Не думайте, что в начале двадцать шестого века кто захочет, тот сразу станет отважным космопроходцем, открывателем новых планет, передовым отрядом Нового человечества. Уважаемая профессия, и платят здесь замечательно. Да и взрослые, бабушки с дедушками, пра-предки и пра-прапредки до десятого поколения смирились и догадались: надо лететь в разведку, как там, в других мирах? Приспособятся люди со временем к свету другой звезды, к странной пище, к иной гравитации? Или все мы двести лет жизни будем мыкаться на Земле, истощенной, усталой Матери, более не способной выкармливать миллиарды?
Каждый понял: необходимость превозмогает страх. За малышей, которые и вовсе страха не ведали, едва себя осознали, тянули ручонки к звездам. С пяти лет получали программы подготовки в немногочисленные школы будущих космонавтов, а спустя два года толпились в самом начале августа перед заветным зданием, вцепившись в руки родителей или опекунов. Тысяча семилеток, допущенная к экзаменам. Из многих тысяч, отсеянных суровыми докторами.
А скольких ребят отсеют тяжелые испытания, каждый год хитроумные, новые, чтоб никто не разведал заранее, что их ждет за ажурной оградой учебного центра Гагарина? Компактного городка, где в ухоженном парке скрывается маленький космодром, не бутафорный, действующий!, где в огранке розовых сакур и раскидистых крепких дубов тянутся к небу здания тренировочных, академических и удобных жилых корпусов.
Каждый знал: нужны только восемьдесят. Два сильнейших класса по сорок. Восемьсот попросят уйти в другие школы, попроще. Сто двадцать вдруг передумают, заберут свои заявления, или нервы у старших сдадут.
– Вперед, на штурм, первоклассники! – провозгласил седой в генеральской форме директор.
Опираясь на две крепких трости, в сторону отошел, пропуская в высокие двери маленьких соискателей. Лиза с Борей гордо вышагивали аккуратным потоком с тысячей, в ту минуту и не догадываясь, что вот-вот увидят друг друга.
И храбрый рыцарь, вопреки озвученным правилам, поможет принцессе справиться с нелегким первым заданием.
А через пять лет Лиза потеряется в Дальнем Космосе, а Боря в неравной схватке одержит победу над космическими пиратами.
А через шесть – доставят на Землю кучу сокровищ.
А через семь… И восемь… И даже девять и десять…
Будут вместе. Летать. Бороться. Попадать в ловушки. Проигрывать.
Но это уже совсем, совсем другие истории.
А тем решающим летом, семилетки сдавали экзамены по физике и астрономии, по русскому и математике. Лазили по канату, крутились на тренажерах, ныряли в бассейне с тумбочки, погружались на глубину. И каждое испытание выявляло трусишек и слабеньких, и каждый день в зал с приборами и придирчивыми врачами приходило меньше народа. А Лиза с Борей тайком, краем глаза, издалека высматривали друг друга: не ошибется? Справится?
А прохладным утром тридцатого, уже почти первоклассниками, стояли перед директором на жесткой площадке малого учебного космодрома. Коренастый крепкий мальчишка в спортивном синем костюме показал белобрысой малявке большой палец, поднятый кверху: молодец! Добежала, не сдрейфила! А девчонка насмешливо фыркнула, поправляя длинную челку: да и ты ничего, не отстал.
У красной финишной ленточки марафона, длиною в месяц. Слушая объяснения громогласного Глеба Григорьевича:
Сотня достойных – много. Придется вам, ребятишки, выполнить дополнительное, неожиданное задание. Вот стоит тарелка, она всех вас поднимет в Космос. На орбиту, недалеко. Облетите синенький шарик быстрей, чем Юрий Гагарин. Кто не выдержит, испугается, кто не перенесет перегрузок, кто поймет, что зря он задумал трудиться вне атмосферы – на выход, милости просим. Полагаем, один из пяти. Но, возможно, отсев будет большим.
– Ура!!! – закричали юные. – Мы в Космос летим! На орбиту! В тарелке, не в имитаторе! – И запрыгали и захлопали!
