Жду новый пост

Серия «Реализм, драма»

Лизе двадцать восемь. У Лизы длинные ноги и бархатные темные глаза, у Лизы хорошая работа и любимый муж. И кошка. Жить бы и радоваться, чем она и занималась все три года брака.

На четвертый из армии вернулся младший брат мужа, который до того бегал на периферии внимания нескладным долговязым подростком, а потом студентом колледжа. Уже не таким нескладным, не таким косноязычным, а неожиданно умным и серьезным парнем. Но всё равно это был всё тот же Данил, младший брат Антона.

А вернулся – тот, да не тот, чуть раздавшийся в плечах, гибкий и сильный молодой мужик со спокойной и уверенной манерой держаться. Совсем другой. И Лиза пропала.

Не то чтобы она кинулась к нему в объятья, у неё, конечно, хватило ума так не делать. Да и он не особо их раскрывал. Данил воспринимал её как жену брата, девушку на четыре года старше. И вообще, после армии у него быстро появилась подружка. А потом ещё одна. И ещё… «В меня пошел, – говорил отец братьев. – Гуляет парень, пусть нагуляется до свадьбы».

«А ведь он когда-нибудь женится», – с легким холодком думала Лиза. Почему-то эта мысль грызла её у самого дна души. «Ты замужем, вообще-то, – одергивала она себя, но помогало плохо. – С другой стороны, я перестану о нем думать и успокоюсь».

Антон был классный, и она его любила, только очень спокойно. Замуж она выходила за надежного, доброго и умного человека, который хотел семью и детей. Вот с ними пока не складывалось, но время еще было.

Каждый раз, когда Лиза видела Данила, она терялась как девчонка, которая влюблена в одноклассника, начинала краснеть, заикаться и говорить глупости. Незаметно для себя ходила за ним хвостом. Данил охотно с ней общался – он, как и Лиза, увлекался рисованием, и иногда спрашивал совета. И как же она была рада ему ответить! Просто говорить с ним, чувствовать, что понимает его, быть нужной. А потом вспоминать всё до деталей и кайфовать. Будто гладишь пушистую кошку, теплый клубок в глубине души.

Иногда Лиза думала, что это химера, которая ест её время, и силы, и внимание. Бессмысленное и вредное чувство. Но какое же приятное… Данил, уходя от них, прощался, жал руку Антону, мимоходом обнимал Лизу, а она еще долго чувствовала братский поцелуй на щеке.

«У Елизаветы два друга – конь, и тот кто во сне…» – любимая песня Лизы. – «И лето, и смех, и то, что нельзя…»

Иногда Данил снился ей, и утром она просыпалась счастливой. Сон был вполне целомудренный и повторялся почти до деталей. Будто она гостит у родителей мужа, и все вечером смотрят фильм (плазма у них висела огромная), устроившись, кто где, на ковре в гостиной. Лиза сидит чуть позади, обхватив колени руками. Открывается дверь, из освещенного коридора падает полоса света и исчезает. Кто-то входит в комнату и садится за спиной Лизы, ласково обнимает её за плечи, чуть прижимая к себе. Сердце взлетает счастливой птицей – она знает, что это Данил незаметно от всех обнял её. Она тоже ему нравится! И от этого обещания любви Лиза просыпалась каждый раз с улыбкой и бьющимся сердцем.

Не могла не думать о нем. Рисовала по фото, впечатывая в память каждую черточку, рассматривая его лицо жадно и беззастенчиво. Чтобы это не выглядело странным, нарисовала еще три портрета других родственников. Попрактиковалась в рисунке, что ж…
«Как будто я с ним переспала», – думала потом Лиза. Было чуть стыдно, но теперь он как будто принадлежал ей.

Иногда она думала: что же может произойти, чтобы мы были вместе? Она в жизни бы не стала заводить роман с Данилом, даже сходи он по ней с ума. Это как-то… позорно, казалось ей. Развод или смерть мужа? Лизка, ну вот думай, что думаешь, говорила она себе и суеверно стучала по дереву. Ты же не хочешь, чтобы с Антоном случилось что-то плохое?

Конечно, нет, она не хотела. Но жадно собирала те крохи внимания, которые перепадали ей от Данила. Как-то они ехали с шашлыков, набившись в машину большой компанией. Антон, со своими метром девяносто и соткой веса сидел впереди, а на заднем сиденье умялись человек пять взрослых и детей. Слегка хмельная и оттого нахальная Лиза умостилась на коленях у Данила, и сидела тихонько, млея от восторга. Она незаметно нашла его руку и просунула свои холодные пальцы внутрь ладони. Её кисть легко поместилась там, как в теплом уютном коконе. «Замерзла?» – спросил Данил и тихонько сжал её руку, стараясь согреть.

Лиза неделю тогда ходила как в тумане, пьяная от воспоминания.

На Новый год она привычно загадывала путешествие, потому что чего ещё желать человеку, у которого в целом всё есть? Но в этот раз… «Хочу, чтобы Данил меня поцеловал». Лиза понимала, что это глупо, но вдруг случится такое странное чудо? Зачем ей это было нужно? Она не знала, да и не задалась бы таким вопросом. Загадала и забыла.

Год шел по своим рельсам, и в июле Антон, как всегда, махнул в горы – у него был разряд по альпинизму, и лучшим отдыхом муж считал какое-нибудь основательное восхождение. Лиза его увлечений не разделяла, ей больше нравился отпуск где-нибудь на море или в незнакомом городе. Она не особенно волновалась за Антона – знала, что более аккуратного перестраховщика ещё нужно поискать. Его въедливую внимательность на грани с педантичностью ставили в пример другим.

Поэтому, когда через неделю после отъезда Антона ей позвонили с его номера, и взволнованный мужской голос спросил: «Елизавета Ручьева?», она даже не поняла, что что-то не так. «Да», – просто ответила она.
«У меня плохие новости», – сказал человек. – «Ваш муж сегодня сорвался со скалы. Он жив, но без сознания, состояние очень тяжелое».

Лиза молчала, оцепенев от ужаса, только продолжала напряженно слушать.

– Мы ждем вертолет, чтобы переправить его в больницу в Пятигорске, – человек замялся. – Вам нужно приехать.

Лиза прилетела, чтобы только успеть попрощаться. Прижимала к щеке руку мужа и тихонько скулила, надеясь, что этого не слышно за шумом приборов.

В сознание он так и не пришел.

Лиза как будто погрузилась под воду, свет и звуки были рассеяны и доносились издали. Перевозка тела, похороны, поминки и сочувствие родных – всё это шло мимо ее души, наглухо отгородившейся от всего внешнего. Она почти не плакала. Казалось, Антон просто уехал в отпуск, в эти свои горы, но скоро позвонит и скажет: «Привет, Лизавета, я взял билет домой».

В квартире поселилась мертвая тишина, зеркала всё еще были завешены черным, а может, она просто забыла снять эти покрывала.

Почему-то ей казалось, что это она виновата в смерти мужа. Доигралась… Лиза гнала от себя эту мысль.

Прошли девять дней, потом сорок. Лиза всё так же механически ходила на работу, что-то делала, что-то ела. В зеркале отражалось существо с потухшими глазами, которое надо было причесать и одеть, чтобы оно хотя бы издали напоминало человека. Вечером она возвращалась домой, ставила чайник, иногда бросала в кружку пакетик с заваркой, иногда забывала… Сидела и смотрела в окно, на темный двор.

В один из таких вечеров пришел Данил. Лиза искренне обрадовалась ему, хоть и немного растерялась. Данил шагнул через порог, осторожно обнял её. От него пахло дождем, в волосах блестели капли. «Осень уже», – отстраненно подумала Лиза.

– Как ты? – спросил он сочувственно. – Извини, что без звонка, шел мимо – смотрю, свет горит. Решил зайти.
– Я не очень… Пойдем, чай поставлю. Он совсем остыл, кажется.

Данил забрался на свое привычное место за столом, на угловом диване. Слева обычно сидел Антон, и сейчас эта пустота больно кольнула в сердце. Лиза вздохнула и стала искать вторую чашку, а потом смывать с нее многодневную пыль.

