Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 8⁠⁠

Няньки (фантастический роман) Часть 1

Няньки (фантастический роман) часть 2

Няньки (фантастический роман) часть 3

Няньки (фантастический роман) Часть 4

Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 5

Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 6

Няньки (мой, уже изданный, фантастический роман) часть 7

Автор: Волченко Павел Николаевич

Аннотация:

Главные герои, выходцы из рабочего квартала, еще в детском возрасте попадают в некий концентрационный лагерь. Им приходится пройти через боль, унижения, тяжелую физическую, моральную и интеллектуальную подготовку. Зачем? Неизвестно, до того самого момента, пока не вступает в силу план заселения миров – распространения человечества – своего рода глобальный социальный эксперимент. Пройдя через все этапы взросления, через долгую жизнь, через осознание себя и мира вокруг, они понимают причины своей подготовки. Действо развивается на фоне неизвестного мира – новой, дикой планеты, где имеются некие «артефакты» - неизвестные, непонятные сферы с возможностью как телепортации, так и простого, ускоренного перемещения в пространстве. Артефакты не позволяют использовать металл, восприимчивы к агрессии – препятствуют ей.

Основная идея произведения: приходит время, когда боги становятся не нужны, а нужны няньки, поводыри, что проведут сквозь тьму и кровь мира и выведут во дни благоденствия.

- Хорошо. – и только сейчас Роман позволил своему разуму отключиться полностью, пропасть из мира на несколько часов.

* * *

Шум начался еще с рассвета, ещё до побудки. Сначала громко, на полной ионной тяге, промчались над бетонными корпусами тяжелые боевые флаеры. Все, даже комендант лагеря, высыпали на темную улицу и уставились в чуть подкрашенное еще не проснувшимся рассветом небо. Боевые флаеры быстро превратились в едва различимые, мерцающие звездочки, а кто-то из охранников сказал:

- К городу полетели. Неспокойно там.

И тут же его облепили заключенные, стали расспрашивать: «от чего же там неспокойно?». Ведь не знают они ничего, не слышали и не видели никаких новостей с тех самых пор, как сюда попали, только куцые обрывки и да обрывки фраз брошенные кое где да кое когда нерадивыми конвоирами.

Но не удалось расспросить. Ярко полыхнуло, отлилось на небе красное зарево, а после, далеко и гулко, загрохотало, будто рванула там огромная, многомегатонная бомба. По чести сказать, Ромка вперился в горизонт ожидая увидеть там вспухающий ядерный гриб, такой, какой видел в старой кинохронике – тот, который сжигает облака и будто вырастает из земли, и такой он огромный, такой невероятный, что просто не верится – что это дело рук человеческих, а не порождение богов.

Гриба не было. Но часто-часто замерцало зарево, и гул стал доносится отрывистый, одно на другое накатывали новые взрывы, и они даже скорее не ушами слышались, а через тело, дрожь земли под ногами.

- Рабочие районы бомбят. – сказал грустно комендант. – У меня там мать, в районе ткачей осталась. Говорил же ей, поехали, неспокойно здесь… - сокрушенно качнул головой, рукой махнул. – Ай ты ж ересь!

- У меня батя в мануфактурном. – сказал здоровяк из конвойных. – Как думаете, может мануфактурных-то бить не будут? Всё ж почти инженерные.

- Да это не мануфактурных бьют, это инженерных твоих утюжат. – радостно вякнул какой-то молодой конвоир, из новеньких. Осклабился лихо, со злобой. – Всё, хватит, оттерпелась наша доля, пусть теперь верхушка нам лезгинку танцует!

- Нет, когда грохнуло-то? – вступил разговор уже поседевший солдат, которого когда-то давно, кажется даже в другой жизни, обещал убить Ромка. Теперь то Ромка его и пальцем не тронет, потому как видит – добрый это мужик, хороший. Другой конвоир убил бы за излишние разговоры, им так и предписано было: нарушение дисциплины – это либо позорный столб, либо сразу в расход – никак иначе. А этот, только для проформы их с Яном прищучил с шокера, да и то – потому что были свидетели проступка: тогда профессор тот с бородавкой в коридор выглянул, будь он неладен, да и увидел разговорчики в строю. Кивнул он конвоиру, а тому что – работу работать надо, вот он и исполнил, как в уставе записано. – Грохнуло когда туда военные прилетели, так то. Значит не инженеры лезгинку вытанцовывают, а рабочие районы.

- Ты что говоришь? – вскипел молодой, перехватился за висящую на груди штурмовую винтовку. – Ты что сказал? А ну, повтори!

- Уймите его. – тихо шепнул комендант, и тут же навалились двое крепких, тертых уже конвойных на спесивого наглеца, повалили его.

- Вы что, братцы? Вы что? – забился он на земле как рыба. – Вы что, за этих? За этих, да?

- Дурак ты еще. – печально сказал комендант.

- Воздух! – заорали с вышки, и разом несколько десятков прожекторов осветили низкие предрассветные облака, и увидели они еще далекие совсем точки. Но те стремительно приближались, нарастал тяжелый, давящий гул – на всём ходу видать шли, рвали, не думая о перегрузках.

- Вот, и по вашу душу прилетели! – заорал радостно придавленный конвоир. – Сейчас вам влупят! – и уже всем собравшимся на улице заключенным ребятам заорал. - Пацаны, пацаны – бейте этих! Пацаны, свобода же! Пацаны, они ж вас тут…

Его легонько стукнули по затылку, парень обидно ткнулся носом в землю и примолк. А пацаны, те которым он так истово орал, лишь посмотрели на него спокойно, даже с грустью какой-то, и снова в небо уставились. Пришел бы этот горе освободитель года этак три назад, может кто бы и рванул биться с черноформенными конвоирами, а сейчас – нет. Сейчас уже не понятно было, кто тут из них опаснее: заключенные детишки, или вооруженные до зубов конвоиры.

В небе над лагерем уже зависли скоростные флаеры, и, сбрасывая скорость, еще в воздухе, разложились они трапами, и легким виражом, стремительно, слетели на посадочную площадку в центре лагеря.

Все замерли, словно в ожидании приказа, или наоборот – вдруг кто сейчас крикнет: «бежим» - и ведь побегут же, прочь побегут, к колючей проволоке ограждения.

Первым в сторону прилетевших флаеров пошел Яша. Спокойно пошел, без нервов, и даже руки в карманы засунуты, как будто каждую ночь к ним прилетают такие вот высокоскоростные птицы небесные. Следом за ним потянулись и остальные заключенные, а потом и вовсе – весь лагерь двинулся, все возрастные группы от уже юношей, почти мужчин и до младших – которым лет этак по тринадцать, по четырнадцать только стукнуло.

А следом за ними, трусливо уцепившись за своё оружие, конвоиры.

У флаеров уже вовсю суетились: метались меж большими машинами, чьи движки всё еще гудели, люди в небесно голубой форме с эмблемой крылатого щита на левом плече – служба Небесного города!

Подбежал один такой к Яше и заорал ему в ухо:

- Строй своих. Погрузка! Срочно!

- Куда? – только и спросил Яша, но поздно – небесник уже бежал к другой группе заключенных, что вышла с другой стороны лагеря.

- Ребят, грузись! – заорал Яшка.

- Куда? – взбрыкнул Стас, но его никто не поддержал. Все торопливо побежали к флаерам, а там уж и вовсе ничего слышно не было – так движки гудели.

Трапы флаеров висели над землей в полуметре. Ребята запрыгивали на них с разбегу, торопливо взбегали вверх по коротким лестницам. Внутри их встречал еще один офицер небесников, только с лицом построже.

- Быстрей-быстрей! Вперед, рассаживаемся! Быстрей! – и все неслись, скоро, быстро рассаживаясь по рядам кресел в салоне, наподобие тех, что в пассажирских летниках, только эти не такие мягкие, зато с высоким гибким подголовником и двумя перекрестными ремнями безопасности. Видать на случай перегрузок, чтобы в болтанке не выбросило или шею не свернуло.

- Ян, ты что-нибудь понимаешь? – спросил Ромка, как только они уселись в свои кресла, и пристегнулись перекрестными ремнями.

- Да черт разберет! – оглянулся, рядом бухнулся в сиденье своей большой тушей Алекс, завозился с ремнями. Щелкнули замки и Алекс сразу заговорил:

- Что братцы-смертнички, воевать полетели? – подмигнул.

- С какой это радости? – удивился Ян.

- В городе заваруха, а тут за нами. – Алекс хищно ощерился. – Небесники за подкреплением прислали.

- Ага, хорошее подкрепление. – усмехнулся Ромка. – Мы не под то заточены, чтобы в городе воевать. Или ты думаешь нас заставят районщикам проповеди читать?

- Ну а кто знает? – сник Алекс. – Чувства юмора у тебя нет.

- А у тебя, как я погляжу, его слишком много… - начал Януш, но его ответ утонул в нарастающем реве двигателей. От резкого рывка в небо их вжало в кресла. Даже щеки ввалились, на такой скорости был дан взлет. Уже в полете автоматически сложились трапы, захлопнулся входной люк и стало достаточно тихо, так что можно было начать разговаривать.

Все сразу загалдели, загомонили, а Стас, так и вовсе, ухватил проходящего рядом небесника за рукав, попытался того поприжать, но небесник неожиданно легко вырвался и отвесил здоровяку Стасу обидный подзатыльник.

Затрещали динамики, под потолком полыхнули проекции экранов. В салоне притихли. Экраны моргнули, по ним прошла рябь и появилось изображение: мудрое лицо верховного правителя – глава небесников, тот кто жил в верхнем шпиле белой башни Небесного города. Таким Ромка помнил верховного правителя еще с детства, а мама рассказывала ему, что и тогда, когда она была маленькой, он выглядел точно так же – будто и на минуту не постарел. И не было у Верховного Правителя имени – только чин у него этот был и мудрость в глазах.

Те, кто еще говорили, разом примолкли, и во все глаза уставились на экраны. Правитель кашлянул, и все, кто были в салоне, даже дышать перестали:

- Дети. – начал он грустно, и почему то ни у Ромки и ни у кого другого не вызвало обиды такое обращение. Почему-то казалось, что этот человек имеет право к ним обратиться еще и не так, хоть птенцами желторотыми обзовет, хоть младенцами – всё равно, он вправе говорить такие слова. – Бедные мои дети. Ваше обучение закончено. Простите, за то, как оно началось, простите за то, какое оно было, простите за всё, если вы конечно сможете простить. Знайте: всё то, через что вы прошли, было необходимо – это было для блага всего человечества, это было для благо мира, для блага цивилизации. Когда то и мы были такими же как вы сейчас: мы были молодыми, сильными, в нас гремела уверенность. Теперь когда с высоты своих лет, с высоты опыта, мы видим свои ошибки, мы желаем лишь одного – чтобы вы их не повторили. Для этого мы приложили все усилия. Ваше обучение… Да, оно было жестоким, вы не понимали для чего всё это, для чего побои, для чего смерти и позор, для чего истязания и унижения. Только для вас, для вашего будущего, для тех миров, которые вы построите. Когда мы были такими как вы сейчас, мы имели жалость, а жалость наказуема. Когда мы начинали, у нас была совесть, а совесть – это боль многих и для многих. Когда мы строили этот мир, мы были справедливы, и справедливость наша несла в мир кровь реками, потому что справедливость не может быть гибкой. Мы любили – любовь несла войны, мы желали добра – добро рождало несправедливость, мы хотели исправить сделанное, но лишь вновь и вновь нагоняли новые волны крови, вздымали бури войн. Мы долго учились… - лицо Правителя стало грустным, казалось бы глаза не могут нести столько грусти, целые моря – океаны грусти, готовые пожрать всю радость мира, всё в этом мире готовые проглотить в неизбывную свою тоску и безысходность. – И мы научились. Именно поэтому мы учили вас так жестоко! – сложил руки перед собой, коснулся ладонями губ. – Так было нужно. Вы теперь знаете, как можно и нужно обмануть целые народы, вы знаете, как одним бесконечно жестоким поступком можно усмирить толпу, вы знаете как эту толпу зажечь! Вы сможете выбрать не то, что справедливо, не то, что хорошо, не мораль, не этику – вы выберете то, что будет нужно, будет необходимо. Да-да, это всё разные понятия, разные решения. Я надеюсь что вы будете лучшими правителями чем мы, я верю в это. – снова замолчал, только на этот раз он молчал уже куда дольше, морщинистые руки его мелко дрожали, будто он хотел заплакать, но глаза хранили холод. Он пошамкал сизоватыми губами и продолжил. – Когда-то, бесконечно давно, несколько десятков тысячелетий назад, мы были избраны для той же цели, что и вы сегодня. – Ромка испуганно, словно от удара, отшатнулся назад. Несколько десятков тысяч лет! Бесконечный срок, целая вечность! Он вдруг почувствовал себя мелким червем, букашкой перед этим седовласым стариком на экране. Он испугался этих слабых дрожащих пальцев, будто была это занесенная для смертельного удара лапа ноксы. Голос старика зазвучал громче, решительнее, воинственнее. – Нас выбирали красиво! Они выбирали достойных! Они выбирали мудрых! Они выбирали честных душой, прекрасных сердцем! Выбирали поэтов, писателей, ученых, заслуженных политиков! Они не знали, что творят! Нет ничего хуже чем добрый царь, нет ничего хуже, чем справедливый бог! У нас были принципы, и мы долго выясняли, чьи принципы вернее, чьё решение лучше, а в это время гибли люди, гибли народы, нации, - гибли цивилизации! Они гибли из-за нас, из-за нашей веры в светлые идеалы! – он уже кричал. – Мы давали им технологии, мы давали им знания, не понимая, что учим их новым убийствам! Люди… - замялся, и тут же взорвался криком. – Отдельный человек – это не человечество, отдельный народ – это не нация! – он крепко, с ударом, сложил ладони, дрожащие пальцы сцепились. Правитель дышал тяжело, с дрожью, будто успокаиваясь. Громко, всухую сглотнул и спокойно, будто не кричал только что, не надрывался в гневе, продолжил. - Вы дети и они дети, вам это конечно пока не понять, но потом… - он разжал пальцы, руки его уже не дрожали. – Это все потом. Но вам будет проще, вам будет куда проще – вы будете их понимать, а понимание – это уже половина успеха. Всё остальное, чем мы могли вам помочь, мы уже сделали. Ну разве что одна малость осталась… Минут через пять мы встретимся, и мы отдадим вам и эту последнюю мелочь.

Наступила тишина. Каждый думал о своем, каждый пытался примерить непонятные слова на себя, приценивался. А главное – каждый пытался понять, узнать – что же им хотели сказать этим. То, что готовили их для другой планеты, для работы колонистов – это и так было ясно давным-давно, но эти слова о тысячелетиях, о том что они дети и те тоже будут дети – это уже совсем другое, совсем непонятное.

В повисшей тишине, под гул двигателей, что слышался не ушами, а шел через тело, неуместно громко прозвучал обиженный вопрос Стаса.

- Чего это он?

Флаер зашел на посадку, как и предрекал Правитель, ровно через пять минут – секунда в секунду. Ну еще плюс минута на выброску трапа, на построение, на запись при выходе. Хотя зачем она – эта запись нужна была, - непонятно. Офицеры спросили у каждого имя, отчеркнули их в длинном списке и всё – вниз по трапу, где уже дожидаются остальные ребята.

Когда с формальностями было покончено, их собрали всех вместе. Всех до одного, всех тех кто был в лагере, построили, как солдат на плацу, перед огромными, до потолка ангара, воротами, те медленно распахнулись, и перед ребятами предстал невероятных размеров зал. Он был настолько нереально большой, что сознание отказывалось верить в то, что это всего лишь помещение. Не верилось в потолок, который был так далеко, так высоко и такого небесно голубого цвета, что легче было поверить, что это небо, а не каменный свод. Стены раздавались широко в стороны, а длинна зала была такова, что дальняя его часть окрашивалась характерной синевой, какая бывает только тогда, когда расстояние беспредельно велико. Но больше всего завораживали золотые ворота в противоположной стене зала. Такие же невероятно огромные, как и те, через которые вошли они, только цвет у них был настоящий – золотой, с оранжевым жарким отливом, блестели они маслянисто, дорого. Будто настоящее это золото было, а не краска. Хотя кто этих небесников знает? Может у них в каждый дом, в каждую квартиру, золотые двери ведут? Богатеи – у них свои закидоны, а правители - так те вообще отдельная статья справочников по психологическим патологиям.

И там, в этом зале уже были точно такие же как и они, выстроенные в квадраты, подростки. Все, как у них: лица суровые, не по возрасту взрослые, уверенные в себе, в своих силах. Там были и девочки, и мальчики, но никогда вместе – квадраты раздельные. И все построены в длинные шеренги, как на плацу, или как на параде в честь величия Небесного города. Такие парады Ромка видел по огромному экрану стеревиовизора, что висел у них на площади. Их тогда специально всех собирали, даже работы отменили, и все население района чернорабочих сгрудилось в на площади. Смотрящий района выступил с праздничной речью, долго и страстно рассказывая о том, как далеко вперед шагнула их держава, сколько трудовых подвигов они совершили, и о том, сколь много им еще предстоит сделать. Люди послушно кричали «Ура!», когда надо было, взмахивали голубыми флагами Небесного города, выступали и активисты с голубыми бантами, приколотыми к груди, на манер орденов. А потом, когда смотрящий района, выкрикнул уж совсем бравурные слова и вскинул руки, включился стереовизор и вместо стены администрации загорелось трехмерное изображение – словно окно в другой мир открылось. А там, в этом другом мире, на широченной площади перед белыми шпилями Небесных башен маршировали такие вот квадраты, как те, которые сейчас были выстроены внизу.

- Как на параде. – тихо шепнул Януш и Ромка кивнул.

Офицер Небесного города скоро погнал их вперед, на пустующее место почти в самом центре зала. По правую и по левую руку от них стояли девчонки. Такие же как и они: в бесформенных синих робах заключенных с белыми нашивками на груди, с однообразными лагерными прическами. Но всё же, проглядывались девичьи формы под этими хламидами, бедра манили своей округлостью, пухлые губы казалось так и тянули попробовать их мягкость.

- Хороши чиксы. – присвистнул Стас. Ахмед, что стоял рядом, отвесил здоровяку такой подзатыльник, что Стаса даже вперед бросило. Он развернулся, губы его искривились, глаза горели злобой, ноздри гневно раздувались – прямо бык, а не человек. Но рядом с Ахмедом встал Яша, в наигранном непонимании приподнял брови, мол чего ты это, брат, злиться вздумал? Стас громко фыркнул, махнул руками, да и снова встал в строй. Тут же подошел офицер небесников, сказал негромко:

- Пожалуйста, воздержитесь от нарушения дисциплины. Не время. – козырнул им и пошел дальше.

Если бы он сказал им о последующем наказании за подобные выкидоны, ну или еще чем пригрозил – оно бы понятно было: плавали – знаем. А тут «не время» и всё. Так не приказывают, так просят о одолжении, с надеждой. Такие просьбы обязывают. Интересно, этот офицер психолог, или он случайно нашел самые подходящие, самые правильные слова?

Они послушно замолчали. Яша вернулся на своё место в строю, Ахмед подвинулся, давая место Стасу.

Впереди, там, куда были устремлены все взоры собравшихся в зале, растворились золотые ворота. Растворились они величаво, и стало сразу ясно, что эти ворота – не блажь сильных мира сего, да и не с жиру они бесятся. Стало ясно, что только такие двери и должны быть для таких случаев как сегодняшний, для настоящих – для великих событий!

Из-за ворот неспешно вышло человек двадцать. Все в длинных белых одеждах, все уже давно не молоды, и от каждого веет таким сиянием, такой глубокой мудростью и таким бесконечным знанием, что становилось страшно. Была бы возможность, так подростки бы отшатнулись, испуганно шагнули бы назад, но как сказал офицер «не время» и это верно. Не время боятся мудрости, не время бежать, после столь долгого пути сюда – слишком многое пришлось положить на алтарь для этой встречи с мудрецами в белых одеждах.

Впереди шел Правитель. Тот самый, что разговаривал с ними в полете. Он шел легко, совсем не по старчески. Движения его были стремительны, грациозны, он словно бы плыл над землей легко перетекая из одного положения в другое – он был гармоничен в своих движениях. Впрочем и остальные двигались так же.

На середине зала они рассыпались, разошлись в стороны, каждый пошел к своему сектору зала, где его ожидали выстроенные в шеренги квадраты. К центральной части, в которой был Роман с Янушем, подошел сам Правитель.

- Дети. – начал он так же, как и тогда, с экранов. – Я обещал вам помощь, и мои обещания не будут пустым звуком. Я не могу дать вам в дорогу ни технологий, ни железа, ни оружия – всё это станет вашей смертью, смертью ваших людей. Я хочу чтобы вы жили, чтобы вы смогли быть там, где погибнет любая машина, где пропадут самые изощренные технические замыслы… - снаружи грянул взрыв такой силы, что затряслись стены зала, гулко зашумело, будто сама земля под ногами задрожала. Все вздрогнули, кое кто, из девчонок, испуганно взвизгнули. Правитель поморщился. – Время, время для них пришло. – сказал он, ни к кому особенно не обращаясь. – Дети, вы улетаете сегодня в новые миры, в те миры для которых вы учились. Вас будет мало, ваши труды не смогут увидеть ваши современники. Да и вообще сейчас грядет новое время – время потрясений, время строительства свободного, нравственного общества. – вздохнул. - Такие дела без крови не делаются. Про вас вспомнят, но вспомнят очень не скоро. У вас будет время подготовиться, и если вдруг за вами пошлют экспедицию… Вы успеете подготовиться, вы сможете встретить их на своей земле. И, если вы будете достойны, вы сможете влиться в их ряды, сможете присоединиться к великому человечеству, прошедшему свой путь от дикости и до нравственности! – выкрикнул он последние слова, и, вдруг перейдя на шепот, продолжил. – Но это всё потом. Дети, я обещал вам помощь, но вы ничего не можете взять с собой кроме своих тел и своего разума. Не мне вам рассказывать, каким оружием, каким инструментом может быть ваше тело. Вы прошли через виртуальную подготовку вооруженные только собой. Дети, закройте глаза. – они закрыли глаза, и даже те, кто не хотели, смежили веки, будто кто-то другой, чуждой им волей сделал это за них. – Дети, откройте свой разум, не бойтесь, - со словами пришло тепло, пропала тревога, - ваши мысли, ваши чувства, ваши души, - темнота за закрытыми веками перестала быть такой полной, она словно стала наполняться светом, наливаться жаром, - не держитесь за них. Отпустите себя на волю, отпустите свой разум, откройтесь. – они уже не слышали слова, те будто звенели у них прямо в мыслях, прочерчивались образами за закрытыми веками.

А потом слова прекратились и начались изменения. Ромка чувствовал, как неведомая сила врывалась в него, как бережно эта сила оглаживала его мысли, как легко прикасалась к чему-то в нем, чего он сам осознать был не в силах. Он понимал, что он изменяется. Постепенно приходило осознания: вот только что он не понимал, что с ним происходит, а вот коснулась его жаром сила, и он уже видит словно трехмерную проекцию мозга перед собой, и видит, как изменяется структура, как кровоток чуть смещается, как выстреливаются новые связи нейронов – он понимает, что его мышление ускорилось в десятки раз, будто прошло долгое, длившееся всю жизнь от самого дня его рождения, похмелье. Еще одно прикосновение жаркой силы, и он вспоминает всё, что было с ним от момента явления в этот мир: каждая секунда, каждое мгновение – это всё теперь снова его, целиком и полностью. Он даже может мысленно прочесть все те книги, что когда-то просто пролистывал без всякой цели. Каждая страница встаёт перед глазами, каждая буковка видна на полотне образа воспоминания. Потом скорость реакции, потом сила, а потом уже просто невозможно было уследить, что же с ним происходит именно сейчас, именно в этот момент времени. Сила, что изменяла его, ворвалась в тело, охватило мозг словно ураган, в единый миг всё вокруг запылало в огненном вихре! А в следующее мгновение он уже снова стоит в строю, тяжело дышит и вновь он слышит слова Правителя. Слышит, как положено – ушами, а не мозгом.

- Дети. Дети… - он просто не мог найти нужных слов. – Дети, простите меня, простите нас всех за этот дар. То, что это проклятие, вы поймете не скоро, но поймете, и тогда вы будете уже достаточно взрослыми, чтобы понять нас. Дети, живите и правьте так, как будете считать нужным, потому как если не вы, то кто же? И, еще одно… - в зале уже давно были слышны разрывы на улицах, стрекот перестрелок, крики, грохот обвалов. – Примите свой уход достойно, сделайте это как мы, или лучше нас. Прощайте, дети.

Тут же, словно вороны, налетели на них офицеры небесники, заголосили, закомандовали, бегом бросились в сторону других ворот, больше похожих на норы в этих громадных стенах. Потоки подростков ручьями полились в эти норы, за которыми уже не было ни огромных, ни маленьких залов, а была самая что ни на есть улица, и поле, казалось бы бесконечное поле, сплошь залитое бетоном, без единой травинки. А вдалеке высились черные громадины космических кораблей. Таких Ромка даже по стереовизору не видел, но почему-то сразу понял – космические корабли! Просто ничто больше не могло так дерзко, с таким вызовом смотреть в океан неба.

- Стартовый стол. – со знанием дела выкрикнул Яша впереди.

Ну если уж Яшка говорит, что это какой-то стартовый стол, то значит стартовый стол и есть. Яшка не позер, за здорово живешь врать не будет.

Бежали молча, не сбивая дыхания: до громадин кораблей было далеко – больше километра, но даже на таком расстоянии они были бесконечно большими, величавыми, словно горные вершины, что своими макушками царапают облака.

Вблизи корабль казался еще более величественным, более невероятным. Его навершие стремительно взлетало ввысь, будто еще до старта врывалось в космические дали, пронзало пространство. Он был велик как великан из детских сказок, ему не было дела до всего мелкого, земного. Он был создан для звезд и о звездах же он мечтал, он грезил ими на земле, он мечтал умчаться вдаль, в черный холод космоса, он томился здесь, он был пленником этого стартового стола. Но ничего, еще мгновение, еще один миг, и он взорвется огнем дюз, он поднимется над землей и устремиться в бескрайние дали, в черную бездну бесконечности.

У корабля их уже ждали. Вернее не так: никого там не было, но были уже спущены восемь больших лифтовых кабин, в каждую из которых могло войти человек по сто. Офицер, не останавливаясь, подбежал к одной такой кабине, но вовнутрь не вошел, остановился рядом с наземным пультом и стал подгонять бегущих криком:

- Быстрей, быстрей. Раз-два, раз-два! В кабину давай! – они набились в эту кабину как сельдь в бочку, казалось бы уже и не продохнуть. С шипением захлопнулась составная дверь, улицу и офицера небесника от них отрезало переборкой, тут же лифт рванул вверх на такой скорости, что подогнулись ноги.

- Надеюсь там посвободнее будет. – шепнул тихо Гарик.

- Только воздух не портить! – выкрикнул кто-то из центра, по голосу не понять кто. Народ заржал.

Судя по тому, сколь долго они летели вверх на скоростном лифте, корабль был высок как небоскреб, а может быть и выше. Но вот скорость лифтовой кабины снизилась, их перестало придавливать к полу скорым его взлетом, а потом и вовсе лифт остановился. Через секунду разошлись в стороны створки и ребята поспешно высыпали прочь из кабины. Кто-то всё же не удержался, и в лифте медленно, но неотвратимо, распространялось зловоние тухлятины и плохо переваренных макарон – страшная вонь, фатальная!

При выходе тоже никого не было, только на полу была нарисована большая желтая стрелка вперед. Как в игре «казаки-разбойники», только с тем учетом, что играющие будут полные дауны.

Пошли вперед, по стрелкам, и сразу за поворотом им открылся длинный зал с низким потолком, уставленный в несколько рядов цилиндрами прозрачных саркофагов в оправе из металлических скоб, в оплетке из холодно поблескивающих армированных шлангов и проводов.

- Опана! – удивился Стас.

- А ты думал, мы тут прохлаждаться будем? – усмехнулся Костька. – Полгода туда, хавчик в столовке по утрам, сортир в двенадцать, полдник?

- По роже? – предложил Стас вежливо.

- Спасибо, сыт. – отказался Костька культурно, но ёрничать прекратил.

На каждом саркофаге с внешней стороны были приклеены желтые рисуночки инструкций. На рисунке красовалось изображение одетого паренька с улыбкой просветленного идиота, черная стрелочка вправо, и этот же паренек, не меняя своей улыбки, стоит уже абсолютно голый и даже то самое причинное место отрисовано в подробностях. Снова стрелочка, где паренек, конечно же всё с той же улыбкой, делает шаг в саркофаг.

- Сымай портки, пороть буду. – сказал Ванька, парень в чьих жилах, по его утверждениям, лилась кровь станичных казаков.

- Сюда бы тех красоток. – мечтательно протянул Стас, и сально чавкнул.

- Ты там поменьше воображай, а то крышкой прищемит. – хохотнул Костька, и тут же отскочил в сторону. Так, на всякий случай.

Ромка, как и предписано было, разделся, положил свою синюю заношенную робу в специальный ящичек и шагнул во внутрь саркофага.

Там тоже были желтые наклейки инструкций. На первый парень напяливает на свою идиотскую улыбку громоздкую маску, как у пилотов флаеров-интерцепторов, а на другом нарисована огромная кнопка и тычущий в нее палец, а внизу подписано: «Нажать». Ромка напялил маску, нажал на кнопку и почувствовал череду острых уколов вдоль позвоночника. Сознание затуманилось, и последнее, что он почувствовал и запомнил – это, как ноги его заливает холодной, плотной как кисель, жидкостью.