Автор

Если бы это и в самом деле было так, то нашему скептику следовало бы, пожалуй,

придержать свою проницательность, чтобы не портить столь тщательно

спланированный розыгрыш. Однако Вудгрейв ответил, что для него это не меньший

сюрприз, чем для нас, и по его лицу было не похоже, что он играет. Скорее даже,

этот загадочный ночной визит вызвал его неудовольствие.

— Негоже держать человека на улице в такую погоду, кем бы он ни был, —

решительно заявил Хаттингтон, сидевший к двери ближе всех нас. — Вы позволите?

Вудгрейв нехотя кивнул, и Хаттингтон пошел открывать. Несколько мгновений

спустя ночной гость вступил в дом. Быстрый обмен взглядами подтвердил, что он не

был знаком никому из нас. Он был облачен в простую дорожную одежду — куртка

из грубой ткани, штаны и сапоги; у меня мелькнула мысль, что, в отличие от

парадных костюмов, безошибочно обозначающих свою эпоху, так вполне могли

одеваться и сто, и двести лет назад. Сейчас с его одеяния буквально текло, а сапоги

оставляли на полу сырые грязные следы; мокрые черные пряди липли на лоб его

непокрытой головы; капли сверкали и в его небольшой бородке, в которой мне тоже

почудилось нечто старинное.

— Уфф, — сказал он, — ну и погодка, а? Простите, джентльмены, если я вторгся в

частное владение, но я заблудился в этом чертовом лесу. Думал уже, до утра никуда

не выберусь, как вдруг заметил ваш огонек... Бррр! — он зябко поежился. — Должно

быть, сам господь направил меня сюда. Не знаю, как бы я дотянул до утра под этим

проклятым ливнем...

Вся его манера говорить и держаться обличали человека отнюдь не нашего круга,

однако, как справедливо заметил Хаттингтон, мы не могли отказать в

гостеприимстве человеку, оказавшемуся в столь жалком и злосчастном положении.

— Прошу вас, проходите к огню, — сдержанно предложил Вудгрейв. — Вам надо

согреться и обсушиться.

— Уж это точно! — подтвердил он, затем покосился с некоторым смущением на свои

грязные сапоги, но все же протопал в них к камину. В его речи определенно

слышался некий акцент, который нельзя было объяснить одним лишь незнатным

происхождением. — Уфф, наконец-то тепло! — затем его взгляд упал на стол, и он

добавил с интонацией просительной и в то же время развязной: — Сейчас бы еще

выпить для согрева, и я был бы спасен окончательно!

В бутылке еще оставался лафит, но во взгляде Вудгрейва читалось явное нежелание

тратить драгоценное вино на какого-то бродягу. Однако же после нескольких

секунд молчания под нашими взглядами, не найдя причины для отказа, которая не

прозвучала бы грубо, наш хозяин столь же сдержанно произнес:

— Да, конечно. Вы, должно быть, еще и голодны после ваших ночных злоключений.

Так что прошу вас, присоединяйтесь к нашему ужину. Мы здесь по-простому, без

прислуги, так что возьмите себе прибор в буфете сами.

— Спасибо, — энергично кивнул незнакомец, — это как раз то, что мне сейчас

нужно!

— Только, боюсь, вам может не понравиться это вино, — нашелся, наконец,

Вудгрейв, когда наш гость вернулся к столу. — У него довольно специфический вкус.

Может быть, вы предпочли бы горячий чай?

— О, не беспокойтесь, — весело отмахнулся незнакомец. — Я сейчас с радостью

выпью все, что угодно... если оно будет покрепче чая, — с этими словами он

наполнил свой бокал и опрокинул его в рот так, как пьют неразбавленный виски в

дешевых пабах. Мне показалось, Вудгрейву стоило большого труда не показать

своего возмущения таким обращением с коллекционным напитком.

— По-моему, отличное вино, — вполне искренне резюмировал гость, по всей

видимости, не обладавший столь тонким вкусом, чтобы заметить смутивший меня

оттенок.

— Так с кем мы имеем удовольствие делить трапезу? — осведомился Вудгрейв.

— Бенджамин Смит, — просто ответил тот и немедленно принялся за жаркое.

Манере есть его тоже обучали явно не в Итоне.

— И откуда вы, мистер Смит? — продолжал допытываться наш хозяин.

— Портсмут, — ответил тот, даже не удосужившись прожевать до конца.

— Так вы из Хэмпшира? — удивился я.

Смит размашисто кивнул, продолжая жевать.

Вот уж во что мне трудно было поверить. Я прожил в Хэмпшире достаточно, чтобы

знать, как говорят и тамошние аристократы, и тамошние фермеры или лавочники.

Манера речи Смита на хэмпширскую определенно не походила.

Во всяком случае, на хэмпширскую нашего времени.

— В свою очередь, — сказал я тем не менее, ничем не выказав своих сомнений, —

позвольте представить вам нашего хозяина, барона Вудгрейва. Мы все — его друзья

и гости, — я представил Хаттингтона, Фолкэнриджа и, без лишних церемоний,

самого себя.

— Вот как! — удивился Смит. — Признаться, мне еще никогда не доводилось обедать

в аристократическом обществе. Дома расскажу, небось, не поверят.

Мы снисходительно заулыбались. И все же в помещении повисло неловкое

молчание, нарушаемое лишь торопливым звяканьем вилки нашего гостя. Он,

очевидно, тоже это почувствовал.

— Надеюсь, я не очень вам мешаю, — сказал он извиняющимся тоном, слегка утолив

голод. — У вас ведь тут не какое-то, ну, тайное собрание?

— Нет, — ответил с улыбкой Хаттингтон, — мы собрались по случаю завтрашней

свадьбы Виндгейта, отмечая канун этого события доброй охотой и этим скромным

ужином.

— Вот как? — Смит обернулся ко мне. — Поздравляю, сэр! Или вас нужно называть

«милорд»?

— Я пока еще не унаследовал титул, поэтому просто «мистер Виндгейт», — пояснил

я. — То же относится и к мистеру Хаттингтону. Вам следует говорить «милорд»,

обращаясь к барону Вудгрейву, и «сэр Артур» — к баронету Фолкэнриджу.

— Мудрено, — весело качнул головой он. — Так у вас тут, выходит, мальчишник? Гм,

вот бы не подумал. В моих краях это событие обычно проходит... ну... не так

чопорно, если вы понимаете, о чем я.

— Не понимаю, — холодно ответил я. — Я достаточно знаю хэмпширские нравы и не

могу сказать, что они отличаются какой-то особой развязностью.

— Да нет, — заторопился Смит, явно желая загладить неловкость, — я вообще-то сам

вырос в строгой католической семье и в вопросах морали поддерживаю

республиканцев...

— Вы хотите сказать, — поджал губы Вудгрейв, — что вы на стороне ирландских

инсургентов?

— Кого? Ой, нет, при чем тут Ирландия? Я только хотел сказать, что голосую за

Республиканскую партию. Там, у себя на родине.

— Так вы не британец? — наконец понял я; должно быть, выпитое не лучшим

образом сказалось на моей сообразительности. — Что же вы сказали, что вы из

Хэмпшира?

— Портсмут, штат Нью-Хэмпшир, США. А что, в Англии есть свой собственный? А, ну

да — если есть Новый Хэмпшир, где-то должен быть и старый, верно? — хохотнул

он.

Вот, выходит, и разгадка странного для «хэмпширца» акцента. Как не преминул бы

заметить Фолкэнридж, все просто и никакой мистики.

— И позвольте узнать, мистер Смит, какая судьба привела вас в Англию? —

осведомился тот, о ком я только что подумал.

— Да, по правде говоря, просто путешествую, — ответил он. — Работа-то у меня

сидячая, весь день в моем магазинчике... а на Англию посмотреть мне давно

хотелось. Еще когда в детстве Вальтера Скотта читал. И долгие прогулки я тоже с

детства люблю. Я тут в деревенской гостинице остановился, «Конь и пес», может,

знаете... хотел вот побродить по лесу и к вечеру вернуться, и угораздило же меня

сбиться с дороги... а тут еще эта гроза...

— «Конь и пес»? Это вы далековато забрели, — заметил Хаттингтон. — Около

восьми миль отсюда.

— Порою наши желания заводят нас дальше, чем мы рассчитывали, — Фолкэнридж

поднялся с бокалом со своего места; вина как раз оставалось на последний тост, —

и все же выпьем за их исполнение!

Мы выпили, не исключая и Смита, которому, впрочем, досталось меньше вина, чем

остальным. Словно испытывая неловкость из-за последнего обстоятельства,

Хаттингтон спросил:

— Ну что, Смит, вы согрелись?

