Зарэ Мурадян.. На небосклоне армянского хореографического искусства сороковых - пятидесятых годов звезда этого талантливого балетного артиста и балетмейстера сияла ярко и казалось негасуемой.
Уроженец маленького города Харберд (Карский вилает) на караванах ещё юношей переехал в Эривань где проявив незаурядные способности в хореографии был определен в столичную хореографическую студию. Его танцевальная дарование совершенствовалось в Москве, где он стал первым и пока единственным армянином, поступавшим в труппу прославленного балета Большого театра. На сцене государственного театра оперы и балета им. Спендиарова блеснул он в ролях Авета (“Счастье” А. Хачатуряна, Нурали (“Бахчисарайский фонтан” Асафьева), Гусана (“Хандут” Спендиарова), Сатира (“Вальпургиева ночь” Гуно)…
...Наш собеседник - композитор Цовак АМБАРЦУМЯН которого с ветераном армянского хореографического искусства связывали узы многолетней творческой дружбы.
А. М.: - Цовак Багратович , вас как композитора что связывало с Зарэ Мурадяном ?
Ц.А. - Мурадян тонко разбирался во многих премудростях музыкальной формы быстро и точно определял главные и побочные темы, экспозицию и разработку сочинения, подчас знакомясь с произведением впервые. Отправной точкой его “хореографического прочтения” музыкального произведения была “мелодическая канва”, однако, как он выражался, без “подслащения её слёзной лирикой”.
Был он нетерпим ко всем хореографическим модернизациям, которые он называл “химией” не прием непримирим со всевозможными привнесениями в балетный жанр элементов “балетной акробатики” и прочих примесей, на которых, буквальном смысле, уже в те годы был помешан не один десяток его коллег. Подобное его отношение к музыке в хореографии, видимо и сроднило нас.
…Три с половиной десятки лет непосредственного общения с хореографами позволяют мне довольно безошибочно разделять служителей Терпсихоры на ты, и тех, кто с музыкой на ты, и тех (нередко титулованных) кто с расшифровкой музыкальной канвы, увы остался на Вы… Отсюда и, как выражался Зарэ Мурадович: “Очень многое в музыке, в постановке отдельных хореографов проходит мимо и бесцельно”…
А. М.: - Известно, что Мурадян весьма критически относился к работе своих коллег. Но ведь своей многолетней и многогранной деятельности его самого мы могли проследовать и отдельные неудачи, и осечки в постановочных замыслах. Был ли он самокритичным своём творчестве?
Ц.А.: - Если быть до конца откровенным, то в отдельных случаях его самокритичность доходила до самобичевания.
В 1959 г., в бытность его главным балетмейстером оперного театра, балетная труппа театра предстала любителем хореографического искусства с большой концертной программой. Зарэ Мурадович представил на суд зрителей две танцевальные миниатюры на музыку Саркиса Бархударяна. Ал. Арутюняна и Арно Бабаджаняна. На фоне шумного успеха целого ряда постановок миниатюры Зарэ Мурадяна были приняты публикой сдержанно. Тем не менее, долг приличий обязывал меня пожать руку постановщику. Помню как Зарэ Мурадович отвел руку в сторону и заявил: “На этот раз меня не с чем поздравлять. А вот твоя музыка, дорогой Цовак, нашла своё достойное хореографическое интерпретирование”. Он имел в виду постановку танцора в будущем известного балетмейстера Максима Мартиросяна “Спортивный вальс” и “Заре навстречу”.
Вернувшись к своим постановкам, Мурадян чистосердечно признался: “Получилось не то что я хотел. Постановочные осечки -это полезная школа в жизни балетмейстера”.
О самокритичности Мурадяна говорит и такое случай имевший место в конце 60-х готов в столичном хореографическом училище где я долгие годы работал концертмейстером, к стати по совету самого Зарэ Мурадяна и с большой пользой для своего творчества, в частности для создания танцевальных сочинений. Коллектив училища готовился к очередному ежегодному отчётному концерту. В программе концерта, по признанию руководства училища, не хватало “темпового бурного национального номера”, что и решили компенсировать постановкой группового танца на музыку моего сочинения “Наездники”. Постановка танца была предложена Мурадяну. Через считанные дни на предварительном просмотре номера Зарэ Мурадович неожиданно на отрез отказался от своей постановки, заявляя что данная постановка уж больно стала похожа на бытующие в те годы разные варианты кавказских “танцев джигитов”: “Мне этого не простят, уж лучше я стану в сторону”.
Это говорит о том, что даже в годы бесспорного и всеобщего признания его как метра в своём деле, Зарэ Мурадян был беспощаден к своему творчеству и никогда не замазывал свои и отдельные постановочные просчёты.
Красноречивым примером самокритичности Мурадяна может служить ещё и такой случай. Как-то, в начале 70-х годов, художественный руководитель государственного ансамбля песни и танцы Татул Алтунян, видимо вдохновившись идеей армянского телевидения, организовавшего серию телепередач, просвещённых массовому разучивании разучиванию современных армянских бальных танцев (некоторые из них были поставлены Зарэ Мурадяном на музыку Ц. Амбарцумяна,- прим. А.М.), предложил Мурадяну поставить в ассамблее серию подобных танцев, причём они должны были быть настолько привлекательными, чтобы незамедлительно “спустились со сцены в зал”.
Когда уже были поставлены три из четырех танцев (при полном одобрении Алтуняна), Зарэ Мурадович неожиданно прекратил дальнейшую постановку.
-- В чем дело? - обратился к нему не на шутку встревоженный Татул Алтунян.
--Дело в том, дорогой Татул Тигранович, что как подсказывает мне мое профессиональное чутье, этим танцам, постановленным мною, видимо, все же не суждено спуститься со сцены в зал. Видит Бог, уж слишком они получились камерно- изысканными. Куда там им спуститься в зал…
Помню, часто наставлял он меня: “Самоконтроль в качестве –важнейшее условие”. И тут же добавил: “Ни в коем случае нельзя вступать в сделку с совестью!..”.
А. М.: - Увлекшись примерами самокритичности Мурадяна, вы, поневоле, отошли от его многолетних слагаемых в хореографии, снискавших ему всеобщее признание не только в Армении, но и за её пределами…
Ц.А.: - Вы правы. Тут уж хвалебных эпитетов в его адрес не счесть.
По счастливому стечению обстоятельств, меня и моего сокурсника по музыкальному училищу Сурена Восканяна определили в труппу мимансов (безмолвных ролей) в оперном театре, энергично готовившийся к участию в октябре 1939 г. в декаде армянского искусства в Москву считалась значительным событием в жизни человека, тем более - юноши.
Настал третий день декады. На сцене большого театра впервые была представлена опера “Ануш”.
…Идет второй акт оперы - сцена деревенской свадьбы. Запевалой первых тактов выступила непревзойдённая Айкануш Даниелян. Темп мелодии все убыстрялся. И вот в вихре неудержимого танца влетают на сцену молодые Зарэ Мурадян и Мигран Алавердян. Заключительные такты пляски утопают в буре аплодисментов переполненного зала. По настоянию зрителей танец повторяется…
Таким мне помнится Заре Мурадян в свои неполные тогда 26 лет.
А. М.: - Что, по-вашему, является “самой высокой” в балетмейстерском искусстве Мурадяна?
Ц.А.: - Мне представляется, что лучшими его постановками были “Хандут” (совместно с Варковицким) и “Дон Кихот” Минкуса.
Вообще, хореография на испанские сюжеты всегда привлекала его, и не случайно самой заветной мечтой (об этом он часто делился со мной) была постановка хореографической поэмы под условным названием “Андалузские ночи” на музыку известных фортепианных сочинений Дефалья, Альбениса и Гранадоса. Он настолько был увлечён этой идеей, что мысленно уже распределял роли в будущей постановке - в лице таких ярких индивидуальностей как Белла Овнанян, Рудольф Харатьян…
А. М.: - Вы говорили, что в разные годы “не получил путевку в жизнь” ряд танцев на вашу музыку постановленных и тут же отвергнутых самим постановщиком – Зарэ Мурадяном. А много было в нашем творческом сотрудничестве с ним примеров с более счастливым концом?
Ц.А. - Таких примеров было немало. Достаточно вспомнить хореографические постановки на мою музыку “Унан Аветисян” и “Будни араратской долины” в ансамбле танца п/о “Наирит”, кстати, удостоенного в последствии звания “Народного коллектива” именно за эти постановки.
Что и сказать, тесно сотрудничая с этим признанным мастером классической хореографии, я много раз убеждался в его глубоком понимании армянского национального танцевального фольклора. Ярким свидетельством этого была постановка им “Цапар” (музыка – народная) в ансамбле песни и пляски “Тавих”(музыка Х. Аветисяна) в Государственном ансамбле танцы Армении.
…О Зарэ Мурадяне можно рассказывать долго. Чего стоят одни только блестящие примеры его искренней дружбы и доброжелательности к своим коллегам - Любви Войновой – Шиканян, Людмиле Семановой, Сильве Минасян, Тереза Григорян, этого замечательного мастера сцены и благодарного рыцаря - в жизни.
