Написано, в основном, про период после судебной реформы 1864 года, когда ввели мировые суды и суды присяжных (также известная как Судебная реформа Александра II). Сама реформа, когда суд стал публичным и гласным, уже резко изменила многие расклады. Например, за поджог паровой мельницы осудили какого-то местного олигарха, которого по старым правилам пытались судить раз 15 и каждый раз "оставляли в подозрении». Сам Кони также был председателем суда в громком деле Веры Засулич, которая в 1877 году стреляла в петербургского градоначальника Трепова, но в итоге присяжные её оправдали. Не в последнюю очередь именно из-за позиции председателя суда, не нацеленного на осуждение любой ценой.
В 1888 году Кони на должности обер-прокурора руководил следствием по делу о крушении императорского поезда, когда Александр номер 3 имел реальный шанс досрочно закончить царствование (больше 20 погибших). Про это следствие в книге тоже есть подробный рассказ.
Некоторые места с моей точки зрения просто красивые. Например, судят игуменью за подделку ценных бумаг. В её защиту выступает архимандрит Спасо-Андрониева монастыря Модест, пишет жалобы в окружные суды:
Кроме того, в заявлениях, поданных им, он поведал, что самое учреждение прокурорского надзора есть учреждение не христианское, так как в духе христианской религии все прощать, а не преследовать, прочие же государства в этом отношении примером нам служить не могут, ибо, например, Англия — государство не христианское. <...> Он находил также, что экспертиза векселей Лебедева, произведенная в Петербурге, является незаконной, потому что была предпринята 25 марта, т. е. в день благовещения, который «вовсе не есть день, а великий праздник, когда никаких действий производить нельзя».
Вот это уровень аргументации. То ли дело дореформенные правила, по ним дела годами шли и часто "оставляли в подозрении". Там и качество свидетелей чётко различается. Преимуществом пользовалось свидетельство знатного перед незнатным, богатого перед бедным, духовного лица перед светским. Сразу считались негодными показания «иностранцев, поведение коих неизвестно», людей, «тайно портивших межевые знаки», и людей, признанных по суду «явными прелюбодеями». Конечно, у меня появляются некоторые вопросы, например, если человек тайно портил межевые знаки, то как об этом узнали и доказали? А если он портил их явно? Как выглядело в суде признание явным прелюбодеем, и чем он отличался от неявного.
Хотя и так понятно, что до судебной реформы 1864 года клирик даже начального уровня был как свидетель круче прокачанного варвара. А если варвар ещё и иностранец, поведение которого неизвестно, то как свидетель он вообще в расчёт не принимался. Так что негодование архимандрита Модеста понятно.
Точные детали особенно интересны:
Так, у одного из обревизованных мной судебных следователей я нашел дела: «о чародействах крестьянина Андреева» и «о прелюбодеянии крестьянина Федорова с трехмесячной телицей», а у другого дела: «о произнесении похвальных слов», «об отнятии кафтана», «о происшествии, заключающемся из преждевременных родов», «о намерении крестьянина Сарафутдинова зарезать жену», «о сомнительном причинении смерти» и «о крестьянине Василии Шалине, обвиняемом в нанесении волостному старшине кулаками буйства на лице». <...> Обвиняемый хотел побить потерпевшего и приступил к исполнению своего намерения, но последний вырвался и заперся в отхожем месте, однако вошедший во вкус кулачной расправы обвиняемый выломал дверь «места уединенных размышлений» и там паки побил укрывающегося. Следователь или, вернее, его письмоводитель нашел здесь наличность взлома, и так как кража со взломом подсудна общим судам, то по аналогии признал, что «драка со взломом» должна подлежать преследованию тем же путем.
Тут автор проводит параллели с названиями дел, о которых вспоминал Герцен в "Былое и думы": «Дело о потери неизвестно куда дома волостного правления и о изгрызении плана оного мышами». «Дело о потери двадцати двух казенных оброчных статей», то есть верст пятнадцати земли. «Дело о перечислении крестьянского мальчика Василья в женский пол». Кстати, последнее не про трансвеститов, а про то, что подвыпивший поп записал дочь крестьянина Василием, и как спустя 15 лет её пытались переписать обратно в девушки. И это дело длилось годы, дойдя до губернатора. Типичная картина дореформенной бюрократии, которую Кони постоянно противопоставляет новым судам.