Но за спинами зашумели встревоженные родители. Лизавета тогда почувствовала, как мамины руки дрогнули, впились ноготками в плечи. Но родители промолчали. А бабушка Риты Корсиковой не стерпела, давай возражать:
– Что, позвольте, здесь происходит? По закону России, дети, кому еще нет двенадцати, в Космос не допускаются! Я так этого не оставлю! Я на вас, на всю вашу школу жалобу напишу! – И за руку Риту схватила, покрасневшую, «опозоренную»: – Уходим, внучка, отсюда!
– Не уйду! – уперлась девчонка. – Ты не имеешь права, ты мне даже не опекун! Ты не можешь мною командовать!
– И права имею, и буду! Потому что тебя спасаю! Твой опекун на Марсе, а родители на Брутелло! Они давно позабыли, что у них есть дочь на Земле!
И покинула место сборов, возмущенно стуча высокими тонкими каблуками, и девочку одаренную ухватила железной хваткой, в другую жизнь увела.
Ребята оцепенели. А Лиза тихонько ахнула: если бы папа с мамой не примчались вчера с Андрополюса, тащила б ее за руку сегодня к выходу бабушка.
– Минус одна, – шепнул хихикнув мальчишка справа, красивенький Вадик Соболев.
А директор обвел родителей проницательным, долгим взглядом:
– Еще найдутся желающие жалобу написать? В канцелярии секретарь поможет заполнить форму и даст е-мейл министерства.
– Я считаю нужным проверить состояние вашей тарелки и квалификацию летчиков, – жестко высказал Виктор Арсеньев, косясь на выставку старых потрепанных звездолетов, выходя вперед из рядов.
И Лиза решила: «Правильно». А мама шепнула в ухо: «Папа не подведет!»
– И я! И я! – Еще пятеро офицеров космфлота России поддержали почин майора, шагнули, образовали делегацию знатоков.
И папа Сидоркин выскочил:
– Позвольте, и я. Ни разу, извините за откровенность, не довелось присутствовать ни в Дальнем, ни в Ближнем Космосе.
– Профессор, я б не советовал, – с сомнением посмотрел Глеб Григорьич на сутуловатую щупленькую фигуру. Но встретив орлиный взор, пылкий и несговорчивый, руками развел: – Как знаете.
Папы с мамами поднялись по трапу, и люк задраился. И тарелка резко подпрыгнула! Промелькнула, растаяла точкой в ослепительной летней лазури! А на двух огромных экранах появились лица пилотов, спокойные и улыбчивые, и внимательные и въедливые – непрошенных пассажиров. Контролеры сидели в креслах, без кислородных масок, привычные к перегрузкам. Впрочем, цифры в столбце показывали, что перегрузки мизерные – последние достижения гениальной конструкторской мысли устраняли все неудобства.
Все равно профессор Сидоркин позеленел как рак, едва под прозрачным днищем замелькали материки и раздольные океаны. Минимальная высота, две тысячи километров, а скукоженный доброволец наполнил пару пакетов, перепачкал костюм себе и вежливому соседу. Через четверть часа, его выводили два молодых услужливых лейтенанта под дрожащие белые ручки.
– Пойдем, сынок… Я не знал… Я не взвесил… Я извиняюсь… Перед всеми… – жалкий поклон в сторону непреклонных.
– Но я взвесил! Мама летает! Бабушка и три дедушки! Папа, я не хочу! – вырывался, кричал Сережа. Но кто тебя будет слушать, если ты желтоклювый птенец, не имеющий права выбора отчаянный семилеток?
– Возможно, Сергей и Рита будут храбрыми космопроходцами, – печально изрек директор. – Пройдут иными путями, не предадут мечту.
– Минус два, – ядовито шепнула за спиною мама Вадима. – Наши шансы заметно растут, без всяких наших усилий.
Претенденты на гордое звание курсантов первого класса ушки вытянули, пытались догадаться что обсуждают с отошедшим подальше директором делегация знатоков?
– Считаем полет возможным, – подвел черту Лизин папа, круглолицый, сильный, подтянутый, с полоской орденских планок, и ребятам смешно подмигнул. – Безопасность и квалификацию астролетчиков подтверждаем.
