Серия «Реализм, драма»

Серия Реализм, драма

В семье не без актёра

– Ну, ты же узнал, что это папа съел твое мороженое, помнишь? Всего лишь по палочке, – Димка настаивал, прижимая к груди томик “Гарри Поттера”.

– Мне просто повезло: он никак не может избавиться от привычки грызть палочку, когда морожка уже того, – ответил я братишке, отрываясь от шортсов на “Ютюб”.

– У тебя получится, Петь, тем более ты сам подарил мне эту закладку.

– Ну, подарю новую.

Я уткнулся в смартфон. Вроде выходные, из общаги свалил в отчий дом, а все равно головой в учебе: даже шорты у меня с актерскими практиками от диванных экспертов. Какая чушь.

Димка вздохнул и поплелся из зала к себе. Вздохнул и я. Закрыл “Ютюб”, в “телегу” решил не заглядывать: в чате, наверно, уже целый скринлайф-фильм из кружочков о том, как весело друзьям без меня.

Плотная и широкая, яркая, приятная на ощупь, по обе стороны Рик и Морти – бегут, летят и чешут затылки с характерными забавными гримасами. Классная закладка. Подарил ее Димке в конце лета, братишке предстоял третий класс. Мелкий обрадовался, даже взмолился, чтобы сентябрь скорее наступил. Мама поделилась, что после двух четвертей у них не все гладко.

Поднявшись с дивана, я потянулся и пошел-таки в детскую. Так ведь и зовем ее по привычке, комнату, откуда мы все родом, хотя я уже на втором курсе театрального, а Юлька в десятом классе, и комната теперь по праву Димина.

– Ладно, братан, выкладывай. Украли, говоришь?

Димка засветился, кивнул и выставил “Узника Азкабана” в анфас, профиль и под верхний ракурс.

– Видишь, нету.

Я забрал книгу, пролистал.

– Где остановился-то помнишь?

Да, закладки не было.

– Там Фред и Джордж подарили Гарри крутую Карту Мародеров, и он с этой картой перешел из замка по тайному ходу в “Сладкое Королевство”. Его ведь не пустили в Хосмид, как всех, потому что Дурсли не стали…

– Ага-ага, понял, – оборвал я разогнавшегося братишку. – Молодец. Но почему обязательно “украли”? Ну-ка, глянь на меня: ты уверен, что не потерял ее? Дома, в школе или где-нибудь еще?

Дима присел на кровать, всплеснул руками.

– Ну, не терял я ее, это моя любимая закладка. А в школу я книжки свои уже давно не таскаю, там смеются, если на перемене читаешь.

– А в бассейне с ней не плавал? – пошутил я.

– Нет, конечно, я только дома читаю. Вчера закладка была, я дочитал главу, как раз где Гарри, Рон и Гермиона были в Хосмиде, хотелось читать дальше, там интересно, но мы с Мишкой договорились пойти кататься со склона, и я пошел гулять, закладку вставил в книгу, а когда вернулся домой, ее уже не было.

– И в какой-нибудь другой книжке… – Я подошел к нашей полке, пробежался взглядом по корешкам и вершкам. – Ты, конечно, закладку не оставлял? Забыл, может?

– Зачем? Я же читаю только эту.

– Ну, да, ну, да. – Я развернулся к нему. Снова полистал “Узника”, на этот раз кое-что попалось: – А это тоже не ты?

Я показал место, где явно не хватало страниц, у переплета торчали огрызки.

Димка подскочил. Распахнул глаза, брови полезли на лоб.

– Нет, это не я! Честное слово, Петь!.. Зачем так это? И как я теперь дочитаю?

– Ладно, успокойся. – Я захлопнул книгу. – Может, так уже раньше было?

Дима пожал плечами:

– Я не помню. Пока читал, мне не попадалось.

– Окей. Слушай, а тут, кажется, действительно какая-то тайна.

– Вот, – протянул он и прошептал: – И никто не сознается.

– А-а, ты, значит, уже спрашивал?

– Конечно, а что?

Я глянул на часы над столом – время у нас было – и опустился в кресло.

– Интересно… Хорошо, давай сыграем в эту игру… В первую очередь нам нужно восстановить цепочку событий и определиться с подозреваемыми, – рассудил я вслух.

– Давай, – улыбнулся Дима.

– Чего давай? Это ты рассказывай давай.

– Я думаю, это мама, – прошептал он.

– Да не об этом, – вздохнул я. Рука потянулась к телефону, что-то полистать, что-то посмотреть. Тоже догадывался, что, вероятно, это мама – невзлюбила она с чего-то “Рика и Морти” – и потому затея, если по-честному, тут же показалась скучной.

Телефон я все ж таки не достал, зацепился за мысль: “Например, такая задача: ты – гениальный сыщик за работой. Играем?”

Играем. Камера, мотор, работаем.

– А расскажи-ка, мой друг, в каком часу ты пошел на улицу? Кто в это время был дома? И где, кстати говоря, ты оставил книжку с закладкой?

Я сложил руки перед лицом, готовясь слушать. Дима нахмурился, загрузился.

– Ну, времени сколько было, когда ушел гулять? – не выдержал я, изъяснился понятнее и кивнул на часы.

– Три.

– Точно?

Он снова пожал плечами:

– Мы всегда в это время идем кататься. В три часа у Мишкиного подъезда и потом идем на склон.

– То есть ты вышел чуть пораньше, чтобы успеть, так? Пойми, мой друг, в нашем деле важна каждая минута.

Я тронул себя за ус. Которого не было.

– Не знаю, – буркнул Дима. – Я ведь зачитался. Пришла мама в зал и спросила, типа, я что, на горку кататься не иду. Я сказал: иду. А она: время же уже. Типа три часа уже. Ну вот, я быстро оделся и убежал.

– На часы, значит, не посмотрел?

– Нет, мама же сказала, – развел руками братец.

– Интересно, – протянул я. И тут же подумал, что нужна другая фраза, какая-то прикольная, оригинальная, личная кэчфрэйз. Но ничего толкового в голову не шло. – А Миша, твой друг, что он сказал?

– Привет, – вякнул Дима.

– Да нет, Дим, ну, поругал он тебя, что ты опоздал? Или ты успел вовремя? А может, наоборот, слишком рано, и пришлось ждать?

– Сказал: “Чо так долго?”

– Ага, значит, вышел ты или почти ровно в три, или с небольшим опозданием. Опоздал бы сильно – Мишка бы побил, да? – подколол братишку.

– Может быть. Вообще, он сам не всегда прям успевает.

– Хорошо, и кто в это время, когда ты ушел, был дома? Ну, мама, получается, а еще?

– Мама, да, и дедушка. И… всё.

– Папа, я так понимаю, был на работе. Как обычно, до шести.

Дима кивнул.

– А Юля?

– Она после школы поела и ушла куда-то.

– По своим делам, да? – усмехнулся я. И Димка тоже. Юлька всегда яро отстаивала право на личное пространство и обычно никому ничего не докладывала. Кроме мамы – тут уж никак. Другое дело, что и привирала Юля без зазрения совести.

– Когда ты вернулся, она была дома?

– Нет, она пришла после папы.

– Так, а ты сам во сколько вернулся? И сразу ли заметил пропажу закладки? Только не пожимай плечами. Подумай, братец, если хочешь, чтобы я тебе помог.

Дима уставился на часы, посидел так с полминуты и ответил:

– Вчера мы долго не катались, я быстро обратно пришел. Наверно, в четыре, потому что в зале еще дедушка как раз телик включал, этот свой дурацкий сериал смотреть. Он же всегда в одно и то же время его включает.

– Хорош! Молодец, Димыч! – Я протянул ему руку, и он пожал с улыбкой. – Да, именно: в шестнадцать ноль-ноль, как штык. Неужели его сериал до сих пор идет?.. Ну а книга?

– Меня мама позвала кушать, но я пока еще не хотел и сразу пошел за книгой. Но в зале ее не было, я искал. Дедушка сказал, что не видел. Я хотел уже у мамы спросить, но посмотрел сперва в комнате. И книга была на столе, но закладки внутри не было.

– Все ясно. Что мы имеем в итоге, мой друг? – Я пригладил бороду. Которой тоже не было. – Книга была без присмотра около часа, и кто-то несомненно ее трогал, раз она оказалась в детской. Этот кто-то или забрал закладку, или все же мог ее обронить, потерять. И этот кто-то либо мама, либо дедушка, либо… кто-то, о ком мы пока не знаем.

* * *

Вечером семья собралась за одним столом. Мама приготовила ужин, Юля ей помогала. Отец съездил в магазин за подарком. Дед до ужина разыгрывал партию в шахматы сам с собой.

– Наверное, вам интересно, зачем я вас всех сегодня здесь собрал? – произнес я, вставая из-за стола.

Отец засиял и выдал:

– Ты женишься?

Мама, наоборот, помрачнела и одновременно с ним выпалила:

– Тебя отчисляют?

– Нет, папа, – покачал я головой. – И нет, мама.

Юля закатила глаза и закивала:

– Ясно, ты все-таки гей.

– И снова нет.

– Дурни! – вмешался дедушка и, махнув в мою сторону, продолжил тише: – У него же день рождения.

– Все верно, дедуль, спасибо. Но, как оказалось, есть и более веский повод. Как мне стало известно, вчера у этого молодого человека… – Я положил руку Диме на плечо. – Из книги, которую он читает, пропала его любимая закладка с персонажами из мультсериала “Рик и Морти”. Пожалуйста, только не стоит принижать размер утраты, для моего подопечного закладка бесценна.

– Петь, это новое представление? Сюрприз? – влез, подавшись ко мне, отец.

Он был в предвкушении, решив, похоже, что я по старой привычке “театральничаю”. В детстве я часто пародировал кого ни попадя, и знакомых, и героев с телика. А класса так с седьмого стал разыгрывать целые роли, которые сам себе придумывал. Маме казалось это баловством, зато папа всегда был в восторге. И он по-прежнему оставался моим главным фанатом.

– Можно и так сказать, поскольку я взял на себя роль детектива и обвинителя в одном лице, – добавил немного пафоса, хотя идеальный голос я еще искал. – А все потому, что за пропажей стоит один из вас!

Я сделал паузу. Это важный момент, предупредил я Димку, следи за их лицами.

Отец, ясное дело, был в восторге. Хотя мог и сыграть, но верить не хотелось. Юля демонстративно листала ленту в смартфоне. Мама смотрела на Диму с долей осуждения. А дед воровато покосился уже на нее.

– Можете быть уверены, версии “потерял”, “положил в другую книгу”, “одолжил”, “обменял” и тому подобное исключены. А потому я даю виновному шанс прямо сейчас, чтобы не разыгрывать дальнейший спектакль, чистосердечно признаться и вернуть украденное. Мы все здесь свои и все поймем.

– Сын, без малейшего вранья заявляю, – отозвался было отец, затем обратился к братишке, – Дима, я твою закладку не брал. Но мне безумно интересно, кто это может быть. – И потирая руки, он поглядел на остальных.

– Дим, может, ты… – начала мама.

– Не может, мам, – оборвал я. – Он вложил закладку в книгу, книгу оставил дома, вернулся через час – закладки нет. Все просто. Потерять ее ни дома, ни где-то еще он не мог.

Мама пожала плечами:

– Давай лучше новую купим, а, Дим? Или целый набор, – улыбнулась она.

– Хм, стоит ли мне расценивать это как признание? – навис я над столом. – Особенно учитывая, как ты не любила Рика и Морти, цитирую: “Этих дурацких, глупых мультяшек”.

– Прекрати, Петь, не брала я эту закладку, – отмахнулась она. – А мультик и правда дурацкий.

Юлька осуждающе глянула на нее.

– Ну, что же, так есть желающие или как? Последняя возможность признаться. Не стоит даже рассчитывать выйти сухими из воды, если за дело берется… Э-э… Так, регалии и имя я еще не придумал… В общем, давайте к главному. Я буду опрашивать каждого по отдельности.

Отец хохотнул и вздернул руку:

– Я желающий.

– Тупость, – буркнула Юля, не отрываясь от смартфона. – Я пас.

– Петь, у нас же ужин, у тебя день рождения, – присоединилась мама и добавила строго: – Я зачем готовила? Остывает.

Я посмотрел на Диму – у того был абсолютно потерянный вид – и похлопал его по плечу.

– Хорошо, но после ужина… Учтите, отказ отвечать будет расценен как признание.

– Да сядь ты уже, давайте есть.

Я сел. Мама встала. Вооружившись стопкой тарелок, стала раскладывать по ним пюре и мясо по-французски.

Дедушка наклонился к отцу и проворчал:

– Ты научи сына-то застольные речи толкать, это никуда не годится.

* * *

Мы сидели втроем в детской. Я на стуле, братишка на кровати, отец в кресле. Я подумал было оставить Диму с остальными подозреваемыми – для исключения сговора или подлога, но расценил, что никто в общем-то и на йоту серьезно к этому делу не относится.

– Итак, где ты был вчера днем с пятнадцати до шестнадцати часов?

– Вчера была пятница, конец рабочей недели, разумеется, я был в офисе. А с трех до полпятого у меня было собрание с подведением недельных итогов.

– Может ли кто-то это подтвердить?

– Любой из сотрудников, кто был на этом собрании, – развел руками отец.

– И за все это время ты никуда не отлучался? Например, домой?

– Нет, невозможно, я ж заведовал собранием.

– Хорошо, но может ли это подтвердить кто-то, кто не является твоим подчиненным и на кого ты не мог бы оказать давление?

Отец усмехнулся:

– Ловко завернул... Ну, например, твоя мама. Она с удовольствием подтвердит, что меня не было дома в это время, а еще в любое другое время, когда ей хотелось бы, чтобы я был дома.

– Па-ап…

– Или, знаешь, спроси лучше Заграмяна из аудита, абсолютно неподкупный и принципиальнейший человек, был на собрании, все записывал. – Отец изобразил типичного отличника. – Хотя нет, не спрашивай: он на меня зуб точит, наплетет все, только бы меня очернить. Да, господи, Петь, сам подумай, зачем мне сдалась… То есть зачем мне обворовывать родного сынишку?

Он подмигнул Димке.

– Хорошо, достаточно.

Я встал, протянул руку. Отец тоже поднялся, сжал мою кисть.

– Ты лучше скажи, жениться когда собираешься?

– Пап…

– Ну, девушка хоть есть? – улыбнулся он, продолжая трясти мою руку.

– Есть, не переживай.

– Симпатичная? Или как Маринка твоя, помнишь, в школе? – он хохотнул. – Когда покажешь-то?

– Когда время придет.

– Смотри, будем ждать. – Он отпустил руку. – Ладно. Сейчас погоди, еще одна мелочь.

Он направился к выходу, но остановился. Развернулся к Димке:

– Не дрейфь, Димчик, эта гончая… – Кивнул он на меня. – Уже взяла след, сцапаем негодяя.

Отец вышел. Мы переглянулись. Я покачал головой, братик улыбнулся.

– Алиби железное, мотива ноль, не наш клиент, – резюмировал я.

Папа вернулся с коробкой, перевязанной подарочной лентой.

– Вот, сынок, с днем рождения! Стабилизатор для камеры, как мечтал, а?

– Супер, пап! Спасибо огромное.

Я принял подарок, и мы обнялись.

– Успехов тебе, сынок, в учебе… и амурных делах. Потом расскажешь, как зовут, кто такая?

– Па-ап.

– Хорошо-хорошо. Я свободен?

– Да.

– Обвинения сняты?

– Не выдвигаются. Но настоятельно рекомендую завтра пределы дома не покидать.

Отец рассмеялся.

– Намек понял. Ну, что, звать следующего?

– Зови.

* * *

– Давайте побыстрее с этим закончим, – вздохнула Юля, опускаясь в кресло.

– Ну, например, ты можешь сразу признаться и вернуть закладку.

– Ха-ха, очень смешно, – вновь закатила она глаза. – Зачем вообще весь этот цирк? Тебе не надоело кривляться?

– Кривляешься пока только ты, для Димы так-то все серьезно. Это как если бы у тебя пропал твой милый чехольчик с анимешными мордашками.

– Да потерял он свою драгоценную закладку, или в классе отобрали, потому что хвастался.

Она забралась на кресло с ногами.

– Ничего я не терял, а в класс давно не ношу! – выпалил Дима. – А ты даже помочь не хочешь.

– Да чего помогать-то? Мама забрала, и так ясно. Провинился, наверно, в чем-то, вот она и ждет, пока сам поймешь. А то устроили тут “Достать ножи”.

– Так, сама же хотела побыстрее, давай, не отвлекайся.

– Тоже мне Бэнуа Бланк, хоть и…

– Я не гей.

Она рассмеялась.

– Вчера с трех до четырех где была?

– Гуляла с подругой, потом на английский пошла.

– Где гуляли?

– В ТРЦ, где ж еще? Дубак на улице.

– И в каком же?

– В “Мадагаскаре”.

– Чем занимались?

– Шмотки смотрели, в кафе посидели.

– В каком? На каком этаже?

– Прикалываешься? Фудкорт на третьем, как обычно – в “Кофемании”.

– Взяла что-нибудь из шмоток?

– Нет, но присмотрела худи лаймовый, с ушками на капюшоне.

– Цена?

– Три ка.

– И где же?

– “Би Фри”.

– А подругу как зовут?

– Полина.

– Номер дашь?

– Мечтай.

– Я это все проверю, смотри, если не сойдется…

– Такой ты смешной. Всё у тебя?

Юля слезла с кресла.

– “Рик и Морти”, что скажешь?