— О да, благодарю! Здесь у вас по-настоящему тепло. В здешней гостинице я,

признаться, чуть не замерз под утро, хотя, казалось бы, лето, и тогда еще не было

никакого дождя...

— Добро пожаловать в Британию, мой друг, — хохотнул Фолкэнридж. — А старый

Хэнсон, как я погляжу, все такой же скряга. Все экономит на угле для постояльцев.

— Точно, — кивнул Смит.

— Вообще-то его можно понять, — заметил вдруг Вудгрейв. — Цены на уголь

выросли из-за забастовки шахтеров.

— О да, про эту вашу забастовку даже в наших газетах пишут, — подтвердил Смит.

— Погода и политика — две главные темы английских разговоров, — с притворным

отчаянием вздохнул Фолкэнридж.

— Пока политика остается темой, приличествующей застольной беседе, за судьбу

старой доброй Англии можно не беспокоиться, — откликнулся я, чувствуя, как хмель

все более овладевает мной. — Так что пишут о нас американские газеты, которые,

конечно же, разбираются в наших делах лучше нас самих?

— Пишут, что Тэтчер не пойдет на уступки, — ответил Смит, явно радуясь своей

способности поддержать разговор. — А вы как думаете, джентльмены?

— Кто такой Тэтчер? — спросил Вудгрейв без особого интереса.

— Кто такой Тэтчер? — переспросил Смит с видом крайнего изумления, а затем

вдруг рассмеялся: — Аа, я понял. Это и есть тонкий британский юмор?

— Нет, я в самом деле впервые слышу это имя, — возразил Вудгрейв уже не без

некоторого раздражения. — Признаюсь, никогда не интересовался трейд-

юнионизмом. Это один из их лидеров?

— Хм... разве британское произношение этой фамилии отличается от нашего? Я

говорю про Маргарет Тэтчер, вашего премьер-министра.

Тут уже рассмеялись мы все, исключая, впрочем, Вудгрейва, который просто

посмотрел на Смита, как на идиота.

— Американским газетам, конечно, простительны некоторые неточности, —

произнес с делано серьезным видом Фолкэнридж, — и я даже готов поверить, что

при определенных обстоятельствах фамилию «Сесил» можно прочитать как

«Тэтчер» — но предположить, что премьер-министр Великобритании женщина! —

он вновь расхохотался; очевидно, вино победило и его привычную ироническую

сдержанность.

Но наш гость отнюдь не разделял нашей веселости. Напротив, он вдруг смертельно

побледнел.

— Не может быть, — пробормотал он. — Так вот почему вы так одеты... я думал, это

аристократическая мода... Это розыгрыш, да? — вдруг воскликнул он с явной

надеждой. — Вы просто решили надо мной подшутить! Как те, в пабе... может, даже

сговорились с ними... хотя... вы же не могли знать, что я сюда забреду...

— Любезный, что за вздор вы несете? — поморщился Вудгрейв.

— Какой сейчас год? — требовательно выкрикнул Смит.

— С утра был 1898, — ответил Фолкэнридж. — А что? На сей счет у американских

газет тоже иное мнение?

— Все сходится, — Смит затравленно озирался; вид у него был такой, словно он

хотел вскочить и бежать, но его не держали ноги. — Все, как рассказывали в пабе...

— Что рассказывали? — потерял терпение я.

— Я думал, это байка... деревенская легенда, которой пугают детей и привлекают

туристов... — он, кажется, сумел хотя бы отчасти совладать с собой и продолжил

более твердо: — В конце прошлого, ну то есть девятнадцатого, века, ненастной

грозовой ночью, местный барон собрал в лесном охотничьем домике своих друзей

накануне свадьбы одного из них. Невеста так и не дождалась жениха. Никто из них

не вернулся. Тела нашли только через несколько дней. Следствие пришло к выводу,

что смерть наступила от яда, содержавшегося в вине...

— Что за чушь! — возмущенно воскликнул я — и осекся, встретившись взглядом с

Вудгрейвом.

— Боже милосердный, Вудгрейв... почему?!

