Его работа сворачивать носы, с девизом – лев всегда берет свое, он оправдывал насилие, творимое им на ринге. Его возраст – двадцать семь. Воспитывался в интернате, где был побиваем, отвержен, голоден. Преодолевая детский ад издевательств свое утешение, он со временем обрел в боксе.
Угрюмо шагая в предвечернем зное краснодарских улиц, он настраивался на свирепый лад. Предстояло побоище. В подпольном турнире он уже одолел шестерых, а двое, после его могучих ударов больше не увидят закаты. Теперь же его ожидал финальный бой и на кону сумма стояла кругленькая.
Облицованные кирпичом шестнадцатиэтажки упирались в небо, проходя между ними, в открытых нараспашку окнах он наблюдал мельтешащие лица. Им все достается легко, думал он, я же выгрызаю свое зубами. Чем я хуже этих физиономий? Почему мне ничего не идет само в руки? Почему я должен добивается кровью и потом даже немногого? Не находя объяснения такому порядку вещей, он почувствовал, как раньше времени в нем разыгрывается буря. Он набрел на опаленное молнией дерево и от ветра оно запело обгорелыми ветвями. Где-то такой же ветер баюкал травы на могиле его матери, мысль об этом утихомирила бурю и стало тоскливо.
Поросшая сорной травой узкоколейка привела к внешне заколоченной двери где малярничали двое. Он назвал пароль и спустился на цокольный этаж в коридор, освещенный голыми лампочками на манер военного бункера. Он провел рукой по холодной стене и почувствовал вибрацию голосов.
В конце коридора возникло слабое свечение и вот луч прожектора коснулся его лица. Обогащенный привкусами резины, ароматами пота и духов встретил его бойцовский зал. Щурясь в ярком свете, он видел, как в тенистых ложах восседали толстяки, а рядом сочные девушки. Шея одной была ожемчужина ожерельем венеры и она беспрерывно ощупывала лицо.
Канатный ринг как обсаженная деревьями полянка собрал вокруг себя публику победнее. Эти люди словно лошади с мокрыми боками топали и раздували ноздри, кричали и приветствовали его.
Тусклая раздевалка наполнила легкие растительным маслом. Накрашенный дощатый пол, освеженный багровым цветом, стонал человеческим голосом, а из-за двери неслись вопли бешенной стаи. Это все ему знакомо. Это все предвестники боли и самоутверждения. Его бокс – разновидность философии, что делает жизнь осмысленно захватывающей, львиной. Люди вокруг живут на всем готовом, а он берет свое в смертельной схватке и презирает остальных за их изнеженность.
Оппонент не пожал руку в раздевалке, отказался пожать и перед боем. В раскаленной атмосфере зала такое поведение принимается на ура. Прозвище соперника – Изувер.
Перчатки десять унций, сидят плотно, красные, потертые. Сперва он прощупывает – левой, левой, слегка правой и снова левой. Изувер напирает: джеб в корпус, правый в голову, двойка, левой, левой, правый боковой. Наш герой работает на отходах, держит дистанцию, двигается быстро и расстреливает, расстреливает левой, правая приклеена к подбородку, она точно живет своей жизнью, выжидает змеей в норе. Противник занял центр, теперь двигается не так активно, удары не так быстры, но сильны будто руки его – рельсы.
Правая нашего героя устала ждать. Перчатка рассекает воздух. Взрываются искры сверкающего пота. Отточенный правый боковой. От стремительного удара противника подхватывает течение реки и все вокруг вертится раскрученным глобусом. Он оторопел и смежил веки. Публика загалдела со всех сторон. На Изувера посыпались выколачивающие дробь двойки: голова, голова, корпус, голова, корпус. Изувер закрывается, уходит оттяжками, пытается делать сбивки, уклоны корпусом, нырки, но тщетно. Кто-то возопил:
- Съезди-ка ему еще, еще!!
Лев работает быстро и больше не придерживает правую. Увертки оппонента, что не подал руки лишь бесят и раззадоривают его. Но вдруг противник встрепенулся, отпрянул, встал в филадельфийскую раковину и эту стойку лев ошибочно принимает за выражение дикой боли в правом боку. Секундное промедление – неверный шаг, и лев проворонил апперкот. Он чувствует вкус, он словно пригубил из стакана, налитого кровью. Толпа завизжала в восторге. Началось обоюдное избиение.
- Хорошенько надавай ему!!
В подтверждение правоты своей стратегии оппонент остается в положении раковины и приноравливается к отражению ударов, не причиняющих ему особого беспокойства. Уклон, отбивает плечом, локтем, предплечьем, и резкий выпад правой. Но лев не уступает, рывком меняет стойку на правостороннюю и работает только сильной рукой: та-та-та!
В душной массе недвижного воздуха обоим дышится тяжело. Лев наваливается в клинч. Взмыленные они сцепились в изматывающих секундах. Краем глаза лев наблюдает как это вызывает улыбку у носительницы постыдного ожерелья. Ее спутник что-то бесконечно горланит, а с его сального носа свисает мутная капелька. Судя по его веселости и задору о «подарке» от девушки, он не догадывается.
Лев чувствовал как исправно заработали насосы второго дыхания, но стойка соперника и весьма тяжелые удары быстро выбивали из сил. Тянуть было опасно. И во втором раунде он решил отправить Изувера в дальние странствия с первых же секунд.
Они начинают сходится. Лев ускоряет шаг, показывает обманный джеб в корпус, но тут же переключается правой на голову.
Изувер отлетает. Его голову выбило в зал за скрипучие канаты ринга. В исступлении перебивая общий гомон заорала какая-то бабенция. Продолжать бессмысленно. Осевший Изувер сник в углу. Судья отчеканил счет и своим решением присваивает победу нашему герою. Она принадлежит ему по праву, никто не оспорит завоеванное, лев взял свое. Но вдруг он слышит, как в зале начинается перебранка, ор.
- Скольких еще он отправит вот так вот почивать?
На политом потом полу в прожекторном свете лежало взопревшее тело. Оно не дышало и вокруг него хлопотали. В этих условиях запахло нашатырем. Равнодушно лев сошел с ринга и спросил сумму выигрыша, ему ответили, он был удовлетворен.
Заходя в раздевалку, он услышал в свой адрес:
- Этот парень непобедим! Мать его! Сочетание удачливости и навыка!
Публика ушла навстречу ночи, а зал остался пребывать в тишине и покое. Лев подошел к пустому рингу и взявшись за канаты ладонь на ладонь в хмуром раздумье повис на них. Я искорежен такой жизнью, думал он, я неуклюж и не приспособлен для чего-то большего. Я получаю деньги, но все равно это объедки со стола. Они обогащаются за счет таких вот дурней. Приглянулась одна дамочка, но как узнала кто я, так и носом повела. Ха! Стерва. Представляю ее падение на ринг, бах, бах и лицо в кашу! Он ободрился и с дикой полуулыбкой взялся разминать запястья. Глаза его пристально смотрели на герб сверженных – оставленные на ринге перчатки погибшего.
Зашебуршало в коридоре и удаляющимся голосом кто-то крикнул, что через десять минут закрывает зал.
- Во сколько ты открываешь его? – спросил лев.
- Значит я заночую здесь.
Тот, что в коридоре не видел боксера, но ощутил удар его взгляда.
Наш герой устроился в раздевалке. Он затушил свет и откинувшись на спинку складного стула сомкнул глаза. Он не любил спать в кровати, с детства он верил, что по ночам к постелям бредут ночные приведения.
Воздух был тяжел, удушлив, близился час сна. Заглубленный запах стоял в комнате – запах старого дерева, навевающий мысли о бюджетном гробу, и запах свежей краски красной как кровь.
Ему снились все поверженные. Они сгустились вокруг точно мрак и все как один запустили свои перчатки в небо и возопили:
Словив перчатки, они снова запустили их, черные, красные, синие перчатки, вертящиеся как мясо на вертеле:
При этом они хохотали, свистели и вопили словно встречали героя.
Потом переплели руки, уложили его в сердце толпы и качали так, вверх-вниз, вверх-вниз, пока он не вырвался.
Во снах, чистой совести люди измеряют миры во вселенной, убийцы же вверяют себя кошмарам.
Он открыл веки в черноте и стряхивая с себя наваждение помотал головой. Воздух пропитан духотой, но не было сил даже подняться, так он был вымотан боем. Нащупав бутылку, он сделал ярые глотки и возмечтал окунуться в прохладную бочку с дождевой водой.
Внезапно он уловил какое-то движение в раздевальном шкафчике. Глухой стук словно привлекаемый кошмарным сном доносился из темноты. Стало страшно до жути – хищник на ринге, а впотьмах кролик. Он взмок и скис. Рисуя в своем воображении киношных монстров, на дрожащих ногах лев подкрался к выключателю. Стало ярко, он зажмурился, и преодолевая страх прильнул к исцарапанной дверце. Что-то заскреблось изнутри шкафчика. Не в силах терпеть неизведанное, он, часто дыша и выбивая зубную дробь дернул дверцу на себя.
Невероятно, но внутри скрывался арочный портал, оплетенный тонкими пальцами красного плюща. За порталом в сгущающийся сумрак убегала древняя колоннада. А источником звука оказался воробей. Вцепившись коготками в кайму проема и раскинув серые крылышки, он, с любопытством оглядев боксера, чирикнул что-то и упорхнул вдоль монолитных столбов.
- Чертовщина, чертовщина, – шептал лев. – Какого лешего?
Но мягкая, завораживающая сила убеждающим касанием вдруг поманила его. Он понял, что медленно углубляется в коридор красивой тьмы. Мерно по холодным плитам чеканили шаг его босые ступни, мерно билось его свирепое сердце, он словно не принадлежал себе. Откуда-то доносились церковные песнопения, но гармонии этой музыки студили кровь в напряженных жилах. Из темноты возникла женская фигура в белом одеянии, словно из оврага послышался ее голос, что расковал оцепенение.
- Вы не можете быть здесь, понимаете?
- Но… – он указал головой назад, выражая тем самым желание покинуть это место.
Девушка взяла его за руку и увела под один из портиков.
- Вас не выпустят, – сказала она и добавила, – по крайне мере пока. Сейчас час, когда Падаль выходит на патруль.
Она завела его в светлый зал и теперь он мог видеть ее. Она была стройная, высокая и красивая, со светлыми волосами и большими глазами цвета чистой зелени. На ее лице отражалась едва-едва различимое траурное выражение.
- Увы, – печально ответила девушка, – я здесь так давно, что позабыла кто я и как зовется это место. Знаю лишь, что вдоль тех колонн часто бродит Падаль, которая охраняет пути сюда, а за стенами этого зала летает огромное чудовище.
Лев осмотрелся. Потолок и стены, усыпанные лампадками, были выложены гладким лунно-белым мрамором. За арочными окнами, разделенными на двое маленькими колонками он видел, как взбегают по склону холма, усеянного апельсиновыми деревцами, козловатые твари с лицами стариков и младенцев. Над холмами висела луна, погружая в тень гранитных глыб некоторых из этих существ, которых видно утомил подъем.
По залу были небрежно расставлены выцветшие изваяния древних героев, стоявших львиноподобно, с оскалами, и мечами, и копьями наготове. Их живые, подвижные глаза смотрели на него.
Воздух здесь был чист и насыщен свежестью выпавшего ночью снега.
Рассматривая девушку, он вдруг поймал себя на мысли, что она словно бы воплощает его идеал красоты. Словно представление о ней всегда скрывалось в нем и ждало этого момента, чтобы проявиться. Никогда еще он не испытывал этого чувства, но похоже выражение «втрескался по уши» как нельзя кстати подходило сейчас. Она испытывала нечто подобное, и ощущала, как он был небезразличен ей. Однако, оба старались не показывать виду.
И вот у стены он замечает монолитную прямоугольную ванну до краев наполненную золотом: цепочки, кольца, монеты, броши. Золотой свет лампад отражался в сокровищах и блеск этот обугливал душу нашего героя.
- Господи, – промолвил он. – Да здесь ни одна тонна.
Он припал на колени перед золотом и черпал, и черпал его раскрытыми пятернями, упиваясь его весом, его гладкостью, его могуществом.
Но издалека раздался чудовищный рев. Невидимое дыхание монстра угрожающе носившегося за стенами овеяло знойным ветром стылый мрамор, а колонны и скульптуры зала растрескались по спирали.
В зал, неспешно, призрачными движениями вплыло нечто омерзительное. Некое кенгуру с человечьим лицом, отломком рога во лбу и безумно-диким блеском в глазах. За собой оно волочило гигантский хвост, обпачканный вонючим дерьмом. Но лев не видел его, лев был занят добычей, он рассовывал по карманам штанов золото, а оно все никак не умещалось и сыпалось на пол точно мелочь у кассы.
