ссылка на первую часть: тык
5
Том сидел на холодном камне и молча смотрел вдаль. Там, в море, на линии горизонта гневливые волны в истеричной похоти сходились с болезненно оранжевым солнцем.
Худые острые плечи Тома дрожали. Приближался шторм, туман вздымался с пологого берега, морось оседала на камнях, песке, пальцах…
Синие озябшие ладони и тонкие ножки без обуви, зато в крови – как это могло быть правдой? Особенно здесь, в этом песчаном тропическом краю, на осколке некогда счастливой земли? И почему внутри все болит и жжется, будто в живот напихали острых камней?
Том не знал ответов, но чувствовал: гнев, что он испытывает – праведный гнев. И зло, которое он призовет – правильное зло, что бы ни говорили жрицы из Главного Храма.
– Эллинийцы заплатят, – сказал Том, не до конца понимая, что имеет в виду.
Тонкое хрупкое тело дрожало, но решимость в нем пылала жаром новорожденной звезды. И деревянный гребешок, зачем-то схваченный в суматохе побега из оскверненного родительского дома, превратился вдруг во что-то важное, в могущественное и опасное оружие.
- Это все, что осталось. Маму убили. Папу убили. Дом сожгли. Убили друзей, соседей, всех…
Девочка не плакала, только тихо и монотонно бормотала.
– Я знаю, что ты существуешь. Крит – большой остров, но тебя трудно не заметить. Мне всего десять, но я уже поняла, как сильно ты нам нужна.
Голос прерывался лишь плеском беспокойных волн.
– Я готова отдать единственное, что осталось. Но за это...
Девочка упала на колени и зашептала бурливому шуму прибоя:
– Убей их всех. Сделай так, чтобы эти варвары пожалели о том, что сюда приплыли. Разломай их корабли как ореховые скорлупки! Смой их самих в море! Пожалуйста... Пожалуйста! Пожалуйста!
Рука девочки дрожала, но метнула деревянный гребень в воду с остервенелой силой; тот угодил прямиком в белый язык набегающей волны, и море с аппетитом поглотило скромный дар.
– Поднимись из темной пучины, Мать Кошмаров! Я призываю тебя! Враги напали на Крит, и только ты можешь за нас отомстить!
Том дрожал от возбуждения, негодования, ярости и печали. Ему хотелось плакать, смеяться, кричать и кататься по песку. Море впереди вздыбилось и занесенным молотом понеслось на наковальню берега. Последнее, что увидели глаза маленькой девочки – белую кромку пены на гребне гигантской волны; белую и острую.
6
Захлебываясь собственной слюной, Том пришел в себя. Подавив рвотные позывы и усмирив жгучее першение в горле, поднялся на колени.
– Ее…
– Изнасиловали.
Том скривился, подумав о том, каким дураком все это время был. У Эйбона описывались отвратительные, совершенно невообразимые вещи… но все они меркли в сравнении с личным опытом двух испытанных смертей подряд.
– Я не могу уйти?
Геката рассмеялась отвратительным визгливым клекотом.
– Ты ведь читал книжку и знаешь сам: отпустить тебя я могу только на тот свет.
На этот раз Тому не хотелось долго выбирать. Взгляд его пал на черный камень – осколок вулканической породы, до блеска отполированный временем. Не желая больше тянуть, схватил камень, да так сильно, что острые грани впились в его пальцы, брызнула кровь, и…
7
Стопы вспахивали пыльную землю, оставляя неглубокие, но заметные следы. Воздух, словно зараженный безмолвной яростью, подрагивал от небесного жара; небо казалось сплошным бледно-желтым маревом. Редкие деревья стояли недвижно и прямо, будто никогда не знали ласки ветра.
Том понимал: найти еду необходимо. Также он понимал, что никто из племени в его возвращение не верит. А многие и не хотят, чтобы он возвратился.
И без того худосочное тело горе-охотника стремительно сохло и хирело под палящими лучами солнца, в тисках постоянного голода. Идти дальше означало пытку, но он все равно шел – лучше погибнуть воином, чем умереть, покорившись судьбе.
Прошло много времени с того дня, как захватчик из племени Толстолобых ударил его дубиной по затылку, но боль по-прежнему возвращалась – каждый третий оборот солнца. Часто на жаре она маленьким злым огоньком вспыхивала где-то над шеей, а потом медленным текучим пламенем начинала пожирать его голову, заставляя стискивать зубы, шатаясь, падать на колени и хвататься пальцами за жухлую траву – лишь бы не рухнуть в беспамятстве…
По счастью, сегодня голова не болела. Этот жребий выпал обожженным босым ногам; сплошь покрытые темными загрубевшими мозолями, они уже едва слушались хозяина, когда тот с ужасом отпрянул назад и едва не растянулся на земле... но копье не выронил, и даже выставил его перед собой, готовый к бою.
Что-то большое и темное появилось впереди; словно упало с неба, как ворон-великан: того гляди поднимет лоснящуюся переливом голову с черными глазищами, разинет клюв и разом вырвет тебе кишки!
