Дверь в который раз захлопнулась за спиной, и на сей раз этот звук был особенно обидным. Опять! Опять все труды впустую!

Он ссутулился, съежился от холодного ветра, швыряющего прямо в лицо белое крошево. Сунул руки в карманы и быстро пошел по улице, удаляясь от недружелюбного дома. Окна лицемерно скалились вслед оранжевыми окошками, будто зазывая вернуться и погреться у камина в приятной компании.

Он шмыгнул покрасневшим носом, то ли от досады, то ли от холода. Высокомерные выскочки из Ассоциации Кукол! Как они вдумчиво, сладострастно, убийственно медленно растягивали свой вердикт, смакуя каждую деталь!

– Не расстраивайтесь, – жеманно картавил юный помощник председателя, явно копируя манеру своего хозяина. – Поймите, эта ваша техника...кгм, я даже не знаю, как правильно сказать...устарела? Это слово не подходит для явления, которое никогда не было в моде. Полное отсутствие пропорций, вот эти чрезмерно длинные лапы, какой-то невнятный нос и огромные глаза...что изображает эта кукла? Вы сами-то понимаете, что у этого существа нет аналогов?

– Безусловно, – поддельно-добродушно басил почетный член Ассоциации Кукол, пожилой, уже хорошо поживший мужчина с глазами тухлой рыбы, – даже выдуманные личности имеют право на существование. Но, позвольте, это существование должно быть оправдано. В вашем изобретении нет ни шарма, ни обаяния, ни жизни. Пожалуй, капелька омерзения – но разве этим должны славиться куклы?

– Вам, милый мой, – сам председатель смотрел сочувственно, и в этом сочувствии фальши было едва ли не больше, чем добродушия в предыдущем ораторе, – стоит, наконец, оставить эти бесплодные попытки. Сколько раз вы уже приходили к нам? Три, четыре, пять?

– Шесть…

– Вот видите, шесть. Уже примелькались настолько, что ваше лицо вызывает только одно желание, уж позвольте быть откровенным: побыстрее осмотреть новую поделку и заняться более важными вещами. Для того, чтобы стать членом Ассоциации, необходимо обладать настоящим даром, талантом, искрой Божьей, если угодно, – но никак не просто прямыми руками и жаждой раз за разом переводить материалы на что-то непотребное. Оставьте, милый мой, оставьте. В мире полно занятий, в которых вы можете найти себя. Прекратите, наконец, стучаться в запертые двери. Работа должна быть с душой – а откуда бы взяться душе у, простите, бездаря?

Он и сейчас проговаривал глиняными от мороза губами все те слова, которые услышал. Завуалированные или прямые насмешки, лживая ласка, добродетельные советы…

Руки в карманах заныли, вспоминая тепло жарко растопленного камина в том зале. Холеные лица, не знающие ни голода, ни холода, словом, никаких нищенских забот. Вычурная одежда, ухоженные руки – интересно, как же они делают своих кукол? У него-то вечные заусенцы, царапины, трещины на пересушенной коже – неизбежное влияние клея, игл, многочасовой работы с грубыми материалами.

Левый большой палец легонько кольнула какая-то вещица. Он стиснул ее, и, помедлив, достал из кармана. Внимательные зеленые глаза, принадлежащие мохнатому непонятному зверю, вопрошающе глянули на своего создателя.

– Ну что? – грустно усмехнулся он в ответ. – Как всегда, да?

Зверь молчал. Он был сделан совсем недавно и еще не знал, какое такое “всегда” имел в виду горе-кукольник. Блестели под светом вечерних фонарей острые рожки.

– Ты хороший, – мастер погладил свое творение по бурой шерсти. – Хороший и настоящий, что бы там ни говорили эти лощеные господа. И мы еще обязательно попадем в Ассоциацию, вот увидишь.

Зверь доверчиво молчал, сидя на ладони у хозяина. Несколько белых крупинок затерялось в его густой шерсти и тут же начали таять, то ли от горячего дыхания мастера, то ли сами по себе.

Он аккуратно убрал игрушку в карман и свернул в переулок, подальше от центра города, поближе к своей лачуге.