А Боря вспомнил, как дедушка из далекой сибирской деревни наглаживал длинноногого охотничьего щенка, со вкусом внуку рассказывал:
– Знаешь, как егеря выбирают на злого волка помощника? Трясут перед выводком шкурой здоровенного бирюка. Кто жалобно заскулит да мамке под брюхо кинется, тому место двор сторожить, на дело не пригодится. А кто герой с кулачек, шесть на загривке дыбом, зубы крошечные оскалит, пискляво грозно затявкает – вот он и будет другом. Не сбежит в тайге, не предаст, со зверем опасным схватится. Сам погибнет, а человека, своего хозяина, выручит.
Образно выражаясь, сегодня перед ребятами потрясали самнастоящим космическим кораблем.
Распрекрасным! И восхитительным! Семилетки азартно подпрыгивали, любуясь на полированную сиреневую броню, на два кольца из овальных сверкающих иллюминаторов. О, если б щекой прижаться к прогретому солнцем боку! Обхватить железо руками, зажмуриться в сочной радости: это наш, это наш звездолет! Специально для нас построенный! Для будущих наших подвигов! И уже представляли: спокойненько ведут тарелку к Венере, или к Марсу, или к Сатурну. А родители восхищаются! И втихаря завидуют!
Нет, никто не подвел, не поджал куцый дрожащий хвостик, у мальчиков и девчонок глаза сверкали решимостью.
– Орлы! – одобрил директор, провожая шеренгу взглядом.
Две группы под руководством строгих преподавателей – бывших астропилотов, медсестры и школьного доктора прошагали чинно в салон, уселись в мягкие кресла и, родители видели, каждый закрепил крест-накрест ремни и надел кислородную маску. Как объяснили летчики, без всякой необходимости.
– Напротив каждого камера, – указал Григорьевич тростью в расчерченные экраны. – Меж нами секретов нет. Сейчас вы сами увидите, кто храбрец, родился для Космоса, а кто сникнет и растеряется.
В самом деле, в каждом квадрате появились детские лица, возбужденные любознательные. Тарелка сказала: «Пыххх!» – подскочила… Шумные взрослые дружно ахнули… и обрадовались!
А в просторном салоне медики подхватили позеленевших, двух закричавших девочек, когда земля под ногами накренилась и стала падать! Уменьшаться и кувыркаться! Заваливаться с боков, чуть не биться в иллюминаторы! А в большой прозрачной кабине на приборной доске, в мониторах нервно дергались показатели. А над головами летчиков мелькали, светились цифры: 150, 500, 1 000, 1 6000, 2 000 километров над голубой планетой! Чернокожая Ира Лаферова прижалась Лизе к груди:
– Я боюсь! Спрячь меня под футболку! – И дрожала осиновым листиком, и взапраду, не понимала, куда просилась, что делала.
Лизавета что было силы обняла, прижала подругу, зашептала шпионкой:
– Не плач, а то нас доктор заметит.
Все равно дрожащую Ирочку отобрали и унесли. А вокруг ликовали, ревели десятки луженых глоток, стучали две сотни ног:
– Мы летим! Ура! Мы летим!
– Тихо! – рявкнула Роза Прокофьевна, высоченная, громогласная женщина-гренадер. – Порядок! Все успокоились! Смотрим в иллюминаторы. Полет проходит по графику, внизу под нами Европа. Атлантика… Северная Америка… Тихий океан… И мы снова дома, в Сибири.
Борис прижался к стеклу, так, что нос и губы расплющились, прошептал:
– Смотри в небо, дедушка!
Но до Уральских гор тянулся дождливый вечер. Сквозь завесы туч промелькнули огни больших городов, но где уж там разглядеть таежную Черемшанку!
Астролетчики сбавили скорость, и тарелка, мягко кружась над Европейской частью нашей бескрайней Родины, аккуратно пошла на посадку. Мелькнули кварталы Питера, наплыла бетонная плешь учебного космодрома. И взволнованные родители смеются, машут руками! И ребята в окно помахали. Девяносто гордых борцов за звание первоклассника. Кто не глотал лекарства за дверью с красным крестом, у кого все было в порядке.