– Это всего лишь камень, – успокоил себя слабым голосом Том, – обычный страшный камень.
Цветом булыжник походил на зловонное черное болото, в котором нередко увязали дикие звери, а формой напоминал человеческую голову, вытянутую и печальную, будто о чем-то глубоко задумавшуюся.
– То ворон, то голова, – проворчал Том низким грудным голосом, – нужно найти дичь, а не то скоро сам стану черным и твердым.
Покрепче сжав верное копье в руках, Том храбро зашагал мимо камня: разве пристало воину бояться мертвого? Камни не бегают по полям, не ползают в пещерах, не плавают в озерах – так зачем от них таиться?
Далеко слева протянулась белой полоской корка солончаков. Далеко справа подпирали небо холодные горы. Далеко впереди лежали до сих пор никем не исследованные земли, сулящие племени богатое пропитание. Прищурившись, Том разглядел то, что так сильно жаждал увидеть: темно-зеленая полоска леса легла поперек долины, словно щедрый дар великих духов.
– Наконец-то!
Путь пролегал через ровную местность, деревья здесь почти не попадались, но периодически Том все равно оглядывался по сторонам – а ну как чужое племя наблюдает за ним, поджидает, чтобы напасть, отобрать хорошее копье, а его этим самым копьем заколоть?
Дорога вывела к высокому черному булыжнику, торчащему из земли. Солнце в небе сияло издевательски ярко, словно ничего плохого в мире никогда ни с кем не случалось.
– Что за…
Камень-ворон, камень-голова. Тот самый.
– Я вернулся обратно? Не может такого…
Солнце в небе продолжало сжигать само себя.
– Храните меня, предки, – сказал на всякий случай Том, извлек из-за пазухи кость давно погибшего отца и поцеловал ее, на удачу.
Две минуты спустя он вновь оказался у камня. Том мог поклясться, что шел все время прямо, по направлению к лесу. Солнце словно приклеили к небу.
– Я от тебя все равно уйду! – крикнул Том и почувствовал, как боль разливается по затылку.
Тридцать решительных, полных ярости шагов. Камень.
Двадцать шагов в безумном припадке – камень, на этот раз словно бы ухмыляющийся.
Десять шагов! Новый короткий путь по кругу, в лабиринте между безмерно далеким лесом и отвратительным черным камнем, который никак не желал отпускать редкого гостя.
– Чего тебе надо?! – заскулил Том, выронил копье, рухнул на колени перед своим мертвым мучителем и воздел к нему усталые руки.
Камень не ответил, но едва уловимо изменился, и теперь походил не на птицу или на голову, а на размытые слезами очертания высокой женщины – притягательной и страшной одновременно.
– О, прошу… я устал! – прошептал Том. – Так устал! Помогите, кто-нибудь! Избавьте от боли… от усталости… от этого вечного голода!..
Ему не ответили, зато в кронах ближайших чахлых деревьев зловеще зашумел ветер. Казалось, в природе пробудилась новая сила, о которой раньше ни один человек на свете не знал.
– Ты можешь стать бессмертным, – прошелестел ветер скудной листвой, – можешь получить милость ночной тьмы.
– Бессмертным?
Голод в животе озверел окончательно, вгрызся в стенки прохудившегося желудка. Желчь подступила к горлу. Том едва сдержал рвотный позыв.
– Так не должно быть, – сказал он себе, сгибаясь от боли и сдерживая слезы, – такого не должно происходить с воином…
Обессилев, Том навалился ладонями на черный камень, и руки его глубоко вошли в топкую, темную как сама ночь жижу. Дико вереща и пытаясь вызволить себя из ловушки, он дергался и лишь глубже погружался внутрь непонятной гадости.
– Помогите!.. – успел прокричать пленник за мгновение до того, как каменная топь окончательно его поглотила.
Крик взметнулся к небу, где и растворился навсегда в бледно-желтом мареве.
8
Том выпал из стены, наткнулся на твердую землю и рухнул, словно затравленное животное. В животе его снова заворочались отвратительные слизни – вышли из недолгой спячки.
– Наконец-то, – пробормотал он, перевалился на спину и уставился на небо – там по-прежнему горели восточные звезды.
С минуту он лежал неподвижно, громко дышал и глядел в небо, пытаясь найти в нем умиротворение. Случайно шевельнув рукой, Том почувствовал что-то в сжатом кулаке – нечто маленькое и теплое на ощупь…
– Так вот ты какая – милость Гекаты? – сказал Том тихо и поднес к глазам черный как смола камушек.
Словно крошечное сердце, подарок богини внезапно начал сокращаться, биться в холодных пальцах, и Берншоу от страха и неожиданности сжал его.
– Нет!
Черный комок лопнул, оросив ладонь и пальцы хозяина кровью… но пару мгновений спустя она медленно впиталась, слилась с плотью, растворилась в ней, словно комок соли в супе.
Выдохнув, Том пошевелил пальцами.