Его жилье нельзя было назвать богатым или хотя бы средним по достатку, но мастер никогда не стремился к витражам, каменным стенам и огромным комнатам. В маленьком домике было решительно все, необходимое для жизни: кровать, на которой можно было спать; крепкий большой стол, занимающий едва ли не половину комнаты – для бесконечного творчества, а в удачные дни и обеда; пыльный шкаф с книгами на нескольких языках. Наконец, стеллажи, составляющие главное богатство этого дома: полки до самого потолка были заполнены самыми разными вещами. Здесь можно было найти глаза всех цветов радуги, куски проволоки различной толщины, вымоченную в каких-то настоях вату, пузырьки с терпкими запахами, мелкие камушки, листики, осколки стекла, обрезки кожи, чью-то шерсть и даже кошачьи усы. На самых же верхних местах размещались уже готовые работы мастера: куклы.

Странная Девица призывно улыбалась Глазастому Шару, а тот, в свою очередь, неотрывно пялился на Медведя. Медведь был самой большой игрушкой мастера – почти в две ладони. Когтистые его лапы нежно сжимали в руках самую настоящую розу, со временем засохшую, но не утратившую красоты. Один глаз Медведя был желтым, второй – зеленым. Именно эту милую особенность в свое время жестоко высмеяли в Ассоциации, отказавшись принимать “такую нелепицу” в качестве вступительной работы.

Странная Девица, появившаяся на столе приемной комиссии годом позже, вызвала недоумение: босоногая взрослая женщина с корзинкой в руках улыбалась так настойчиво и широко, что, казалось, улыбка вот-вот замкнется в целый зубастый круг. За спиной Девицы виднелось одно крыло, по виду – стрекозиное. Такие же прозрачные, с прожилками крылья, но поменьше, наполняли ее корзинку.

– Она мечтает сшить себе новое крыло взамен утраченного, – пытался объяснить тогда мастер, но слушать его, конечно же, никто не стал.

– Нам не нужны игрушки с историей! – гневно выговаривал тогдашний заместитель председателя. Толстый, с бесконечной одышкой, от злости он, казалось, пыхтел в два раза сильнее. – Детям нужны игрушки, в которые они будут играть, которые они будут ломать, а не те, о которых надо слушать непонятные сказки!

И Девица пополнила население верхней полки. Позже к ней присоединился Глазастый Шар (“вы что хотели изобразить?”), гном-барабанщик (“слишком грубая работа”) и хромой бык (“детям не нужны калеки”).

Теперь настала очередь Зверя. Мастер, кряхтя, залез на стул.

– Ну, ребята, – подчеркнуто-бодро проговорил он, – принимайте новенького.

Гном-барабанщик потеснился, уступая кусочек полки около быка, и Зверь с достоинством разместился на своем новом месте. Мастер подмигнул своему кукольному воинству.

– Мы еще будем в Ассоциации, друзья. Не унывайте.

И сложно сказать, пытался ли он утешить их – или успокаивал себя. Сегодняшний вечер полностью принадлежал дешевому вину и грустным размышлениям. Но с завтрашнего дня – и кукольник знал это – он начнет новую работу. В мыслях, наполненных обидой на несправедливые суждения, уже давно витало что-то эфемерное. Ускользающее, едва на нем пытаешься сосредоточиться, но никак не оставляющее голову в покое. Нет-нет, да и глянет внимательно на мастера светлый, медовый глаз какого-то странного чуда-юда. Нет-нет, да и мелькнет клыкастая улыбка.

Мастер опрокидывал стакан за стаканом, торопливо и жадно, желая поскорее забыть сегодняшний день, а заодно и приблизить следующий. И с каждым новым глотком все яснее становилась в голове идея.

Наконец, он встал, заметно пошатываясь.

– Я...я с-сдел-лаю тебя, – пьяно пообещал кукольник невесть кому. Невесть кто довольно хмыкнул в голове. – Клянусь, сделаю!

Он махнул рукой перед лицом, будто пытаясь избавиться от наваждения, потерял равновесие и рухнул на кровать, немедленно забывшись нетрезвым, тяжелым сном.

Вино оказалось дружелюбнее господ из Ассоциации и пощадило его голову, оставив на память о себе лишь пересушенный рот и воспаленные глаза. Казалось, что мастер проплакал всю ночь. В какой-то степени так и было – его бесслезное горе ничем не уступало рыданиям. Но и оно отступило перед светом нового дня. Кукольник чувствовал, что в этот раз все будет иначе. Вдохновение захватило его целиком.