Осмотр тюремных помещений в каком-то глухом уголке, где местное население ещё ходило на охоту с луком и стрелами:
На вопрос мой попечителю арестного дома, видимо, чрезвычайно довольному собою и показанною мне обстановкой, о том, не соблазняют ли к побегу окна нижнего этажа, отстоящие фута на два от земли и свободно раскрываемые настежь, он отвечал мне, что первоначально хотели сделать в окнах решетки, но потом оставили эту мысль, потому что вид решетки производил бы неприятное впечатление на заключенных, напоминая им, что они лишены свободы. «Помилуйте, господин прокурор, — вмешался смотритель, добродушный старичок из отставных военных, — какие тут решетки: никто и так не убежит! Им тут первое время точно что не по себе, никак их к этим нашим устройствам не приучишь, ну, а потом, как обживутся, так ничем их отсюда не выкуришь. Отсидит свой срок, объявишь ему, а он уходить и не думает. Некоторых даже силой выдворять приходилось, особливо если в середине зимы».
Некоторые места просто понравились."Так называемой интеллигенции", это надо запомнить:
В ноябре 1874 года он производил очень серьезное следствие по делу о подлоге завещания, совершенном несколькими лицами, принадлежавшими к так называемой интеллигенции...
А ещё всегда были люди, которые хотели смотреть "Скандалы, интриги, расследования":
Особенно отличались при этом дамы, т.е. та их разновидность, которая была в то время известна под названием «судебных дам», являвшихся на каждый громкий процесс, с алчущим новых впечатлений взором, в котором попеременно светилось то бессердечное любопытство, то истерическая сентиментальность. Одна из них дошла до того, что больно укусила за руку судебного пристава, удерживавшего дверцу барьера, сквозь которую она во что бы то ни стало хотела протиснуться.
Кто считает массаж безопасным делом, может почитать про одно дело об отравлении:
У нас обратило на себя внимание дело фельдшера Хрисанфова, который, будучи приглашен для массирования зажиточной купчихи Румянцевой и вступив с нею в связь, восстановил ее против отца и выработал план отравления последнего, осуществленный Румянцевой. При следствии и на суде она ссылалась на то, что следовала внушениям, сделанным ей во время массажа.
Стилистическая экспертиза писем:
Сухомлинов, тщательно разобрав имевшиеся при деле письма М-х с точки зрения слога и стиля, нашел, что письма Надежды М-ой по складу речи вообще, по высокопарности и искусственности выражений и совершенному сходству слов и оборотов, свойственных не русскому, а польскому языку, составлены под несомненным влиянием ее мужа, причем она даже знаки препинания употребляла так же неправильно, как он (двоеточие перед словом что).
Расплывчатый характер законов тоже появился давно:
Наше брачное право страдает многими недомолвками и неясностями. Юридический элемент в нем разработан слабо, и его заменяют дидактические и нравоучительные сентенции расплывчатого характера, дающие повод к самым произвольным толкованиям. Достаточно сказать, что наш закон вменяет мужу в обязанность «любить свою жену, как собственное тело», а жену обязывает «пребывать к нему в любви и неограниченном послушании и оказывать ему всякое угождение и привязанность».
Дорожные истории:
«Что это трещит и хрустит?» — спросил тревожно мой спутник Лебедев. Ямщик повернул к нам круглое молодое лицо и сказал, улыбаясь: «А лед трещит». — «Как лед? Почему лед?» — «Да тонок, — продолжал совершенно спокойно ямщик, — вот и трещит. Онамнясь и так становой наказывал, чтобы озером подождать ездить, потому как землемер провалился и с лошадьми чуть не утоп». — «Так зачем же ты тут едешь?» — «Да как же, помилуйте, — оживленно заговорил ямщик, — дорога-то вон где, надо в объезд ехать, а тут не в пример ближе, прямиком».
Про троллей:
Рассматривается апелляционная жалоба пастуха на приговор мирового судьи, присудившего его к штрафу в 10 рублей за оскорбление одного из подпасков, названного им дураком («дурным»): «Нет, я его не ругал, а я только сказал, что он «дурный». Да ведь он дурак как есть, как же его называть? <...> А позвольте узнать, если неразумного человека, совсем как есть неразумного, назвать разумным, за это ничего не будет? И платить ничего не треба?» — и, получив утвердительный ответ, низко поклонился съезду, почтительно сказав: «Ну, спасибо вам, разумные панове судьи, что вы меня, «дурного», научили».
Про нравственность:
<...> Луиза Филиппо и другая шансонетная певица Бланш-Гандон на сцене театра Буфф «поддали пару». Зайдя в этот театр, А. И. Барановский был справедливо возмущен поведением и костюмом этих госпож и возбудил против них преследование по 43 статье Устава о наказаниях за бесстыдные, соединенные с соблазном для других, действия.
Я даже загуглил, думал, что же это там такое могло быть. Да, действительно Бланш Гандон, "пение непристойных куплетов, сопровождавшихся соответствующими телодвижениями". Пишут, что в 1872 году она, танцуя, запуталась в юбках, упала и публика увидела её панталоны. За такой разврат её оштрафовали на 150 рублей.
У судей был имущественный ценз, надо было владеть землёй. Решение проблем вполне в духе цивилизации:
<...> я вознамерился баллотироваться в столичные участковые мировые судьи и для этого приобрел себе — случайно по весьма дешевой цене — необходимый ценз в отдаленных уездах Новгородской губернии <...> Мои 1200 десятин среди непролазных болот и вырубленного леса, до которых было «ни пройти, ни доехать», довольно долго обременяли меня разными сборами и в том числе, по иронии судьбы, взносами на стипендию в память Каткова, в течение многих лет настойчиво преследовавшего меня в своей газете. Наконец я освободился от этой земли, уступив ее для той же цели, с какой она была приобретена, и по той же цене лицу, желавшему быть избранным в мировые судьи, но вслед затем, лет пять назад, снова, по иронии судьбы, был, совершенно неожиданно для себя, почтен избранием в столичные почетные мировые судьи, от которого должен был отказаться по отсутствию ценза.
Покупка медицинских справок была в ходу как минимум полтора века назад:
В то время, когда крестьяне безропотно несут обязанности присяжного заседателя и по-своему стараются свято исполнять свой долг, лица высших сословий и в особенности чиновники и ныне спешат представлять в суд свидетельства о болезни (вероятно, о пресловутой неврастении) или заявления начальства о командировках и особых поручениях.
А вот это я запомню на случай, если придётся рассказывать студентам, что экзамены - это очень важно:
<...> дело Ольги Палем, обвиняемой в убийстве студента Довнара, стремившегося прервать с нею связь, препятствовавшую ему готовиться к экзаменам.
Классика жанра серии "а чё они?!":
<...> по делу о краже почтовыми чиновниками пост-пакета на 120 тысяч рублей, отправленного из Германии, защитник приглашал присяжных подняться на высоту государственных интересов и на немецкие ввозные пошлины с хлеба ответить оправданием сознавшихся подсудимых
Просто какие-то ситуации:
«Да вот, господин председатель, вот этот нижний чин так держит ружье… присяжные опасаются… как бы оно не выстрелило… ведь кого-нибудь из нас убить может»… — «Убить? — рассеянно сказал председатель, все еще пребывая в своем автогипнозе, — но ведь у нас есть запасные.
Про "хлопки газа" и прочие эвфемизмы. Слова разделили на понятные и непонятные для присяжных. Результат:
<...> в статье говорится о повреждении рыбы в чужих водах посредством отравления воды, причем в объяснениях к ней проводится мысль, что это повреждение может вызвать истребление рыбы. А в проекте Уложения, очевидно, признаваемое «непонятным» народу слово «поджог» было заменено выражением повреждение огнем, которое особое совещание при Государственном совете заменило словами повреждение поджогом <...> «повреждение чужой вещи проявляется не только в форме ее порчи, но и в истреблении, которое уже заключается в понятии повреждения, имеющем много степеней, начиная с самого незначительного изменения, имеющего влияние лишь на существо или назначение вещи, и кончая полным ее истреблением. Следует при этом принять также во внимание, что, строго говоря, в природе ничто не уничтожается и не истребляется, а только трансформируется». Дозволительно усомниться, чтобы обыкновенный русский присяжный заседатель, не изучивший книги Молешотта «Kreislauf des Lebens» *, мог ясно представить себе, что сгоревший дотла дом, скирда, изгородь и т. п. не уничтожены, а лишь повреждены или трансформированы или что отбитие у статуи пальца или у бюста кончика носа или разбитие целого барельефа на мелкие осколки одинаково покрываются словом повреждение.