– Внимание! – Роза Прокофьевна не расслабляла хватку. – Все встаем, никто не выходит. Провожаем наших друзей, которым не повезло. У них будут другие профессии, они не откроют планеты, но в качестве добровольцев или специалистов всегда смогут сколько угодно на любых планетах работать. Друзья уходят домой. А мы с вами – в учебный корпус. Будем писать короткое подробное сочинение «Как мне понравилось в Космосе».
Доктор и медсестричка вывели восьмерых, мальчиков и девчонок, опустивших буйные головы. Кому было теперь не боязно, а нестерпимо стыдно.
– Паническая атака, – на ходу объяснили медики четверке преподавателей.
Ликующие улыбки уходили с лиц семилеток, всем стало как-то неловко за свою большую победу. Лизавета очи прищурила, посмотрела грозно на Вадика: «Попробуй скажи минус десять!» Тот рот открыл… Промолчал. Но явно, так и подумал.
Почему-то, им не позволили похвалиться, прижаться на миг к старшим, переживающим. Ребята дисциплинированно повернули в белое здание и разошлись в два класса. А потом настучали старательно в учебных малых мозгпьютерах несколько предложений, перебросили Розе Прокофьевне.
– Посмотрим, что тут у нас…
Лицо полноватой женщины с короткой светлой прической, отдыхающей после встряски в мягком кресле, за длинным столом с учительской мозготроникой, казалось чуток насмешливым, но довольным и добродушным. «У нас будет классная классная», – хихикнув, решила Лиза.
– Восторги… Сбылась мечта… Землю надо беречь, она маленькая… – пробежала женщина взглядом отрывки из пылких опусов. – О, а это оригинально. Арсеньева Лизавета: «Мне пока не понравилось в Космосе». Объясни нам всем, почему?
– Нормально, минус одиннадцать! – прокомментировал Вадик. Довольно громко. И тихо, соседу Боре на ушко: – В сочинениях надо писать, что взрослым приятно видеть, а не что в самом деле ты думаешь. Мне мама так говорила, психолог и социолог.
Борис отвернулся. Хмурясь, кинул взгляд на белый затылок с двумя высокими хвостиками. А Лиза встала и выпалила:
– Я мечтаю взглянуть на Солнце! Близко-близко, чтобы как будто можно было руками дотронуться! Мы взлетели низко, всего на две тысячи километров. А от Солнышка до Земли – сто пятьдесят миллионов.
– «Вперед и выше!» – девиз российского космонавта, – улыбнулась Роза Прокофьевна. Поддержала зеленоглазую, и мальчишка на дальней парте с полыхнувшей радостью понял: нет, малявка не будет отчислена.
– А еще мне грустно смотреть, как другие люди болеют. Когда я вырасту, сделаю лекарства, чтоб все желающие могли летать, куда хочется!
– Мы тоже будем врачами в дальних рейсах, на звездолетах! – подхватили с нескольких парт задорные голоса.
– Умение сострадать, желание помочь товарищу – это очень важное качество и на Земле, и в Космосе. Кому еще не понравилось?
– Мне, – призналась, вставая, веснушчатая Вероника Дружинина. – Космос без разумных существ – пустой, холодный и скучный. Мои папа и мама работают с дикарями планеты Электры, учат их разводить костры, мыть руки, проваривать мясо и шить одежду из шкур. Когда я вырасту, тоже буду с мамой гуманоидоведом!
– Какое трудное слово, – улыбнулась Роза Прокофьевна. – И мечта у тебя очень трудная, но чудесная и исполнимая.
«А мы надеялись, только поднимемся над Землей, встретим в Космосе папу и маму, – могли бы сказать ребята из ближнего детского дома, Соня Майская с Геной Сироткиным. – Теперь-то видим, как глупо…» Но замкнулись и промолчали.
Зато говорили все. Полет как будто бы высветил поисковым прожектором БУДУЩЕЕ, и азартные семилетки проносились в мечтах в скоплениях опасных багровых звезд, шагали в компании роботов по чужим зовущим планетам…
– Вопрос остался открытым, – суровый директор вытер вспотевший высокий лоб. Он сидел за широким столом, а медики с педагогами за длинным столом напротив, виновато двигая мышками переносных мозгпьютеров. – Завтра первое сентября, не мне вам напоминать, взвинченные родители желают увидеть списки. Кого отчислять будем? Игорь, медицине первое слово.