– Извини, – сказала она. – Я правда рада тебя видеть, только у меня нет сил что-то чувствовать. Я как будто заблудилась и не могу найти дорогу… хоть куда-нибудь.

– Я тоже... брожу целыми днями, как потерянный, – медленно проговорил Данил. – Никак не могу себя убедить, что всё изменилось.Что я был младшим, а теперь один. Что нельзя прийти и просто рассказать новости…

Голос его осекся, и он замолчал. Лиза села рядом, безвольно уронив руки на стол. Данил тихонько подсунул свою ладонь под её, будто ища защиты. «Как ребенок к матери, – подумалось Лизе. – А ведь ему, наверное, тяжелее, чем мне. У него ведь с самого детства был брат…»

Она слегка погладила холодные пальцы.

– Ты, пожалуйста, держись, – сказала она. – Хоть это и так тяжело… Но нужно как-то жить дальше. Нам придется. Извини, я не очень умею утешать.

Они сидели молча и неподвижно, глядя, как густая синева за окном сменяется темнотой. Наконец Данил вздохнул и поднялся. Лиза вышла его проводить.

– Можно, я буду иногда заходить? – сказал он. Неловко обнял её в прихожей, бегло прикоснулся щекой к щеке, но не отпустил. Стоял и цеплялся за нее, как за соломинку, и вдруг Лиза почувствовала его губы на своих губах: мягкий осторожный поцелуй, который стал увереннее и тут же прервался. Данил порывисто вздохнул и разомкнул руки.

– Извини, Лиз… Хоть ты не бросай меня, а?

Дверь за ним закрылась, вниз по лестнице застучали шаги. Лиза прислонилась к стене и впервые за все это время горло стиснуло рыданиями. Она чувствовала, что сходит с ума. Зачем, зачем оно так произошло? Неужели она так увлеклась своей дурной химерой, что мир изменился ей в угоду? За что ей это всё?

Город за окном засыпал, гасли окна одно за другим. А она все рыдала и рыдала, и не могла остановиться.

Автор: Людмила Демиденко

Оригинальная публикация ВК

На следующий день после смерти папы на его телефон пришло СМС: Владимир Сергеевич, вы обещали вчера позвонить. Вы уверены, что вам не нужны оставшиеся вещи?
Я плохо понимала, что происходит, и пока было время, решила узнать, о чём идёт речь. Подготовкой к похоронам мы занимались вместе со второй женой отца, и на сегодня всё уже было сделано.

— Здравствуйте. Я Олеся, дочь Владимира Сергеевича. Он вчера умер. О каких вещах идёт речь?
— А… Э… Здравствуйте, Олеся... Примите мои соболезнования. Может, мне позвонить в другой раз?
— Нет, не стоит. Сейчас самое время разбираться со всеми вопросами.
— Мы с женой купили дачу у вашего папы под семейный бизнес. Он хотел на этой неделе забрать вещи.
— Простите, как вас зовут?
— Алексей.
— Какую дачу вам продал папа? В Волчинском селе?
— Да. Вы не знали? И я ещё должен вторую часть денег отдать за второй участок, за двадцать пять соток.
— Вы можете подождать до следующей недели? Я свободна в будни...
— Хорошо. Ключ будет в новой будке за сараем. Знаете, где?
— Найду.
— Нас не будет до выходных. До свидания.

***
Был конец августа, время суеты, новой одежды к началу учёбы и пустых полок. Теперь мне стало понятно, что за сюрприз готовил папа и почему говорил отставить всякое волнение по поводу предстоящей оплаты института. Дача. Он её продал, чтобы я могла учиться и не разрываться между занятиями и подработкой.

Выехала на автобусе рано утром, чтобы вечером не идти через лес. А папа всегда отшучивался и говорил, что его волки охраняют — беспокоиться не о чем.
По дороге меня подхватил почтальон на обшарпанном мотоциклете. Он сказал, что раз в месяц привозит квитанции и письма жителям нескольких оставшихся в этом районе деревень. Мне повезло. С его слов я поняла, что через лес пройти бы не получилось — грядут перемены — деревья валят, но пока не увозят.
К полудню я была на месте. Договорились, что он меня часа через четыре назад захватит.

Я приезжала сюда, когда папа только приобрёл это чудо в глуши селений и мечтал, что буду здесь отдыхать между сессиями. Не вышло. Из-за болезни провалила экзамены, и мне пришлось переводиться на платное обучение и искать подработку на всё лето. Да я и не рвалась особо… Четыре года прошло.
Забор покрашен в яркий цыплячий цвет с нарисованной зелёной осокой и красными овальными контурами. Судя по всему, это будут божьи коровки — новые хозяева не тянут с изменениями.

Я без труда попала в дом. На столе записка: Олеся, здесь пока нет наших вещей, кроме того, что лежит на диване и во дворе. В холодильнике есть еда, можете брать всё, что захотите. Позвоните, как закончите, договоримся о передаче денег. И с перевозкой тоже можем помочь. Алексей.

Папа приезжал сюда один. Вторая жена, как и я не была любителем далёких путешествий, её для прогулок вполне устраивала зона отдыха в пяти минутах от дома: выложенные плиткой пешеходные дорожки, качели, скамейки под деревьями, беседки для любителей шашлыка. А здесь сапоги по колено, свитер или телогрейка холодными вечерами, удобства на улице, кроты и прочая живность — та ещё романтика. Но папа рвался сюда, как медведь к мёду и шутил, что его волки ждут на луну повыть.

Всё поместилось в коробку из-под телевизора. Осталось разобраться в ящиках письменного стола. Там лежала стопка листов с напечатанным текстом и нашей фамилией сверху. Только это остановило меня, чтобы не выбросить их сразу. Я налила кипяток в любимую поллитровую кружку отца, добавила смородинового варенья и вышла на улицу. За домом, около сарая, папа смастерил стол и стулья из пеньков. Думаю, что именно здесь он проводил вечерние часы и наблюдал, как уставший освещать землю блёклый шар режется о верхушки ёлок и растекается по их лапам. Но сейчас солнце было ещё высоко и только издали касалось лучами до редеющего из-за вырубки леса.
Я, закинув ноги на стул-пенёк, погрузилась в слова, которые отец не поленился набить на старой печатной машинке, — она, кажется, досталась ему от прошлого владельца. У меня было примерно два часа, чтобы прочитать рукопись и не отвлекаться на это дома.

***
«Междугородный автобус шёл со скоростью сто сорок километров, глотая блестящую чёрную магистраль и оставляя позади сизую гарь дешёвого топлива. Но словно уставшая газель, красный "Икарус" замедлил ход, скрипнул тормозами и остановился. Открылась дверь — вышел человек. На него пахнуло сыростью от лысого леса.

Было начало ноября. Низко летели разорванные в клочья тучи. Холод пронизывал всё тело. Приподняв воротник лёгкого пальто, и надев перчатки, он будто вошёл в царство тоски и уныния. К деревне тянулась узкая дорога, вся в рытвинах и ухабах. Летом по ней можно было спокойно пройти, а осенью вода так накидывалась на тропинку, что она уже не могла всё впитать. Кругом, среди торчащих корней, стояли лужи. Под ногами чавкала жижа, и по этому месиву предстояло идти часа два…»

Да уж, мне повезло, что я приехала летом и мне по пути попался почтальон. Кстати, надо бы пойти собираться… Успею.

«Недалеко, метрах в двадцати, где были редкие кусты, он вдруг увидел два светящихся, как фосфор, огонька. Сперва ему подумалось, что это летели светлячки. Он остановился полюбоваться ими, но они не двигались. Потом из темноты стали высвечиваться ещё и ещё. Их стало много. И тут его сердце тоскливо сжалось: "Какие могут быть светлячки в ноябре? — содрогнулся он. — Это же волки..." Холодный пот выступил на лбу, а телу стало жарко. Но лес стоял закоченелый и хмурый. Кромешная тьма. Идти обратно бесполезно, половина пути была пройдена. Оставалось одно — быть спокойным. Он пошёл вперёд, размышляя о том, что вот, говорят, бывает одна смерть — это правильно. Но при каких обстоятельствах она может быть? Это вопрос. Один умирает от старости, другой от болезни — причин много. Смерть — это что-то неосязаемое, и вот когда она перед твоими глазами, да ещё и двигается, тут дело другое — она идёт рядом с тобой, смакуя, оттягивая время... Волосы поневоле встали дыбом: уверенности в том, что останется жив — у него не было. От этого хищника зависела жизнь человека.