— Что вы там говорили насчет моей счастливой доли? — его голос звучал холодно и

спокойно. — Так вот — мое имение полностью разорено. Все, что вы видите вокруг,

мне уже фактически не принадлежит. Это не моя вина, ну или не только моя. Я не

знал, насколько плохо обстоят дела, до самой смерти моего отца и знакомства с его

бумагами. После я пытался выправить ситуацию, одновременно ведя жизнь,

подобающую человеку моего положения... но... — он махнул рукой. — Все это

фикция. Бутафория. Даже моя коллекция картин старых мастеров, которой все вы

восхищались, на самом деле давно распродана и заменена копиями. Последней

моей надеждой на спасение был выгодный брак. Хотя, по правде говоря, я хотел

жениться на Маргарет не только и возможно даже не столько по меркантильным

причинам. Но тут появляетесь вы и расстраиваете уже почти состоявшуюся

помолвку...

— А я? — выкрикнул Хаттингтон. — Я-то что вам сделал?!

— А кто познакомил Виндгейта с вашей кузиной? Хотя вам было известно о моих

чувствах к ней...

— Ну да, познакомил, и не более чем! Я не толкал ее к нему в объятия! Она...

— А меня вы, надо полагать, решили убить просто за компанию? — перебил, криво

усмехаясь, Фолкэнридж.

— И у вас хватает нахальства это говорить? — повернулся к нему Вудгрейв. — Зная

вас, как человека здравомыслящего и практического, я обратился к вам за советом

в финансовых делах. Вы порекомендовали мне вложиться в те южноафриканские

акции. В результате я потерял все, что у меня еще оставалось.

— Что делать, на тот момент мне казалось, что дело верное. И я сам потерял на этих

акциях. Конечно, я потерял не очень много, поскольку всегда инвестирую с

осторожностью, и, между прочим, и вам то же рекомендовал. Никто не заставлял

вас вкладывать все до последнего.

— А вас кто заставлял рассказывать лорду Фитерстону о моих финансовых

обстоятельствах? Думаете, мне неизвестно, отчего отношение родителей Маргарет

ко мне переменилось столь внезапно?

— Вы полагаете, что с моей стороны это было неблагородно? А я нахожу, что

неблагородно было бы скрыть от них, что вы de facto пытаетесь получить руку их

дочери обманом.

— Вот именно, эта помолвка уже все равно не могла состояться, — вновь вмешался

Хаттингтон, — так что какие претензии... и вообще, по какому праву?! Если вы

решили свести счеты с жизнью, это ваше дело, но кто дал вам право судить и

приговаривать нас?!

— Я этого не делал, — усмехнулся Вудгрейв.

— То есть как? — воскликнул я, все еще надеясь, что вся эта история с ядом

окажется какой-то дурацкой мистификацией.

— Я предоставил окончательный выбор Провидению. Как вы помните, у меня было

две одинаковых бутылки. Я ввел яд шприцем через пробку в одну из них... но я не

знал, какая именно отравлена. Не знал до самого последнего момента. До рассказа

этого человека.

Наши взоры вновь обратились на Смита.

— Так что же это получается? — я с трудом проглотил ком в горле. — Вы... из

будущего?

— Я из настоящего, — глухо ответил тот. — Сейчас 1984 год.

— Но... как же мы? Ведь мы...

— В летние дни, всякий раз, когда погода такая же, как и в ночь вашей смерти, вы

появляетесь на закате в этом лесу. Так мне рассказали, — закончил он дрожащими

губами и зачем-то добавил: — Извините.

— Но это же полный бред! — воскликнул я. — Мы не явились сюда из

потустороннего мира! И девяносто лет по этому лесу мы тоже не блуждали! Мы

охотились здесь всего несколько часов назад! А с Маргарет я в последий раз

виделся накануне, и прекрасно это помню! О боже, ведь по-вашему выходит, что

Маргарет тоже уже давно...

— Это ничего не значит, Виндгейт, — медленно произнес Фолкэнридж. — Наши

воспоминания ничего не значат. Мы возникаем вместе с ними. Такими, какими они

были в наш последний вечер. И проживаем его снова и снова.

— А потом? Где мы оказываемся потом? Почему мы ничего не помним про прошлые

разы?

— Нигде. Нас просто нет. Мы умираем всякий раз, умираем по-настоящему. Нет ни

ада, ни рая, ни чистилища. Только небытие. И, по сути, мы — те мы, что осознаем

себя сейчас — это даже уже не те, кто умер девяносто лет назад. Те исчезли,

окончательно и бесповоротно. А мы... мы что-то вроде мелодии, записанной на

фонографе. Каждый раз она проигрывается одинаково, но нельзя сказать, что новая

мелодия — это продолжение предыдущих. У нас нет ни прошлого, ни будущего.