Она пожала плечами:

– Мимо меня.

– И последнее: “Оно” кто написал?

– В смысле? Что оно?

– Книгу под названием “Оно”.

– Книгу? Без понятия, это по вашей части.

– Ну, спасибо за сотрудничество.

Юля скорчила рожу, показала “фак”. Уходя, бросила Диме:

– На твоем месте я б помогла маме хотя бы со стола убрать, глядишь – и закладка вернется.

* * *

Дед пришел в “допросную” с шахматной доской под мышкой.

– Присаживайся, – указал я на кресло.

– Вы на часы-то смотрели? Фух, – вздохнул он, усаживаясь. – Мне скоро так-то спать пора.

– Дедуль, ты наш главный свидетель, Димка очень на тебя рассчитывает.

Дед напрягся. Замотал головой, отмахнулся.

– Чего это? Я ничего не видел и, вообще, не знаю.

– Ну, ты же был все время дома, в зале, где Дима и оставил книгу с закладкой.

– И не только в зале, я и на кухню ходил, и в туалет, ванну. А если б не было мороза, то и на природу бы сходил, мне с бронхитом-то полезно.

Доска выскользнула из подмышки, внутри щелкнули фигурки. Дед перехватил ее по новой.

– Ну, дедушка, помоги, – протянул Дима. – Вспомни, кто книгу трогал.

– Да не помню я. И не видел. Я ж на месте не сидел, как караульный. А ты, Димочка, может, тебе другую книжку почитать, хорошую, добрую, а ту оставь, она страшная какая-то, тебе, наверно, такое нельзя.

– Дед, а ты когда шахматы полюбил? – решил я зайти с другой стороны.

– А чего? А всегда и любил.

Он снова поправил убегающую из подмышки доску.

– Да? Вообще такого не помню. А ты, Дим? – я со значением посмотрел на братика.

– Я тоже. Я еще удивился даже вчера, когда дедушка вечером залез в наш шкаф и достал эту доску. Ее вообще, кажись, никогда не доставали.

– Не, я доставал, но еще в школе. Не играл, правда, – усмехнулся я, – только вид делал, что шахматист-вундеркинд, очки даже у одноклассника его старые забрал. Для образа.

– Ну, не помните, и что? – буркнул дедушка. – Вы, молодые, на нас, старых, внимания-то особо и не обращаете, вот и не помните.

– Да что ты с ней мучишься! – Я резко подался вперед и вытянул доску у него из подмышки. – Пускай лежит спокойно.

– Куда? – лишь воскликнул дед и осел в кресле.

– Вот ты сказал “бронхит”, дедуль, это вот я помню. А ты знаешь, Дим, что дедушка раньше много курил?

Братишка помотал головой.

– Так вот, он много курил, врачи ему настоятельно советовали бросить, потому что докурился уже до этого самого бронхита. Когда мама узнала, насколько все серьезно, то сильно его отругала, и дедушка пообещал бросить. Сразу, конечно, не получилось, мама даже стала пенсию у него забирать, чтобы на сигареты не тратил. В итоге бросил. Так показалось. Однако вскоре выяснилось, что дедуля все-таки покуривает. Не сигареты только, а самокрутки.

Дима нахмурился. Дед посмеивался, отвернувшись.

– Самокрутки, Дима, это такие сигареты, которые дед сам скручивал из бумаги. Не знаю, откуда он брал табак, но бумагу нарезал из газет. На этом-то и попался, мама заметила. С тех пор из дома пропали все газеты. Зато книги-то никуда не девались. Да, дедуль?

Я раскрыл шахматную доску: среди черных и белых фигурок притаилась парочка самокруток. Я взял одну и передал братишке:

– Читай.

Он вгляделся, покрутил папироску, разобрал:

– Эк..спе..кто патронум… Дедушка! Ты зачем?!

– Прости, внучок, ну, дернуло старого. – Дед поднял руки, сдаваясь. – Ты книжку оставил, ну, я и заглянул, а бумага-то в самый раз, вот и… Прости, Димка. Но закладку твою я не брал.

– Рассказывай, дедуль, кто взял. Если не хочешь, чтобы мама узнала про твой… секретик в клеточку, – решил я надавить и похлопал по доске.

Вышло ужасно ненатурально. “Секретик в клеточку”? Что за ересь?

Дедушка вздохнул.

– Так она и взяла, ваша мама. Я как странички-то вырвал – Димочка, ну, прости, – только в карман спрятал, как она явилась из кухни. Будто чувствовала, а? А дальше то да се, потом заворчала, мол, разбрасывают свои вещи где попало, это про книжку твою, сколько, говорит, раз уже повторяла, мол, возвращайте все на место, в свои комнаты. Ну вот, взяла книжку и ушла.

– А закладка внутри была? – уточнил я.

– Была, конечно, я ж ее не трогал. Через нее разве покуришь? – хекнул дед.

– И когда это было?

– Да вот, минут двадцать, наверно, как Димка ушел.

– Хорошо. Что ж, спасибо, дедуль, сильно помог.

– Ага, собственну дочь заложил. Эх, вы, волки позорные, вынудили.

– Дед, не переигрывай.

Дедушка усмехнулся:

– Шахматишки-то вернете?

– Да ради бога. Но страницы владельцу придется вернуть. По закону.

– Ясно все с вами, изверги, – насупился дед, поднялся из кресла.

– Так ведь бронхит, дедуль, вредно.

Он выхватил доску. Градом щелкнули фигурки.

– Мне знаешь, сколько лет? В моем возрасте жить вредно.

* * *

Для заключительного допроса мы переместились на кухню. Мама стояла у раковины. Рядом Юля поставила грязную салатницу, которую принесла с праздничного стола из зала:

– Все, последняя.

Мама кивнула.

– Я пошла.

Юлька вылетела из кухни, отпихнув меня.

– Оставь, мам, – предложил я. – Это удел именинника.

Она обернулась с улыбкой:

– А что, расследование уже закончилось?

– На завершающей стадии.

– А-а, я тебя раскусила. – Она высушила руки об фартук. – Особый метод Агаты Кристи. Тоже хочешь дойти до истины, пока отмываешь посуду?

– Кстати, – рассмеялся я, – хорошая идея, спасибо. – И занял ее место за раковиной. – И спасибо за вкусный ужин.

– Ну, раз уж ты все-таки приехал. Спасибо, кстати. Тебе, наверно, с нами скучно теперь, вон целый спектакль придумал.

– Ма-ам.

– Ладно уж.

– Дима, кстати, тоже хочет тебе кое-что сказать.

Я кивнул братику. Он вдохнул и выпалил, глядя в пол:

– Мама, прости, что забываю убирать свои вещи на место.

– Вы что, сговорились? – Мама опустилась на стул.

– Типа того. Иди сюда, коллега, – подозвал я Димку, вручил полотенце. – Будешь тарелки вытирать.

Мы принялись за дело.

– Молодцы какие, поглядите, – любовалась мама.

Дима осторожно принимал от меня тарелки, напряженно, крепко прижимая к себе, вытирал и ставил в стопочку на стол.

– А-а, я поняла: это тактика такая. Добрый и добрый полицейский. Оригинально… Ладно, в таком случае, так и быть, сознаюсь. Да, Дима, я взяла твою книгу, хоть она и не сильно мне мешала.
– А закладку? – обернулся к ней Димка, забыв о тарелке.
– А закладку я оставила на месте, сынок. Да, она мне не очень нравится, но я рада, что ты читаешь, и я понимаю, что без этой закладки тебе, возможно, будет не так… прикольно читать, так что зачем это мне ее у тебя отбирать?
– Ма-а-ам, – надавил я.
– А что “мам”? Говорю же, не брала. Отнесла книгу в комнату, оставила на столе, закладка торчала между страниц – я видела.

– А потом?
– Что “потом”?
– Может, тогда кто-то еще заходил в комнату после тебя?
– Не знаю, я ушла к себе: прилечь, отдохнуть.
– И кто взял тогда?
– Ну, это ты должен сказать, раз взялся.
– Дедушка? – сложил дважды два Димка.
– Может, дедушка, хотя я не понимаю, зачем ему это, – согласилась мама. – Или домовой. А может, призрак.

Повисло молчание. Дедушка мог соврать. Что, если он второпях, боясь, что мама застукает, выронил из книги закладку и, чтобы скрыть даже намек, что он трогал книгу, запнул, закинул, запрятал закладку куда подальше? Или вообще уничтожил: порвал, выбросил. И теперь, конечно, не признается...

Хотя нет! Чушь! Мама же сказала, что оставила в комнате книгу с лежащей внутри закладкой.

Я домыл тарелку. Отдал Диме, который глядел с надеждой, ждал вердикта.

Нет, был еще один вариант. Мне вспомнилась назойливая “умная лента” ВК.

Вашим друзьям понравилось.

– Мам, а теперь максимально внимательно: пожалуйста, напряги память и скажи, приходил ли кто-то домой, после того как ты легла отдохнуть?
– Господи, а чего тут напрягать-то? Так вот же, – указала она на Диму. – Убежал впопыхах и забыл ледянку, кататься с горки собрался. Слышу, дверь открывается, ага, сообразил, прибежал обратно. Забрал и дверью хлопнул.
– Мам, я не приходил за ледянкой, – возразил Дима. – Петь, я назад не приходил. Мы с Мишкой катались на его ледянке по очереди, только это было неприкольно, поэтому мы долго и не гуляли.
– Хм, аппетитно, – выдал я.

Кэчфрейз?.. Возможно.

– Так, мойка откладывается. – Я закрыл кран. – Дело… раскрыто.
Димка раскрыл рот в изумлении. Затем запрыгал радостно.
– Да, именно так, дама и… маленький господин, дело раскрыто! – Я забрал у братишки полотенце, вытер руки. – Дело раскрыто, и наступил момент разоблачения. Все за мной!

* * *

Мы ввалились в комнату к Юле. Она подскочила на постели, стянула с ушей наушники и уставилась грозно и вопросительно.
– Ты солгала! – бросил я.
– Чего? – скорчила сестренка рожу, будто унюхала нечто мерзкое.
– “Оно”, ты знаешь, кто его написал.
Выражение лица сменилось на презрительное. Она промолчала.
– Сегодня я проведал нашу книжную полку и заметил, что оттуда пропал увесистый томик “Оно”. Я его не брал, Дима тоже, он не читает две книги разом. Мама такое в руки не берет. А дед с отцом к книгам равнодушны. Так что, выходит, книгу взяла ты, а значит, ты знаешь ее автора.
– Ну и что? – выплюнула она.
– Ага, ты не отрицаешь, хорошо, — обрадовался я, что она внезапно не стала отпираться. — Дальше. “Рик и Морти”, ты сказала, что сериал “мимо тебя”. Ты солгала.
– Да мне реально плевать на него, я его даже не смотрела.
– Что ж, здесь я тебе поверю: тебе было параллельно на него до вчерашнего дня. Сегодня за ужином мама назвала сериал дурацким, и ты вдруг посмотрела на нее так, словно она говорила не о “Рике и Морти”, а о “BTS”. Немного странно для того, кому плевать на сериал.
– Я посмотрела так, потому что мама несла чушь, – Юля глянула на маму и сжала губы. – Прости, мам.
– И ты солгала в третий раз, когда сказала, что после встречи с подругой сразу пошла на уроки английского.
Юля промолчала. Села, опустив ноги на пол. Смотрела в пол, а руки сжимали покрывало.
– До английского, примерно за полчаса, ты забежала домой и, пока тебя никто не видит (здесь тебе повезло), нашла в Диминой комнате книгу “Гарри Поттер и Узник Азкабана” – она как раз лежала на столе у двери – и вытащила из нее закладку с Риком и Морти. И ты забрала ее себе и быстро скрылась.
Юля побагровела. Ее смартфон призывно звякнул, но она даже не дернулась.
– Полнейшая чушь, – процедила она.
В комнату заглянул отец.
– Что у вас тут происходит? – улыбка сошла с его лица. – Петя, это что заключительный акт? И ты меня не позвал?
Мама пихнула его под ребра.
– И ты все равно не сможешь это доказать, – договорила Юля.
– Что? О чем она? – снова влез папа. – Петь, ты не мог бы, ну, знаешь… повторить все сначала?
Я глянул на него, как глядел не раз во время прежних “представлений”.
– Понял, смолкаю.
– Да, доказательств у нас нет, – продолжил я. – Но я могу поведать в подробностях всем собравшимся, зачем ты так поступила. И начну с “мнения задрота”.
Юлькины глаза вспыхнули.
– Хорошо! Ладно, – выпалила она. – Устроил шоу. Хорошо, дорогая публика, я признаюсь: это я одолжила у Димы закладку. Да, без спроса, но одолжила, —подчеркнула она, — потому что эта драгоценная закладка уже на месте, в целости и сохранности лежит там, где и была.
Димка подбежал ко мне и обнял:
– Спасибо, Петь. – Он вздернул голову и посмотрел на меня. – Я же говорил, у тебя получится.
Счастливый, он выбежал. Вероятно, чтобы наглядеться на свою ненаглядную закладку.
– О да! Ты в самом деле раскрыл дело. Браво! – зааплодировал папа. – Признаюсь, я даже побаивался, что ты выйдешь на меня.
Он рассмеялся. Мама закатила глаза. А мне не оставалось ничего, кроме как поклониться…
Ну, нет, конечно, нет. Доктор криминальных наук, Петр Гончих, не мог все так оставить.
– Да, дело раскрыто, но вам, наверно, интересно, как я пришел к разгадке? – Ответа я ждать не стал. – Признаюсь, не без доли случая. Вчера, часу так во втором, когда я даже не подозревал, что у вас тут происходит, я листал ленту в социальной сети “Вконтакте” и вдруг наткнулся на пост, озаглавленный как “мнение задрота” с хэштегом. И это был бы ничем не примечательный пост, если бы не пометка умной ленты: “Понравилось Юле Сычь”, то бишь моей сестренке.

И я, действительно, забыл о нем, но сегодня неожиданно вспомнил. Потому что этот пост был о том, что автор считает мультсериал “Рик и Морти” реально классным и одним из лучших. И так получалось, что Юля была с ним согласна. Я провел мини-расследование и выяснил, что автором “мнения задрота” является некий Артем Друбицкий, и под другими его постами на стене также есть Юлины лайки, например, под постом: “Оно” – лучший хоррор от Стивена Кинга”. Я выяснил, что Артем учится в школе №134, в которую ходит и Юля, а по репосту с расписанием занятий в школе английского языка понял, что они, вероятно, занимаются вместе и там.

Сопоставив все это, я сделал вывод, что как и томик Кинга с нашей полки еще раньше, так и закладка с Риком и Морти вчера потребовались Юле с вполне понятной целью: она всего лишь хотела, чтобы парень, которые ей нравится, обратил на нее внимание. И, по-моему, это очень мило и полностью оправдывает ее в моих глазах.

Петр Гончих закончил свою речь. Пригладил усы и бороду, которые у него, в отличие от меня, имелись. Он ощущал на себе восторженные взгляды.

Повисла мхатовская пауза.
Мама смотрела с осуждением и покачивала головой. Отец – с восторгом и некой неловкостью.
– Ты не гей, братец, – нарушила тишину Юлька, – ты настоящий пидарас!
– Простите, но это моя работа, – возразил Петр Гончих. – Я просто делаю свою работу, распутываю сложнейшие дела. К тому же я предупреждал вас, я давал шанс.
– Какая работа, придурок! – вскочила Юля. – Кончай уже! – Она пихнула меня. – Ты не сыщик! И даже еще не актер! Ты мой брат, понял? В первую очередь, ты мой брат!
Тут мне словно реально вдарили по голове, хотя колотила Юлька меня по корпусу.
Да, некрасиво вышло.
– Прости, сестренка! Помилуй, заигрался, не убивай!
Папа полез нас разминать.
А мама вдруг напряглась, вся вытянулась:
– А чем это воняет?
В комнату просунул голову Димка:
– Кажется, это дедушка. Патронуса докуривает.

Автор: Женя Матвеев
Оригинальная публикация ВК

В семье не без актёра Авторский рассказ, Детектив, Юмор, Длиннопост
Показать полностью 1
Авторские истории
Серия Реализм, драма

Простой синопсис

– Когда ты уже свой хлам заберешь? Мне полка нужна.

Вот так вот. Не слышались столько месяцев, и сходу претензии. Зато мое сердце, что взметнулось к горлу, едва высветился номер, ухнуло обратно в грудь и успокоилось.

– Срочно?

– Да. Даю тебе два дня и выкидываю. У тебя было два года, чтобы с этим разобраться.

Я пытался сообразить, что там у меня осталось, но кроме недоклеенной модельки вертолета так ничего и не вспомнил. Может, ну его? Как говорится: если вещь не пригодилась в течение года, смело выбрасывай.

С другой стороны, Инна с мелким не одна, ее мама ночует у нас, а значит, можно вернуться и попозже.

– Могу сегодня после работы заскочить.

– Отлично. До встречи.

Отбой. Как это типично для Леры, подумал я с раздражением. И тут же поймал другую мысль – как же я от этого, слава богу, отвык.

Инне сказал, что задерживаюсь в издательстве. Нет, я вовсе не хотел врать, да и смысл – я точно знал, что ничего, никогда и ни при каких условиях у нас с Леркой не случится. Но решил, что Инне будет спокойнее не знать, что в пятницу вечером я еду к бывшей жене, пусть даже мы и виделись с ней после развода всего пару раз.

Инна не ревнивая и про Лерку в курсе, но молодые матери все воспринимают навыворот, ведь правда?

