинового генератора и пришлось перепаивать его при помощи нагретого в печке гвоздя и какой-то там матери.
Полдня потратили, пока эту гадскую железяку из ручья вытянули.
Пришлось новый путь через ручей искать.
Неожиданно заболел зуб у Петрухи. Ну как заболел? ЗАБОЛЕЛ! Два дня позеленевший Петруха лежал в палатке, время от времени полоща рот солевым раствором – весь цитрамон и анальгин он сожрал в первый же день. На третий день я не выдержал и предложил Петрухе пройтись с нами на профиль. Если свежий воздух и активная прогулка не поможет, то мы возвращаемся в лагерь и вызываем санрейс. Петруха согласился. Дойдя до профиля, я предложил:
- Давай, пару точек сделаем, раз уж дошли.
- Давай, - согласился Петруха.
На второй точке мужики развели костёр, чтобы заварить чай и пообедать, но не успели. Оголодавший за два дня Петруха умял практически весь обед в одиночку под ржание мужиков – зуб на свежем воздухе действительно прошёл, хотя по приезду с поля я всё же заставил Петруху сходить к стоматологу.
Здесь Петруха уж вполне живой и здоровый вместе с Беляем прикалываются над Найдой.
Восемь собак в лагере тоже скучать не давали. То устраивали потасовки, то утаскивали рукавицы, неосторожно оставленные в поле их зрения. Как-то раз целый день не могли найти Беляша, одного из щенков Найды. Вот вроде всё под ногами суетился и вдруг исчез. Только к вечеру, пойдя на подозрительный стук, мы нашли его. Беляш влез башкой в банку из-под борща, благополучно застрял в ней и теперь сидел, как космонавт в шлеме, время от времени стучась им в ближайшую ёлку.
Ну а дальше стала наступать весна. Снег стал активно таять, «задышали» болота и мне пришлось остановить работу. Очередной сезон закончился.
Последнее фото на последнем в сезоне профиле. Обратите внимание на размер сосны. Вот такие там сосны на болотах растут.
А летом Токшинскую партию расформировали и меня отправили в Саратов на курсы оператора сейсмостанции «Прогресс-2». Но об этом я расскажу в другой раз.
Спасибо всем, кто осилил мой опус - надеюсь, всем было интересно, всё же я впервые в жизни такой большой рассказ написал. Как всегда жду от вас критику, вопросы и пожелания. На следующей неделе ждите новую историю из жизни геофизиков.
P.S. Тут, кстати, @Loveallanimals выкладывает рассказы из геологической жизни своего отца: