Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 10
Няньки (фантастический роман) Часть 1
Няньки (фантастический роман) часть 2
Няньки (фантастический роман) часть 3
Няньки (фантастический роман) Часть 4
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 5
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 6
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 7
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 8
Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 9
Автор: Волченко Павел Николаевич
Аннотация:
Главные герои, выходцы из рабочего квартала, еще в детском возрасте попадают в некий концентрационный лагерь. Им приходится пройти через боль, унижения, тяжелую физическую, моральную и интеллектуальную подготовку. Зачем? Неизвестно, до того самого момента, пока не вступает в силу план заселения миров – распространения человечества – своего рода глобальный социальный эксперимент. Пройдя через все этапы взросления, через долгую жизнь, через осознание себя и мира вокруг, они понимают причины своей подготовки. Действо развивается на фоне неизвестного мира – новой, дикой планеты, где имеются некие «артефакты» - неизвестные, непонятные сферы с возможностью как телепортации, так и простого, ускоренного перемещения в пространстве. Артефакты не позволяют использовать металл, восприимчивы к агрессии – препятствуют ей.
Основная идея произведения: приходит время, когда боги становятся не нужны, а нужны няньки, поводыри, что проведут сквозь тьму и кровь мира и выведут во дни благоденствия.
-…просим обратить внимание на номера, указанные на личном снаряжении персонала. Указанный номер соответствует точке высадки и тоннелю стартовой кабины.
Все зашарили глазами по своей форме, амуниции, даже ботинки и те рассматривали тщательно, пристально. Пока кто-то не крикнул:
- На мачете смотрите, на рукоятках!
- Тринадцать. – тяжело вздохнул Гарик. – Так и знал.
- Пройдите пожалуйста в туннели соответствующей нумерации, дальнейшие инструкции будут указаны на месте.
- Мне кажется, что как-то нас уж больно страстно хотят спровадить. – шепнул Януш. – Что-то здесь не то.
Но все же он пошел следом за остальными к проходу над которым горело табло с номером «13». Внутри туннеля все было понятно без инструкций: весь пол по обоим сторонам длинного туннеля был усеян круглыми дырами провалов с откинутыми люками. Десантные капсулы, наподобие тех, на которых их выбрасывали в джунгли Земли.
Ромка не стал дожидаться инструкций, а сразу пошел к ближайшей десантной капсуле, спрыгнул вниз. Тут было попросторнее, чем в той, на Земле, но не намного. Если в той капсуле, для того чтобы уместиться надо было согнуться в три погибели, обхватив руками ляжки и уперев нос чуть не в самый свой зад, то здесь можно было просто усесться на корточки, и вполне комфортно закрыть за собой люк.
Зазвучал уже надоевший голос:
- Отстрел капсул произойдет единовременно, сразу после чего произойдет срабатывание тормозных двигателей капсулы. В это время корабль будет разделен на отсеки и с ускорением войдет в атмосферу планеты, обгоняя капсулы на четыре-двенадцать секунд. Предположительно в это время будут задействованы все находящиеся в зоне высадки артефакты с последующей их детонацией. Таким образом предполагается осуществить безопасность жизни пассажирского состава. Спасибо.
Голос умолк. Надо полагать, что больше ничего он и не скажет – отговорил свое.
Ромка закрыл за собой люк капсулы, тот автоматически крутанулся на пол оборота – герметизация. На расстоянии пары сантиметров от носа загорелось табло, отсчитывающее время назад – двадцать секунд до старта. Стало страшно. А вдруг останутся эти идиотские артефакты, и не станет их всех, покорителей новой планеты, в едином плазменном ударе детонации. А может вторичные посадочные двигатели дадут сбой и свалится его капсула на сверхзвуковой скорости прямо на скалы и останется от Ромки расплющенный кровавый кусок в искореженной груде металла. А ведь могут еще не сработать и первичные тормозные двигатели, и тогда войдет его капсула в атмосферу планеты раньше корабля и при таком раскладе уж точно накроет его взрывом артефакта – вероятность выжить резко станет равна нулю.
Красным, почти кровавым светом, полыхнула на табло девятка.
А еще может заклинить автоматический люк и тогда он либо сдохнет от голода в этой капсуле, либо его накроет восстановившимся артефактом.
Восемь…
Он может упасть в океан, в озеро, а еще лучше – в болото, и тогда он точно не выплывет.
Семь…
В короткие минуты падения может произойти разгерметизация, и тогда его раскидает кровавой росой по стенкам капсулы.
Шесть…
Поломка стабилизаторов, и он погибнет в коловращении центрифуги.
Пять…
Детонация стартового заряда будет слишком сильна, и его убьет перегрузками.
Четыре…
Столкновение с другой капсулой при падении.
Три…
Любая мелкая поломка…
Два…
Любая случайность…
Один…
- А-а-а-а!!!!! – крик во всё горло в тесной капсуле.
«Ноль» на табло, толчок выстрела, даже позвонки хрустнули, все мысли пропали, только ужас во весь мозг, горящий огнем ужас. Ощущение падение, ощущение безумной тряски, толчков, бросков, вращения, кажется, что стенки капсулы накаляются проходя плотные слои атмосферы, лоб покрывает холодной испариной, все тело бьется в неимоверной дрожи, зубы отплясывают разухабистую чечетку, и все это долго, неимоверно долго, а когда начинаешь привыкать, когда успокаиваешься, срабатывает второй детонатор, включаются вторичные тормозные двигатели, зубы лязгают так, что кажется сейчас они высыплются изо рта белесой крошкой, гул под ногами – горят! Горят двигатели, беснуется пламя под капсулой! Теперь лишь бы не в воду, лишь бы не в болото! Мягкий толчок – приземление, хлопок взрыва и стенки капсулы разлетаются в сторону, отлетая на безопасное для детонации расстояние от сжавшегося комка тела в легком защитном коконе из пластиковых поперечин.
Ромка, все еще не веря своему счастью, открывает глаза, через пластиковые прутья дотрагивается до теплой земли и на его лице появляется безобразно счастливая, детская улыбка:
- Здравствуй, новый мир.
* * *
Спать было непривычно: зудела над ухом мелкая мошкара, шуршало что-то в зарослях, скреблись рядом какие-то грызуны – слишком много живого вокруг. И ведь нельзя бросить над собой сферу страха, что будет отгонять всю эту живность. Приходится спать вполглаза, то и дело просыпаться, вглядываться в темноту за границей света костра. И каждый раз когда он вздрагивал и просыпался он видел сгорбленную фигуру Саати в красноватом отсвете угольков. Он сидел неподвижно, и глаза его не спали. Он вглядывался, он вслушивался. И изредка рука его брала длинный сук, помешивала угли, да подкладывала в угасающее пламя узловатые куски дерева. И каждый раз Роман засыпал с легким чувством стыда. Ведь он все-таки бог в глазах Саати, а что он сейчас без своих ментальных способностей? Да, сила и скорость – всё при нем, вот только когда не знаешь откуда ждать удара – многое начинаешь видеть в ином свете. Вот и просыпается: жалкий, испуганный.
- Не спится? – спросил он у Саати.
Тот даже бровью не повел, только рука взяла сук и бросила в костер. Лицо, будто каменное:
- Угу.
- Ты ложись, я посмотрю. – Роман уселся, потянулся звучно, подсел поближе к костру, руки протянул к жарким углям.
- Спасибо. – и Саати улегся на землю. Почти сразу он громко засопел – видать устал бедняга, а поста оставить не мог. Хорошо, что доверяет, думал бы плохо о Романе, все равно бы вполглаза спал.
Роман прикрыл глаза, попытался ощутить хоть что-то. Нет – ничего, абсолютно ничего, только темнота, да ночные звуки. Легко он протянул руку к спящему Саати, коснулся кожи, тот и не почувствовал этого касания во сне. Через контакт всегда было проще чувствовать настроения, ту же ауру можно было увидеть не прилагая усилий. Теперь вот только теплота тела под рукой и всё.
Убрал руку, взял прутик и стал угли ворошить. Грустно было. Вот ведь, герой нашелся, войну объявил всему небесному пантеону, а сам, сидит сейчас как слепой кутенок и даже выяснить не может – идет уже кто по его душу, или нет. И ведь не найдут его, подумают, что затаился Ромка где-то, бросил вызов, а сам испугался до испачканных портков, да и залег в глубине джунглей. Хотя нет, Яхов так не посчитает, Яхов будет о других причинах думать. А вот Стас, тот сразу бахвалиться начнет, что де сам Роман отказался от честного боя. Ну ладно – Стаса только могила исправит, тот сколько не проживет, а все одно будет спинным мозгом соображать и стратегию в объеме бицепсов измерять. Хотя конечно противник он славный. Благо, что еще ни разу в схватке не сходились даже играючи – повода не было, да и побаивались оба заблаговременно. Роман – это скорость, верткость, стремительность, а Стас – это чистая сила, грубая, мощная. Выиграть в такой схватке почетно, но если проиграешь – это какой же удар по статусу! А им такого допускать нельзя. Как никак один – бог войны Молох, а второй – карающая длань самого Яхве. И что будет, если бог войны проиграет и об этом станет известно в племенах? Позор! Какой же он тогда Молох? А если будет побеждена карающая длань, так тут и того хуже – это тогда получается, что сам Яхов слабее своего прислужника! Вот и получается: не туда и не сюда – вилы.
Интересно, а Дашку пока не тронут? Яхов конечно человек хороший, правильный, да только кто его знает. Ведь он то, Роман, своего слова не сдержал – не пошел с войной на Совет, а пропал невесть куда. Кто там сейчас самый сильный сканер? Вроде Ахмед? Нет, Ахмед погиб, значит Люсьен зеленоглазая – богиня весны у южных племен. Как её там зовут: Фемаида вроде. Интересно, а она сможет его найти? В принципе участок сканирования не большой, да и людей с такой сильной волей тут не так много… Было не так много, а теперь у Дашки почти все племя будет в астральном секторе пожарищем гореть! Еще один пункт по которому Яхов должен ему взбучку устроить, если конечно найдет.
Саати тихо застонал во сне, взмахнул рукой, будто отбиваясь от кого-то.
- Тсссс. – шепнул Роман тихо, и рефлекторно, по привычке попытался легким импульсом мысли успокоить спящего. Само собой ничего из этого не вышло. Саати всхрапнул, мотнулся в сторону, и сразу сел, смуро насупил брови.
- Нормально всё? – спросил он тяжелым со сна голосом.
- Нормально. Спи.
- Хорошо. – он снова улегся и заснул.
Интересно, зачем же он с ним пошел? Какую мудрость он хочет у него выведать? Другой бы спросил просто, ну или бы взмолился – это все от крепости духа зависит, а этот вон – увязался. Может он обиду затаил, за то, что Роман его перед племенем малость опозорил, когда копье поймал. Хотя вроде тогда он наоборот пытался показать, что де мол вот какой у вас молодец в племени есть! Только как сам Саати это воспринял – не понятно. А может наоборот, вину свою чует за то что копье в спину бросал, а не встал, как то воину подобает, один на один против врага Кто ж его теперь разберет.
В темных зарослях впереди хлопнуло, и сразу там зашуршало, засопело, затрещали ветви – бросилась в стороны вся живность, почуяв угрозу. Роман приподнялся, потянулся рукой к копью, лежащему у ног. Вроде Саати говорил, что нокса у них неподалеку только одна была, значит какая-то другая напасть. Вот только чего так сильно могла лесная братия испугаться?
Он взял в руки копье, и улыбнулся. Это же надо было так голову от страха потерять – даже копье с собой взял. Он бы еще из сумы достал обломок углепластикового мачете и с ним на врага пошел. Уж сколько столетий одними руками обходится, а теперь лишился одного кусочка силы, так и все – в панику подался. Положил копье обратно, и беззвучно заскользил туда, где шумело.
Вроде тихо. Запахов опасных нет, нет и звуков. Простые ночные джунгли, почему-то напрочь лишенные живности. Роман легко протиснулся между ветвями раскидистого куста, прильнул к наклонному стволу дерева ба, в одно движение вспрыгнул на шершавый ствол, легко вскарабкался выше – наклон дерева позволял, остановился, всмотрелся, спрыгнул, будто соскользнул, на одной руке повис – до земли чуть-чуть, соскочил бесшумно, огляделся, перелился в папоротниковые заросли, где пополз под раскидистыми листами, как под пологом. Если бы была наверху мошкара какая, то так бы и сидели себе спокойно на листах, не почувствовали бы движения внизу, под папоротниковыми листьями.
Роман замер недвижно, прислушался. Нет, совсем странно – не бывает такого: пропали звуки, даже извечного звона гнуса неслышно – так тихо не бывает. Он облизнул пересохшие губы и тихо приподнялся на корточки. Словно выныривая, высунул голову над листами папоротника и увидел – артефакт! Висит над землей метрах в двух, размером с голову ноксы, круглый, поблескивает матово, хотя с чего блестеть – ночь на дворе, сюда даже свет фобоса не проникает, если бы у Романа было нормальное зрение, то он бы по такой темноте и рук своих не углядел. А по этому шару, вон, всполохи так и перекатываются, и не похоже, что он сам так блестит, а будто кто то действительно на бока этой штуковине светит.
Роман мгновенно провалился обратно, под папоротниковую сень, затаился и даже дышать перестал. Он так долго мог лежать бездыханно, со сниженной скоростью сердцебиения – минут на двадцать его точно хватит. Только интересно – телепортнется отсюда за эти двадцать минут артефакт или так и будет висеть.
Подумалось: почему раньше он с ними толком не встречался? Только поначалу, лет через пять после высадки на планете видел артефакт однажды, да и тот издалека. Через секунду понял почему – от них же, от артефактов, страхом веет, таким, что и за версту подходить страшно. А когда у него ментальная сенсорика развиваться начала, так он их вообще стал чувствовать за дневной переход. А сейчас он как бревно для этих флюидов – чувствительность нулевая.
Зашуршала листва, папоротник заколыхался, пропуская кого-то или что-то под свои раскидистые листы. Роман попытался пропасть вовсе: сердце тюкнуло и остановилось, кровь перестала литься по венам, дыхание встало, и даже температура тела понизилась градусов на пять, на восемь, почти до температуры окружающей среды. Последним усилием воли он погасил мысли, только глаза стеклянно блестели в темноте.
Шорох приближался медленно, неторопливо, неотвратимо. Если бы мозг Романа в таком состоянии был способен на мышление, то сейчас все его мысли заполнял бы страх, надвигающийся ужас. Но мыслей не было, и это спасало. Соскочи он сейчас, рванул бы бежать, всенепременно бы зацепил шар артефакта, и все – детонация! После такого даже ДНК не найти, не то что попытаться регенерироваться.
Шар уже скользил над ногами, тело чувствовало прохладу от него, волоски на ногах встали дыбом от статического электричества. А еще был холод, только он был не снаружи, а внутри, словно под кожей начинался и шел широкой полосой вместе с движением артефакта. Как будто санировал его шар, спокойно этак, без спешки, по хозяйски.
Артефакт дошел до груди, скользнул чуть ниже, почти коснулся недвижной и холодной кожи, застыл, а потом резко, в один рывок переместился к голове и застыл прямо перед глазами. До ушей донесся тихий, едва уловимый звон, застывший на одной ноте. Стало холодно, нестерпимо холодно, так, как не бывает в джунглях. На листьях вокруг проступили блестки инея, кожу прихватило морозцем, глаза будто заледенели. Дыши Роман сейчас, изо рта бы вырвалось облачко пара. Кольнуло. Сначала слабо, на краю чувствительности, потом чуть сильнее, уже по настоящему больно, а потом и вовсе вонзилась в лоб раскаленная игла боли, Роман вздрогнул, пальцы его судорожно сжались, вдохнул резко, с сипением и почувствовал, как сильно замерз. Артефакт отпрянул вверх на полметра, но не улетел.
- Обнаружил? Ну и что дальше? – тихо спросил Роман.
Вместо ответа шар засветился, заходил волнами белого матового отлива, и вдруг истаял, только сияние от него медленными искрами, как блестки вниз осело. Когда одна такая блестка коснулась Роминого носа, он почувствовал холод – лед это был, тонкие, как снежинки льдинки.
- Пронесло. – выдохнул Роман, соскочил и припустился обратно к костру, где оставил Саати. Тот спит наверное еще, ну и хорошо, если спит. А то как он потом сможет довериться спутнику, который так запросто с поста убежал?
Выскочил на поляну, и увидел Саати. Тот сидел у костра, подбрасывал туда тонкие веточки. Он посмотрел на вылетевшего из леса бога, и сказал тихо, но без недовольства:
- Костер погас. Разжигаю.
- Хорошо. – не нашел что ответь Роман. А потом, совсем уж непривычно для себя произнес еще одно слово, которое не произносил невероятно давно. – Прости.
Саати посмотрел на него, но ничего в ответ не сказал, обратно к костру склонился, стал раздувать угасшие угольки.
* * *
В их тринадцатой зоне высадилось как раз то самое оптимальное число поселенцев – двести человек. Как ни странно – при высадке выжили все. Никто не угодил в болото, ни у кого не отказали посадочные двигатели, стабилизаторы капсул отработали на «ура» - короче все те страхи, что так старательно напридумывал себе Ромка перед стартом, не сбылись.
Только Яшка себе ногу подвернул, и сам же посмеиваясь потом рассказывал, как разлетелась его капсула на куски, а он от испуга вскочил, а под ногой как раз кротовина была – нога там и застряла. Он испугался, в сторону дернулся, а нора крепко держит – вот ногу и вывихнул. Хромал правда он знатно, серьезно хромал, без костыля вообще ходить не мог, да и щиколотку у него всю разбарабанило - здоровая стала, двумя ладонями не охватишь.
Высадили их «сводным» составом. Часть из их лагеря была, ровно сто человек знакомых до одури в возрасте от четырнадцати и до шестнадцати лет, а часть… Часть – девчонки. Возраст тот же, лица наглые, на вид – сорванцы сорванцами, все какие-то острые, угловатые, хоть локти да коленки не видно под тканью комбезов, но почему-то складывается ощущения, что они сплошь в царапинах.
Место для высадки, не смотря на нехорошие предчувствия Гарика, оказалось просто таки идеальным. Их высадили в гористой местности. Конечно это тоже джунгли, тоже опасности, зато нет тут болот, нет болезненной сырости, да и не так душно. Правда по ночам холодило сильно, но это ничего страшного, а после того, как построили себе жилища – стало совсем комфортно.
Еще был огромный плюс - в горах не было больших хищников, да и маленьких не сильно много водилось. Из всех напастей – одна туатуя в стороне от горной речки пристроилась и рой годжи на другой стороне холма. В принципе со всей этой хищной братией договор был простой: мы вас не трогаем, вы нас не трогаете – тут же главное близко не подходить и не сделается тогда тебе ничего плохого.
Правда туатуя долго не простояла. Через месяц как раз её плоды поспели, и народ всей толпой с мачете наголо пошел урожай собирать. Покрошили туатую на щепки, персики все с ветвей пообдирали, и остался стоять один голый ствол с обрубками ветвей. Януш тут же стал придумывать теорию на тему культивации туатуи для садово-огородных нужд. Его поддержали. Но откультивировать ничего не получилось, потому как туатуя зачахла, а через месяц, так и вовсе усохла и сдохла окончательно.
С девчонками поначалу почти не контактировали. Они сделали себе свой лагерь, мальчишки свой, и если вдруг встречались, то только у реки, когда за водой ходили. Но так только поначалу было, а дальше такое началось!
Кто хочет, чтобы воду на нем таскали? В нормальных условиях никто, разве что найдется какой трудоголик-мазахист, что с радостью будет носиться с долблеными из дерева ведрами к реке, и потом тащить эту тяжесть вверх по холму с полкилометра. Но у них в лагере оказалось просто таки засилье таких трудоголиков! Целыми бригадами отряжались! Доходило до того, что за ведра дрались! Один раз ночью Яшка поймал Марика, когда тот вычерпывал воду из их основного водохранилища – огромного выдолбленного пня дерева ба, в который входило ведер этак пятьдесят.
Взбучку он тогда ему устроил знатную. Хоть и хромал еще, а все равно, по лагерю на пинках Марика гонял, да еще и поучал на бегу: «Я тебя, поганца, за саботаж, так уважу, что сидеть не сможешь, я тебе такую речку устрою, на всю жизнь запомнишь!» - короче говорил он культурно, даже литературно, и пендели отвешивал вполне серьезные.
А потом произошло то, чего и следовало ожидать. Мальчишки собрались, причесались, те, у кого уже росла борода, кое как обскоблили подбородки мачете, и пошли с официальным визитом к девчонкам. Костька, для пущей красоты, так и вовсе полдня по джунглям ползал, цветов с деревьев надрал, вот только по причине насморка не почувствовал он, что воняют те гнилью просто безбожно – что тут поделаешь, цветы хищники они хоть и красивые, но запашок у них тот еще.
На него все поглядывали, посмеивались, но никто даже и словом не обмолвился о амбре. Уже когда в лагерь девчонок пришли, все от него подальше отошли, мол они отдельно и он отдельно. Вот тогда то и получил Костька от избранницы своей, с которой у реки втихушку встречался, по первое число! Залепила она ему этим букетом такую пощечину, Костька еле на ногах устоял, и рожу ему шипами расцарапало, да и воняло потом от него наверное с месяц.
Вот так и произошло сближение лагерей, а потом и вовсе объединение. Для жизни конечно лучше подходило место, где мальчишки жили, но нельзя же девчонкам об этом говорить! Поэтому и переехали вниз, почти к самой реке, и там, за лагерем девчонок, у самой кромки джунглей, разбили свой мужской квартал. Было там попрохладнее чем на первом месте, сырости было больше, ночью больше тварей за околицей ухало да завывало, зато было теперь приятно смотреть в другую от джунглей сторону. Они же там, в своем этом тюремном лагере на Земле, никого женского полу не наблюдали, ну разве что ту мымру, что у них социологию преподавала. Только та тетка страшная была, как смертный грех: очки огромные, линзы такие, что глаза за ними с кулак размером кажутся и вогнуты как-то вовнутрь, нос острый, крючком тянется и губы в ниточку, будто и нет их вовсе – злая стерва была, все повода искала, чтобы злость на парнях сорвать. Если бы она у них еще год преподавала, то ее точно кто-нибудь убил бы. Повезло – вовремя ушла, а то ведь Стас уже прикидывать начал, как её завалить без шума.
А тут, посмотришь утром вверх по склону, а там, на большом пустыре домики аккуратные из листьев выложены, а из них, из домиков этих, выходят девушки молодые. Они с утра только в майку форменную да в шорты одеты – загляденье! И все они такие стройные, такие точеные, такие стремительные, такие…
Ромка громко сглотнул на сухую и незаметно покосился вниз, на штаны – не выпирает ли там чего? А то заметят – смеху не оберешься. Нет, вроде все нормально.
Он легко соскочил со своего насеста на высоком черном камне, и вальяжно побрел в сторону девчачьей половины лагеря. А для того, чтобы посолиднее смотреться, сунул руки в оттопыренные карманы, сам нос кверху задрал, и на все через щелки прищуренных век смотрит – этак свысока. Хотя, если честно, ростиком-то Ромка как раз и не выдался - маленький он, а почти все девчонки выше него: кто на чуть, а кто и на целую голову. Дошлепал он таким манером до крайнего домика, где две девчонки жили: Дашка рыжая, и Иринка – высокая, нескладная вся какая-то, неуклюжая, но зато сильная, и быстрая. Один раз Марик по своей природной тупости ей шутку обидную отвесил, так она его боковым с левой так приложила, что Марик потом неделю светочем ходил – путь фингалом освещал. Да и сейчас еще не до конца у него этот подарок сошел, до сих пор скула темнит пятном.
Ромка подошел к дому, уселся на камушек, еще холодный с ночи, ботинок с ноги стянул, вытряхивать начал, да так, чтобы погромче, чтобы слышно было.
- Дашка, твой пришел. – громкий, густой голос Ирки. – Стучит уже.
- Да иди ты. – сонный, с хрипотцой голос в ответ. Что-то скрипнуло, глухо стукнулось о землю – башмаки перед собой поставила наверное. Ромка тоже, когда просыпается, сначала ботинки на всякий случай о землю крагами бухал, - это на тот случай, если за ночь туда какая-нибудь тварь залезла. Сейчас она значит потягиваться будет, по кошачьи медленно, томно – он один раз видел, как она так делает, когда вечером через щелку промеж листьев хижины подглядывал.
Ромка сидел терпеливо, ботинок не надевал – ждал. Через пару минут вышла Даша из хижины, для виду потягивается, зевает, будто только-только проснулась, а сама уже причесана, майка под грудью аккуратным таким узлом завязана, чтобы и пупок ее хорошо было видно, и округлые холмики грудей выгодно подчеркнуть. Штанины закатаны высоко, ботинки этак расхлябано, напялены – видно короче, что старательно она этот художественный беспорядок создавала.
- Сидишь? – сказала насмешливо.
- Камешек в ботинок попал. – выпалил Ромка причину, над которой думал всё утро, и только тут понял, какую же глупость он сморозил. Это тогда не камешек получается, а профессиональный лазутчик: это же надо, заползти под высокое голенище, да еще и зашнурованное туго, а потом еще вниз до самой пятки проползти – нереально! Какой же он дурак. Хоть беги, да в речке топись со стыда. Он почувствовал как наливаются уши его предательским пунцовым цветом.
- Ну-ну. – усмехнулась Дашка, и легко соскочила с чурбачка на пороге. Такие вот чурбачки обязательно при входе в каждую хижину кладут, чтобы ползучие твари ночью не лезли. Переползти такое препятствие для них труд небольшой, но если ночью вдруг наткнутся они на такое бревнышко, то по слепоте своей дальше ползут, в обход. А от них только этого и надо. А вон к примеру Марик, так тот вообще, ловушку смастерил у себя перед хижиной: по сторонам от порога петли навесил, и через брусок груз как раз над петлей приделал. Правда пока никого он в эту свою ловушку не поймал, только один раз, когда по темени возвращался, сам же в свою петлю и попал. Ногу ему каменюкой отшибло, дня три хромал, даже поначалу ловушку эту свою сдернул – от злобы видать. Но потом, когда хромать перестал, по новой повесил. Дурак, что с него возьмешь.
Дашка прошла рядом с ним, остановилась, повернулась к нему в пол оборота, так, чтобы продемонстрировать и красоту своей осиной талии, и чтобы попочка вся в облипочку стала, и ножки у нее этак красиво вытянулись, и грудь… Ромка опять сглотнул.
- Да знаю я зачем ты ходишь. – улыбнулась, а в глазах у нее солнечные зайчики искрами блестят. Ну ведь знает же, что нравится она ему до безумия, что наверное он даже её любит, а издевается! Зараза!
- У вас отсюда вид хороший. Внизу всё видно, обрыв, вон ещё… вон там эта, роща вон… - он совсем замялся. Вид конечно и правда от их хижины хороший открывался. Считай десяток метров всего до обрыва, а там, напротив, другой холм, и будто уступами: площадка вся заросшая зеленью, потом взметается вверх серая гранитная стена, и снова площадка, а с нее зелень вниз будто свисает, и роща на уступе, что напротив красивая очень – вся в ярко красных цветах, как раз тех, что на вид красивые, а на запах противные, вонючие. Ими только с такого расстояния и любоваться.
- Так ты у нас тонкая душа? Поэт? А может художник?
- Я хорошо рисую. – честно сознался Ромка. Про то что он еще и стихи пишет, он промолчал – стыдно стало. Да и стихи у него были всё какие-то мрачные, грустные, про то как бредет он один через жизнь, и горько ему, и страшно, и одиноко. И весь он по этим стихам такой талантливый, такой скорбный, такой гениальный, а мир его не ценит…
- Правда? А меня нарисовать сможешь? – спросила она с интересом и потянулась так сладко-сладко, так красиво, так грациозно по кошачьи спинку прогнула, подбородочек остренький в небо вонзила и шейка у нее такая тонкая, такая трепетная…
- Смогу… - оторопело сказал Ромка, и только потом подумал, что будет, если вдруг портрет не удастся, и тут же нашелся, выпалил радостно. – Только нечем и не на чем!