На пятый этаж поднимался медленно. Сердце бахало, я вспотел и дышал тяжело, но был рад, что лифта нет, что впереди еще один пролет. Главное, не стоять у двери, а звонить сразу – вот без этого детского сада.

И все же я поднял руку и застыл. Отдышался, прислушался – тишина. Набрал воздуха и вжал звонок.

Она открыла сразу, словно стояла с той стороны двери, и на миг мы застыли, глядя друг на друга. Идиотская пижама со Спанч Бобом, растрепанные волосы, собранные в пучок, усталое лицо. То есть она ждала меня, но ждала – не так, как мне думалось. Это и нормально, с чего бы ей наряжаться, и все же в груди стало прохладно.

– Ну, чего встал? Проходи?

Я обошел ее неуклюже, ударившись о косяк. Обнять? Конечно, нет, она ж и попытки не делает.

В прихожей куча обуви, все вповалку. Но обувь только женская. Вешалка перегружена куртками и пальто на все сезоны – тоже женскими. На тумбочке огрызок, на полу натоптано. Черт, и от этого я тоже отвык.

С легкой брезгливостью кинул ветровку на пустую обувницу и пошел к кладовке, стараясь не пялиться по сторонам.

Полку я сделал сам, “чтобы никаких вещей на ней, кроме моих, квартира и так завалена всем подряд!” На ней была старая рында, стопка CD-дисков и журналов “Мир фантастики”, набор отверток с ручками в виде голых баб и коллекционная фигурка хоббита. Вертолетика не оказалось, видимо, кто-то из нас, то ли Лерка, то ли я сам, выкинул. Я представил, как возвращаюсь с этим сокровищем домой, и хмыкнул.

Странно, что Лерка не выбросила. Она, конечно, не сторонница минимализма, но и сентиментальностью не отличается. Наверняка было просто лень, а сегодня… Ну, не повод же это для встречи, правда?

– Дашь коробку?

– Только пакет. – И она протянула мне пакет из “Пятерочки”. – Ты голодный?

Я подумал сказать, что нет, но на самом деле после работы есть хотелось страшно. Надо же, приготовила что-то. Я улыбнулся.

– Немного.

– Сделать бутеры? Я там чай заварила.

– А… Хорошо, спасибо.

Кухня совсем не изменилась (как и Лерка), разве что на столе стоял ноутбук с горящим экраном, и от его тусклого мерцания сделалось мне грустно. Единственное, в чем Лера всегда было дотошной и собранной – это работа. Работала она только за компьютерным столом в углу гостиной, и там не было никаких кружек из-под кофе, и вообще ничего не было, кроме справочника Мильчина. А теперь вот на кухню перебралась. И ноутбук не закрыла, даже когда мы сели ужинать бутербродами с сыром и вареной колбасой.

– Что редактируешь? – спросил я, размешивая сахар в кружке.

– Нонфик про Толкиена и парочку статей по фольклору. Но это, – она кивнула на ноутбук, – не работа, если ты про это.

Я бегло посмотрел на текст – экран так и светил мне прямо в лицо – и удивился.

– Неужели читаешь?

И это Лера-то, которая “только в бумаге!”

– Я никогда не читаю электронку, сам знаешь. Это… книга. Моя, то есть.

– Ого, пишешь, что ли?

– Да. Не совсем. Написала уже.

Она вскочила и стала искать что-то в холодильнике, но я успел заметить – покраснела. Я с любопытством посмотрел на экран.

– Янг эдалт?

– Не. – Она встала рядом. Из холодильника так ничего и не достала. – Детское. На младший школьный возраст.

Мне в голову пришла мысль.

– И давно дописала?

– Сегодня ночью…

Ага, и ноутбук, у которого, судя по всему, отключен спящий режим, случайно оказался на столе. Я посмотрел на нее.

– Скажи прямо: ты хочешь, чтобы я прочитал?

Она закусила верхнюю губу.

– Ну, можно.

Я вздохнул.

– Лер, а смысл? Я все так же работаю только с историей и культурой. И у меня сейчас пятнадцать проектов, по трем дедлайны истекли неделю назад, по двум – сегодня.

– Но ты же можешь показать кому-то из раздела детской литературы? Кочкиной какой-нибудь. – Глаза ее горели.

– Кочкина уволилась полгода назад… Ну и я не стану ничего рекомендовать только потому, что это написала ты…

– Не надо потому что я! И рекомендовать не надо. Просто прочитай, и если это нормально, то просто покажи кому-нибудь.

– Как много у тебя “просто”, а ведь это не так. Лер, когда мне читать? Ты ж сама знаешь – работа, ну и… семья.

Последнее слово далось мне с трудом. Она пожала плечами.

– Там всего четыре алки. К тому же я синопсис написала. Но не хочешь – кто ж тебя заставляет.

Она плюхнулась на стул, стала нервно жевать бутерброд и громко хлебать чай. Я смотрел на нее – взъерошенную, худую, злую, с кругами под глазами – и представлял, как она в ночи дописала историю, сразу села за синопсис, как придумывала повод меня выцепить, как вспомнила про несчастную полку с только моими вещами… И в груди стало нежно и тепло.

– Давай свой синопсис.

.

– Девять детей? Серьезно?

– Про шесть, семь и восемь книги уже есть, я проверяла. Да и чего такого-то, всякое бывает.

– Да, но у тебя они все двойняшки! Это, по-твоему, реалистично?

– Так надо для истории. Ну и к тому же, сам подумай, – девять детей! Сразу понятно, что тут не совсем реализм! Там еще и призрак потом появится.

Я откинулся на спинку стула и посмотрел на нее. Лера перестала метаться по кухне и замерла.

– Лер, ты же понимаешь, что я буду говорить прямо, как есть. И хвалить не буду.

– Ни секунды не сомневалась в тебе, – фыркнула она. – Мне нужно выпить.

Она рванула дверцу холодильника так, что слетел египетский магнитик, достала початую бутылку красного сухого и банку оливок.

– Будешь?

– Не, я же за рулем, – с досадой ответил я.

Признаюсь, в одном из мимолетных сценариев, что рисует дурацкое воображение против нашей воли, вино было. Но контекст вина был совсем другим. Она, конечно же, налила мимо и, конечно же, не стала вытирать, и к чтению я вернулся чуть более предвзятым, чем хотел.

– Лер, ты ж знаешь тенденции: сейчас стараются печатать истории в российском сеттинге.

– Откуда мне знать, это ты у нас выпускающий, а я редачу, что дадут! – Она отхлебнула сразу полбокала.

– А за новостями ты не следишь?

– А за жизнью вокруг ты не следишь? Если я буду писать про девятерых детей у нас, то получится со-о-овсем другая история! Чернуха какая-нибудь.

– Бред и стереотипы.

– Да у нас уже с двумя – бытовая драма!

– Не пори чепухи.

– Тебе-то откуда знать! Или вы уже – того? – Она снова хлебнула и закинула в рот оливку.

– Нет, пока нет, – сухо ответил я.

– Сколько вашему?

– Десять месяцев.

– Отличный возраст, чтобы заняться фактчекингом.

– Разберемся. — Я уткнулся в текст. – Хорошо, значит, альпийская деревня… Ну, допустим. Так. Имена – сразу нет.

– Почему это?

– Потому что их не выговорить, не запомнить!

– Что именно ты не можешь выговорить? Ута? Удо?

– Лер, сама по себе идея с парными именами у двойняшек неплоха, но никто ж толком не знает немецких реалий. Ута и Удо – это ж почти одно и то же. Лотар и Лотте, Халле и Хельг, Эбер и Эрнэ. Черт, они вообще мальчики? Девочки?

– В каждой паре мальчик и девочка.

– Вот видишь. Путано. Разве что Мартин ничего.

– Там потом Мартина появится.

– Пф. И звучит это сложно.

– Как же ты, бедный, в детстве про Эмиля из Лённеберги, Нильса Хольгерссона и Калле Блумквиста читал?

– Не сравнивай, мы были другими. Сейчас мир стремится к упрощению.

– Кстати, как своего назвали?

Я запнулся, но ответил с достоинством:

– Виля. Вильям.

Она очень серьезно кивнула.

– Вильям Ильич. А что – звучит.

Когда-то мы много шутили на тему отчества. Особенно для девочки, потому что Ильиничне, как ни крути, имя надо подбирать громкое и яркое – все равно все ржать будут.

– Да, неплохо, – хмуро бросил я. – И раз уж мы заговорили об именах, то тебе самой бы не помешало подумать о псевдониме. “Валерия Пупырова” будет так себе смотреться на обложке.

– Может, свою фамилию снова одолжишь? Валерия Винтер. Хоть сейчас…

–... в порноактрисы, – закончил я машинально. Как же мы раньше любили эту присказку, особенно в определенные моменты. Я порывался несколько раз повторить шутку с Инной – а что, тут даже еще круче, – но так и не смог. Некоторые вещи из своей жизни мы прячем далеко на полку.

Мы бегло улыбнулись друг другу, она налила еще и быстро выпила, я прокашлялся.

– В общем, не очень у тебя с именами, подумай еще. И из синопсиса их убирай, они рецензента только напугают.

Она закатила глаза. Я знал, что это означает согласие и, пожалуй, благодарность. Что ж.

Я стал читать дальше и уже через пару строчек заржал.

– Лер, ты б хоть погуглила, как синопсисы пишут. У тебя тут немецкое порно какое-то началось, натурально. Натюрлихь, точнее.

– Да тебе, блин, пальчик покажи, и сразу порно разглядишь! – взвилась она.

– Ну-ну… “Мать каждое утро разбивает их по парам и дает задания. А Мартин всегда один и все время жалуется, что его никто в пару не выбирает, и не понимает, что с ним не так, почему он без сестры. Мать его успокаивает, что он просто особенный, и берет его помогать со съемками”.

– Да, она фотограф, я вроде в начале писала. Или нет. Что ты хочешь? Это сырой вариант…

– Я, я, Удо! Зер гут, Ута!

– Ну, всё. Аллес. Ферштанден. Я хотела про детство, как у Туве Янссон, только если бы ее было много, а не вот это вот…

– Понятно, ретеллинг “Муми-троллей”, значит.

– Да иди ты.

– А зря, это бы продавалось. В общем, синопсис точно доработать надо, но я подскажу.

– Спасибо.

Я удивленно посмотрел на нее. Ага, немного окосела, иначе с чего бы вдруг вспомнила о существовании этого слова.

– Фотограф, значит. Интересно, а отец кем работает? Такую ораву прокормить…

– Отец писатель… Там будет обманка, чтобы читатели думали, что автор книги – он, а на самом деле как раз девятый, Мартин.

– Писатель? Воспитывает девятерых? Надеюсь, ты начала писать книгу не потому, что веришь в писательские гонорары и других фантастических тварей?

– Нет, конечно. Но это ж не совсем реализм. – Она вдруг улыбнулась легко и нежно, как раньше. – Хорошо, сделаю его выпускающим редактором.

Я сглотнул комок в горле.

– Не стоит. Мы ж не знаем, как у них там в альпийских деревнях издательское дело устроено. А в фантастике главное – достоверность.

– Слушай, Илья. – Я вздрогнул от своего имени. – Ты сейчас циклишься на… не главном. Эта семья – она в чем-то идеальная. У родителей творческие профессии, дети дружные, им весело и беззаботно растется вместе. И правда этакий Муми-дол, только с людьми. Всем хорошо, кроме одного человека. И вот в нем-то вся и соль. Я поправлю синопсис, но ты читай дальше.

И я стал читать дальше, уже не прерываясь. Она в это время добила третий бокал и налила четвертый. Щеки ее стали красными, глаза – мутными.

– Ну, чего молчишь? – не выдержала она наконец.

– Да вот все думаю… Не складывается что-то. У тебя тут как две книги. Сначала истории в духе Астрид Линдгрен про веселую семейку, а в конце драма и стекло. То есть ты пытаешься собрать в кучу актуальные тенденции, это хорошо, но так это не работает.

– В жопу твои тенденции! Вообще о них… не думала! – Она икнула и ойкнула. – Я хотела показать, что даже в такой толпе самых близких людей ты можешь быть отчаянно одиноким. И что одиночество это неизбывно. И что даже девять любимых и классных детей не склеивают рану от отсутствия одного.

Я отвел взгляд.

– Про что ты хотела написать?

Она ответила сразу:

– Про неприкаянность.

– Для младших школьников?

– А также их родителей.

– Тебе достаточно только главного героя, этого Мартина. Тогда получится что-то в духе “Тринадцатой сказки”.

– Терпеть не могу.

– Я помню, но зато как продается! Пойми, книга должна бить в цель, а цель – это покупатели. Та самая ЦА. А сейчас я не понимаю, для кого эта история.

– Для людей, блин! Для взрослеющих людей, а еще для потерянных! То есть почти для всех вокруг, ну, кроме тебя. И для детей, конечно.

– Это не ответ, а пафос.

– Нет, жизнь!

– Это скучно!

– Нет, я там на каждой странице шучу!

– Ты, как всегда, слушаешь только себя.

– Нет, ты!

– В общем, сейчас это рыхло, непонятно и натянуто.

Она вскочила, опрокинув бокал на себя, и по тупой морде Спанч Боба расплылось кровавое пятно. Открыла и закрыла рот и рухнула обратно.

– Так и знала, что плохо. Ну и пофиг.

– Постой, Лер. Есть еще один момент: ты отвратительно пишешь синопсисы. Четыре алки, говоришь? Давай я прочитаю.

Она подалась вперед, вспыхнула, осветилась.

– Сейчас?

Я хотел ответить, что, конечно, не сейчас, а на неделе, просто скинь на почту, но почему-то кивнул.

– Почему нет. Пара часиков у меня еще есть. Надо же понять, что ты под неприкаянностью понимаешь, а то не усну.

Она разулыбалась, забормотала что-то про еду, доставку, в итоге налила еще вина, вцепилась в бокал и замерла рядом, напряженная.

Я несколько раз перечитал первые абзацы и наконец вздохнул:

– Слушай, ты отвлекаешь.

И она, слава Дионису, лишь пьяно кивнула, встала и поплелась в сторону гостиной.

В дверном проеме вдруг застыла и, не оборачиваясь, глухо произнесла:

– Илья, прости. За все.

– Боже, хватит, ты пьяна, – быстро ответил я.

– Пьяна, но сказать хотела давно.

– Хватит, Лер.

– Я была жестока.

– Нет, ты была несчастна.

– Это не оправдание.

На меня накатило, как в тот год, когда она отстранилась и вычеркнула меня из своей жизни. Стало мутно и черно, повело в сторону, заболело в груди. Я дернул головой и убрал воспоминание обратно, далеко в глубины памяти, куда не заглядывал с тех пор, как Инна отогрела меня своей любовью.

– Прости, – повторила Лера и ушла, и я не сразу смог вернуться к чтению.

Впрочем, история веселых шалопаев с идиотскими именами и одного (реально неприкаянного) пацана захватила, я улыбался и пару раз даже всхохотнул. Вот только закончилось все кладбищем. Мартин и мама купили паровозик – яркий, пластмассовый, задорный, – и принесли его к маленькому надгробию в виде пухлого ангела с надписью “Милая Мартина. Помню. Люблю”. Там Мартин наконец понял, что за призрак был все это время рядом с ним.

Я отстраненно подумал, что финал пришит белыми нитками и обесценивает всю историю. Но мысль эта существовала где-то параллельно со мной. Я свернул файл и еще какое-то время смотрел на синий фон рабочего стола, без рисунка, всего с тремя папками и аккуратно собранными в углу ярлыками.

.

Я прошел в гостиную. Лера спала на диване, свернувшись калачиком. Я сел рядом и осторожно перевернул ее на спину. Грязный Спанч Боб смотрел осуждающе. Я аккуратно потянул край кофты наверх. Лера промычала что-то и тяжело вздохнула. Моя рука замерла, а потом потянула ткань выше. Морда Спанч Боба сморщилась, вместо него передо мной оказался ее живот.

Шрам начинался в середине пупка и уходил за резинку штанов. Я помнил, что он заканчивается почти у лобка. Сейчас так не режут, но тогда надо было спешить. Он напомнил мне молнию на лбу Гарри Поттера, только не такую идеально ровную. Живот по обе стороны от него бугрился, как плохо сшитая ткань.

Я смотрел.

Вспомнилось, как Лера, лежа с пустыми глазами, жаловалась, что чешется, и я склонялся к ней и водил щетинистым подбородком по красному заживающему рубцу. И тогда она улыбалась, а иногда и смеялась.

Наклонился я и сейчас и застыл в двух сантиметрах от ее кожи. Посидел так немного, потом резко поднялся. Пора ехать домой. Надо бы разбудить Леру, но не хватало еще, чтобы она увидела мои красные глаза.

.

Уже посреди ночи подорвался с кровати с громко бьющимся сердцем. А ведь она очнется и увидит, что меня нет, и ни слова про рукопись нет. Сразу представил, как она надумывает себе всякое, взял телефон и пошел в туалет. Там открыл WhatsApp и написал: “Не стал тебя будить. С рукописью нужно поработать, но в целом хорошо. И дети в тему. Все десять. Попозже еще напишу”.

Я достал из кармана ветровки коллекционную фигурку хоббита, которую зачем-то забрал с собой, поставил на полку над телевизором и, прежде чем вернуться в постель, долго рассматривал ее смазанный темнотой силуэт.