– Никого, – поднял взгляд на коллег черноглазый вдумчивый доктор. – Я запись после полета десятки раз просмотрел, на каждом лице искал минутную неуверенность. Ни секунды, ни у кого. Флегматики непробиваемые, стабильные, стрессоустойчивые. И к здоровью не придерёшься и нервы у всех железные. Нельзя такими разбрасываться.
– Нельзя, говоришь? А сверху меня по макушке тюкают, у них там иное мнение. Прошу вас, Ольга Сергеевна, впечатление по вашей группе.
Молоденькая учительница с розовыми кудряшками прижала руки к груди, округлила маленький ротик:
– Глеб Григорьевич, как так можно? Теперь, когда доказали, когда выдержали полет! Они счастливы! Позабыли, что кого-то надо отчислить! Глеб Григорьевич, это обман… Это будет травма, на годы… Я считаю, всех надо оставить. – И писклявым отчаянным голосом: – Я настаиваю, Глеб Григорьевич! Я вычеркивать не смогу...
– Экая вы чувствительная, с заковырками-заморочками... А что думают ветераны?
– Это верно, они были счастливы, – подтвердила Роза Прокофьевна, упираясь тяжелым взглядом в лицо товарища юности. – Компетентные и устремленные, таких нельзя отпускать. Ты, Глеб, на нас не дави, мы тебе бюджет не пополним и десяток мест не припишем. Лучше трубку снимай и звони в министерство, знаешь кому. Достаточно с нас обманов, сделаем что-то стоящее.
– И ты, Брут… – Директор откинулся к скрипнувшей спинке кресла и на телефонную трубку как на ежа уставился. – Не люблю пред начальством расшаркиваться.
– В таком случае, приседай в почтительном реверансе, – проворчала Роза и номер услужливо набрала. – А то другие позвонят, перехватят твои дополнительные бюджетные отчисления.
– Убедительно аргументируешь. – Григорьич уже смирялся, и слова уже подбирал, и мыслью уже витал в парламентских кулуарах. Но пока проходили гудки, улыбнулся в усы, подначил: – А скажите, ваши хваленые о чем-нибудь догадались?
– Что вы, Глеб Григорьевич, нет! – всплеснула руками Ольга. – Они маленькие, наивные, их родители дома утешат.
– А у меня Буланов проницательным оказался! – без стеснения похвасталась Роза.
Потому что, когда другие мечтали: «А я! А я!» – он один упорно отмалчивался. И губы кривил. Не то что бы с обидой или с насмешкой, а искренне удивлялся чужой некритичной наивности.
– Все свободны. Буланов, останься. А где твое сочинение? – спросила строгая классная, когда последняя девочка аккуратно закрыла дверь.
Мальчишка смотрел в упор, не опуская глаз:
– Вы знаете сами. Мы с вами не были в Космосе.
– Да ну? – изумилась Прокофьевна. И вдруг, совсем неожиданно, по-девчоночьи рассмеялась: – Разумеется, Боря, я знаю. А ты-то как догадался?
– Я будущий мозготронщик, я должен все замечать. Когда захожу в кабину, всегда смотрю на приборы, когда выхожу – сверяю. Мы пол-литра крензина потратили. Не летали вокруг Земли, а немножечко покружились, покачались над космодромом. Картинки в иллюминаторах – компьютерная иллюзия.
– А еще в Сибири давно не собирались тучи, неделю сияет солнышко, – подсказала Роза Прокофьевна.
– Знаю. Пока ребята печатали сочинения, я по «маршруту тарелки» просмотрел все сводки погоды, – кивнул серьезный пацан. – А еще, – хитро улыбнулся, – звякнул в деревню дедушке!
Кто умеет аргументировать, у кого друзья в министерстве, тот многое пробивает и многого добивается. Часа через три, усталый как выжатый фрукт директор поторапливал секретаря:
– Вызывай Сергевну с Прокофьевной, пускай составляют списки, кого в «А», кого в «Б» разбирают. Проследи, чтобы не потеряли «флегматичных и проницательных» и два раза не повторяли. А потом отправишь родителям. В каждом классе – по сорок пять! Исключать сегодня не будем.
И, в ответ на восторженный взгляд, с горделивым видом добавил:
