Денис без стука толкнул дверь в комнату брата. Он знал, что тот не любит, когда к нему врываются без предупреждения, но не мог отказать себе в этой маленькой пакости. Из таких пакостей со стороны Дениса, собственно, и состояли их братские отношения. Не сказать, что Денис не жалел Ваньку. Жалел, конечно, и по своему любил, но таких, как Ванька хорошо и благородно жалеть чуть-чуть – час, два, день, ну - неделю… пока не осточертеют эти вечные слюни, кривые ноги, большая голова и пристальный, молчаливый взгляд из-под безбрового лба.
Когда Ваньку десять лет назад привезли из роддома, где его почти два месяца вытаскивали с того света, куда он чуть было не отправился следом за своей и Дениса мамой, он первым делом обвёл присутствующих этим своим взглядом и отвернулся со вздохом, от которого всем стало не по себе. Не должен младенец так вздыхать, он должен егозить и хватать себя за пальцы ног, смешно морщить носик в крапинку и отрыгивать на слюнявчик.
По мере взросления последствия аварии всё больше и больше давали о себе знать, врачи, пороги которых обивал отец с Ванькой на руках, несмотря на солидные расценки всё чаще разводили руками и сыпали терминами, из которых Денис запомнил только про нейронные связи и необратимые изменения, из-за которых Ванька доживёт, в лучшем случае, лет до двенадцати.
К пяти годам Ванька практически перестал ходить, спать и разговаривать. Нет, он умел говорить, просто не хотел. Складывалось впечатление, что ему просто не о чем разговаривать с окружающими. Денису казалось, что Ваньке с ними просто было скучно и неинтересно, но все остальные были уверенны, что он умственно отсталый, поспешно делали «козу», говорили «какой чудный бутуз» и быстро-быстро уходили.
Когда ему исполнилось шесть, отец стал договариваться с приходящими учителями, которые после двух-трёх занятий становились учителями уходящими. Все с растерянным видом объясняли отцу, что сидеть два часа под этим абсолютно ничего не выражающим взглядом они не могут, тем более, что никакую информацию ребёнок, к сожалению не усваивает. После года экзекуций от домашнего обучения пришлось отказаться, а никакое другое было невозможно. Ваньке купили ноутбук, подключили интернет и оставили в покое.
Денис знал, что Ванька не так прост, как кажется, и из-за этого неприязнь к нему только усиливалась. Ну и отец добавлял немалую долю к этой неприязни тем, что всячески баловал Ваньку и носился с ним, как с писаной торбой, потому что чувствовал неизгладимую вину за тот вечер, когда он напился пьяным и дрых в спальне на полу, вместо того, что бы везти в аэропорт тётку Веру из Воронежа, из-за чего за руль села мама на последнем месяце беременности. Денис отчётливо помнил, как, стоя у окна, что бы традиционно помахать маме рукой, смотрел, как она втискивала свой живот за руль белой «Мазды», потом обернулась и улыбнулась такой вымученной улыбкой, что Денис хотел даже сбежать вниз, во двор и уговорить их не ехать, но не успел. «Мазда» выбросила из под колёс пару камешков и скрылась за поворотом.
…автоматический шлагбаум почему-то не закрылся, сигнальные фонари не загорелись, а мама слишком поздно заметила поезд. Когда соседи, так и не добудившись отца, зачем-то привезли Дениса на переезд, он вспомнил момент из «Назад в будущее», где поездом в клочья размётывает «делориан». Картина была примерно такая же, только в фильме не было крови. Ту же ею было заляпано всё. Вдоль путей ходила грязная и забинтованная тётка из Воронежа и собирала в кучу содержимое своих баулов. В больницу она ехать отказалась, а врачи и не настаивали, тётку от удара выбросило из машины и она только сильно исцарапалась, да малость, видимо, повредилась умом, потому что три раза подряд в подробностях рассказала семилетнему Денису, как его мама без одной ноги и со свёрнутой назад головой лежала в скорой и рожала ему братика… При этом тётка руками счищала с баулов чёрные сгустки.