Из самых потаенных уголков полок были вытащены лучшие вещи, которые береглись на особый случай – несколько лоскутков дорогой ткани, конский волос, застывшая смола и медная проволока. Это будет настоящий подменыш, маленький эльф, пробравшийся в этот мир через свои потайные тропы. И он будет настоящим – о, он будет таким настоящим, что господа из Ассоциации побоятся спорить. У мастера дрожали руки, когда он принялся за работу.

Глубокой ночью он опустил исколотые проволокой руки на стол и выдохнул – будто бы первый раз за весь день, пролетевший так незаметно. Перед мастером лежала еще не кукла, но уже что-то с характером: нацеленные в потолок крючковатые руки, казалось, готовы были схватить любого, кто к ним потянется; колени были вывернуты наоборот, а шея казалась чуть длиннее, чем бывает у обычного человека. Кукольник чувствовал: игрушка будет злой, мстительной, настойчивой. На верхних полках кто-то недовольно шуршал: то ли другие куклы опасались своего будущего соседа, то ли нашла какую-то лазейку мышь.

– Не переживайте! – громко проговорил мастер, внимательно оглядывая кукольный каркас. – Вас он не обидит.

В голове словно ветром прошуршало. “Быстрее бы”...

– Потерпи, маленький, – с любовью прошептал он, укладывая каркас на стол. – Тебе нужно полежать. Мне, впрочем, тоже. Завтра продолжим, договорились?

Конечно же, никто не ответил. А кукольник заснул, едва коснувшись кровати.

Острозубая улыбка в воображении мастера становилась все ярче, все настойчивее. Уже обросли когтями руки и даже ноги, не желающие носить никакие ботинки. Уже был сплетен в короткую косицу конский волос, но никак не рождалась голова. Кукольник маялся, не находил себе места. Перебирал в голове варианты. Осколки стекла? Не то. Может быть, деревянные клыки? Нет. Скрутить из проволоки? Господи, какая чушь…

На улице надсадно замяукал кот, и мастер подскочил на месте. Какой же он дурак! Кукольник ринулся к нижней полке. В ее глубине, скрытой от посторонних глаз (хотя кому придет в голову посещать это жилище) уже года три как лежал особый мешочек, ждущий своего часа. Мастер бережно вытащил его за свет и, ослабив горловину, высыпал на ладонь острые кошачьи зубы.

То, что нужно. Ради этого мешочка он однажды провел на местном кладбище полночи, осторожно разбирая скелетированные останки кошки, каким-то чудом там оказавшиеся. Большая часть костей оказалась непригодна к чему-либо, но зубы сохранились идеально. Кукольник берег их так тщательно, что едва не забыл. Они прекрасно впишутся в улыбку нового подменыша.

– Ну, дружок, – обернулся мастер к столу, – теперь-то ты не будешь упрямиться? Как насчет головы?

Эльф ничем не выразил своего отношения к находке, однако вдохновение уже захватило кукольника. До поздней ночи тот лепил, сглаживал, соединял одно с другим, чертыхался, менял, начинал почти с самого начала. Пока, наконец, та самая клыкастая улыбка, преследующая его в воображении, не сверкнула наяву.

Мастер медленно поворачивал свое творение, придирчиво изучая его с каждой стороны. Золотисто-медовые глаза, казалось, внимательно следили за каждым движением рук. Подменыш еще не был готов, но уже, без сомнения, обладал характером. И уж какой-никакой, но душой – здесь даже председатель Ассоциации не сможет поспорить!

Вылепленные губы дрогнули.

– Ресницы убер-ри, – пророкотало между ними. Кукольник чуть не выронил игрушку. Непонимающе уставился на эльфа.

– Чего?

Подменыш равнодушно таращился на своего хозяина светлыми глазами. Мастер торопливо поставил его на стол и оглядел еще раз. Нет, конечно же, показалось. В здешних щелях гуляет, бывает, такой странный ветер…

Однако ресницы теперь и впрямь казались неправильными. Какими-то нарочитыми, слишком длинными, слишком человеческими – словом, категорически не годились этому существу. Решившись, мастер аккуратно оторвал обе полоски.

– Ну, будь по-твоему, – полушутливо согласился он с куклой, старательно отгоняя странные мысли.