Только вечность.

Маргарет, подумал я. Считанные часы оставались до нашей свадьбы... Вот, значит, в

каком смысле существует вечная любовь. И никакой встречи за гробом, обещанной

поэтами-романтиками...

— Негодяй! — воскликнул я, вновь поворачиваясь к Вудгрейву. — Как ты мог?!

Не помня себя, я попытался вскочить и броситься на него. Наверное, я бы ударил

его, может быть, даже стал бы душить, что было бы, конечно, очень глупо... однако

мне не удалось даже подняться со стула. Руки и ноги больше не повиновались мне.

— Слишком поздно, Виндгейт, — криво усмехнулся Вудгрейв, — яд уже действует.

Думаю, нам всем осталось не больше нескольких минут. И я... не хотел, чтобы

вышло так, если для вас это имеет значение.

Хаттингтон уронил голову на стол, опрокинув и разбив свой бокал. Острый осколок

вонзился ему в щеку, но он, должно быть, уже не чувствовал этого — или, во всяком

случае, не мог изменить. Темно-красная кровь заструилась по стеклу, как еще

совсем недавно вино.

С грохотом рухнул опрокинутый стул. Это вскочил со своего места Смит.

— Я тоже пил это, господи, я тоже пил... — бормотал он. — Может, еще не поздно?

Если я добегу до доктора... Ради всего святого, скажите мне, в какой стороне

ближайшая больница? Или хотя бы деревня, откуда можно вызвать помощь?

— Не суетитесь, Смит, — произнес Вудгрейв, уже с видимым трудом ворочая

языком. — Никуда вы уже не успеете добежать. Я предупреждал, что вам не

стоило... пить это вино. А теперь, боюсь... вы уже тоже часть нашей легенды. И

кстати, кто вам сказал, что сейчас 1984 год? А не, к примеру, 2012? Откуда вы

знаете, сколько раз вы уже... — голос окончательно отказался ему повиноваться, но

в глазах еще жило страдание, наконец проступившее сквозь маску холодного

спокойствия.

— Нет! Нет! — дико закричал Смит и бросился к двери. Конечно же, далеко ему не

убежать.

Комната погружается во мрак. Гаснут свечи, задуваемые сквозняком из

распахнутой двери, или просто у меня темнеет в глазах? Мне очень страшно, но я

уже не могу даже кричать.

Тьма. Ужас. Вечность.

Автор: Юрий Нестеренко

(Оказывается, это называется "фриссон". У всех был?)

1. Глабель. Это пространство между бровями.

2. Вагитус. Крик новорожденного ребенка.

3. Чанкинг. Сознательный или бессознательный плевок едой

4. Зарф. Обертка (шарф) с внешней стороны пластиковой чашки кофе. Создана для того, чтобы не обжечься.

5. Гиггли Виггли. Бумажка торчащая сверху из конфет Херши

6. Сноллигостер. Человек руководствующийся личной выгодой, а не должностными обязанностями и общечеловеческими принципами. Часто используют для обозначения политиков.

7. Натиформа. Природные образования, обычно деревья, скалы, камни, которые напоминают женский формы (попу или грудь)

8. Колумелла. Пространство между ноздрями.

9. Ринорея. Затяжной насморк

10. Пунт. Нижняя часть бутылки вина.

11. Джамайс вю. Что происходит, когда вы говорите одно слово так долго, что оно теряет смысл. Пример. "Это было поза поза поза.... позавчера"

12. Мисофония. Неконтролируемая ярость в отношении человека, который громко ест или даже дышит во время трапезы с вами.

13. Ривер. Пробелы, которые случайно образуют вертикальную пустую колонку в тексте.

14. Нёрдл. Очень маленький кусочек зубной пасты, который не хочет отделиться от тюбика.

15. Феномен Баадер-Майнхофа. Когда вы видите что-то в первый раз, а затем начинают замечать это повсюду. Например, новую модель автомобиля.

16. Колливубл. Урчание в животе от голода

17. Кипер. Кожаная петля на ремне, которая держит свободный кончик застегнутого ремня.

18. Фриссон. Озноб во время прослушивания музыки, которая Вам нравится.

19. Раскета. Полоса (складка) на внутренней стороне запястья.

20. L'Esprit d'Escalier. Тот момент, когда после ссоры, вы осознаете что неправы, но это слишком поздно.

В одном из предыдущих постов рассказывала про появление в моей семье хвостатика. Хочу поделиться о моем настоящем друге и первой кошкой в семье.

Был 2006 год и неожиданно родители разрешили мне взять кошку (мечтала я об этом очень долго). Начали думать какую брать и где, но я сразу сказала, что хочу дворовую, тк думала, что их ожидает плохая участь, а породистых точно купят. Конечно же мы поехали на рынок, где стоят бабушки с коробками полных котят :) На удивление в этот день стояла всего одна женщина. Выбор пал на маленькую девчушку в возрасте 1 месяца. Почти все время с ней была я. Мы играли в догонялки, бегали за резинкой, дрались с рукой и все в таком духе.

Моей ошибкой было решение не стерилизовать ее, а так как эта мадам ни одного кота к себе не подпустила, то мы столкнулись с воспалением. Срочно провели операцию. Операция прошла успешно, а вот отходняк был тяжелый. Я провела сутки не отходя от неё. Помогала ходить, есть и спала с ней. Утром мне надо было в универ, но она проснулась и легла ко мне на колени, конечно я не могла прогнать ее в таком состоянии.

Шло время, мы были не разлей вода, меня встречали (если меня не было долго, то выбегала сразу ко мне и прыгала на руки) и давали погладить животик. Мне разрешено (кошкой) делать все манипуляции, начиная от стрижки и заканчивая чисткой ушек. Она меня жалела, когда мне было плохо, она слушала меня и действительно стала частичкой меня, настолько я люблю ее.

И тут у меня резко начинается кашель, появлялись приступы, когда ложилась спать, было вечное сверление в горле и я не могла уснуть из-за этого. После долгих походов по врачам меня отправили к аллергологу и вот так я выяснила, что у меня появилась аллергия на кошек (на тот момент она жила 8 лет с нами). Прописали лекарства, ингаляторы. И мы продолжили счастливую жизнь :)

А потом я подобрала чёрного котёнка и мне стало хуже, дозу препаратов увеличивать не хотели, было принято решение съехать от родителей.

Сейчас я постоянно навещаю их, она все также выбегает ко мне, мурлычет, когда я подхожу к ней. Но недавно обнаружили у неё рак мочевого пузыря, из-за возраста (16 лет ей) и особенности опухоли, нам сказали, что она не операбельная. Просто говоря может даже наркоз не перенести.

Я не представляю, как я переживу этот момент, меня пугают мысли и я не готова отпускать своего друга. Я действительно чувствую, что она стала частичкой меня…

Всем привет.
Давно занимаюсь музыкой на уровне любителя, поиграть дома на гитарке любимые песни, на этом все и останавливалось. С группами как то не везло, или не вытягивал по навыкам игры, либо не нравилось что исполняли эти Команды.

Да, боязнь публики во мне тоже присутствует.

Однажды, ко мне попал прекрасный инструмент глюкофон. Посидев с ним несколько вечеров, я решил закрыть свою давнюю идею, а именно поиграть в подземном переходе.

Собравшись мыслями, я отправился к ближайшей станции. По пути меня овеял страх, и желание развернуться. Но собрался и пошёл вперёд.

Вот он. Переход.
Я сажусь, кладу инструмент на колени, и паника усиливается. Ноги не то что дрожат их прям «колбасит».
Начинаю играть, боясь поднять голову.
Спустя 15 минут, я немного успокаиваюсь и ноги становятся послушными.
Рядом садится ещё и алкаш (всегда видел их рядом с играющими музыкантами)

Спустя пол часа в кепке появилась первая мелочь. Страх начал отступать.
Кто то проходил и заинтересованно смотрел.
Было много любопытных детишек. Один мальчик спросил как называется инструмент. Я дал ему попробовать поиграть.
Он засмущался. Сказал что инструмент красивый и ушёл.

Спустя час такой игры, в шляпе появилась и бумажная валюта, а я чувствовал себя расслаблено. Поймал грув, играл уже для себя.

Спустя два часа, я закончил играть. Получил тонну эмоций и впечатлений.

А это уже приятный бонус. Данную сумму, решил откладывать на покупку своего ханга( похожий музыкальный инструмент)

В скором времени повторю этот прекрасный опыт

Ps. Переход был выбран не просто так, а из-за акустики. Звук был классным.
Проблем с полицией тоже не было. Подошла сотрудница метро, сказала что копы могут подойти и прогнать. Я ее поблагодарил и продолжил играть