Нашему телевидению ещё есть чему учиться у тех, кто жил полтора века назад. "После хлопка дом был трансформирован в кучу кирпича".
Суд присяжных часто входил в противоречие с "линией партии" и "эффективными совами", как в деле почтальона:
Во время моего председательства в Петербургском окружном суде было вынесено присяжными оправдание 18-летнему письмоносцу Алексееву, обвинявшемуся в утайке и растрате части вверенной ему корреспонденции, просидевшему восемь месяцев под стражей и чистосердечно сознавшемуся, ссылаясь на полную невозможность аккуратной и своевременной доставки массы писем, приходившихся на его долю. Оправдание это вызвало не только «негодование» и «возмущение», но даже и одну из министерских «бесед» о дальнейшей судьбе суда присяжных. А между тем почти вслед за слушанием этого дела был опубликован отчет о деятельности письмоносцев в Петербурге; из него оказывалось, что в последнее трехлетие перед делом Алексеева число письмоносцев увеличилось на 66 человек (всего было 592 летом и 537 зимой), а число доставленных писем увеличилось на 6164000, так что каждому приходилось вместо 36 тысяч писем в год разнести 50 тысяч.
Кстати, после этого дела расходы на содержание доставки писем ещё урезали.
Ну, а дело о крушении императорского поезда - это вообще верх эффективных менеджеров. Автоматический тормоз плохо работает, значит, надо тормозить ручными по командам по телефону. Но телефон тоже плохо работает. Сигналы машинисту паровоза подавались "путем перелезания на тендер паровоза из ближайшего к нему вагона и знаков, подаваемых маханьем рук". Гнилые шпалы, старые вагоны, превышение веса состава в два раза, превышение скорости почти в два раза, уклон пути больше, чем по нормам.
Дело в том, что железные дороги строили частные компании, а потом государство выкупало дороги, основываясь в цене на прибыли за последние несколько лет. Поэтому за эти последние годы надо было выжать максимальную прибыль, получить кучу денег за убитый хлам и радоваться жизни дальше. Как это сделать, сейчас тоже отлично знают. Для начала не тратиться на ремонт, урезать зарплаты, ухудшить условия жизни работников. В общем, и так всё понятно. Ну подумаешь, императора чуть не прижмурили, но там же такое бабло, что императором больше, императором меньше роли особо не играет. Хотели за крушение привлечь правление, которое пилило деньги, да что-то то одно, то другое, а потом как-то и забылось.
Интересно, что версия про теракт произошла от типичного "учёный изнасиловал журналиста":
Первая немецкая газета, которую я встретил на германском берегу, кажется, «Berliner Tageblatt», содержала ошеломившую меня перепечатку из газеты «Temps» , что парижский следователь Atalin, производя обыск у анархистов, изобличивших себя неудачными опытами над разорвавшейся динамитной бомбой в Бельвиле, нашел в их бумагах «lе plan de la catastrophe de Borky» (План крушения в Борках), так что политический характер крушения сделался вне сомнения. <...> основанием к заметке «Temps» послужило сообщение «Figaro», причем по наведенным немедленно у французских властей справкам оказалось, что следователь, найдя у обвиняемых при обыске вырезки из «Нового времени» с изображением плана пути и расположения вагонов потерпевшего крушение поезда, на вопрос «Что это такое» — получил ответ: «C’est le plan de la catastrophe de Borky», под каким названием и занес злополучное изображение в свой протокол. Трагедия окончилась водевилем.
После революции 1917 года Кони остался в России, с 1918 профессор Петроградского университета, читал очень много лекций, весной 1927 года заболел воспалением лёгких и осенью, 17 сентября, умер в возрасте 83 лет.