Наконец лес начал редеть, перед деревушкой лежало скошенное поле. По небу медленно ползли чёрные водоносы. И вдруг в разрыве туч вспыхнула ярко-янтарным диском луна. В холодном безмолвии находились только две тёплые души: Человек и Волк. Он, казалось, был весь из серебра. Каждый волосок его шерсти при дуновении ветра переливался, как блестящая шелковистая ниточка. Верхние матовые клыки говорили о мощи и власти над живой природой, широкая грудь и сильные лапы предвещали силу и ловкость хищника. Видимо, редко кто из жертв уходил от него. В эту минуту человек забыл о своём страхе и пристально смотрел на красивого зверя... И тот, отвернувшись, медленно, а потом, ускоряя шаг, направился к лесу... Луна, словно подарившая жизнь человеку, снова закрылась чёрной тучей. И тут пошёл первый пушистый снег…»

Солнце уже приблизилось к краю верхушек, но я сжимала листы, как будто от их прочтения зависела жизнь отца, который прямо сейчас встретился с волком — писал он о себе, о том, что произошло несколько месяцев назад. Стало зябко от такой встречи. Я бы в обморок упала, и волчок укусил бы меня за бочок и утащил в лесок. Прочирикал телефон. Я вздрогнула, покрылась мурашками и прочитала СМС: Извините, я про вас забыл. Уже в городе. Почтальон.

Чтобы не идти за одеялом, я натянула капюшон толстовки и спрятала руки так, что остались видны только кончики пальцев, которые держали рукописи.

В начале лета папа заезжал ко мне, но был слишком тихим. На мои вопросы отшучивался, что всё нормально. А оказывается…

***
«Было начало весны. Лик солнца становился всё чище и теплее, словно умылся от зимней спячки. Снег оседал и делался плотнее. Но зима из последних сил держала свою позицию.

Где-то на краю леса стучал дятел. На смородиновых кустах лежал искрящийся иней. И когда воробьи перелетали с ветки на ветку, то он осыпался и, переливаясь жемчугом на солнце, медленно падал.

С тыльной стороны дома, под навесом лежала тощая поленница дров — оттуда раздавался стук топора. Хозяин колол уже распиленные поленья, и они разлетались в стороны. Когда он закончил, то подошёл к калитке, которая выходила на дорогу. Затем медленно стал обходить вдоль забора и считать, сколько нужно штакетника, чтобы поправить ограду. И только повернул за угол, к лесу, как увидел зверя, с которым расстался осенью. Но тогда была ночь. B темноте вcё казалось непомерно большим и страшным. Теперь же, при дневном свете, хищника можно было хорошо рассмотреть. Перед ним стояла волчица с потухшими глазами. Она тоскливо посмотрела на человека и медленно, с опущенной головой, побрела к лесу. Шерсть её, когда-то блестевшая при луне, была серовато-бурого цвета. Отойдя на небольшое расстояние, волчица остановилась, словно приглашая последовать за ней. Человек размышлял — идти или нет. Но любопытство взяло верх.

“Один раз обошлось, поди же, а теперь еще по лезвию судьбы захотелось пройти”, — подумал он, но послушно шёл дальше…»

Солнце наконец-то разбилось об острые пики чернеющего леса, отбросив на меня свои последние лучи. Вдали раздался вой. Я вздрогнула, схватила кружку с так и не выпитым морсом, и убежала в избу. Выключила везде свет и спряталась под три одеяла, как будто они могли меня спасти. Всю ночь мне снилось, как папа идёт за диким зверем, повинуясь зову природы, как его там подстерегают другие волки, как его кусают и как он спасается от них. Теперь я догадываюсь, откуда у него мог появиться шрам на спине, о котором я узнала только на опознании, и почему он перестал любить загорать и купаться в людных местах — тоже понятно.

***
Утром я вскочила, схватила одеяло и побежала во двор — читать продолжение истории из жизни отца. Думаю, о ней никто даже и не догадывался. Сон оказался частично правдоподобным: в лесу ждали волк и щенок, упавший в яму-ловушку.

«Как бы там ни было, а малыша вытаскивать надо. Глубоко, сам не выберется. И только человек приготовился прыгнуть, как услышал звонкий хлопок, видимо, от сломанного сучка, и успел заметить, что волк упругим телом летит на него, перепрыгнув через волчицу... Человек почувствовал на себе горячее дыхание пасти и острую боль ниже шеи. От сильного толчка упал вниз. Волчица кинулась на волка — от его шерсти полетели клочья. Она разорвала его ухо, из бока засочилась кровь, но он ни разу её не укусил, а, только огрызаясь, отступил. Человек встал. Болела шея. Во всём теле была слабость. Выбравшись с детёнышем у которого передняя лапа была сломана, человек снял куртку, оторвал несколько полосок от рубашки, сломал ветку у кустарника, наложил её на лапу и обмотал. Потом завернул щенка в куртку и пошёл в деревню...»

Папочка, миленький, что же ты ни с кем не поделился этой историей? Хотя, я тебя понимаю, тебе бы пришлось уехать. А хроменький волчонок бы не выжил.

***
Я читала, как он заботился о малыше и как волки были рядом. И правда, оказывается, они сопровождали отца, когда он шёл по лесу в сторону магистрали и обратно. Он не шутил.

«Приходит как-то сосед и говорит: “Что-то возле твоей избы волки воют, а раньше их не было”. А хозяин, шутя и говорит: “Да раньше ведь и людей было много, поэтому и волки близко не подходили, а сейчас три дома в живых осталось”. А потом отнёс щенка в баню, которая находится возле речки — там тише будет. И как-то, приехав поздно вечером из города, он не увидел в лесу сопровождающих глаз волчьей пары и сразу отправился к реке. Подошёл к бане и открыл дверь. Из темноты ударил в глаза сноп яркого лунного света, исходивший из отверстия оторванной доски. Пусто! Вдалеке он увидел неторопливо бредущих к лесу двух волков, а между ними шёл, прихрамывая, малыш. Иногда он оглядывался: может, хотел запомнить человека, который спас ему жизнь...

В чёрном небе гирляндами были развешены звёзды — глаз нельзя было оторвать, каким-то фантастическим и неповторимым был их блеск...»

***
Я… у меня стучало сердце сбиваясь в ритме, как будто я тот самый полуживой обшарпанный мотоциклет. Я сидела, прижимала к себе рукопись и рыдала. Еле-еле встала и уверенным шагом пошла в сторону леса, который за эти сутки стал таким родным. Остановившись около первых поваленных деревьев, крикнула:
— Он больше не приедет! Папа ушёл в вечность! Спасибо, что заботились о нём!

В ответ я услышала звонкий протяжный вой, к которому присоединились два глухих голоса. Волки услышали меня. Они попрощались.

Вернувшись в избу, я набрала Алексея.
— Слушаю вас, Олеся. Добрый день.
— Здравствуйте. Я закончила собираться. Извините, я хотела спросить…
— Олеся, не бойтесь, за спрос денег не возьму.
— Это радует. Скажите, Алексей, а вы подо что планируете использовать землю? Для огорода её слишком много.
— Я хочу построить маленькую гостиницу. Мне ваш папа идею дал. Скоро дорогу нормальную проведу. И ещё один участок рядом покупаю.
— А можно мне тогда не все деньги забирать, а выкупить часть, например, баню у реки и построить там маленький домик, чтобы я могла приезжать сюда? А через год, если вы захотите, я могла бы вам помочь в развитии дела. Я как раз по этому направлению учусь.
— Так вот почему Владимир Сергеевич хотел гостиницу здесь сделать! Я поговорю с женой и дочерью и завтра до обеда вам позвоню. У меня есть лучшее предложение для вас.
— Спасибо.

Папа, ты научился быть счастливым, быть с природой, видеть её и говорить с ней на понятном языке!.. И у меня впереди знакомство с Волчинским селом.
__________________
(Рассказ составлен на основе рукописей Сухова В.С., моего отца).

Автор: Марина Еремина
Оригинальная публикация ВК

Сегодня в Большом Проигрывателе отмечается дачный день! Заглядывайте за новыми рассказами :)

Миха Карманов к нам так-то недавно пришел, с год, может. Пацан сразу после армейки, мелкий такой, но шустрый. Без образования, без опыта. Колледж какой-то успел закончить, а больше ничего. Чем уж он нашу Светпетровну купил – это я потом только понял, а на работу его всё-таки взяли, помощником печатника. Принеси-подай, в общем.

Он как-то сходу стал во всё вникать, учебников по печатному делу нарыл, и читал их, как минута будет. И в обед, и в курилке тоже. Топтался возле мастеров, когда они в машину краску с бумагой заряжают, возле резчиков, и на складе, где всякое выдают. И такой, знаешь, контактный, без мыла везде влезет. Улизливое теля. Что? Ласковый теленок, говорю.

Я на переплетной линии работаю – возле меня Миха тоже потерся, спрашивал, что да как. До всего ему было дело.

Поспрашивает, посмотрит день-два – глядишь, уже и сам что-то делает. С гильотиной только ему не повезло, зазевался – на трех пальцах по полногтя отхватило. ТэБэ ему толком не объяснили, а резчик просто забыл.

Так к нему и приклеилось «Миха Короткий», потому что один Миха у нас уже был. И как-то он врос в коллектив, со всеми нормально общался, чего надо – подавал, чего не надо – уносил.

Еще у Короткого голос был интересный – на низах, вкрадчивый такой, красивый. Даже странным казалось, что Миха невзрачный такой, тощий и уши врастопырку, а голос, как у оперного певца. Девки наши от него млели. Говори, мол, ещё, Миша, заслушались.

А начцеха Татьяна, или за глаза, Бомба, просекла это дело и стала Миху на клиентов напускать. Если что-то закосячили, но третий сорт ещё не брак, она к сердитым заказчикам Миху отправит. Там-то обычно тоже тётки! Ну, он им своим красивым голосом и объясняет, почему так вышло, и что всё не так уж плохо… Глядишь, уже и не фыркают, смягчаются, и заказ забирают. Я тогда, кстати, понял, как он на работу устроился. Он кадровичку нашу приболтал просто, ну она и дала, типа, парню шанс.

Ближе всего Короткий сошелся со старшим печатником нашим, Олежей. Так-то он Олег Витальевич, и седой уже наполовину, но все его Олежа зовут, даже технички. Мужик безотказный абсолютно, пашет за двоих, и цвет на тираже держит без всяких приборов. Все сложные заказы ему стараются подсунуть.

И машину свою прямо чувствует. Когда сервисников вызывают, они первым делом у Олежи спрашивают, что сделать надо. Профи, короче.
Но если забухает – туши свет. А пить может неделю и больше.

В запое Олежа может прийти на работу, и даже на ногах устоит, но к машине его лучше не подпускать. Ладно, если просто тираж испортит, а то один раз натворил делов – дня три ремонтировали нашего МанРоланда. Я думал, начальство с ума сойдет и Олежу сначала прибьют, а потом посадят, но обошлось. Штрафанули и закодировали. Мастер всё-таки. Второго такого пойди поищи.

Ну так вот, я ж про Миху рассказывал. Прилепился он к Олеже, как любимая девушка. У машины вместе, в курилке вместе…Вечером, кажется, тоже вместе в стекляшку топают – Олежа не пьёт, а Миха может пива дернуть с ребятами.

На работе пацан старшему аж в рот заглядывает, старается ничего не упустить. Я-то по соседству сижу, смотрю краем глаза.

Через месяц Короткий под Олежиным присмотром первый тираж напечатал. А там и пошло – старший печатник чай пьёт, Миха вокруг машины бегает. Ну, нормально вроде дело у него идёт. Из помощника в младшие специалисты перевели. Но Миха так за Олежей и ходил хвостом.

А потом смотрю – развязался наш старший. Раз пришел с перегаром, второй… Но вроде работает как-то, Короткий на подстраховке, опять же. Странно, думаю, Миха же знает, что Олеже пить нельзя, чего он его сбивает?

А тут, значит, избирательная кампания, и отхватили наши крупный заказ – листовки предвыборные. Принесли его уже под вечер, с тем, чтобы утром забрать. Ну, решили их пораньше откатать, Олежа не первый раз такое печатал, знал, что как. Разошлись.

Я рано пришел, мало ли где помочь понадобится. Сижу в своем углу, заказы на день разбираю. Леха с препресса загодя прискакал, формы вывести. В полдевятого пришел Олежа, а минут через пять и Миха, куда ж без него. Олежа за стол к себе сел, в заказ смотрит.

Мать честная, да от него перегаром за пять шагов несет, меня чуть не сдуло. И глаза враскось слегка. У-у, думаю, как бы чего бы, нашел же время!

Встал Олежа, пошел краску заправлять. Залил. «Сань, – говорит мне, – я на пять минут, покурить». Ладно, говорю. Ушел. Миха тем более тут, у Роланда возится, скажет Татьяне, если что.

Занялся я своими делами, слышу, первые оттиски утвердили, пошел процесс. Глаза поднимаю – Олежа сидит с кружкой, мелкий у машины.

А через полчаса, когда вроде закончить должны и готовые листовки на сушку унести, вдруг раздается визг на ультразвуке. В жизни не слышал, чтоб Танюха так орала. Запороли почти весь тираж, морда везде вышла не нормального человеческого цвета, а иссиня-малиновая. Олежа накосячил-таки, причем как умудрился, никому не ведомо. Вначале-то всё нормально было. Я, правда, так и не понял. почему Миха печать не остановил. Он же возле машины был. Отвлёкся, что ли?..

А тут заказчик уже приехал, и что ему отдавать? Побежали все толпой к нему – и технолог, и начцеха, и Миха… Но не уболтали, скандал вышел. Уехал он к конкурентам с этим заказом, а мы остались с огромным тиражом синих рож.

Миха тогда к директору ходил, просил, чтоб старшего не штрафовали. Ну, всякое бывает же. Не знаю, что уж там за разговор был. Но Олежу всё-таки уволили, последняя капля, типа. А на его место Миху поставили. Сходу из младшего печатника в старшие, нефигово так скакнул вверх по лестнице. Но это было еще не всё.

Через полгода Миха на Таньке-Бомбе женился, даром что она на восемь лет его старше. Составил, так сказать, её счастье. Ну, у нас такое бывает, народ на работе женится. Но тут даже бывалые удивились. На голос взял, видать. А может, ещё на что.

Быстро отправил Танюху в декрет и стал вместо неё начальником. Пришел, короче, к успеху.

Да, Михаил Сергеевич? Сейчас заказ отдам, только из курилки приду.

Автор: Людмила Демиденко
Оригинальная публикация ВК

А ведь буквы – это инфекция. Древний микроб, прибывший на Землю несколько тысяч лет назад. От него нет лекарства, он живуч и плодовит до безобразия — постоянно мутирующий нескладный сгусток вирусов мозга.

Болезнь распознаёшь не сразу. Поначалу мальчик развивается как все: играет в солдатики-машинки, ест песок, не спит во время тихого часа. Где-то года в четыре ты сам учишь его читать. Чтение само по себе необходимо, и пока ты не можешь знать, подвержен ли твой ангелочек влиянию загадочных закорючек. Всё идёт своим чередом. На ночь ты читаешь сыну сказки.

Первые звоночки проявляются почти сразу после. Ты замечаешь, что во дворе ребёнок пользуется популярностью: заводит других детей во всякие интересные игры, выдумывая каждый раз что-то новое. Воображает. Ты улыбаешься, глядя на первые симптомы: надо же, какой общительный растёт сынишка. На этом этапе болезнь ещё можно заглушить – просто подари ему телефон посовременней, и сам не заметишь, как буквы отойдут далеко на третий план. Электронные значки не заражают детей – инфекция передаётся лишь через пыль бумажных страниц.

Но ты не покупаешь мальчику телефон. Ещё чего, нет у семьи на это денег сейчас! Пусть лучше у бабушки с дедушкой лето проведёт: старикам — радость, маме с папой – передышка и зачатие второго ребёнка.

А у бабушки с дедушкой есть большой шкаф, и в нём целых восемь полок с источниками заразы. В некоторых микробы уже практически истлели – вряд ли восьмилетний пацан пойдёт зачитываться биографией Ленина или творчеством какого-нибудь полузабытого учёного прошлых лет. Но ведь там есть и опасные экземпляры. Мальчик просит дедушку достать с полки «Легенды и сказки народов СССР». Дедушка, конечно, не откажет пока единственному внуку.

Ребёнок забирается в кресло, чтобы свет от окна падал с левой стороны, открывает пожелтевший от времени томик, вдыхая вместе с пылью прах Бабы Яги, Алдара Косе, Ильи Муромца и Ер Тостика. Болезнь стремится по носоглотке в легкие, потом с кислородом в кровь, к мозгу. Вспыхивает в голове звёздными вспышками.

***
Ему двенадцать. Инфекция прогрессирует – твой старший сын не по годам умён, рассудителен и болтлив до головокружения. Слова слетают с его языка непрерывным потоком, иногда опережая даже мысли. Мальчишке сложно ужиться со сверстниками, приземлёнными, нормальными и не читавшими за всю жизнь и двадцати книг.

Твой прочёл уже пятьдесят.

Они у мальчика под кожей – ты впервые обращаешь на это внимание. Ребёнок выглядит совершенно нормально, – разве что… чуть более худой и совсем не мускулистый, в отличие от соседского Пашки – но иногда, когда солнечный свет падает на кожу, ты видишь, что под ней пульсируют миллионы миллионов золотистых пылинок. Это они, коварные микробы, тянущие мальчика к шелестящим лепрозориям. Дома их уже скопилось порядочно – у сына постепенно собирается своя книжная коллекция. Ты напуган и пытаешься бороться: записываешь его на карате, на плавание, на вокальное пение. Мальчишка не спорит – на всё соглашается, глядя этим взглядом. Ты впервые замечаешь их только сейчас, изменившиеся глаза. Два глубочайших карих провала, из которых на тебя смотрят заключённые внутри сына истории. Ты в ужасе от их древности и собственного перед этим бессилия. Болезнь уже слишком глубоко.

В один из следующих дней ты застаёшь мальчика за столом, с тетрадью и ручкой. Он пишет. Буквы, занявшие место в мозгу, теперь желают продолжить размножение, используя ребёнка. Ты отбираешь у него тетрадь, даёшь больше заданий по математике, надеясь, что инфекцию можно подавить прививкой из цифр. Сын смотрит в учебник всё тем же взглядом. Он уже не здесь – внутри него рыцари сражаются с драконами, капитаны звездных кораблей терпят крушение, а принцессы, подозрительно похожие на Настю из 5 «В», непременно выбирают себе правильных женихов.

Тем временем подрастает младший сын. Дела идут в гору, ты покупаешь ему смартфон, спасая от коварной инфекции хотя бы одного сына.

***
Сыну исполняется шестнадцать, болезни – тоже. Вопреки твоим попыткам прекратить её распространение, дома уже целая стопка тетрадей, блокнотов и листов, исписанных мелким нервным почерком. Друзей у него почти нет – лишь парочка таких же больных типов. Что ж, они хотя бы тихи и вежливы. Но у всех, у каждого из этих нескладных детей, те самые глаза, и ты вынужден каждый день смотреть в них, осознавая, насколько далеко сейчас любимый сын. Он становится рассеян и молчалив. Правда, лишь с тобой и учителями, не разделяющими его инфекцию. С теми немногими, кто не боится слушать, парень по-прежнему заливается соловьём, но ты всё меньше понимаешь, о чем он говорит. Любимой компанией сына становятся давно мёртвые люди. Их мысли, сползающие с истрёпанных страниц, обвивают его чёрно-белыми щупальцами.

Когда ты говоришь о проблеме своим родителям, они лишь улыбаются, вручая внуку на день рождения очередной томик в красивом переплёте. Тебе хочется кричать, когда в их глазах мелькает всё тот же древне-желтоватый оттенок.

***
Тяжелее всего даётся поступление в вуз. Ты твёрдо намерен протолкнуть сына в технический университет, и он даже не спорит — соглашается, крепко сжимая в руках свою несуразную рукопись. Хочет отправить её в издательство. Ты к этим страницам не прикасаешься – хватило того, что мальчишка писал в пятом классе. Разве есть разница: что тогда, что сейчас ему новым Толстым или Диккенсом не стать.

Ты запрещаешь писать, отбираешь книги. Усаживаешь за учебники с алгеброй и физикой. Парень плачет, кричит, но в итоге садится за подготовку. Это успокаивает: значит, болезнь ещё не захватила весь разум. Ты подходишь ближе, чтобы подбодрить сына, но тот лишь отмахивается.

Он поступает, и ты совсем успокаиваешься. Ослабляешь хватку, ведь тут нужно уследить за младшим: хулиган растёт тот ещё. А старший проводит вечера за новеньким ноутбуком, говоря, что учится. В экран упирается взгляд его глубоких гипнотических глаз.

***
Когда ему исполняется двадцать пять, ты приходишь на презентацию романа-бестселлера. Твой сын сидит на краю сцены, держа в руках томик особенной, пока единственной, но полностью своей книги. Вокруг него толпятся ровесники и ребята помладше, чуть позади стоят даже совсем взрослые люди.

Молодой писатель произносит слова, выпуская наружу древнейшую из всех инфекций. С его губ срываются золотистые пылинки, вместе с потоками сквозняка проникая в уши слушателей; и глаза людей вокруг тоже вспыхивают желтизной. Ты улыбаешься — слова хороши. В этот момент искренне верится, что мальчишка смог пробиться лишь благодаря твоему воспитанию.

Инфекция смотрит на тебя его глазами и улыбается в ответ.

Автор: Андрей Дёмин
Оригиналная публикация ВК

Наконец я закончил эти занудные курсы и стал дипломированным психологом. Это значит — у меня сертификат есть, вот, на стенке в рамочке. Чтобы все видели, что я не абы кто, а учился. И понимаю теперь про людей, и могу их консультировать и помогать им, не бесплатно, конечно.

Я вообще-то страшно умный. И если что решил, то в лепешку разобьюсь, но сделаю. А мама меня еще ругает, лентяй, говорит, бездарь, девять классов кое-как закончил, и не делаешь же ничего. И толку с тебя не будет никакого.

Ну, я же психолог теперь, я все про маму понимаю. Раньше думал — это она обо мне так заботится. Нудно, конечно, пилит и душнит постоянно, ну уж как может. А сейчас отучился, три месяца на занятия ходил — и меня осенило. Мама не для меня старается, то есть для меня тоже, но немножко. А по большей части отрабатывает в голове шаблон «как надо быть хорошей матерью». А там написано: пилить и не давать жить спокойно. Понимаем.

И я, кстати, позволял ей быть хорошей матерью и восемь лет терпел этот нудеж бесконечный: иди учись, иди работай, тебе уже двадцать четыре… А куда идти-то? Сначала себя найти надо, определиться. Ну и что, что на диване. В телефоне сейчас все есть, и никуда ходить не надо, всему удаленно научат.