Восемнадцать тридцать. Время происшествия так часто было произнесено и записано в различные бумажонки, что Денис во время похорон даже иногда мысленно напевал это словосочетание на какой-то рэпперский мотивчик: восемнад-цать трид-цать, восемнад-цать трид-цать… Были и слёзы и истерики, но семилетний пацанёнок очень уж не хотел надолго впускать горе в своё беззаботное детство, так что через пару дней он уже почти отошёл от всего этого адского ада…
Отец первое время часто пытался с ним заговаривать, и извиняться, и объясняться и пытаться оправдаться, но оба понимали, что это уже ничего не изменит и постепенно отец тоже успокоился, похудел, стал больше работать, пошёл на повышение и вот – дорос до молодой смазливой секретарши, которая, естественно, не преминула поселиться в их доме. С собой она притащила омерзительное существо по имени Мадонна. Эта Мадонна тряслась всем телом, ссала везде и не переставая лаяла так противно и звонко, что Денис удивлялся, откуда в таком тщедушном тельце столько гадостного, визжачего лая. Через какое-то время этот визг стал чем-то вроде фона и уже никому не мешал, но Денис не упускал случая пнуть Мадонну под зад и она улетала, путаясь в кривых лапах и осыпая проклятиями и его, и этот дом и всю свою поганую жизнь…
Денис рос, и чем старше становился, тем больше отдалялся от Ваньки. Да и тот особо не шёл на контакт, редко когда пробормочет что-то еле слышно или посмотрит в упор, что аж мурашки… Лет с пятнадцати Денис начал приводить в дом девчонок, но те как-то не задерживались. Хоть Ваньку и не афишировали особо, но его наличие чувствовалось во всём, в атмосфере, в запахе, поведении. Поэтому постепенно ходить к Денису и девочки и мальчики перестали, что не добавило теплоты в отношения братьев.
Ванька был в курсе того, что ему осталось немного. Нет, ему никто об этом не говорил, но было видно, что он в теме. Денис чувствовал, что под внешностью покалеченного малыша скрывается что-то, и это что-то гораздо выше и глубже и его, Дениса, и отца, и вообще – всех. Какие-то попытки пойти на контакт успеха не имели, Ванька или просто игнорировал или отделывался односложными фразами, тщательно подтверждая репутацию умственно отсталого. В конце концов Денис стал намеренно злить Ваньку и выводить его из себя. Но с таким же успехом можно было пытаться вывести из себя комод. В итоге Денис, хоть и боялся себе в этом признаться, но стал желать и ждать конца, и своим поведением ничуть не пытался этот конец скрасить, в отличие от отца, который чем дальше, тем больше баловал и исполнял любое Ванькино желание, что, впрочем, было нетрудно, ибо таких желаний было за десять лет ровно три. Первое – это тот самый ноутбук с интернетом, второе – большие дорогие настенные часы с календарём и обратным отсчётом и вот-третье.
Накануне его девятилетия отец поинтересовался, что Ванька хотел бы в подарок, и тот ткнул пальцем в монитор, где на каком-то ностальгически советском сайте была выложена фотография умопомрачительного металлического конструктора за двадцать пять тогдашних рублей, с сотней деталей, магнитов, разной длинны пластинок с просверленными дырочками, проводов, релюшек, выключателей и моторчиков и даже в комплекте с маленьким настоящим паяльником со всеми припоями и канифолями. «Это дай» - сказал Ванька, тыча ногтиком.
Отец объехал все барахолки и перелопатил все ебэи, но такой красоты в комплекте, конечно же не нашёл, а собрал Ваньке огромную коробку, всего, что можно было скручивать, паять и подключать к этому всему электричество. Ванька долго осматривал эту гору катушек, схем, деталей в промасленных бумажках, набор для паяния и дорогущий промышленный фен, сказал «хорошо» и отвернулся.
Десятый год своей жизни Ванька паял. Он сидел сутками в облачках дыма, маленькими пальчиками в ожогах складывая одному ему известную последовательность деталей. Со стороны это выглядело затянувшейся блажью дурачка, да наверное так оно и было, так как никакого практического результата это занятие не приносило, да никто и не ждал. Просто всех всё устраивало и слава богу.
Ещё Ванька писал стихи. Иногда он молча протягивал Денису очередную бумажку с каракулями, расположенными по мере возможности в столбики. Денис читал эти детские, дурацкие стишочки и, в зависимости от настроения – хвалил Ваньку, или просто не говорил ничего. Ванька же не обращал на реакцию Дениса вообще никакого внимания. Просто иногда протягивал очередную бумажку и говорил «На». Стихи были обычными стихами ребёнка про маму и папу, про речку, солнышко и птичку. Если читать эти стихи и одновременно поглядывать на их автора, скрюченного девятилетнего уродца, бесцельно паяющего очередную бессмысленную схему, то потом трудно было уснуть, поэтому Денис читал или не читал их у себя в комнате. Больше, впрочем – не читал… Не хотел лишний раз жалеть брата и тем самым переставать ждать того, чего он ждал…
То, чего он ждал, случилось сегодня...
…Денис без стука толкнул дверь в комнату брата. Он знал, что тот не любит, когда к нему врываются без предупреждения, но не мог отказать себе в этой маленькой пакости. Ванька даже не взглянул в его сторону, продолжая наматывать на подкову магнита медную проволоку и с каждым витком что-то бормоча.
Денис был в плохом настроении, в школе проблемы, и в компании от него уже отворачиваются, не таясь. А всё из-за этого маленького убл… ..нет, это слово он ещё не произнесёт, даже про себя. Нет. Рано ещё. Или поздно уже.
Денис подошёл и прислушался. Ванька старательно, насколько позволяли скрюченные пальчики, мотал проволоку виток за витком, монотонно приговаривая: «Чем больше проволоки, тем больше времени в запасе…» Глаза его были где-то внутри лба, и вообще это всё походило на какую-то идиотскую медитацию. Денис забыл, зачем пришёл и повернулся, что бы уйти. Монотонное Ванькино бормотание прекратилось, и он явственно и чётко сказал: «На». Денис протянул руку и взял очередной исписанный клочок бумаги. Ванька опять стал пережёвывать свою мантру про проволоку, Денис машинально сунул бумажку в карман и вышел.
Ночью Ванька умер. Утром он лежал в постели уже окоченевший, положив ручку под щеку. На его столе был порядок, паяльник и весь этот постоянный электродетальный бардак был убран в шуфлядки.
Поскольку все были к этому давно готовы, то особо никто не убивался, даже отец. Мадонну только заперли в сарае, откуда она продолжала материть этот мир. Быстро увезли в морг, быстро оформили, на следующий день быстро похоронили рядом с мамой. Сели, выпили, сказали пару банальностей и разошлись. Мадонну вернули в дом, и она со второго этажа продолжила свою бесконечную арию. Всё было, как всегда, только канифолью не пахло. А больным в доме ещё пахло. Этот запах ещё повисит некоторое время, потом выветрится.
Внезапно Денис испытал запоздалое чувство вины. Нашёл бумажку, которую дал ему Ванька и решил прочитать этот последний стишок в его комнате. Перед дверью остановился, вздохнул и…. постучал. Дверь расплылась в заполнивших глаза слезах, он тихонько её толкнул и вошёл.
Поплакал немного в себя, всё-таки семнадцать лет, мужик уже… Сидя за Ванькиным столом машинально выдвинул ящик. В переплетении проводов и нагромождении ощетинившихся резисторов с транзисторами одиноко торчала кнопка. Корявые Ванькины буквы на оборванном уголке бумажки: «Нажми».
Какой-то комок подобрался из подошв и стал существенно мешать где-то под лопаткой. Такое знакомое чувство, когда ожидаешь чего-то, и только ты сам можешь это что-то сейчас взять и сделать. Вот только прямо сейчас и сразу. А то комок опять упадёт куда-то в ноги и там растворится…
Нажимая на кнопку Денис уже почти знал, что сейчас будет. Вот как-то мгновенно все последние годы с Ванькой сложились в одну прямую, как рельса, линию. …как рельса… …как рельса…
Резко, как будто её прихлопнули кувалдой, перестала лаять Мадонна. Исчез запах. Комната увеличилась, разойдясь в стороны потолком и стенами. Обои стали белыми, шкаф вырос, как в мультфильме, стол расплылся и стал в два раза больше и в сто раз чище. Ванькины навороченные настенные часы сменились обычными китайскими.
Семилетний Денис соскочил со стула, запутался в штанинах и рукавах и чуть не упал. Удивления не было, потому что удивление осталось там. Оно потом догонит, но сейчас на него нет времени. …нет времени. …нет времени… «Чем больше проволоки, тем больше времени в запасе!!!» Ну! Малыш, сколько же было у тебя проволоки? Денис метнул взгляд на часы – восемнадцать двадцать. А как там в этом рэпе? Восемнад-цать трид-цать… Восемнад-цать трид-цать…
В голове творилась странная каша, Денис понял, что к нему вернулось сознание и мировосприятие семилетнего мальчугана, и он ужаснулся от мысли, что не сможет ничего придумать в эти десять минут. Десять минут! Десять! Маленький ублюдок, ты не мог сделать так, что бы у меня сохранились взрослые мозги? Что же я могу сделать-то, господи….
Отчаяние овладело Денисом. Слёзы брызнули в два фонтана, он закричал и от неожиданности перестал плакать…. Голос. Его голос стал тем, семилетним голосом, который он вдруг очень резко вспомнил и принял и привык.
Наверху храпел пьяный отец и этот храп тоже отчётливо вспомнился и занял своё законное место. Денис бросился в спальню, понимая, что даже разбудив отца он ничего не добьется, потому что десять минут – это очень мало, что бы объяснить пьяному не проснувшемуся мужчине, что его ещё не рождённый сын собрал из деталей от кофемолок машину времени и отправил его, Дениса в прошлое, что бы мама смогла родить, имея две ноги и голову, смотрящую живыми глазами в белый потолок и кричащую от радостной боли живыми губами….
Это нагромождение идиотских мыслей привело Дениса в состояние «стоп». Так. Значит с мозгами всё в порядке, извини, Ванька, за ублюдка.
Задержать. Просто остановить маму на пол-минуты. Но это же десять километров отсюда! Ванька-а-а!!! Помога-а-а-ай!!! Ну не зря же ты это всё затеял… ну не ждать же опять десять лет, всё это по второму кругу перемалывая. Да и не получится у тебя больше, потому что я уже знаю и время всё равно будет другим….
Голос… мой детский голос… мама так любила, когда я, немножко подзаикиваясь и прикартавливая, читал ей вслух про бычка качающегося и уроненного на пол мишку… Господи, ну какой же я кретин! У папы с мамой ведь уже были мобильники, тяжёлые, как кирпичи …наверх, в спальню!
…ну где? Ну куда ж ты его сунул, скотина пьяная… во внутреннем кармане небось…перевернуть…ну ты и боров был, папахен… ещё эти штанины с рукавами путаются… Часы, где часы? Боже, нет! Пять минут… пять минут, чёрт!!! Пять мину-у-ут, пять мину-у-ут, это много или мало…. Ну вот зачем выключать мобильный телефон? Он же сейчас грузиться будет пол-часа… Господи, дай мне сил просто не сойти с ума. И чёрт с ним, с поездом. Просто не сойти с ума. Что?? Это что, пин-код??? Господи, зачем?? Зачем тебе пин-код… хотя… так, ладно. Должен быть записан. Должен. Телефону всего неделя, я помню, как он принёс эти две коробки и кучу бумаг, договора, расценки… Входящие – доллар, исходящие - три…Записная книжка… Нет! В договоре должен быть код! Договор в коробке, коробка… где??, Где , мать её, коробка?? …да, я точно не семилетний мальчик… Антресоль. Боже, я не дотянусь…стул, два тома энциклопедии, так, вот она. Бумаги, бумаги… чёрррт… вот! Вот он, грёбаный пин-код, труба, ввести, четыре два шесть восемь, пискнул – принял, так, теперь найти маму в записной книжке, как он её там назвал, ну не «мама» же… Жена? Нету. Валя, Валентина, Валечка, Валенок? Нету. Господи-и-и-и!! Ванька! Помогай, маленький …. Это…ну… вот! Во-о-от! Мосенька! Мосенька, чёрт бы меня побрал! Моськой папа маму называл, а нежно – Мосенька…
Всё, гудки пошли. Снимай… Чёрт, она же не берёт, когда за рулём! Две минуты. Две. Минуты две…. Ну остановись и сними трубку, а вдруг я заболел, у меня высокая температура или пьяный папаша свалился с лестницы и сломал себе шею и лежит, как ты со свёрнутой башкой… Сними трубку, ссука! ..я зря что ли сюда, блин, припёрся, в это ваше трижды грёбаное время!!! Да? Мама? …мамуля.. Мамочка, мне надо тебе что-то сказать, ты остановилась? Нет, всё хорошо, папа спит, ты остановилась? Да я знаю, что дорого, ну остановилась ты или нет??? Нет, всё хорошо, просто я боюсь один… Остановилась? Ну постой немного, а я тебе что-то расскажу интересное сейчас… Вот…Вот бумажку нашёл со стихами, сейчас, мамочка, нет, не дома, дома не интересно, надо сейчас…. Слушай.
Завтра будет, как вчера, только ты сумей,
Средоточием добра не люби людей.
Не подарками люби, а люби слезой,
Стал ты маленьким вчера, завтра был большой.
Звёзды будут сыпаться, словно порошок,
Завтра будет, как вчера, только хорошо.
Да? Что? Не слышно из-за поезда? Ладно, я дома дочитаю! Мама, мама, мы тебя ждём тут все, мама! Что? Ну кто, кто… я… и папа.
© zurbagann