– Надеюсь, сработало, – сказал он не то себе, не то ночному мраку.
***
Закопав останки бедняги Джимми где-то в зарослях, Берншоу свернул лагерь и собрал все самое необходимое. Последним в руке оказался нож.
– Надеюсь, сработало, – повторил Том, обращаясь преимущественно к лезвию.
…а потом, улыбаясь и морщась от непривычных покалываний в сердце, он пробирался через густые заросли, вдыхал ароматы ночных цветов и глядел, как рукоять ножа, торчащая из груди, с каждым шагом гуляет – то вправо, то влево, то вправо, то влево…
9
Привязанный к стулу человек слушал историю бесстрастно.
– Потом я многие сотни лет отказывал себе только в трех вещах: в настоящем имени, в семье и в гибели. Имя менять приходится ради конспирации – не хочется привлекать внимание к своей скромной персоне. Иметь потомство не могу, да и, если разобраться, зачем? Кому захочется наблюдать, как родные дети старятся и умирают?
– Так ты, значит, не только не умираешь, но и не стареешь?
Том улыбнулся; этот вопрос он любил.
– Геката одарила меня бессмертием, однако в мире кроме ее милости есть еще много всего полезного. С моими возможностями разгадка тайны вечной молодости стала лишь вопросом времени, которого у меня, сам понимаешь…
Детектив молчал. Том любил рассказывать свою историю, когда это казалось уместным, и наблюдать за реакцией. На этот раз слушатель его разочаровал: ни обозвал психом, ни заинтересовался, даже толком не удивился. Только смотрел на него, прищурившись, и спокойно ждал своей участи.
Таких вот «крутых парней» Берншоу по-настоящему ненавидел.
– Хорошо, приятель. Ты хотел правду, ты ее получил. А теперь будь добр, исполни и мою просьбу?
– Какую же?
Берншоу извлек из ящика стола свой любимый нож, после чего тихо и нежно ответил:
– Как окажешься на той стороне, передавай Смерти привет, ладно?
10
Много веков спустя, после первого нано-взрыва Том очнулся под завалами – разумеется, невредимый. Память о произошедшем стремительно возвращалась, словно кровь к онемевшей руке. С ней в голове все отчетливей проявлялось осознание: миру конец.
Но где же темная госпожа? Неужели покровительница оставит избранника здесь, среди дымящихся развалин и трупов? Мощнейшее оружие в истории человеческой цивилизации подписало миру приговор, но Берншоу знал – дальше будет еще хуже.
Сдвинув несколько камней, он освободился из нерукотворной темницы; свет агонизирующей атмосферы алчно впился в сетчатку глаз.
– Ты, надеюсь, не думал, что прошел испытание?
Нежный вкрадчивый голос прозвучал в голове Тома, отчего он невольно вскрикнул. Тогда же обнаружил, что ответить не в состоянии: губы одеревенели и намертво слиплись, в горле комом встало нечто отвратительное.
– Время твоих пламенных речей кончилось, дитя. Теперь место есть лишь для самого пламени.
Берншоу оглядывался по сторонам в поисках госпожи, но вместо нее увидел, во что превратился город после первого взрыва. Огромные квадратные башни больше не стремили шпили к небу: небоскребы рухнули, похоронив тысячи человек под слоем бетона и стекла. Асфальт на дорогах разверзся, образовав трещины шириной с порядочный автомобиль; многие из них, очевидно, так и провалились вниз, в адскую бездну.
А еще с улиц пропали люди. От них остались только черные пятнышки копоти на сером бетоне, сером асфальте, сером углепластике…
- Ты решил, будто достоин вечной жизни. В действительности же никто и ничто не может быть вечным. Даже твой мир оказался смертен – но предвидеть этого ты не смог.
В воспаленных тысячелетних глазах Берншоу отражался город, празднующий день своей смерти. Отовсюду – из развороченных домов, от черной копоти, с искореженной земли – вздымались ввысь полупрозрачные перламутровые пленки. Они летели, мерцая в тяжелом выжженном воздухе, закручивались под сводом неба и, блеснув напоследок особенно ярко, тонули в нем навсегда.
- Сегодня я действительно дарую тебе новую жизнь, Том Берншоу. Жизнь без смерти, как ты и хотел.
Небо вновь разорвало пополам – грянул опустошающий гром, ослепительная белая вспышка застила все вокруг. На этот раз потоки огня опустились прямиком на голову бессмертного, и тогда он подумал:
«Наверное, таким и должен быть Ад».
Потом Берншоу просто шел вперед, черный словно графит, твердый словно алмаз, но уже почти не существующий. Он все шагал и шагал сквозь пламя, которому не было конца, а где-то в вышине из-за огненной пелены на него взирала богиня мрака, и ее не скрытое вуалью лицо казалось ему невообразимо страшным.
Медленно, шаг за шагом Том продвигался вперед, в никуда… но никак не мог туда дойти.
«Усталость», думал он горько.
«Всего лишь усталость».
***
группа автора в вк