- Это Падаль! – успела крикнуть девушка.
Монстр обвил ее хвостом как питон и с его губ сорвалась невнятно-хрипящая, но различимая речь. Лев догадался, что через эту пасть разговаривает то чудовище, что медленными кругами кружило вокруг зала. От голоса Падали всеохватный ужас связал боксера.
- Ты здесь по ошибка. Я есть создатель этого, я создавать все это по мере того как познаю твой планета, твой люди. Когда-то я похитить эта девушка, чтобы изучать. Но я видеть как у тебя с нею сродство душ. Я хотел пожрать тебя, у нас бескормица, но я впервые видеть эта химия между людьми, вы можете жить счастливо. И я хотеть предоставить тебе этот шанс, а заодно и проверить тебя и потому я предлагать тебе выбор: уйти с ней или уйти со стольким золота сколько поместят твои руки и одежда.
Воцарилась мертвая тишина.
Кенгуру исподлобья таращилось на него. Девушка плакала.
Красивое у нее лицо, подумал он, и грудь, и ее светлые как солнце волосы тоже красивые.
Но почему-то на ум пришло воспоминание о голоде. Перед ним стояли копченые свиные окорока, бесстыже висевшие за прилавком и пироги под ними. Ведь он часто недоедал по причине низкого заработка. А тут еще вдруг представились блюда на тарелках от которых идет теплый запах курятины, а рядом мангал со скворчащим порезанным свиненком на шампурах, а под ним угли, высокая такая груда углей и обсыпает их пахучий свиной жирок. Тут же играет музыка и повсюду так радостно и смех девчачий и ребята где-то на полянке меряются силой, но не злобно, а играючи. Пиво рекой, вина ручьем, водка в бутылках в стеклянной реке остывает. Сердце его беспокойно заколотилось.
Посреди тишины чудовище проревело:
- Я понимать. Выбор не прост. Ты изо дня в день твердить себе и повторять, и проговаривать себе, что не можешь распоряжать собственная жизнью. Ты не можешь отделать от мысли несправедливость мира по отношения к тебе. Я знать – качество жизнь определяет где рожден. Тебе не повезти, но то можно исправить. И такая любовь как она тоже не найти больше, она может изменить тебя, и вы быть все хорошо. Выбирай. Если уйти без нее, то у нас бескормица, я съесть ее если ты уйти без нее. Я знать, я внес раздор, но я изучать вас. И я устать кушать воробьи, я не прочь кушать человек, однако я иметь свои видения на вещи.
Странный выбор. Он все не мог этому поверить. Сперва он почувствовал импульс, под действием которого испытал любовное чувство и это было прекрасно. Но тут же его могут лишить этого счастья взамен на… счастье. Я не могу этого понять, думал он, почему все так?
- Я не могу выбрать, – сказал он.
Кенгуру растянуло губы в ужасной улыбке. Словно из утробы прогремел голос:
- Нелепо хорошего лишать себя. Ты знать, чего хотеть.
Что-то внутри все решило за него. Ее молящий взгляд смотрел на статую. В тишине лев задумчиво присел у ванной и лихорадочно набив карманы и подол футболки сокровищам вышел под прохладу колоннады. Вздрагивая он припустил вперед по древнему коридору. Впереди зазолотилось сытое будущее.
Как и следовало ожидать после своего возвращения в раздевалку выход в жуткое место пропал.
До самой зари он трогал золото и преклонялся перед ним. Но внутри его зияла пропасть, пустота. Утром, когда зал открыли он ушел, навсегда оставив бокс.
До конца дней отчетливо в его памяти всплывали события этой ночи. Он помнил голос девушки, ее жесты, изгибы шеи, большие глаза цвета чистой зелени. Но всегда твердил себе, что сделал правильный выбор. Поглаживая свое солидное брюшко, он повторял и повторял:
- Тягаться можно с противником, с обстоятельствами, даже с природой, но тягаться с голодом, нищетой… нет и нет. Я все сделал правильно, я урвал свой кусок, да я пожертвовал счастьем, но в моей ли природе быть счастливым? Хороший вопрос и потому я просто взял свое, лев всегда берет свое.