Ну откуда мне знать, чем я хочу заниматься? Я ж не просто ленту скроллил целыми днями. Я думал, что выбрать, и не мог определиться. Сегодня хотел одно, завтра другое. То программистом быть, то тревел-блогером, или даже, может, делать ювелирные изделия. Курсов мне вконтосе предлагали вагон и полную панамку, но дорого. То есть не то чтоб дорого, но мама все равно денег давать не хотела. Ну и ладно, я не очень огорчался и шел читать про какую-нибудь еще профессию. Вот, например — сторителлер! Звучит?

А тут вдруг мне реклама попалась про курсы психологии и скидка на обучение — восемьдесят процентов! Я подумал, что вот он — мой шанс! Вообще психологом классно быть, сидишь, разговариваешь, а тебе за это деньги платят. И нет никаких начальников, которые приходят и проверяют, нормально ли я напсихологировал, например.

Вчера я свой диплом получил и решил, наконец, искать клиентов. Своего офиса у меня пока нет, это дорого. Но я на него скоро заработаю, у меня будет самый шикарный офис в центре. А пока я для консультаций присмотрел такое типа антикафе — там везде на полу такие большие кресла-мешки, и клиент может расслабиться, это главное, как нам говорили — чтобы клиент был расслаблен. И кофе можно купить недорого.

***

Вскоре у меня появились первые клиенты. Молодая пара, Вася и Женя, проблемы в браке. Интересно и мандражно слегка. Ну, посмотрим.

Пришли, стаскивают пуховики свои оверсайзные. Парень такой плотный, я бы даже сказал, толстоватый. С бородой, виски выбритые. Айтишник, наверное. А девушка повыше него, худенькая, и такая дерганая немного, постоянно свой рюкзак теребит, а на нём понавешано всякого, как у школьников — зайчики, крыски какие-то… странненькая, в общем.

— Здравствуйте, Женя и Василий, — говорю, — располагайтесь поудобнее. Кофе хотите?
— Это я Женя, — недовольно говорит парень. — А она Вася. Василиса.

Ой, блин, как неудобно. Но ладно, главное, вида не показывать. Василиса молчит, подобралась вся, сидит тихо как мышка. Глаза опустила, ни на кого не смотрит даже. Интересно, этот Женя ее подавляет, что ли? Он абьюзер? Ой, хоть бы нет, а то я вебинар про абьюзеров пропустил и не очень уверен в этой теме.

— Расскажите о себе немного, — говорю. Надо же как-то их расслабить, наладить контакт. — Вы, наверное, программист?
— Ну, можно и так сказать, — отвечает этот Женя, — ага, в некотором роде.
(Ой. Сейчас, вспомню фразу эту, я же тренировался…)

— Расскажите, что побудило вас обратиться к специалисту? — интересуюсь этак небрежно-профессионально.
— У Жени есть привычки, которые меня раздражают, — говорит эта нервная Вася. — А у меня, соответственно, есть такие, которые бесят его!
— Да, ты постоянно в руках что-то дергаешь, я как это вижу, меня аж самого дергает, ну Вася, ну перестань уже!
— А ты перестань звать меня Васей, ну миллион раз просила уже! — нервно взвивается она.

Я слегка оглядываюсь — вроде никто на нас особо не смотрит, хорошо, что в антикафе мало народу с утра. Чего они такие резкие? Я-то думал, будем сидеть, улыбаться друг другу, как на курсах учили — визуализировать и достигать гармонии. Ну, ладно, попробую все-таки дальше работать. Похоже, как раз она нагибает Женю, а не он ее.

— Василиса, то есть вам не нравится, как вас называет Евгений?
— Да! Мне вообще в нем многое не нравится… Он когда ест, стонет!
— Ха-ха-ха, что, реально стонет? — не выдерживаю я. А ведь прикольные ребята, нормальные. Предложу им потом пообедать, послушаю эти стоны… Осекаюсь — они как-то странно смотрят на меня.

— Это от удовольствия, — бурчит Женя. — Ну, привычка у меня такая.

Та-ак. Что там дальше-то нужно делать? Принятие ситуации, родительские травмы, быть в моменте… нет, это всё не то. Попробую с привычек начать, это вроде самое простое. Что ж там было-то, как это…

— Мне все понятно, — говорю. — Сейчас мы с вами проведем одну очень полезную практику, которая всегда действует хорошо. Закройте глаза и представьте, что в одной руке у вас сидит холодная противная лягушка. Это все привычки партнера, которые вам не нравятся. А в другой руке — мягкое пушистое облачко. Это ваша любовь… вся любовь к Жене… и к Василисе.

Смотрю, вроде закрыли глаза, ручки растопырили.
— Представили? Хорошо. А теперь начинаем медленно сводить руки, чтобы облачко соединилось с лягушкой. Вот так, не торопясь… Ваша любовь поможет вам принять партнера со всеми недостатками.

Как я хорошо говорю, аж самому понравилось. Голос такой успокаивающий… А я молодец!

— У вас в голове звучит мягкая приятная музыка… Холодная лягушка становится все меньше и меньше, а облачко — все пушистее… Оно увеличивается и обволакивает вас ласковым теплом… А теперь открывайте глаза и посмотрите друг на друга новым взглядом!

Вроде получилось. Сидят, смотрят, улыбаются, как будто только что проснулись. Вроде эта практика про другое была, но почему бы и не применить ее здесь?

— Это упражнение под моим контролем нужно повторять двадцать один день, — говорю я. — За это время у вас закрепится привычка принимать партнера таким как он есть. Думаю, на сегодня этого достаточно, а более глубокие проблемы будем прорабатывать на следующих сессиях.

(Ой, сейчас самая сложная фраза будет. Собрался, Виталя!)

— Давайте назначим время следующей консультации. Оплату можете перевести мне на карту по номеру телефона.

Охренеть, они согласились! А с другой стороны, я же специалист, это нормально.

* * *
На следующий день ко мне записался еще и некий Игорь. (О, а я походу становлюсь популярным!) Сказал, что у него сложности в отношениях с девушками. «Нет девушки — нет сложностей», — хотел я ему ответить, но вовремя понял, что мудрость такого уровня не стоит сходу вываливать на человека. Не поймет и сбежит. А мне же опыта набираться надо и на новый офис копить. Договорились о встрече. Я, правда, с девчонками встречался мало, зато теории прочел кучу.

Игорь пришел минута в минуту. Куртку аккуратно повесил на вешалку, вынул из портфеля большой носовой платок, расстелил его на кресле-мешке и только потом сел. Во дает! Потом достал влажную салфетку и принялся тщательно протирать руки.

— Виталий, мне надо обсудить с вами свои ошибки в отношениях с девушками. Они соглашаются на первое свидание, мы идем в кафе или на прогулку, хорошо проводим время. Но они никогда потом не перезванивают и даже заносят меня в черный список, — сказал он, будто репетировал заранее.

Ой, какой странный тип, я б тоже сбежал. И говорит так правильно и душновато, я аж растерялся. Я-то пока еще не умею такие речи толкать. Но ответить что-то надо.
— Понимаю вас, Игорь, — говорю, как на курсах учили. Хоть и не понял особо, что с ним делать. Не говорить же «уберите из-под задницы платок». — Но развейте вашу мысль.

— Я делаю все правильно, — продолжил он, — прихожу на свидание с букетом, бронирую столик в «Зожном кайфе». Это единственное кафе в моем районе, которое строго соблюдает санитарные нормы, я проверял. Мне не хочется отравиться, поэтому я зову девушек только туда.
— А если кто-то откажется? — спросил я.
— Тогда я просто заношу ее в черный список. Не хочу общаться с человеком, которому плевать на мое и свое здоровье. Но знаете, Виталий, я обратился к вам, потому что завтра у меня свидание с девушкой, которая подходит мне по всем параметрам. Я хочу, чтобы мы встречались. Мне нужна новая модель поведения.

Это не человек, а киборг какой-то. Контрол-фрик. И что тут можно сделать за один сеанс? Да я и за пять сеансов ничего не сделаю, я тему про расстройства толком не помню.
И я решил рискнуть. Все равно ж ничего не теряю. В крайнем случае он больше не запишется, ну так и к лучшему.

— Давайте сделаем так, Игорь. Предлагаю вам игру. Можете и девушке о ней рассказать, думаю, ей понравится. Завтра на свидании вы ничего не будете решать. Пусть не вы, а девушка выберет, куда пойти, что заказать, и так далее, — я перевел дыхание. — Попробуйте спокойно принимать любые события. И всегда говорите да! Выйдите из зоны комфорта!

Ух! А я молодец так-то, хорошо завернул. Он вроде проникся, ну посмотрим, может, что и получится. Расплатился, встал, сложил свой платок…

— И еще, Игорь, — сказал я. — Завтра оставьте платок дома, пожалуйста. Это условие игры.
Он недоверчиво скривился, но ничего не сказал и пошел к выходу.

Я смотрел на сумму на моей карточке и думал, что сегодня я позволю себе нормальный такой обед. Шаурму куплю, во!

* * *

После обеда на вторую консультацию пришли Вася и Женя. Были они какие-то успокоенные. Василиса не трепала свой рюкзак, а Женя слегка улыбался, и вообще они выглядели очень довольными друг другом.

— Виталий, вы нам так помогли! Мы теперь сводим руки постоянно, и мирим свои привычки с любовью, и все, кажется, налаживается, — сказала Василиса.
— Я всегда считал, что я крутой спец, — чуть не сказал я, но, по счастью, вовремя замолчал. — Что ж, очень рад за вас.

«Нифига себе, как быстро подействовало… Так, а о чем тогда с ними разговаривать? Я же собирался еще месяц с ними от привычек избавляться… Надо срочно придумать, от чего их еще полечить»
— Виталий, мы хотели попросить вас взять нас за руки. Как символ воссоединения. Мне кажется, нужно повторить нашу визуализацию вместе, закрепить прогресс.
Я удивился, конечно, но почему бы и нет? Пусть Вася берет меня за руку, а от Жени я постараюсь не вздрогнуть.

Они уселись по бокам от меня на мешки и взяли за левую и правую ладони. Они улыбались. Я почувствовал себя Далай-ламой и боженькой психологии в одном лице. У Василисы пальцы были холодные, а у Жени — крепкие и теплые.

И вдруг моя правая кисть будто попала в клещи. Женя улыбался, но его рука чуть шевельнулась, и я едва не заорал.

— Ох, полегче. — прошипел я. — Ну и хватка у вас, дружище!
— Конечно, — Женя был невозмутим. — Понимаете, я мануальный терапевт. Я могу сделать очень больно, и следов почти не останется.

Я изумленно замолчал. Зачем он это делает? Он маньяк?
Ой! В левую руку впились острые ногти. Василиса обеими руками держала мою ладонь, и у нее на губах играла хищная улыбочка.

— Тише, не скулите, мы не сделаем вам больно, если будете умницей, — сказала Василиса. — Дело в том, что мы с мужем действительно когда-то нуждались в помощи психолога, и обратились к специалисту. Мы думали, что психологами называются люди с профильным образованием! Наивные! Нам попался такой же недоучка, как вы, и мы только зря потратили деньги и время. После его советов стало только хуже, и мы чуть не развелись. В общем, мы вовремя поняли, что нужно самим решать свои проблемы, и реально этого хотели. И сейчас у нас все в порядке. Но у нас осталась привычка…

— Ходить по недопсихологам и отбивать у них привычку вешать лапшу на уши. И вы знаете, у нас это обычно получается с первого раза! — Женя перехватил мою руку левой, а правую завел мне за спину. И ущипнул там раз и другой. Резкая боль пронзила меня от копчика до шеи. Уйй!

— Тихо, тихо, — сказал этот Женя. — Привычки нужно убирать быстро… и почти безболезненно. А сейчас вы переведете обратно плату за ту, хм, консультацию. И, если вдруг терапия не поможет, и вы вернетесь к своим занятиям, мы придем к вам еще раз.

* * *
Вечером я сидел дома, лечил моральные травмы пивом, и думал, что нет в мире справедливости. Я ведь учился, хотел помочь этой парочке… я техники применял, а они обозвали меня недопсихологом. И издевались еще, садюги. А я же специалист!

Ничего, скоро напишет о свидании Игорь, уж у него всё должно получиться. И я продолжу с ним работать, даже почитаю тему про тревожные расстройства. Я всем докажу, что я классный психолог! Как Лабковский.

Звякнул мессенджер. Я открыл чат.

С фотки на меня смотрел Игорь, селфи было перевернутое, снятое будто из-за головы. Полумрак, постель, атласная подушка у Игоря под головой. Кляп. И подпись: «выберусь убью»

Я заржал, хоть по спине пробежал холодок. Может, не выберется? Доигрался, блин, в «скажи да». Но при чем тут я? Надо ж было смотреть, что тебе предлагают.

Похоже, мне придется найти новое место для консультаций. И симку сменить. Да.

Автор: Людмила Демиденко
Оригинальная публикация ВК

Только я спрыгнул со ступеньки междугороднего автобуса, пришло сообщение: «Ты в Москве?» Я огляделся: автостанция; по периметру обтянута зелёным забором-сеткой, внутри — толчея людей и синих автобусов, снаружи — мутные зимние пространства. Да, отвечаю, приехал. «Есть просьба». Конечно. «У меня друг поранился. Он сейчас лежит в Вишневского. Можешь ему передать пару вещей? 1. Зарядку для телефона. 2. Что он долбоёб. Деньги сейчас скину. Второе бесплатно)))».

Второе января перетекало в третье. На горизонте отсвечивал запоздалый фейерверк, к подошве ботинка прилипло конфетти, у ворот автовокзала дежурили зелёные бутылки. Начинался дождь. Я устремился к горящей на фоне тёмного неба красной букве «М», на ходу согласившись выполнить все поручения.

Мне писал Денис. Когда-то мы делили одну парту, потом играли в школьном оркестре, а теперь разъехались, живём в разных столицах: я в столице политической — Москве, он в столице душевного состояния нашей страны — остался в Череповце. Виделись мы нечасто, но регулярно писали друг другу поздравления: с др, с нг, с дембелем. Денису не посчастливилось служить в армии. Там он научился двум вещам: терпению — старшие, узнав о музыкальных способностях Дениса, вооружили его гитарой и использовали вместо радио, в репертуаре которого был исключительно русский рэп, — и циничному прагматизму — он начал курить, чтобы меньше работать.

Когда-то мы с Денисом мечтали стать рок-звёздами. При этом оба по темпераменту были скорее библиотекарями. (Я знал одну библиотеку, где патлатые парни лабали на электрогитарах так, что Николай Васильевич Гоголь рухнул с полки всеми семью томами, а в подсобке, будто в сказке, умывались пивом, но это, как говорится, исключение, только подтверждающее правило.) Мы сколотили группу, играя по вечерам и выходным в музыкальной школе, где оба учились. Наша группа, в репертуаре которой были песни Rammstein, System of a Down, Pixies и Marilyn Manson, просуществовала около года и распалась в тот момент, когда барабанщик написал в общий чат: «Сорян, пацаны, не приду на репу. Договорился поиграть в доту с девахой сегодня». В тот же день Денис опоздал на репетицию на два часа. Стало понятно, что группа обречена, и, сыграв что-то невнятное на выпускном из музыкалки, мы навсегда спрятали гитары в чехлы. Денис стал электриком, я — писателем. Барабанщик потерялся на развилках истории.

Пока я ехал в метро, Денис прислал адрес и инструкции: «Приехать можно с девяти до восьми, палата № 7, пациента зовут Углов Алексей Евгеньевич».

Я подумал, хорошо бы соблюсти больничный этикет и захватить с собой апельсинов. Нет. Мандаринов. Новый год же. Видимо, он весело его встретил, раз оказался в больнице. Как известно, это самое опасное время в году. Травмпункты переполнены поломанными, разбитыми и обгоревшими телами. Я сам как-то сломал палец, пытаясь протолкнуть пробку в бутылку с вином — этому фокусу меня научил сосед по общежитию, правда, я не учёл, что его мизинец был толще моего указательного пальца. Да и кто, в конце концов, пьёт тихое вино на Новый год?! Короче, получил по заслугам.

«А что случилось-то с твоим другом? Весело отметил?» ― спросил я Дениса, добравшись до дома. «Да нет» ― в диалоге повисла смущающая пауза. Денис долго печатал следующее сообщение, видимо, стирал и переписывал, потом всё-таки отправил: «Его с наших новых югов привезли. Хотел денег заработать, теперь вот». Следом пришла фотография: бледный парень с пушком над верхней губой, левая рука на перевязи, на месте плеча запёкшееся бурое пятно, безволосая детская грудь под бинтами, взгляд измученный, на щеке расплывшимися чернилами выведено «П4», на лбу ещё какие-то нечитабельные каракули. «Это мой сослуживец. У него даже одежды нет. В Москве ни одного знакомого. Попросить больше некого», ― объяснял Денис.

Я закрыл диалог. Во что я постоянно ввязываюсь? Давно пора перестать отвечать на сообщения старых друзей, дальних родственников, полузнакомых психов. Вечно у меня просят в долг, а я даю. Вечно напрягают нелепыми просьбами, а я соглашаюсь, не вникая. Теперь придётся ехать к нему. Там их целая палата, целый госпиталь таких. И что сказать? «Как поплавали?» Прочитать нотацию, может быть, привезти с собой распечатанные статьи Льва Толстого «Не могу молчать», «Патриотизм или мир», «Одумайтесь»?.. Ну да, конечно, если подступает абсурд, нужно нырнуть в него и непременно расшибить голову о каменистое дно. Любое дело я довожу до конца. И напрасно.

Я завёл будильник на семь утра и лёг спать, не умывшись. За окном скреблись на эстакаде машины, где-то сверху тоскливо выла собака, почуяв растущую луну, дождь беспокойно топтался по железному подоконнику. Короче, я почти не спал.

Поднялся в поганом настроении, голова гудела. Во всех смертных грехах я обвинял Дениса. Как можно было подложить мне такую свинью? Друг, называется. Может быть, послать и его, и этого Алёшку, не помнящего дороги Смоленщины, пока не поздно? Но нет, нет. Я собираюсь, выхожу. Покупаю самую дешёвую зарядку в ближайшем ТЦ, спускаюсь в метро. Смотрю на карту, пишу Денису: «А где это?» ― «В Одинцово. Тебе где-то два часа ехать. Извини, что напряг». Ничего, отвечаю, бывает. И смайлик в конце: 😊

У Поклонной горы сел на автобус, в переходе дед на баяне играл «Кондуктор не спешит, кондуктор понимает». Высадился на улице Маршала Неделина, зашёл в супермаркет. Взял сетку мандаринов. Вроде эти должны быть невкусные, кислые и с косточками. А ещё в таких сетках один мандарин всегда гнилой. То что надо. Сел на автобус до госпиталя. Приехали. Высокий белый забор насколько хватает глаза. Дошёл до КПП.

― Внутрь можно пройти? ― спрашиваю у чёрного стекла над турникетом.

В ответ невнятный бубнёж.

― Чего?

― Куда пройти? ― из двери высовывается красное лицо охранника.

― Разрешение надо.

― У меня передачка, ― говорю, ― для больного.

― Пускай сам придёт. Или иди на КПП-1.

― Это где?

― С другой стороны, ― неопределённый жест указательным пальцем, ― обойди забор, там увидишь.

«Дай мне номер своего Алёши», ― пишу. Денис присылает цифры. Звоню. Не отвечает. Твою мать, думаю.

Температура в тот день была около нуля, но я зачем-то надел кроссовки. Дорога вдоль белого больничного забора маняще заворачивала за угол, поблескивала оловянными лужами.

Пешеходные тротуары вдоль шоссе и магистралей имеют неприятную особенность заканчиваться, когда ты уже почти у цели. Я не раз попадал в ситуацию, когда хотел дойти от торгового центра или аэропорта до ближайшей автобусной остановки, а в итоге упирался в автомобильную развязку, путь с которой один ― под колёса. Жизнь меня ничему не учит ― через десять минут тропинка вдоль больничного забора уткнулась в стену мокрого снега, желтеющего в том месте, где дворник закинул лопату на плечо и пошёл в обратную сторону. Перспективы начала затягивать непроглядная серость московского неба, но тут написал Углов Алексей Евгеньевич: «Привет! У меня куртки даже нет, не могу выйти. Я сейчас кого-нибудь пошлю к тебе».

Когда ты в мокрых кроссовках стоишь на холодном ветру возле военного госпиталя, время тянется долго. Гонец Углова не спешит, как кондуктор в той песне. (Только я не прощался ни с какой девушкой, и эти деликатные паузы мне ни к чему.) Правильно, а куда им спешить? У них теперь вся жизнь впереди, полная осознанности и созидательной работы над собой. Восстановление, осмотры, ЛФК, а если что не так ― инвалидность и материальные выплаты. «Он хотел подзаработать», ― объясняет Денис. Понятное дело ― я остывал в прямом и переносном смысле, ― бедный мальчик из рабочей семьи, воспитанный на «Брате», но больше на «Брате 2», «Бумере» и «Бригаде»; футбол во дворе, драки в школе, блатная романтика, АУЕ, тяга ко всему, на чём пришпандорен известный лейбл, осознание своей убогости, оскорблённое чувство собственной важности, назначение врагов, внезапный прилив патриотизма, ресентимент и закономерный результат. «Уже понял свою ошибку. Всё осознал», ― добавляет Денис. Здорово, думаю, что он понял. Жаль только, я ничего не понимаю.

За турникетом показался человек в пуховике и полосатых пижамных брюках. Он элегантно заправил их в берцы. Шёл человек не спеша, курил, осматривал заснеженные кусты. Перед тем как подойти ко мне, он поправил шнурки, поставив ногу на мусорку.

Не сказав ни слова, он мрачно остановился по ту сторону турникета.

― Ты от Лёши?

― Чё? ― буркнул он.

― Передачка.

― Ну.

Он забрал у меня сетку мандаринов и зарядку для телефона и сразу ушёл.

Вот и всё, как комарик укусит, подумал я. Чего переживал?

Я сел в обратный автобус, закинул ноги на отопитель. Отчитался Денису. «Спасибо! Лёша просил тебя поблагодарить. Как братан ты ему теперь», ― и смайлик в конце: 😊

Надо оборвать все родственные связи, думал я по пути домой, уехать в тайгу, окопаться под какой-нибудь древней сосной и пусть только кто попробует меня искать. Вырою землянку, выложу стены брёвнами, крышу покрою мхом, буду читать Льва Толстого и есть сухари из бородинского хлеба, летом собирать ягоды, осенью ― грибы, а если ружьё раздобуду, то… Эту мысль я не стал додумывать до конца и уснул.

Мне приснился сосновый бор. Тяжёлые шишки падали и с колокольным звоном отскакивали от цинковых гробов, застилавших всю обозримую землю ― никуда от них не спрячешься. На гладкие светло-серые прямоугольники сыпалась хвоя. Сосны скрипели, поворачиваясь вокруг собственной оси под налетающим ветром. Становилось холодно и уныло. Я пошёл вперёд, стараясь не наступать на гробы, и вдруг уткнулся в зелёный забор-сетку. Он казался бесконечно длинным, а за ним были такие же точно сосны и такие же точно цинковые гробы ― бессчётные. Я попытался пойти в обратном направлении, но быстро снова уткнулся в забор, и куда бы я ни шёл, везде были заборы, гробы и скрипучие недосягаемо высокие сосны, только становилось всё холоднее и от земли поднимались сырые сумерки; словно в кинотеатре перед сеансом медленно угасал дневной свет. И когда я уже почти перестал различать стволы окружавших меня деревьев, чей-то голос упал с неба, шевеля дыханием колючие ветви: «Дорогие россияне, этот год был непростым...»

Да-а, подумал я во сне, видимо, скоро заболею. Так потом и случилось.

Автор: Александр Сараев
Оригинальная публикация ВК