Автор: Александра Хоменко
Оригинальная публикация ВК

Показать полностью
Серия Реализм, драма

Скажи словами

Снег валил мелкий, но густой, ни неба, ни двора – лишь яркие пятна детских курток. Папа стоял поодаль, отгородившись этим белым занавесом от театра военных действий. Старшие, близнецы Лиза и Лида, разбирали бойцов в свои отряды, бойцы галдели, носились в нетерпении. Кутерьма как в новогоднем кино, только телевизор сломался: звук глухой, изображение с помехами.

Папа глубоко вдохнул, наглотался снежинок, прокашлялся и заголосил в мегафон:

– Внимание, народ! В честь первого дня зимних каникул! Би-и-итва года-а-а! Брат на брата, сестра на сестру! По укрытиям! Только холодное оружие!

В мгновение яркие дети исчезли в крепостях, картинка стала чёрно-белой. Снег, снег, и одиноким пятном среди всей этой белизны жёлтая, как микросолнце, шапка. Папа вздохнул, махнул:

– Костик, иди сюда.

Потом задорно замегафонил:

– Банды, в атаку!

Начался бой. Костик, в вечной этой своей жёлтой шапке, тихо встал рядом.

– А ты чего? – спросил папа.

– ..., – красноречиво промолчал младший.

– Ни в Лизину команду, ни в Лидину?

– Скжи им.

– Попробуй, скажи им. Они взрослые, по двенадцать лет уже. А тебе сколько?

Костик растопырил пальцы.

– Скажи словами.

– Пать.

Папа схватился за мегафон:

– Мишаня, клюшка – не холодное оружие! Я понимаю, что она холодная! Но у нас это только снежки! Народ, только снежки!

Продолжил:

– Не обижайся, Костян. Это не потому, что ты как бы не наш, а они как бы наши, ты не думай – тут все наши. Просто их сейчас поровну, четверо на четверо, а с тобой у любой команды будет преимущество, понимаешь? Ты ж боец о-го-го, да? – папа хотел погладить Костика по голове, но тот резко увернулся. – А, точно… Извини… Головы – наше больное место.

В мегафон:

– Лиза, Леся, поставьте Митю, он вам не таран, шею сломаете!

Костику:

– Давай так. Поговорю с девочками, если ты обещаешь не кусаться, как в прошлый раз. Обещаешь?

Костик кивнул.

– Скажи словами.

– Общашь.

***

Когда крепости были разрушены, раненые излечены, Миша и Митя снегом накормлены, промокшие высушены, а голодные спасены от истощения – поехали в город. Младших оставили помогать маме, в большом доме всегда для них много маленьких дел. Прочие захватили минивэн. Сквозь сугробы, со скрипом и папиной руганью выбрались из коттеджного посёлка на шоссе – и в торговый центр за новогодними подарками. Там врассыпную по интересам.

Близняшки Лиза и Лида первым делом нашли полку с большими куклами LOL. Одинаковые конопатые носики уткнулись в самую гущу коробок, одинаковые серые глаза разбежались от изобилия.

– Катьке Сметаниной уже всю коллекцию купили.

– Целая полка в комнате заставлена.

– А нам по одной, ага.

– Ага, дорого.

– Жалко, что родители бедные.

– Интересно, почему?

– Сама как думаешь?

– У Сметаниных Катька одна.

– Это вам не восемь.

– Девять.

– Да.

– Вот и ЛОЛки у неё все.

– Надо было нашим запретить нереститься ещё после Митьки.

Прыснули.

– Или Мишки.

Прыснули.

– Как же, запретишь им.

Прыснули.

– Ладно, что-нибудь придумаем.

– Придумаем что-нибудь.

***

На следующий день никаких метелей, курьер без опозданий привёз пиццу и суши. Отдыхали, не готовили, заказали предпраздничный обед. На стол в гостиной мама поставила тарелки и стаканы, папа нагромоздил коробки и контейнеры. Дети сбежались мигом: не суп ведь, не овощи полезные, даже без папиного мегафона обошлось.

Мама привычно окинула взглядом детей за столом – восемь.

– А Костик где?

Молчат, жуют.

– Костика кто видел? Лиза, Лида?

– Вроде, в игровой он, – хихикнула первая.

– Заигрался, – вторая.

Всё-таки не обошлось без мегафона. Киношным басом папа прохрипел:

– Теперь Девятый! Я сказал – Девятый!

– Костик, иди пиццу есть! А то в большой семье, сам понимаешь, – это мама прокричала.

Заскрипели перила лестницы – ребёнок медленно поднимался с цокольного этажа, из общей игровой комнаты. Сначала в гостиной появилась неизменная Костикова солнечная шапка. Под ней вместо лица желтел на синем месяц. Мама вскрикнула, папа окаменел. Дети взглянули туда же и засмеялись. Хотя смешного тут ничего не было – у ребёнка пропало лицо.

Костик, а только по шапке и можно было его узнать, неестественно прямой, поднялся ещё на две ступеньки. Туловища тоже не оказалось. Руки были – хватались за перила. Ноги были – шли. Остальное тело – сине-белая размазня и звёзды, или популярная картина известного художника, или это ж этот, импрессионист, как его – разные члены семьи ответят по-разному.

– По крайней мере, вкус у них есть… – выдохнул пораженный папа.

Мальчик поднялся и удивил ещё больше. Это не рисунок на нём – пазлы! Всю голову и туловище покрывала картина из тысячи пазлов, каждый был крепко и старательно приклеен на своё место.

– И терпения не занимать… – добавил папа и поёжился от маминого взгляда.

Она бросилась к Костику, затрясла его зачем-то за плечи:

– Костя! Костя!

– Мммм, – мычал Костя заклеенным ртом. Мычал и слепо махал руками по сторонам – глаза тоже не открыть.

– Кто это сделал?! – грозно спросил папа. Дети переглянулись.

– Но ведь красиво же! – приподняла брови Лиза.

– Мама любит импрессионистов, – приподняла такие же Лида.

– Так это вы?

– С Новым годом, мама и папа!

– С ума сошли?!

– Это вам творческий подарок! Вам не нравится?

Надо было как-то Костика спасать. Мама попробовала оторвать пазл, ребёнок вскрикнул, вывернулся – приклеено намертво. Папа понюхал.

– Суперклей. – Подёргал незаметно за шапку. – Даже шапку приклеили.

– Могли бы и не приклеивать, и так как приклеенная.

– Может, в больницу отвезти?

– Так у нас же Сметанина врач! Точно! Мы к соседям тогда, а ты с детьми.

Мама не без труда одела Костика, оба скрылись за дверью.

Остальные дети погалдели и разбрелись по дому. Папа, пользуясь внезапной тишиной, полез в комод за ноутбуком, поработать. Открыл дверцу – рядом с ноутбуком на полке почему-то стояла маленькая бутылка водки.

– О как… – удивился папа. – Чекушка… «Чекушка, чекушка, сколько мне жить осталось? Бульк. А что так ма…» – Слушателей вокруг не было, папе пришлось рассказать шутку самому себе.

Отнёс бутылку на кухню. Открыл холодильник – перед носом, на самом видном месте почему-то стояла тарелка с солёным огурцом.

– О как… – удивился папа снова. – Огурец. Пупырец…

Сунул бутылку в холодильник. Сел, открыл ноутбук, открыл рабочие приложения, закрыл ноутбук, встал, открыл холодильник, открыл водку, налил в рюмку и немедленно выпил, захрустев её огурцом.

– Праздник, как-никак…

Сразу стало понятно, что работать сегодня не следует, а лучше немного ещё выпить под видосики с Ютуба.

После «Топ 5 растворителей суперклея», ближе к концу «Японских столярных соединений» папа заклевал носом. В это же время позади него зашуршали пуховики.

– Кто, куда? – не отрываясь от видео спросил папа.

– Мы к Сметаниным! – крикнула на ходу Лиза.

– Поможем брата отдирать! – добавила Лида.

– Шапки надели?

– Надели!

– Шапки наденьте.

***

Соседка еле сдерживала смех.

– Чего ржёшь, Наташ? Ты знаешь, что с Костиком делать? – раздражалась мама.

Наташа прикусила губу, помотала головой.

– В смысле нет? Ты ж врач, ты ж Гиппократу давала!

– Я офтальмолог.

– Офтальмолог? Ну так ПОСМОТРИ!

– Чего ты кричишь? Я посмотрела уже.

– И что?

– Ван Гог, «Звёздная ночь». – Наташа не удержала смех, немного всё же проскочило сквозь плотно сжатые губы.

– Ты нам сейчас как врач нужна, а не искусствовед, блин, любитель!

– Не волнуйся ты так! Врач не нужен, растворитель нужен, муж уже ищет.

– Да где он ищет, полчаса уже ищет! – Мама рухнула на кухонный диван между Наташей и Костиком.

– Я не знаю, где у нас растворитель. Зато знаю, где у твоих детей шило.

– Тоже мне, загадка века!

– Может, всё-таки скорую?

– Да какую скорую, Наташ? А если Костика обратно заберут? Сейчас у многодетных детей на раз-два забирают, я читала. До любой ерунды докапываются.

Вошёл Сметанин с пластиковой банкой «Ацетон» и пипетками.

– Ацетон? А поможет? – вскочила мама навстречу.

– В «Топ пять растворителей» на Ютубе он на втором месте, – заверил Наташин муж. – Надо капнуть под каждый пазл и подождать минут десять, потом отдирать.

Капали в три пипетки, долго, муторно. Костик сначала вертелся, потом привык и сидел на табуретке смирно.

– Не-не-не, шапку на трогай! – предупредила мама Наташу.

– Так и не снимает?

– Не-а.

– А если постирать?

– Есть ещё такая же, меняем, когда спит.

– Костик, сожми губы, я тебе рот откапаю.

– Хоть на веки не догадались клеить, на брови только…

Закончили, муж вышел из кухни, женщины сели ждать десять минут. Мама откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Сидели.

– У тебя как дела вообще, что нового? – спросила Наташа.

– Нового? Вон, не видишь? – Мама кивнула на мычащего Костика.

– Ну, а ещё? В свободное время что делаешь?

– Ем.

– А ещё?

– Сплю.

– А ещё?

– А ещё – вон. – Мама снова кивнула на Костика.

– Ешь хоть?

– Иногда.

– Спишь хоть?

– Лучше б не просыпалась.

– Ещё бы, девять детей…

– На британский флаг разрываюсь, Наташ.

– Может, тогда всё же скорую?

Мама взглядом пронзила подругу, та свой отвела.

– Прошли десять минут, – сказала только.

Мама подхватила ногтями пазлину, осторожно потянула, та оторвалась с приятным звуком, типа «Ххк». Поделили мальчика: спину взяла Наташа, маме достались живот и грудь, чувствительное лицо оставили напоследок. Работали молча.

– Странно, – вдруг сказала мама.

– Что?

– Мои пупки все внутрь, а этот наружу.

– Ты ж тянула.

– Бывает такое?

– Всякое бывает.

– Подожди, дай-ка… – Мама оставила живот и перешла сразу к лицу.

– Будет больно, – предупредила она, и было действительно больно.

На каждой оторванной с бровей пазлине оставались волоски. Костик мычал и извивался. Мама зашёптывала его боль:

– Терпи, терпи, терпи, терпи, терпи… – И сама терпела его боль, и отрывала, и тянула, и дёргала.

Освободила мальчику глаза, присмотрелась, отступила на шаг.

Резко скрутило желудок. Мама согнулась, приложила руку ко рту и выбежала в туалет. Через пять минут вернулась, растрёпанная, измученная.

– Тебя что, вырвало? – спросила Наташа из-за Костиковой спины.

– Ага… Вырвалось.

– Такое бывает, от ацетона.

– Это не Костик.

– В смысле?

– Не Костик, глаза не его.

– А кто?

– Мальчик, ты кто? Мальчик?

– Ммммм.

– А, точно, блин, рот…

***

Папа не посмотрел, спросил только:

– Шапки надели?

– Надели!

– Шапки наденьте.

Лиза и Лида в обнимку выскочили за дверь. На крыльце они расцепились, как по волшебству между ними оказался спрятанный Костик, прижимающий к себе пакет.

– А он её и не снимал, ха-ха!

Костик тоже заулыбался. Он не совсем понимал, что происходит и зачем прятаться, но ему нравилось, что старшие наконец-то с ним играют.

По колее в снегу троица добрела до остановки автобуса. Ждали, перетаптывались.

– Помнишь, что делать? – спросила заскучавшая Лиза Костика

– Ничего он не помнит, посмотри на него.

– Доберёмся до твоей дурнушки, так? Проведёшь нас внутрь, а дальше мы сами.

Костик кивал.

– И пакет неси, не потеряй.

Костик заглянул в пакет – полно старых игрушек.

– Э-э? – спросил.

– Это друзьям твоим, на обмен. А мы у них новые возьмём, им не нужны, понял?

– Ага, мама так говорила: под Новый год в дурнушку кучу дорогих игрушек жертвуют, а там с ними играть не умеют, ломают только, понимаешь? Им бы лучше памперсов, сладостей, фруктов всяких, так говорила.

– А мы новые на старые поменяем, им же всё равно.

– Дорогие продадим через Авито или сёстрам за карманные, себе купим ЛОЛиков, после каникул как раз скидки. Тебе тоже купим что-нибудь, понял?

– Ничего он не понял, ты посмотри на него.

Подошёл автобус, на табличке конечная – «ДПНИ №1».

Тронулись, Костик заволновался. Никуда уезжать он не хотел.

– Мама? – спросил он в окно.

– Ты не бойся, – ответила за маму Лиза, – мама еще долго будет занята, искать не станет.

– Мы ей такого же мелкого нашли.

– А папа сейчас дремлет на диване, мы всё устроили, ага.

– Ага, устроили. Часа два-три у нас есть. Отдыхай, в окно смотри. Вон – поля, сугробы…

Костик послушно смотрел в окно, девочки в телефоны, так и приехали.

На конечной их встретило больное, всё в трещинах, жёлтое здание.

Костик узнал его, встал как вкопанный и замычал.

– Пошли, пошли, – толкали его девочки, – зря, что ль, ехали.

Пришлось идти внутрь. Пакет с игрушками Лида забрала и спрятала за спину.

Сразу у входа сидел за столом пожилой охранник.

– Вы куда? Посещения вчера были.

– Вот, – Лиза выставила Костика вперёд, – мальчик у вас несколько лет жил, соскучился. Хочет пройти, друзей повидать.

– А мы с ним, сопровождение, – добавила Лида.

– Соскучился? Ну вы даёте! Тут, конечно, детишки ку-ку, но не настолько, ха! Соскучился! Юмористы! А ты кто? – Охранник перегнулся через стол, чтобы разглядеть Костика.

Смотрел, смотрел, потом вынес вердикт:

– Не помню такого.

– Только недавно его забрали!

Тут Костик снял жёлтую шапку. Под ней во все стороны змеились толстые розовые шрамы, от уха до уха, от лба до затылка, между ними торчали отдельные кустики волос.

– А, Костик! – всплеснул руками охранник. – Тебя и не узнать, вон какие щёки наел! Что, правда соскучился? Ну идите, идите, а то тихий час скоро, идите.

Костик надел жёлтую шапку. Девочки молчали, стояли. Тогда он взял обеих за руки, вцепился в ладони крепко, повёл по широкой лестнице на второй этаж.

Медсестры не было на посту, пустой стол, пустой стул – отошла. Костик подвёл сестёр к третьей палате, и Лиза потянула дверь на себя.

Оттуда пахнуло школьным туалетом: будто застарелую, въевшуюся вонь пытались перебить хлоркой, но вышло только хуже. Девочки застыли в проёме двери, они сразу как-то всё поняли, и стало не до игрушек, не до чего. Стояли и смотрели.

…на оконные решётки, на засаленные кровати, на грязные разводы, на измазанные стены, на дохлого таракана, на присохшую кашу, на дыры в пижамах, на зашитые карманы, на пристёгнутые руки, на жирные волосы, на помятые лица, на сопли и слюни, на косые глаза, на кривые губы, на лоснящиеся щёки; и уши их слушали, а лучше бы не слышали: «У-у-у» и «Ы-ы-ы» и «А-а-а», и глаза их глядели не моргая, и накатили слёзы, и пелена размыла увиденное, защищая, потому, что нельзя на такое смотреть, не надо, но даже через пелену, даже через пелену…

– Эй! Вы что там делаете?! – из другого конца коридора закричала медсестра.

Девочки вздрогнули, очнулись, Лида уронила пакет, выскочили в коридор, побежали от медсестры, остановились, рванули обратно, скорее, схватили за руки застывшего Костика и втроём – по коридору, «Стоять, кому говорю! Вы кто там?!», вниз по лестнице, «Прибегайте ещё, как соскучитесь, ха-ха-ха», расстёгнутые, растрёпанные, до остановки, в автобус и там уже, в тепле и безопасности – реветь.

Заходили люди, сердобольные, спрашивали, жалели:

– Девочки, что с вами? Деточки, вы чего? Вам помочь?

И девочки не выдерживали:

– Нам помочь? Это нам помочь? Вы глупые, что ли? Вы все, что ли, глупые?!

Люди отходили и косились.

Костик тоже разревелся за компанию – сёстры плакали очень заразительно. Чуть остановку свою втроём не проревели.

***

Допрос вёл папа.

Он и мама сидели на диване в центре гостиной. С ними Костик в своей жёлтой шапке, рядом худой мальчик в чужой одежде и второй жёлтой шапке – она ему тоже понравилась. Они вообще оказались похожи, у Костика только были брови, и не было красных пятен на лице. Остальных детей отправили по комнатам, но они не отправились, а подслушивали отовсюду: из-за дверей, с лестниц, Людочка вообще пряталась под столом и иногда щекотала мальчикам пятки.

Папа взял мегафон, подумал, отложил в сторону.

– Что, лисички-сестрички, вы зачем утащили Костика из дома, как петушка из избушки?

– Он сам захотел.

– Захотел в дурнушку игрушки отвезти.

– К празднику.

– А мы помогли.

– Помогли и всё.

Наказанные углами гостиной близняшки звучали гулко, слева и справа, вместе и по очереди, как стерео.

– А папу мне зачем напоили? – спросила мама.

– Никто меня не поил, ты чего, – возмутился шёпотом папа.

– Никто его не поил.

– Не поил его никто.

– Ладно. Маму зачем пазлами измучили, а? Колитесь!

– Думали, не отпустит одних.

– Отвлекали.

– И красиво же было.

– Красиво, это подарок всё-таки.

– Мы их месяц на картонку собирали.

– А потом на мальчика переклеили.

– По рядам, за пару часов.

– Хорошо. Ладно. Теперь важный вопрос, сосредоточьтесь: откуда мальчик?

– Он возле торгового центра сидел.

– В снегу сидел, его засыпало прям, снег шёл весь день.

– Замёрз.

– Мы ему шоколадку купили и в багажнике его спрятали.

– И дома покормили, он голодный был.

– И пазлами обклеили

– Ему даже понравилось.

– Он вам говорил что-нибудь? Откуда он, как его зовут?

– Нет, молчал всё время и вертелся.

– Но мы и не спрашивали, заняты были.

– Когда нам болтать?

Взрослые задумались.

– И что нам с ним делать? – спросила тихо мама.

– Позвоним в полицию после каникул, что ещё.

– После каникул?

– Ну, пусть хоть праздники у нас проведёт, может, заговорит, должен же он уже говорить.

– А вдруг его ищут?

– Кто их ищет, ненужных. Дети оптом пропадают…

– Папа, – неожиданно произнёс Костик. – Мама. – Он показал на мальчика. – Пусть жвёт. Мы бдем грать. Игрть. Кманды по пать. Пать. – Костик растопырил пятерню. – По пать.

Мальчик тоже растопырил пятерню.

– Скжи словми. Пать, – потребовал Костик у мальчика.

– Пать, – повторил мальчик.

***

Лиза и Лида стояли возле прошлогодней полки с большими, коллекционными куклами LOL. За год девочки повзрослели: вытянулись, округлились, вставили по «гвоздику» в конопатые носики, накрасили серые глаза.

– Ерунда какая-то, – вынесла свой вердикт Лиза.

– И чего мы так в прошлом году заморачивались? – вторила сестре Лида.

– Дуры были.

– Точно, какие же дуры.

– Это всё Катька Сметанина, сбила с толку.

– Точно. Накупила, расставила. Тоже дура, ага.

– Ага, дура та ещё.

Девочки отошли в сторону на пару метров. Их взгляды замерли на полке с бесконечными томами японских комиксов.

– Смотри, новая манга вышла!

– А мы ещё ту не читали.

– Вот бы всю серию купить!

– Всю и сразу! Супер было бы!

– А то всё по одной покупают.

– Так дорого же. А родители наши бедные.

– Бедные наши родители.

– Конечно, десять детей, ага.

– Ага, никогда это не закончится.

Прыснули.

– Ладно, что-нибудь придумаем.

– Придумаем что-нибудь.

Автор: Оскар Мацерат
Оригинальная публикация ВК

Скажи словами Авторский рассказ, Юмор, Дети, Длиннопост
Показать полностью 1
Авторские истории
Серия Реализм, драма

Егор возвращается

Мне было десять.

То жаркое лето, когда произошла эта странная история, я не забуду никогда. В то лето я ждала домой брата. Мы все ждали: мама, бабушка, дед.

Помню, как июльским душным вечером мама зашла домой, села на табуретку в коридоре и позвала меня. В руках она держала мятый тетрадный лист – письмо от Егора, которое тайком привёз солдат из соседней деревни.

– Егор возвращается, – прошептала мама и ласково погладила меня по растрёпанным волосам.

Она раскрывала лист дрожащими руками, читала и опять закрывала. Я заметила, что письмо было написано неровным почерком, хотя брат всегда отличался аккуратностью. Здесь же строчки прыгали, слова разрывались, словно он очень торопился. “Мам, нам не разрешают писать…”, “…письмо передам через дембеля”, “Буду дома 8 августа. Скоро увидимся!” – вот, что сообщил Егор.

Брата забрали в армию в девяносто четвёртом. Сначала служил где-то под Пермью в мотострелковом полку. Потом перевели в Самару. А в декабре девяносто пятого мы узнали, что он попал в Чечню. Мама с бабушкой очень переживали. Звонили в военкомат, пытались узнать хоть какую-то информацию, но там ничего толком не рассказывали. Неизвестность пугала, ведь с нашей деревни уже двое ребят пропали бесследно.

Но, слава Богу, Егор возвращался домой.

До-мой.

За день до приезда мы начали готовиться. Все были заняты. Я убиралась. Бабушка лепила пельмени и пекла свой знаменитый курник с мясом и лесными грибами. Мама варила любимый Егоркин холодец. В нашей семье всегда было принято много готовить, а тут такое событие! Дед принимал участие в подготовке по-своему. Притащил из погреба пыльную бутылку самогона и, наливая в рюмку по чуть-чуть, вальяжно курил на крыльце. Голубая струйка дыма, путалась в его седых с желтизной усах, медленно тянулась под крышу и растворялась в воздухе.

– Чего встал на проходе? – ворчала на него бабушка. – Ничего не делает, только мешается!

Дед пьяно смеялся и озорно щипал её за полные бока. Я давно не видела его таким счастливым и тоже улыбалась.

– Внуча, возьми червончик на комоде. Сбегай к Валентине, – бабушка поцеловала меня в макушку. – Егорке к пельменям нужно сметанки купить.

И я пошла в конец деревни в дом бабы Вали. Сметана у неё всегда была самая лучшая. Густая, сливочная, белая-белая с приятной кислинкой. “С бабвалиной сметаной можно и топор съесть!” – говорил дед. И это была чистая правда.

Проходя мимо хлебного магазина, я встретила Лалу, цыганку, которая появилась в нашей деревне около года назад. Жила она где-то на окраине с тремя детьми. Местные её не любили и обходили стороной, говорили: “Где Лала – там беда”. Цыганка была не молода: тонкие морщинки у глаз, уставшая улыбка, небольшая седина в густых смоляных волосах.

Заметив меня, она преградила путь.

– Ай, какая прелестница! Хочешь, погадаю?

Я замерла, а потом боязно выдавила:

– Нет.

Мама меня предупреждала, что с ней говорить не надо. Просто нужно молча уйти. И я пошла.

– Стой! – бросила она вслед и схватила за руку. Сердце моё бешено забилось. – А я всё равно скажу тебе, девочка! Жди плохих вестей скоро!

Я пыталась вырваться, но Лала крепко держала меня, не сводя колючего взгляда. Потом она театрально развела руками и пошла в сторону магазина. Я громко выдохнула и побежала.

***

– Здрасте! А у нас Егор завтра возвращается! – сообщила я бабе Вале, когда вошла во двор. Про Лалу ей рассказывать не стала, испугалась. – Меня к вам бабушка за сметаной отправила.

Хозяйка дома сидела на деревянной лестнице крыльца, чистила морковь, складывала её в большой таз и напевала себе под нос. Рядом лениво, перебирая огромными плюшевыми лапами, выхаживал Буран. Пёс, увидев меня, завилял кудрявым хвостом, ткнулся масляным носом-угольком в мою руку и бухнулся в ноги, подняв вокруг себя облако песчаной пыли.

– Слава богу, Алёнка. Слава богу... – баба Валя вытерла рукой пот со лба, улыбнулась мне: – Заходи в дом.

Я взяла сметану и обратно пошла не спеша. Воздух, казалось, плавился от жары. Я подумала, что хорошо бы завтра с Егором поехать на карьер, на Чёрную речку. Накупаться вдоволь, а потом мороженого налопаться, как раньше. Красота!

Когда я уже подошла к дому, то увидела деревенскую почтальоншу – тётю Галю. Она, прихрамывая, вышла на улицу из нашей калитки. Вид у неё был озабоченный.

Я поздоровалась. Почтальонша кивнула в ответ.

– А вы знаете, у меня брат завтра возвращается! – радостно сообщила я, а тётя Галя охнула. Потом притянула меня за плечи шершавыми ладошками и, тихо глотая слова, прошептала:

– Погиб он, Алёнушка. Только с военкомата позвонили, я и прибежала… Вам сообщить.

Банка со сметаной выпала из рук. Ноги свело, а глаза заволокло густым чёрным туманом. Дальше ничего не помню.

Проснулась уже глубокой ночью. Ужасно хотелось пить. Я встала, пробралась по скрипучей половице комнаты и в кухне встретилась с мамой. Она сидела за столом перед бутылкой дедова самогона. Горела свеча. Мама совсем не была похожа на себя. Бледная. Осунувшаяся.

– Мам, правда? – осторожно прошептала я.

Она медленно повернула голову, посмотрела куда-то сквозь меня и заплакала.

Эх, Егор, Егор! Если бы ты знал, как мы тебя ждали – обязательно бы вернулся, подумала я в тот момент.

Утром мама и бабушка собрались в администрацию нашего сельского поселения, нужно было звонить в военкомат узнавать, что и как. Дед, вытирая худым кулаком сухие глаза, курил у печи. Сизый дымок от его папиросы медленно тянулся вверх, въедаясь в бревенчатый потолок.

На маму смотреть было больно, и я вышла на улицу. Жара спала. Небо заволокло тучами, а где-то вдалеке слышался рокот грома. Закрыв глаза, я вновь вспомнила про Егора. Вспомнила про проклятую цыганку и её предсказание, отчего в районе живота зажгло, а во рту стало горько.

Я не сразу услышала, как скрипнула калитка. Открыла глаза, когда Мухтар залился истошным лаем, и звякнула тяжёлая цепь о железный забор.

Повернулась.

У калитки стоял брат.

В зелёной военной форме, с огромным рюкзаком за плечами и спортивной сумкой в руке. На лице у него был ещё свежий шрам от глаза по щеке и до подбородка. Но он не мешал Егору улыбаться.

– Ну, привет, малая! – нежно произнёс он, а я от неожиданности села в траву, нет не в траву, а прямо в куст крапивы, но боли не почувствовала.

Я смотрела на Егора и не могла сказать ни слова. Мотала головой, моргала, пока не услышала шаги по скрипучему деревянному полу веранды.

– Боже милостивый... Спаси и сохрани! – шептала бабушка, выходя из дома. Она схватилась за сердце и закричала: – Ира! Ира, иди сюда бегом! Господи, Ира!

Мама вылетела на лестницу и взвыла. Бросилась на Егора, обняла его и сквозь всхлипывания шептала:

– Живой! Живой, сына! А мы же. А мы же тебя чуть не похоронили… Вчера. Вчера же с военкомата сообщили, что...

Мама билась лбом в широкую грудь брата и всё повторяла:

– Живой. Живой! Слава Богу, живой!

Я боялась к ним подходить. Но бабушка схватила меня и подвела. Мы долго обнимались. Плакали. Крапивные волдыри на руке, ногах и бедре щипали, но это было не так важно. Дед просто стоял на крыльце и всё повторял: “Долго, значит, жить будет. Значит, до-о-олго жить будет. Да”.

Егор молчал. Он просто ничего не понимал.

Сразу накрыли стол. Мама с бабушкой суетились вокруг брата, всё подкладывали ему то хлеб, то сметану к пельменям и приговаривали: “Ешь, Егорушка, ешь”, словно закрепить, заговорить хотели то, что живой, живой он вернулся – есть ему надо, много.

Дед самогонки Егору налил и себе стакан до краёв. Бахнул дед залпом и разревелся в голос. А потом песню затянул. Красивую, про войну. Егор тоже заплакал.

Позже мы узнали, что в военкомате произошла ошибка. Перепутали брата с другим Егором, тоже Ивановым. Он в соседней деревне жил, и к родным, к сожалению, так и не вернулся.

На следующее утро мы с братом пошли бродить по деревне. Он давно не был дома и хотел повидать всех, кого знал. Егор рассматривал улицу и дома, которые на мой взгляд совсем не изменились, но брат находил перемены. У кого-то новый забор, у кого-то ставни другого цвета, а ещё, он тогда сказал, что только дома воздух какой-то особенно чистый – не надышаться.

Странно, но первой, кого мы встретили, оказалась та самая Лала. Цыганка сидела на старом кресле-качалке опять у магазина и курила. Я схватила Егора за руку и потянула в обратную сторону, испугалась, что она сейчас опять привяжется. Он же про неё ничего не знал. Но брат вдруг сам направился к Лале, протянул руку и спросил:

– Погадаешь? За десятку?

Она устало улыбнулась.

– Ладонь у тебя крепкая какая, служивый. Сильная, – начала цыганка, аккуратно перебирая пальцами по руке брата. – Так. Видишь линия жизни какая длинная-длинная? Это хорошо. Но вот тут, смотри – обрывается. Значит, то ли на краю смерти будешь, или вовсе умрёшь. А потом…

– А потом воскресну, – тихо произнёс Егор, подмигнул мне и улыбнулся: – Смотри-ка, не соврала! Я ж только с того света вернулся, да, малая?

Я сжала губы, кивнула.

– На! – он вложил в ладонь цыганки десятитысячную купюру и шепнул: – Ещё поживу…

Автор: Наташа Лебедевская
Оригинальная публикация ВК

Егор возвращается Авторский рассказ, Драма, Ошибка, Длиннопост
Показать полностью 1
Авторские истории
Серия Реализм, драма

Наперегонки с летом

— Серый! — крикнул я в лесную гущу. — Серый, я еду!

Корни, иголки, шишки, ямы. Я не смотрел под колёса. Крутил педали, словно хотел выбить искры из велосипеда. Стрелки на часах успели вытянуться в струнку и побежать девятнадцатый круг. Я поднялся с сиденья, налёг на руль и с силой даванул кроссовком педаль. Нога словно провалилась в яму. Я дал петуха от неожиданности и, сделав сальто в воздухе, впечатался спиной в землю. Словно в стиральной машинке провернулся.

Велосипед лежал рядом. Целый, только цепь болталась на педали, как растянутая коса из теста. Заднее колесо крутилось в воздухе под стрёкот трещотки.

— Сука! — крикнул я в небо, зажатое шапками сосен.

— Я не сука, я кобель. Хочешь, ротиком проверь, — тут же раздался хохот из-за деревьев. — Живой, Колян?

Я кое-как поднялся, стараясь не обращать внимания на гул в голове и боль между лопатками, куда ткнулся корень.

— Конченая цепь, — выдавил я от досады.

— Ну не ругайся, ты ж порядочный парень. Она просто просто пытается сберечь тебя от позора.

Серый подкатил поближе — на изъеденной временем копии моего «Стелса». Опёрся на ногу, облокотился на руль. Лохматый, ухмыляющийся.

— Чувствует, что ещё одного проигрыша ты не переживёшь. Ну-ка, спиной повернись. — Он отвесил по ней пару ощутимых хлопков. — Теперь чисто.

— У трубочиста… Пять минут подожди.

Я поставил велосипед низом кверху, принялся за цепь. Искоса поглядывал на Серого, который положил своего орла на обочину и принялся крутить моё заднее колесо. На локте новый синяк, футболку порвал где-то. Вечно грязный, но свободный. Мы были знакомы всего два месяца, но казалось, что всю жизнь. Я завидовал ему. Он был один на один с летом.

— Чего опоздал? — спросил Серый, рассматривая лес через вращающиеся спицы.

— Воды наноси, баню затопи. — Меня передёрнуло от прозвучавшего в голове бабкиного голоса. — Я будто не на отдыхе, а на каторге.

— Как всегда, — как-то грустно усмехнулся он. — Чё, дед остыл уже?

— Да куда там. Дуется, не разговаривает. Его бы упорство да в нужное русло.

Я накинул цепь на маленькую звёздочку, часть звеньев одно за другим насадил на большую, посмотрел снизу вверх на Серёгу.

— Задолбался я дома. Ты когда меня в гости к себе позовёшь?

— Нечего там делать, — как обычно отрезал тот. — На улице лучше, тут мы сами по себе.

Я лишь вздохнул и прокрутил педаль. Готово.

К точке старта подъехали на двадцать минут позже. Остановились на выходе из леса перед колосящимся золотом полем, рассечённым надвое тремя километрами прямой просёлочной дороги.

— Ты бы цепь подтянул, а то снова слетит, — заметил Серый.

— Угу, — промычал я, поглядев на часы. — Скоро на полседьмого поедет. Подождём?

Серый сморщил лицо в снисходительном презрении и, выпалив заветное “До черты!”, рванул с места, не обращая внимания на моё возмущение.

Снова вечер, снова гонка, снова птица под ногами скрипит от натуги, вторя синему орлу впереди. Весь необъятный мир сузился до узкой полосы шириной в два метра, а пшеница выросла с боков непреодолимой стеной. Закатное солнце бьёт в лицо, но не ослепляет. Никаких забот, никаких дедовских криков, только велосипед, Серый и гонка, без которой я уже не мог представить жизни. А ведь совсем недавно всё было иначе.

***

Каждый год наступало лето. Накатывало неотвратимой жгучей волной и выдавливало меня из города в деревню на папином «Рено». Подальше от друзей, поближе к природе и бабке с дедом. В далёкую от цивилизации глушь с десятком жилых домов, где эксплуатация детского труда поощрялась наравне с домашним насилием, а любое неповиновение пресекалось. Меня, как молодого жеребца, треножили подзатыльником при любой попытке качать права. «Ты где эту дурь вычитал? Выбрось!». По затылку. «Не ной!» По затылку. «А ну, назад!» За шкирку и по затылку.

Одно и то же из года в год, пока одним июньским утром пятнадцатого года своей жизни я не бросил клок сорванной с грядки травы деду в ноги и не вышел с велосипедом за калитку, запечатав её матом. Хотел бы я видеть, как дед стянул кепку, как распахнул глаза и раззявил в онемении рот, но злость гнала вперёд. На карьер. Где я встретил человека, который свободу ел на завтрак.

Он сидел на краю карьера, свесив ноги, и потягивал квас из тёмной полторашки.

— О, как у меня велик, — первое, что он произнёс. — Я Серёга, кстати.
В тот день в моей жизни появилась гонка и первый настоящий друг.

***

Метр за метром я сокращал расстояние, пока наконец не поравнялся с Серым. Я вдавливал педали в землю, представляя вместо них чёртов лук, который надо обрезать, сено, которое надо уминать, деда, который гнобил меня молчанием. Злость гнала вперёд. Уже замаячил железнодорожный переезд — финиш был совсем близко, — и тут затрезвонил звонок, а следом, перекрывая все звуки, загудел поезд. Стальная гусеница мчалась справа. Шлагбаум медленно опустился, и я принял в сторону, чтобы объехать его по обочине.

— Жми, жми! — крикнул сзади Серый.

И я готов был поднажать, если бы не мужик, оголтело выскочивший на улицу из будки смотрителя.

— Сто-о-ой!

Он размахивал руками, перекрывая путь. Я вдавил пяткой педаль назад и заскользил боком по дороге, оставляя на земле рваный след от колёс, пока не завалился рядом с мужиком. В следующий миг поезд пронёсся мимо, не сбавляя хода. Красно-серая стрела, рассекающая воздух своим сиплым чуханьем.

— Совсем из ума выжили?! — мужиком оказался дядя Витя, живший на отшибе деревни. В извечных тельняшке, камуфляжных брюках и кирзачах. Я его трезвым видел всего два раза в жизни, сегодня — второй. Он помог подняться, а потом крикнул куда-то мне за спину: — Эй, а ты куда?!

Я обернулся. Из под колёс синего орла летели только камни, песок и немного осколков обиды. Серый оставил меня одного.

— Хорош друг, а? — спросил дядя Витя и, не дождавшись ответа, застрявшего у меня между сцепленных губ, покачал головой. — Жить надоело?

— Да ничего ж не случилось, — промямлил я.

— Не случилось. Вот бабке с дедом и расскажешь, как ничего не случилось. — От этих слов у меня сердце пропустило удар. — А если б меня не оказалось тут?

— Так, вас и не должно быть тут!

— А Боженька решил, что должно. — Дядя Витя вернулся к будке, вывел из-за неё свою красную «Планету». — Из райцентра позвонили, попросили починить шлагбаум, а у меня, как назло, денег даже на бутылёк не было. Иначе отказал бы. Так что, Колька, всё сошлось так, чтоб уберечь тебя.

Он разбудил мотоцикл одним резким движением ноги.

— Дядь Вить, не надо говорить деду, — взмолился я. — Пожалуйста.

— А как иначе мозги вам, молодым, вправлять? — Он щёлкнул меня пальцем по лбу. — Ты порядочный парень, но урок тебе нужен.

Тут во мне взыграла обида:

— Тогда и Серёгиным старикам расскажите.

— Серёгиным? — удивился дядя Витя. Мужик с золотыми руками, пропивший все мозги. — Не знаю никакого Серёгу.

***

Дорога обратно казалась бесконечной. Я направлял велосипед по следу мотоцикла, надеясь, что в конце дядя Витя свернёт к себе. Успел прокрутить в голове сотню вариантов разговора, в каждом из которых я срывался на крик, обвиняя деда в бесчеловечности, а он сидел за столом спиной к окну, закинув ногу на ногу, и пристально смотрел мне в душу, не произнося ни слова. Холодный всепроникающий взгляд, полный разочарования, от которого хотелось провалиться под землю.

Когда стало понятно, что дядя Витя проехал мимо своего дома, я твёрдо решил, что показываться на глаза деду — самоубийство, которого Серый ни за что бы не одобрил.

В груди защемило. Серый. Предатель. Хотя чего я мог ожидать? Он свободен, как дядя Витя после рюмки, как ветер, и было глупо надеяться поймать этот ветер в бутылку дружбы.

Ночевать пришлось в карьере, чтобы не попадаться никому на глаза. Впервые один на один с природой.

Костёр разгонял ночь, отбрасывая на песчаные стены пляшущие тени от молодых берёзок. Я сидел на слое лапника, поджав колени к подбородку, и ворочал палкой горящие головешки. В животе урчало от воспоминаний о бабушкиных лисичках. Со сметаной, картошечкой и лучком. Не сравнить с теми жалкими подосиновиками, которые я нашёл в ближайшем перелеске и зажарил на огне.

Где-то сверху треснула ветка, и жизнь будто бы оборвалась вместе с дыханием.

— Кто здесь? — надрывно спросил я у темноты. Ещё одна ветка. Я вскочил. — Кто здесь?!

— Да свои, свои, чего орёшь? — раздался знакомый голос. Словно заправский слаломист Серый соскользнул по сыпучему склону на дно карьера.

— А, предатель, — буднично бросил я и вернулся к костру. — Чего пришёл?

— Да вот... — Он стянул с плеч старый рюкзак, такой же, как у меня, и высыпал на землю две пачки чипсов, упаковку сосисок и бутылку тархуна. — Ты ж голодный наверняка.

Я без спроса раскрыл чипсы и залез в них по локоть, принимая сытные извинения. От взрыва вкуса на языке лицо скривилось в гармошку.

— Так и не подтянул цепь, — начал Серый отвлечённо, кивнув на лежавший рядом велосипед..

— Да как-то не было возможности.

Он присел напротив, стал греть руки.

— Из дома ушёл?

— Скорее, не возвращался, — поправил я. — Дед меня точно не выпустит теперь, так что я решил не лезть добровольно в клетку. Могу у тебя пожить пока?

Кажется, я впервые увидел, как Серёга смущается. Отведя взгляд, выпятив нижнюю челюсть.

— Не получится.

— Родители не разрешат?

Он напряжённо посмотрел на меня поверх танцующего огня и с трудом открыл рот:

— Нет у меня никого. И дома нет.

— Не понял, — я мотнул головой. — Как это нет дома?

— А вот так. Живу в сараях то тут, то там, пока хозяева гнать не начинают. Еду подворовываю.

— А как же…

— Нету. Мы поругались, и я сбежал, захотел свободы. Только пока бегал, бабка с дедом от инсульта слегли, а родители в аварию попали где-то на трассе. Меня искали, как сказали в полиции. А потом детдом… Только недавно вышел.

Он замолчал, зарылся носом в колени. Вроде бы и старше на три года, но такой же пацан, со своими трудностями. Я внезапно понял, что Серый — это тот парень, каким я всегда хотел быть. И внешне, и внутренне. Обычно гордый, как лев, и хитрый, как лис, но иногда, когда надо, ранимый, не бесчувственная сволочь. С тяжёлым прошлым, чтобы вот так как сейчас, козырнуть в компании и захлопнуть всем рты. Человечище. Я ведь даже имя когда-то хотел сменить на Серёгу, потому что Коля звучит, как манная каша. Бесформенное, мягкое, еле тёплое. Сергей — это камень.

— А я всё думал, что ты стесняешься с малолетками водиться, потому и не зовёшь.

Серый усмехнулся.

— Вот когда меня малолетка обгонит, тогда и буду стесняться.

— Так, ведь сегодня… — заикнулся я.

— Не-а. Ты не пересёк рельсы. Считай, что была ничья.

Цыкнув, я улёгся на подстилку из лапника и, заложив руки за голову, уставился в ночное небо, усыпанное звёздными брызгами. Впереди лежала длинная и волнительная жизнь, полная свободы и приключений, и, возможно, за три года у меня получится стать похожим на парня напротив.

Я проснулся с первыми лучами. Протёр глаза и стряхнул с рук налипшие иголки. Тело ломило после сна, проведённого на твёрдой земле, но в сердце разливался покой. Я не умер на улице ночью, а значит, не умру и потом. Найти мягкую постель не проблема — все сеновалы забиты. Жить можно, понял я с восхищением и поспешил поделиться открытием с другом.

Серый же так и не сдвинулся за ночь. Поджав к груди ноги, он смотрел на давно потухшие угли. Возможно, и спал сидя.

— Знаешь, Коль, — начал он, не отводя взгляда от кострища. — Кончай валять дурака и возвращайся домой. Иначе закончишь, как я.

— Ага, ща, десять раз.

— Я серьёзно. Они переживают.

— Так переживают, что готовы шкуру спустить?

Он пожал плечами:

— Так устроена их любовь. В детстве было не до поцелуев в лоб и сказок на ночь. Они ж у тебя из деревни, а тут либо работай, либо голодай. Оболтусам и тунеядцам один путь, — он нырнул ладонью вниз. — На дно бутылки. Потому они верят, что, заставляя работать, делают из тебя человека.

Душевный порыв, разгоревшийся в груди, погас, задутый словами Серёги, и вместо него вспыхнула злоба.

— Ну конечно, это ж не тебя заставляют горбатиться изо дня в день, — бросил я.

— Знаешь, я бы всё отдал хоть за один такой день.

— Так бери! Отдаю.

— Ты такой ребёнок.

— Ну, извините!

— Нет ничего лучше семьи в этом мире.

— Тебе-то откуда знать, сиротка?

Серый стиснул зубы за плотно сжатыми губами, и я понял, что сказанул лишнего.

— Ты же порядочный парень, да? — спросил он, и я дёрнул подбородком мол да, что дальше. — Тогда давай так. Обгонишь меня, и делай что хочешь. Но если проиграешь, значит, не готов ещё.

— Идёт.

Я согласился не потому, что это честно, — в конечном счёте кто он такой, чтобы решать мою жизнь? Я согласился, потому что смог его вчера обогнать. А значит, смогу и сегодня.

В молчании мы добрались до точки старта и долгое время стояли в нерешительности. Молодой, полный злости я и потрёпанный временем Серый. Исход гонки был предрешён, и я видел, что друг понимал это. Он жалел о своём предложении и не хотел давать сигнал, как делал это раньше. Вот только я не собирался отказываться от маячившей свободы.

— Раз, два, три. До черты! — скомандовал я и помчался вперёд, набирая скорость.

Мы неслись, как две синие птицы на бреющем полёте. Крыло в крыло. Колёса пели свою песню, взметая в воздух песок, камни и обрывки юной дружбы. Я не смел повернуть головы. Только вперёд. Как вчера. Педали в землю. Но теперь вместо лука, сена и деда я представлял всю свою жизнь, собранную в тугой узелок.

Давить.

Показался переезд.

Давить.

Я вырвался вперёд на целый корпус.

Давить!

Затрезвонил звонок, шлагбаум пошёл вниз. Плевать, успею.

ДАВИТЬ!

Нога улетела в пропасть, и мир завертелся в карусели. Земля, небо, земля, небо, Серый, уходящий сквозь поезд, рука, боль, шлагбаум, темнота.

***

Я впервые видел, как дедушка плачет. Сидя возле больничной койки, он прижимал мою кисть себе ко лбу и вздрагивал. Бабушка плакала тоже. Немного ругалась, но больше улыбалась. Вторая рука была закована по локоть в гипс, голова перебинтована.

В палату зашёл чуть хмельной сельский врач и поздравил со вторым днём рождения. Кто-то из пассажиров передал через машиниста, что у переезда разбился парень.

В голове вспыхнула картина Серёги, влетающего на полной скорости в вагон.

— Дедушка, — тихо сказал я и сморщился от пульсирующей боли.

— Тихо, ты чего?

— А что с Серёгой?

— Каким Серёгой? — Он поднял голову. Глаза красные, на щеках подсыхающие слёзы.

— Второй парень.

— Ты один был.

Я замолчал ненадолго, мысли прорывались наружу словно через кисель.

— Ну, Серёга. Дядя Витя его ещё видел в тот раз.

Дедушка нахмурился.

— Коля. Ты один был, что тогда, что сейчас. — У него затряслись губы, глаза снова намокли. — Ты прости меня, старого дурака. Если б я знал, что так всё обернётся… Но всё наладится, теперь всё точно наладится.

Я испытывал странную смесь чувств: нежности к старикам, вины и какой-то беспомощности. Как я мог быть один, если Серый всё лето бродил со мной бок о бок? Такой знакомый, такой родной, словно близнец. Ведь точно был, я помнил его лицо, хоть оно и подёрнулось дымкой. Вроде бы велосипед был, как у меня, и рюкзак. Или рюкзака не было. Назойливые мухи вопросов, на которые у меня не нашлось ответов, кружили роем в голове, отнимая последние силы. И последняя, которую мне удалось схватить перед сном, была:

Как же его звали?

Автор: Игорь Яковицкий
Оригинальная публикация ВК

Наперегонки с летом Авторский рассказ, Лето, Друзья, Длиннопост
Показать полностью 1
Авторские истории
Серия Реализм, драма

И руку тянешь в пустоту

– Сашенька, старшенький мой, в военные пошёл.

Надежда Филипповна показывает морщинистым пальцем на самое крупное фото в железной рамке. На снимке хмурит брежневские брови молодой человек в форме.

Металлический чайник на столе шумно булькает и отключается.

Фотографии, самые разные: чёрно-белые и цветные, маленькие и большие, в пластиковых, стеклянных и деревянных рамках – выставлены в рядок на полке. Как красный угол с иконами в деревенском доме. Алёна никак не может отделаться от этого дурацкого сравнения. Очень уж почтительно Надежда Филипповна к ним припадает.

– До полковника дослужился, по всей России их с семьёй помотало, в Калининграде остались. Там у них Гошенька родился, а Мариночка ещё в Волгограде.

Надежда Филипповна поглаживает новые фотографии, поменьше и поскромнее, лица теперь совсем детские, но такие же бровастые. Алёна пытается сосчитать, сколько же всего родни на полке, но сбивается на шестой рамочке. Слишком много. И повторяются.

– Трое детей у нас с Евгением Фёдоровичем, светлая ему память. И у них по двое у каждого, – улыбается старушка, отвечая на незаданный вопрос. – Всего девять в семье. Когда летом все домой съезжались, шум на всю деревню стоял, на чердаке и веранде спать стелили.

Надежда Филипповна, сухонькая и благообразная бабушка, совершенно преображается, когда рассказывает о близких. Улыбка не добавляет на лицо лишних складок, а словно бы напротив, уменьшает их, разглаживает пергаментную кожу. В ласковом скрипучем голосе иногда прорезывается неожиданная властность. Алёне легко представляется, как более молодая версия Надежды Филипповны твёрдой рукой командует толпой родственников и детей.

– Маленькие все у меня побывали, всех вырастила с вот таких вот. Это сейчас все взрослые, поразъехались, дела у них. Никак не собраться. Костик, средний мой, бизнесом занимается. Фирма у него своя. Сам себе хозяин, не на дядю работает. А так рисовал в детстве хорошо. Я всё думала, что он по этой части пойдёт, но не сложилось. Зато Лариса, его дочка, сейчас в художественной школе учится. Это от неё подарок, смотрите, всех нас нарисовала. Правда, талантливая? А Серёжа в спортсмены подался у них. Бегает.

Алёна кивает и смотрит на новые фотографии, подсунутые ей с домашнего алтаря. Эти все идут в одинаковых пластиковых рамочках, только разноцветных. Имена и прочая информация путаются в голове, но основное Алёна старается запомнить. «Среднее» семейство мастью посветлее, а волосом покудрявее. Рисунок «талантливой художницы», предъявленный вместе со снимками, типичная каляка-маляка, где люди-огурчики держатся за руки-палочки, но Алёна держит своё мнение при себе и послушно восторгается юным дарованием.

– А когда к вам последний раз дети приезжали?

– Так недавно совсем, – машет рукой Надежда Филипповна и тянется за новыми карточками. – Чаю себе ещё наливайте и тортик берите. Хороший тортик принесли. Вкусный.

Алёна смотрит в кружку, где осталось ещё пара глотков, и качает головой. В приоткрытую дверь кухни виден коридор и часть комнаты. Квартирка чистенькая и светленькая. Простой, но приятный ремонт. Затхлого духа, запаха старости и немощности не чувствуется. Только вот вторая комната...

– А это Тамарочка, – наконец определяется Надежда Филипповна и гордо протягивает следующую партию. – На вас похожа немного, тоже красивая. Мы с мужем очень девочку хотели после двух мальчишек, так радовались. А у Тамарочки зато две девочки погодки сразу родились: Фимочка и Ташенька.

– Есть что-то общее, – соглашается Алёна, хотя ничего похожего на себя не видит, разве что тёмные волосы и овал лица.

– Тамарочка ещё и учительницей работает, тоже с людьми, как и вы. С людьми тяжело. А вы ещё и со стариками, такая молодая. Спасибо за тортик, вкусный. Берите ещё!

– Надежда Филипповна, а почему у вас вторая комната на замок закрыта?

– Девочка там живёт, снимает, – поджимает губы Надежда Филипповна, – но она поздно приходит после работы, нам не помешает, не волнуйтесь. Не знаю уж, кем она там работает по вечерам.

– И давно она здесь живёт? – настораживается Алёна. – Не беспокоит вас?

– Давно, – кивает старушка. – И знаете, правда ваша, девочка она беспокойная, злая даже. Не слушает, кричит на меня постоянно.

– Так зачем вы её терпите? Это же ваша квартира, – удивляется Алёна. – Вы совершенно спокойно можете её выселить.

– Моя квартира, – соглашается Надежда Филипповна. – Только она хитрая. Все документы спрятала. Да вы не переживайте, Алёнушка. У меня детей много. Скоро приедут и сразу же порядок наведут. А пока не связывайтесь с ней от греха подальше.

– Надежда Филипповна, если дело только в этом, мы легко можем помочь. И документы восстановить. И в полицию обратиться, если нужно.

Первым раздаётся скрежет ключей, вторым – скрип металлической входной двери. Алёна вытягивает голову и хочет посмотреть, кто пришёл, но останавливается из-за интересного зрелища. Лицо старушки морщится, теряет благообразие. Глаза темнеют, спина выпрямляется.

Девушка заходит на кухню, даже не сняв чёрную куртку. Тёмное каре, бледное напряжённое лицо. Ни вопроса, ни приветствия.

– Наточка, раздевайся и проходи, – с ледяной вежливостью командует Надежда Филипповна. – Познакомься, это Алёна. Попьёшь чайку с нами?

– Какая ещё Алёна? – хрипло спрашивает девушка.

– Наточка, что за тон? И веди себя прилично. Алёна из соцзащиты, – гордо объявляет Надежда Филипповна.

На соцзащиту Наточка реагирует, только вместо того чтобы испугаться, смотрит на Алёну как на кровного недруга.

– Убирайтесь отсюда!

– Ната, – не выдерживает Алёна, – я пришла не к вам, так что не нужно повышать голос. Кстати, сообщаю, что Надежда Филипповна собирается подавать заявление в полицию. Так что в следующий раз мы придём с участковым.

Старушка довольно кивает. У Наточки блестят глаза, бледные щеки стремительно краснеют.

– Убирайтесь отсюда, я сказала!

На столе тихонько звякает телефон. Алёна успевает прочитать уведомление и быстро выключает экран.

– Надежда Филипповна, наверно, я лучше пойду.

– Алёнушка, а заявление как же? – удивляется старушка.

– Давайте в следующий раз. Я зайду попозже, и мы обязательно всё решим, – отвечает Алёна приторным голосом, изо всех сил стараясь держать лицо.

Надежда Филипповна ничего не замечает и сразу же успокаивается. Наточка не успокаивается и смотрит настороженным волчонком всё время, пока Алёна надевает пальто и ботинки. «Я же просила никого не пускать», – еле слышно доносится за закрытой дверью.

На улице Алёна достаёт телефон, повторно читает сообщение «отбой, квартира не на неё оформлена», находит нужный контакт.

– Андрей, мне уже надоело! Третья бесхозная старушка обламывается. Ты заранее не можешь нормально всё выяснить, прежде чем меня отправлять? Только время потеряла.

– Да в ТСЖ у них тётка несговорчивая, – возмущается голос в трубке. – Пришлось ждать, пока Пашка по базе пробьёт. А друг у него клялся и божился, что бабулька с жильём и одинокая.

***
Зайдя в свою комнату, Наташа закрывает задвижку на замке, скидывает сумку и прижимается к стене горящим лбом. Ребристые светлые обои впиваются в кожу, но ничуть не холодят и не помогают. Изнутри рвётся то ли всхлип, то ли стон и застревает склизким комком в горле. Наташа стучит кулаком со всей дури, ещё раз, и ещё. По стёршимся следам на обоях. Боль отрезвляет. Как и ответный стук от соседей. Комок выбивается наружу сбившимся дыханием и слезами из глаз.

Сколько можно? Сколько это будет продолжаться? Сейчас же полегче стало. Смен в кафе вечерних она берёт меньше. Дядя Костя умер наконец в пьяной драке, не поделив что-то с собутыльниками. Никто теперь не караулит у квартиры каждый месяц после перечисления пенсии. Тётя Света, как бросила мужа после банкротства фирмы, так и не появлялась больше. Видимо, счастлива с новым мужем. Даже не позвонит никогда. И Лариса с Сергеем тоже. Не то чтобы Наташе они сдались.

Зато дядя Саша звонит как по расписанию раз в месяц, требует отчёта. И предлагает оформить мать в специальное заведение, обещает всё оплатить. Забрать к себе не предлагает. Видимо, в трёхэтажном загородном доме для бабушки подходящих условий нет.

Сдать куда-нибудь. Кто бы знал, как заманчиво это звучит! Только Наташу-то не сдали в своё время, хотя могли. После аварии именно бабушка продала дом в деревне, переехала, помогла на ноги встать, окончить школу, поступить в институт. Никто из дядьёв на себя обузу-сироту брать не захотел.

Бабушку Наташа любит. Бабушке Наташа люто завидует, хоть и не говорит никому. Она бы, может, тоже хотела жить себе спокойно и ничего не помнить: ни скрежета сминаемой машины, ни боли в сломанных ногах, ни трёх могил на кладбище. Жизнь у Надежды Филипповны хорошая, и дети хорошие, и внуки хорошие. А к плохой Наташе участковый третий раз будет ломиться с проверкой, если эта дамочка из соцзащиты не уймётся.

Воздух понемногу перестаёт застревать в горле. Завтра семинар, нужно готовиться. Хочется пить. И помыться. Но сначала пить.

В кухне тихо. Надежда Филипповна сидит рядом со своей любимой полкой, расслабленно и вальяжно. Наташа ненавидит и этот угол и этот иконостас. И ничего не может сделать с бабушкиными сокровищами. Только пореже заходить на кухню.

– Наточка, посмотри. Там карточка упала, а я и не заметила, – Надежда Филипповна показывает Наташе её же снимок с выпускного, всматривается в него, прищурив глаза. Наконец, ставит на полку к остальным. К маленькой Ташеньке, которую бабушка ещё помнит. – Теперь все на месте. Это же тоже моя девочка? Только чья она?

– Неважно, бабушка, – тяжело вздыхает Наташа и невольно сглатывает. – Главное, что твоя. Давай чаю попьём. Чайник горячий?

Автор: Tai Lin
Оригинальная публикация ВК

И руку тянешь в пустоту Авторский рассказ, Родственники, Драма, Длиннопост
Показать полностью 1
Авторские истории
Серия Реализм, драма

Серафима и Нагасаки

Однажды Серафиме приснился ядерный взрыв. Ослепительно белая вспышка над городом, как первая съемка на фотографию в паспорт — хочется зажмуриться, отвернуться, моргнуть.

Слёзы катились по щекам: отчего-то перенервничала. Видела тени на обгоревших стенах, на треснувшем асфальте, на детской площадке. Настораживали мысли о смерти, разрывающиеся в голове громче, чем бомбы.

Бессмысленный побег, лихорадочно трясущиеся руки, ноги. Упала на дорогу, разодрав колени — кровавые следы на ладонях, запястьях. Именинный маникюр неизбежно треснул, а под ногтями расцвела радиоактивная взвесь.

Посмотрела вокруг: сотни людей беспомощно ковыляли по улицам обречённого города. Бросали взгляды на нездоровые отблески испепеляющего света. Период полураспада — жертвы, жертвы, жертвы. Серафима оглядела себя в отражении грязной лужи: ”Прости, Хиросима, любовь моя. Но я рассыпаюсь на атомы”.

Сгораю. Падаю. Прощай.

Проснулась среди ночи от крика. Сама же кричала, но поняла это только когда матушка забежала в комнату. Обняла, прошептав: “Не волнуйся, солнце. Ничего этого не случилось”.

“Случилось, мама. Случилось же”.

“Но не с тобой, малыш. Не с тобой”.

Сначала она долго плакала, а потом уснула.

*

— Чегой-то с ней?

— Да ничего такого. Ложись спать, пап.

— Да как эт ничего, я же слышал!

— Перенервничал ребёнок. Паспорт сегодня получала. Руку мэр пожимал, и всё такое. Не привыкла к таким мероприятиям, вот и снятся кошмары.

— Ну и молодёжь пошла. Выход в люди для нас теперь испытание, чтоль?

— Не испытание, конечно. Но немного нервно.

— Разбаловали вы девчонку, вот что я скажу. В детстве, если я смел капризничать, никто меня не успокаивал. Ремнём по заднице голову лечили. И ничего, выросли же как-то.

— Выросли, пап, выросли.

*

В школе всё было как обычно: девочки обсуждали новую дораму, мальчики зависали в телефонах, кто-то списывал домашку на подоконнике.

Урок истории прошёл в этот раз без документальных фильмов про Японию. Повторять материал и не требовалось, ничто не впитывается в память быстрее, чем страдания других людей.

Несмотря на то, что ужасные кадры в хронике были замазаны, воображение Серафимы дорисовывало жуткие подробности ярче, чем блёклые воспоминания детства. Иначе почему на следующий день все забыли о ядерной бомбе, а она продолжала носить трагедию в себе?

Лишь Ваня заметил, как ей печально:

— Чего грустишь? — спросил.

— Думаю.

— А я вот тебе шоколадку принёс, — улыбнулся, — будешь?

— Буду.

Они съели по ломтику — горькая. Серафима не очень любила такой, но виду не подала.

— День сегодня какой-то скучный, а?

— Обычный.

— Вот и я про то же, — согласился Ваня. — Как день рождения на каникулах отметила? Чего паспорт не показываешь?

— Дни рождения не отмечаем особо, а паспорт, прости, я не взяла собой. Да и бесполезен он в четырнадцать лет. Даже пива не купишь.

Ваня засмеялся, но, увидев, что Серафима не шутит, немедленно прекратил.

*

Утром, когда Серафима ушла в школу, её дедушка пил чай. За окном накрапывал мелкий дождик. На сковородке шкворчала яичница с колбасой.

— Мне отчегой-то отец сегодня приснился, — начал дедушка. — Прощения просил.

— Прощения? — мама раскладывала еду по тарелкам. — За что?

— Я мало тебе о нём рассказывал, потому что никогда не любил его.

— Я догадалась. Раз это для тебя такая больная тема.

— Да. Не знаю, что на меня нашло. Но вот, на старости лет… Может помирать пора, а?

— Не говори так, па. Ты у нас ещё о-го-го.

— Да прям уж, — отмахнулся он.

— Правда, па. Нечего хоронить себя раньше времени. Руки, ноги на месте. Голова работает. Давай, ты не это. Ты чего? Па? Не плачь, па.

*

— Страшный сон, — согласился Ваня. — Мне никогда ничего подобного не снилось. Даже после жутких видосов на ночь. Вообще никогда.

— Ну вот. Такие у меня сны. Такая Хиросима.

— Я читал немного про выживших людей. Последствия настигали многих даже спустя десятки лет. Даже их детей, которые никогда не видели этой катастрофы. Они со временем слепли, и мучительно умира…

— Хватит! — Серафима по-детски зажала уши ладонями. — Не хочу это слушать.

— Прости. Просто это ужасно несправедливо. Ты только родился, а уже, считай, обречён.

*

— Бил он нас с братьями постоянно, да и в общем… — Дедушка смотрел на кружку, избегая маминого взгляда. — Тяжко с ним было. Характер, знаешь… Не сахар, — с громким хлюпанием сделал пару глотков. — Прощения просил. Говорил, война…

— Всё давно уже позади, па.

— Знаю, — не обращая внимания, продолжал дедушка . — Время такое было, оттого и зачерствел. Растерял любовь на фронте, а мы-то чем были виноваты? Мы и не знали, что такое эта война. Только голод и работу знали. И ремень его с пряжкой железной.

— И как, простил?

— Да. Давно уже простил. Обещал себе, что не стану таким как он, но…

*

— Сама видишь, — твердил Ваня. — Мы не в силах исправить то, что досталось нам от родителей. Живём, не подозревая, какая боль срослась с нитью ДНК. Но, к счастью…

— Что к счастью? — спросила Серафима.

— К счастью, с нами не случалось никакой Хиросимы.

*

— Прости меня.

— За что, пап?

— Ты знаешь, за что. Меня ведь никогда по-настоящему не было рядом. Я никогда не показывал чувств. Не принято было. Сдержанно жили. И так во всём.

— Ладно тебе, па. Всё хорошо ведь сейчас. Ты у нас дома. На улице красивое утро, осень.

— Я ведь из дома тебя выгонял, помнишь? Не думал, что ты правда уйдёшь.

— Всё это в прошлом, па. Я уже сама четырнадцать лет как мама. И не имею права держать зла в сердце.

— Мама? У меня есть внук?

— Внучка. Она придёт вечером со школы.

— Такая взрослая уже. А я и забыл. Память не та, дочка, совсем.

— Ничего страшного, па. Всё хорошо.

*

К вечеру Серафима вернулась домой. Поздоровалась с дедушкой. Он её вспомнил и улыбнулся. Или сделал вид, что вспомнил. Но улыбался искренне и по-детски.

Сели за стол. Мама приготовила рис с индейкой и овощами. Было почти вкусно. За столом в основном молчали. Разговоры были пресные и пережевывались труднее недожаренного мяса.

— Как твоя учёба?

— Хорошо.

— Как чувствовала себя сегодня?

— Хорошо.

Ближе к ночи, уложив дедушку спать, мама пришла к Серафиме. Погладила по голове, даже неуклюже поцеловала в макушку. Девочка, от неожиданности отпрянула:

— Мам, что с тобой?

— Просто хотела пожелать спокойной ночи.

— Это… Так на тебя не похоже.

Мама редко плакала. Но сейчас, глаза её были похожи на подтаявшие кусочки льда.

— Я должна тебе кое в чём признаться, — прошептала она. — Я тебе раньше этого не говорила. Никому не говорила. Но ты должна знать, что… Никто никогда не учил меня любить. Я всегда делала это как умела. Пыталась изобразить нечто похожее. Прости.

— Ничего страшного, ма. Ничего же не случилось, ты чего так… Давай, ты не это. Ты чего? Ма? Не плачь, ма.

Серафима обняла маму и заплакала. Солёные слёзы жгли щёки сильнее, чем испепеляющая вспышка из сна о Хиросиме.

*

Мама легла рядом, разделив с дочерью мокрую подушку. Они долго смотрели друг другу в глаза, и Серафима, кажется, впервые в жизни осознала, что мама стареет. Она провела пальцем по маленьким морщинкам на её лице, и заплакала ещё сильнее:

— Я так редко смотрю тебе в глаза. Даже не заметила, как ты изменилась.

— А я не заметила, как ты повзрослела. В тебе появилась такая осознанность.

Дочь впервые за долгое время рассмеялась при маме:

— Это точно не про меня. Я ведь хотела втайне от тебя татуировку сделать. Но испугалась, что больно будет.

— Правда? И что ты хотела нарисовать?

— Иероглифы японские.

— Не отпускает тот сон?

— Нет, я давно хотела.

— Тогда давай, может, на руке? Парные.

Серафима перестала плакать, а мама добавила:

— Только чур временные.

*

Ваня не думал, что Серафима когда-нибудь пригласит его в гости. Тут одной шоколадкой было не обойтись. Он взял большую коробку конфет и букет недорогих цветов. Позвонил в дверь.

— Здравствуй, Вань, — мама впустила мальчика в квартиру. — Серафима много рассказывала о тебе. Говорит, ты умеешь читать мысли, и делаешь сложное простым.

— Это она преувеличивает, — улыбнулся Ваня.

На кухне был накрыт скромный стол. Мама приготовила яблочный пирог. И хотя сахарная корочка нравилась дочке больше, чем начинка, это был её любимый пирог.

— Я рада, что ты пришёл, — Серафима наливала чай в фарфоровый сервиз. На ней было красивое светлое платье, капля макияжа. Даже причёску сделала.

Ване стало неловко, что он стоял перед ней в потрепанных джинсах и обычном чёрном свитере.

У окна сидел дедушка. Получив горячую кружку из рук внучки, он едва слышно просипел:

— Спасибо, Сима.

Рука её дрогнула, чуть не разлив чай на скатерть. До этого, он никогда не называл её по имени. Никогда не мог вспомнить.

— У вас с мамой одинаковые тату, — разрядил обстановку Ваня. — Это так необычно.

— Внезапно получилось, — объяснила Серафима, усаживаясь за стол, безуспешно скрывая смущение.

— А что они означают?

— В переводе на русский здесь будет всего три слова… — она провела пальцем по иероглифам и закрыла глаза, будто могла прочитать их только сердцем:

“Научиться заново любить”

— Красиво, — улыбнулся Ваня, — и поэтично.

На этот раз засмущалась даже мама. Она рассказала об идее дочери сделать татуировку, и о том, как она ей нравится. Потом рассказала про фирменный рецепт пирога, и как он достался ей от бабушки. Ваня говорил о том, как обычно проходят их с Симой уроки, и как долго он привыкал к её необычному имени. Даже Дедушка травил любимые байки, возвращаясь к излюбленным моментам прошлого.

Было приятно осознавать, что, несмотря на все пережитые ужасы, в Хиросиме вновь цветут сады.

А за столом у некогда одинокой девочки больше не принято молчать.

Автор: Александр Пудов
Оригинальная публикация ВК

Серафима и Нагасаки Авторский рассказ, Подростки, Реализм, Жизнь, Длиннопост
Показать полностью 1

Кинти

“Кинти денишку. И у вас все будит хорошо”.
Такое деловое предложение встретилось Яну. Заставило задержать взгляд, нахмуриться, затем усмехнуться. Больно уж место для этого необычное: не переход, не вокзал, а родной подъезд. Обыкновенная площадка первого этажа.

Пол-литровая пластиковая бутылка с отрезанным горлышком стояла на почтовых ящиках. Изнутри она была обклеена тетрадным листком в клетку, на котором кто-то и начеркал синим маркером корявенькими печатными буквами:
“Кинти денишку. И у вас все будит хорошо”.
А ниже приписка. Крупно: “НЕ БРАТЬ!"

Ян, голодный и уставший, спешил тогда домой. В голове оттого мелькнуло лишь: “Малолетки обнаглели, насмотрелись стримеров — теперь донаты в реальной жизни собирают”.
И только позже, когда город бесповоротно засыпало снегом, и Ян припомнил, что уже декабрь, подумалось, не с этим ли связана эта бутылочная странность в его обычной жизни — уж не новогоднего ли чуда кто-то ожидает, обещая чудеса взамен? А новогоднего волшебства хотелось. И чтобы все было хорошо — тоже.

К пятнице бутылка была еще на месте. Удивительно: во всем подъезде не нашлось ни единого Гринча! В это утро Ян мечтал об одном: пускай последний рабочий день на неделе пройдет так же спокойно и удачно, как минувшие четыре. Такая мелочь для его скромного счастья. Но ведь и пресловутая ложка дегтя тоже, несомненно, отнюдь не столовая, а всего лишь десертная. И в страхе, что эта ложечка судьбою уже заготовлена, Ян выудил из кармана джинсов мелочь и закинул в бутылочку. Та слегка пошатнулась, на дне звякнуло.

Кинь! Ти!

День вышел медовым. Заезд в санаторий планировался двухзначный, но по итогу заехало меньше половины. Ян принял две семейные пары — всего-то! Более того, ни капризов, ни ворчания от них, пока назначал процедуры, он не услышал. Не было и жалоб от тех, кто уже отлечился и собирался домой.

Для полного счастья Ян после работы заглянул в «Пятерочку» и взял (по акции!) большой «Пикник» и пачку голландских вафель. Бутылка для “денишки” по-прежнему стояла на ящиках, все такая же на вид неумелая детская поделка.
“Кинти”, боже, две ошибки в коротком слове!

В гнезде №23 рылся мужик. Ян знал его: “забраковал” как-то на профосмотре, когда работал еще в поликлинике. Мужик остался без работы, и Ян теперь, как заведенный, при каждой встрече с ним здоровался. Зачем — сам не понимал.

— Добрый вечер.
— Добрый, — процедил мужик, изучая квитанции с квартплатой.
Ян покосился на бутылочку. Пожертвований явно не прибавилось.
— Хорош симптом, — кивнул мужик. — Скоро всей страной пойдем милостыню просить.
Приехал лифт, крякнул дверцами.
— Я пешком, — бросил мужик. И Ян посторонился.

— Это просто совпадение, — пропела сестра, пока Ян переодевался в домашнее.
— Тогда и все те случаи с маршрутками – совпадения.
— Нет, это другое, Молния Дзи действительно работает, — запротестовала Кира, защищая магическую бусину-брелок, что носила с собой. — Я отправляла конкретные запросы – и нужная маршрутка приезжала в нужное время.
— Ну, да, потому что у нее есть конкретный маршрут и конкретное расписание.
— Чушь не неси, — усмехнулась она. — У наших маршрутчиков и конкретное расписание? Ага, конечно. Жрать идешь?
— Ессесно.
Кира ждать не стала. Через минуту на кухне зазвучала заставка ютубовского квиза "Семь пятниц во лбу".
— Ты где? Я уже врубила, — позвала сестра, и Ян, впрыгнув в тапки, поспешил к ужину.

— Я кинула.
— Кого?
— Да в смысле? Кинти́!
— Чего?
Кира нажала на паузу, и ведущий Своей Игры по кино замер с лицом а-ля Николсон в "Сиянии".
— Я тоже кинула денюжку.
— Зачем?
Последние три дня Ян почти не думал о странной бутылке, хотя и не упустил, что та никуда не пропала.
— Просто. Наверно, кому-то нужнее.
— И?
Кира округлила глаза:
— Мне клиент оплатил.
Ян раскрыл было рот.
— Нет, послушай: он полмесяца мне мозги делал, чтобы цену снизила, все, думала, хер с ним. И тут он оплачивает. Но главное – теперь я месяц закрываю! Так что к Новому году премия будет.
Кира изобразила короткую версию победного танца Эллиот из "Клиники".
— А как же Молния Дзи?
— Никак, ей же тоже надо отдохнуть, и вообще, заткнись!

В следующий раз они отсыпали монет перед квизом.
— Кинти́? — вопросительно глянула Кира.
"Крокодилу Крокожу", как звалась их команда, преследовало проклятье вторых и четвертых мест.
— Кинти́, — кивнул Ян.
Они выскребли из кошельков рубли и сбросили в бутылочку.

Кинь! Ти!

— Сегодня берем первое место, — провозгласила Кира.
— Для начала надо на игру не опоздать.
Ян никак не мог попасть кошельком в карман куртки.
— Трагедий не устраивай, успеем. Шевелись, что встал?
На игру они явились впритык и, не снимая курток, стали щелкать вопросы первого раунда.

— Удивительно, что бутылочку эту до сих пор не убрали.
— Зачем? — отозвалась сестра.
Они ехали домой. С автобусом повезло: во-первых, он приехал, во-вторых, в нем нашлась пара свободных мест. Кира держала на коленях и поглаживала розовенький диплом за первое место, Ян баюкал на руках шампанское.
— Как будто у нас в подъезде мало мудаков, которым все кругом мешает.
— Не знаю, может, им тоже хочется, чтобы у них все было хорошо?
— Вот именно, что "у них", так зачем тогда чудо-бутылочку для всех оставлять? — выдал Ян.
— Опять, — закатила Кира глаза. — Вечно ты о людях плохо думаешь.
Ян лишь усмехнулся. Это была правда.
— По опыту, — обронил он и добавил через паузу: — Вот увидишь: Кинти́ либо вообще пропадет, либо появится вторая бутылочка с новым обещанием, только вместо "денишки" там будет конкретная сумма.

Ни того, ни другого не случилось. Чудо-бутылочка так и стояла неприкосновенной на почтовых ящиках, и монеты по-прежнему едва покрывали дно. Ян одинаково допускал, и что его соседи жуткие скряги, и что загадочный автор послания оперативно подчищает пожертвования. А еще было очевидно, что он допустил ошибку, не приписав номер карты.

Сам Ян заметил за собой, что в магазинах стал чаще расплачиваться наличкой — чтобы монеты по карманам водились. Возвращаясь так с «Магнита», он собрал в ладони стопочку, в подъезде быстро взбежал на площадку первого этажа.

Бутылочка чуть покачивалась, а под ней с замком одного из ящичков возился знакомый сосед, тот “бракованный” мужик.
Он тут же отлип от ящика и привычно поприветствовал Яна:
— Добрый вечер, — и вдруг добавил: — С работы?
— Здравствуйте, да, вот отработал... — Ян не нашелся, как закончить. Было как-то неловко, словно вся его работа – это день за днем браковать ни в чем не повинных трудяг. Плевать, что работает давно в другом месте.
— Ну и мне пора.
Он сдвинул рукав куртки, глянул на часы, затем скользнул глазами на стопочку монет в руках Яна.
— Потворствуете? — кивнул на бутылочку.
— Так… Новый год же.
— Время чудес, ну, да, — скривился мужик и направился к выходу.
Ян дерзнул и выпалил:
— Хорошо поработать!
Сосед замер на миг и, не оборачиваясь, махнул рукой.

Ян усмехнулся. “Потворствуете”, ага, будто сам не сторговал себе чуда. Память подсказывала, что ящичек у соседа — под номером «23», а вовсе не «42», возле которого тот был застукан. Ян сбросил рублики в бутылку, они звякнули о монеты соседа.

Кинь! Ти!

С пакетом в руке Ян ждал, пока Кира наиграется с бездомным котиком. Они остановились в вестибюле гипермаркета. Двери хлопали, пушистый мурчал, звучала мелодия автомата с игрушками. Дети, дергая за рычажок, пробовали подцепить робо-клешней зверушек.

— Возьмем котика? — спросила Кира. Ян промолчал. И они вышли на улицу. Вопрос этот был по большей части риторический, но не ответил Ян по другой причине — внезапная мысль заполнила голову. Он обернулся на миг и зашагал дальше.

— Ты слышала?
— Что?
— Походу… Я разгадал тайну Кинти́.
Кира остановилась, глянула на него:
— И зачем?
— Я не специально, просто...
Они продолжили путь. Не дождавшись реакции, Ян выдал свою догадку:
— Случайно услышал. Видела там дети играли на автомате, помнишь, как мы?
— И что?
— И там один, короче, сказал другому вроде: “Не мог сразу написать, чтобы кидали десятки”.
— Типа им монеты нужны, чтобы в эту херню играть, поэтому и придумали кинти́?
— Ну. Думаю, так.
— Да ты ж сам это придумал, херня какая-то. Забыл, мы выиграли квиз!
— И что? Давно пора было.
— Я наконец-то в розыгрыше выиграла в ВК! Фотосет новогодний. Это Вселенная.
— Чего?

Они подошли к подъезду. Ян забыл, в какой карман куртки закинул ключи, Кира закатила глаза.
— Это Вселенная нам говорит: нужно отдавать. Хочешь подарков от нее, начни отдавать.
— Хорошо, пожалуйста, это вообще не противоречит моей версии.

Он приложил ключ к домофону. Кира прошмыгнула внутрь.
Когда он подошел к лифту, она держала в руках бутылочку.

— Решила к Вселенной прикоснуться? Написано же: “Не брать”.
— Дети, говоришь? Ну, давай посмотрим, придут они за бутылочкой? Подержи-ка.

Она передала ее Яну. Сама выудила за уголок торчащую из ящичка листовку, откопала в своей сумочке ручку и стала что-то черкать. Сложенную пополам листовку установила на место бутылки. Надпись гласила:
“Хотите вернуть свою бутылку с мелочью? Приходите в квартиру 19”.

Ян не особо верил, что кто-то явится. Не то чтобы сомневался в своей догадке, просто детишкам ведь легче сделать новую “копилку”, чем связываться с какими-то беспредельщиками.

Но и в детей верил несильно. Низковат был тот мальчишка, которого он случайно подслушал, не достать ему до бутылки, стоящей на ящиках. С другой стороны, у него вполне мог быть приятель выше ростом.

Но самое странное было то, что пацан-то у автомата был один. Ян обернулся, убедился: мелкий шкет в шапке с огромным помпоном, одна рука на рычажке, другая держала мягкую игрушку, большую синюю — по всей видимости, Хаги Ваги. И больше рядом никого. Тогда кому он сказал: “Не мог сразу написать, чтобы кидали десятки”?
Хотя друзья так-то могли и в магазин отойти.

Ни в следующий день, ни через день в квартиру №19 не позвонили. Были выходные, и Ян с Кирой почти все время оставались дома. В редкие вылазки — в магазин и «Озон» — встречая на пути детей, Ян не мог отделаться от ощущения, что каждый глядит на него с угрозой.
Возвращаясь, по привычке скидывал в бутылочку мелочь. Она стояла в прихожей на комоде.

Минуло и воскресенье, но никто не пришел ни с миром, ни с войной, и новая чудо-бутылочка не появилась вместо старой.

— Твою записку просто выкинули раньше, чем кто нужно прочитал, — разъяснял Ян сестре, которая едва ли не выплясывала победный танец Эллиот под названием: "Я же говорила". Мол, никаких мальчиков в этой истории нет. — Пиши новую и приклей как следует, а лучше обклей весь подъезд.
— Тебе надо – иди и занимайся.
— Сейчас я спать, а ты думай, что с бутылкой делать будешь.

Уснуть не успел. В ночной тишине послышался скрип. Из прихожей. Это был ящик комода, спутать Ян не мог. Тем более, скрип раздался снова.
Ян выскочил из кровати, направился в прихожую. В темноте звякнули монеты.

Кинь! Ти!

Он щелкнул выключателем.
— Какого... — слетело с губ.
Чудо-бутылка наполовину исчезла в верхнем ящике комода. И продолжала медленно проваливаться вглубь.

Ян дернулся. Сердце ухнуло вниз.
Это Кира подтолкнула в спину. Хватай, мол. Тоже проснулась, а может, и не ложилась. Ян сжал челюсти и шагнул к комоду.

Бутылка словно учуяла: почти скользнула внутрь. Но Ян успел ухватиться за стеночку и потянул.

Кинь! Ти!

Бутылка оказалась в руке. А из нутра ящика в щель выскочила зубастая морда.

Ян подпрыгнул, отпрянул. Снова звякнули рубли.
Рожа была мохнатой, синей и глазастой. Вслед за головой в щель протиснулись волосатые ручки и тельце.

— Х-хаги? — выдавил Ян.
— Ваги, — закончила за него рожица. Рот ее остался неподвижным.
— Какого черта?
Ян моргнул пару раз, обернулся к Кире. Та кивнула.
— Это вы какого черта взяли копилку? — прошипел Хаги, продолжая, однако, улыбаться. — "Не брать” – читать разучились?
— Да это... Просто интересно бы...
— Люди! — оборвал Хаги. — Щас отгрызу эти ваши... суете которые.
— Носы? — подсказала Кира.
— Сам знаю, — стрельнул в нее глазами-бусинками. — Десяток накидали, молодцы, а теперь гоните копилку назад!
Он вытянул ручку с желтой ладошкой. Ян шагнул ближе.
— Стой! — крикнула Кира, метнулась к нему, вырвала бутылку.

Кинь! Ти!

Хаги дернулся к копилке и едва не вывалился из ящика.
— Отдам, когда расскажешь, ка... какого черта? — рявкнула Кира. Хаги уставился исподлобья, мягко зарычал, и она добавила: — Не злись, просто реально интересно.
— Какого черта, говоришь? Люди, есть среди вас такие, кто сажает нас в клетки, чтобы нажить богатства. И копилка нам нужна как раз, чтобы вытащить парочку друзей.
— Не понимаю, — нахмурилась Кира.
— Стой, — вмешался Ян. — Ты о тех автоматах с игрушками? Большие такие, стеклянные ящики, там еще сверху лапа...
— Да, да, — прервал Хаги. — Мои друзья попали в ловушку, и я попросил своего ребенка помочь, это Сашка и придумал копилку с запиской.
— Да! Я ж говорил! — с победной улыбкой Ян обернулся к Кире.
Сестра пригвоздила его взглядом. "Ты придурок?" – читалось в нем.
— Теперь ясно, нам очень жаль, — с печалью произнесла она.
— Раз ясно, отдавай копилку.
Хаги вновь протянул лапку.
— Конечно, но... получается, игрушки живые?
Хаги схватился за голову.
— Нет, не все, теперь много пустышек стало... Короче, смотрели "Корпорацию монстров"?

Кира и Ян кивнули.

— Для самых внимательных там есть приписка: "Основано на реальной истории". В своем мире мы монстры, в смысле, живые, в вашем – игрушки. Когда ребенок наигрался, у нас типа рабочий день кончается, и мы возвращаемся к себе. Замечали, наверно, часто бывает, что игрушка теряется, а потом вдруг находится? А это мы залезли в шкаф или ящик какой – и к себе.
— И мои тоже живые? Мистер Мяу? Кролик Микки? — прошептала Кира.
— Нет, тетя, ты взрослая. Когда ребенок вырастает, мы уходим на заслуженный отдых, а после себя оставляем пустышки. Слушайте, я по Саше знаю, у вас вопросы никогда не закончатся, я вам уже и так много рассказал, верните копилку!
— Да-да, но... — на этот раз возразил Ян. — А почему ты просто не влезешь в тот автомат, ну, в клетку, как вот к нам проник, и не выта…
— А ты видел в клетке шкаф или, может, ящики, ну, хотя бы кровать? — взорвался Хаги, и Ян поджал губы. — Или ты думаешь, у этих клеток нет секретов? Это же клетка! Все, достали! Гоните копилку назад, или я натравлю на вас армию пушистых, и вы задохнетесь во сне!

В глазах-бусинках мелькнул настоящий дьявольский огонек, и Кира на цыпочках подбежала и вернула бутылку. Хаги перехватил ее и стал протискиваться внутрь. Ян аккуратно выдвинул ящик:
— Мы можем помочь, в детстве мы тоже играли в такие автоматы!
— В детстве, — повторил Хаги, ныряя в темноту. — Со взрослыми не дружим. Вы чужие.
— Удачи вам! — послал вдогонку Ян. — И простите.
— Да иди ты, — донеслось из глубины. А следом звякнуло.

Кинь! Ти!

— А ты говоришь, Вселенная, — усмехнулся Ян.
— И что? Это вообще не противоречит моей теории. Делай кинти́ – и будет тебе счастье.

Бутылочка вернулась на место. Надпись чуть изменилась: после “денишки” подрисовали “10 р.”, а “НЕ БРАТЬ” подчеркнули красным. Неделю Ян и Кира исправно бросали в нее десятки.
И однажды она пропала.

А под Новый год на прежнем месте они нашли записку:
“Все хорошо. Всем спасиба!”
Рядом кто-то уже оставил стопочку монет.

Автор: Женя Матвеев
Оригинальная публикация ВК

Кинти Авторский рассказ, Новогоднее чудо, Все будет хорошо, Длиннопост
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!