Без ресниц эльф внезапно стал выразительнее и еще более живым. Мастеру страшно хотелось продолжить дело, но ни глаза, ни руки не желали слушаться. Да и опыт подсказывал: если работать до изнеможения, в какой-то момент вдохновение сменится машинальностью действий, а нет хуже настроя, чем равнодушный. Пришлось отступиться до следующего вечера.

За ночь подменыш, казалось, немного подрос. На свежую голову мастер убедился еще раз, что решение с ресницами было верным. Оставалась самая любимая часть работы: детали. Он критически осмотрел косицу, прикидывая, сделать ли ее подлиннее, или, наоборот, убрать совсем…

– Длиннее, – скрипнуло откуда-то из куклы. На сей раз звук был отчетлив настолько, что мастер непременно уронил бы игрушку, если бы она не лежала на столе, лицом вниз. Дрожащими руками кукольник перевернул эльфа, и медовые глаза, казалось, с долей насмешки встретили его взгляд. Косица болталась над левым плечом, куцая и какая-то нелепая. Да, действительно, стоило немного удлинить.

Стараясь не думать о том, что услышал (может быть, я схожу с ума?), он принялся за дело. Заплетенные волосы подменыша опустились аж до пояса – и, странное дело, немедленно стало казаться, что они всегда и были такой длины. И почему ему не пришло в голову сделать так раньше?

– Спасибо, – осторожно, уже не шутя, сказал мастер кукле. Та не ответила. – Теперь, может быть...серый пояс?

– Зеленый.

Кукольник до рези в глазах вглядывался в лицо эльфа, но тот сохранял бесстрастный вид. Мастер мог поклясться – это была игра ловкого существа, лишь притворяющегося ненастоящим. Или же он правда сошел с ума?

– Зеленый!

Руки сами потянулись к болотного цвета ленте, ждущей своего часа на одной из полок. В конце концов, его это сумасшествие или прихоть эльфа – спорить ни с тем, ни с другим нет никакого желания.

Желтые глаза подменыша будто бы довольно щурились, пока мастер кропотливо прилаживал пояс. Сам же кукольник изнемогал. Такие простые, такие знакомые действия, но пальцы немели от каждого движения. Почему-то очень хотелось спать.

– Готово, – наконец выдохнул он, отступая в сторону. Кукла действительно стала куда выше, чем планировалось. Мастер не мог отделаться от мысли, что слышит прерывистое, взволнованное, незнакомое дыхание.

– Ножик.

Левая рука выглядела пустой. Да, туда непременно требовался нож.

Пальцы не слушались, отказывались работать. Веки смыкались, и, казалось, каждый вдох требовал все больше сил. Последнее, что запомнил мастер, вкладывая в руку подменыша нож – насмешливый взгляд сверху вниз. Сверху вниз?

***

– Ну вот, совсем другое дело!

– Изумительно!

– Браво, браво!

– Это настоящий талант!

Над игрушкой склонились все: и тот молодой подхалим-помощник, и старик с густым басом не по возрасту. Даже тучный председатель – и тот, позабыв всегдашнюю свою солидность, восторженно блестел глазами.

– Это настоящий прорыв в кукольном деле! – торжественно заявил он мастеру. Тот молчал, потупив глаза. Он не поднял взгляд, даже когда председатель протянул ему руку – лишь осторожно пожал ее, будто бы боясь, что все эти комплименты окажутся жестоким шоу.

– Он абсолютно живой, дорогой мой! – торопливо говорил председатель, вновь и вновь оборачиваясь к кукле. – Это невероятное мастерство! Такое ощущение, что вы, уж простите, все это время нас просто водили за нос!

Председатель расхохотался над собственной шуткой, и смех эхом отозвался ото всех собравшихся. Заливисто хихикал помощник, добродушно посмеивался старик – почетный член Ассоциации. Другие тоже смеялись, шутили, тянули руки, кто-то даже хлопнул его по плечу – жест несколько вольный, но в этом месте всегда царили странные нравы…

Он вышел на улицу и глубоко вдохнул. Маленькая кукла, зажатая в руке, печально обвисла. Он поднял ее на уровень своих прекрасных медовых глаз и улыбнулся, обнажив кошачьи клыки.

– Да брось. Зато никто не посмел сказать, что твоя работа не имеет души. Считай, свою вложил – честная сделка.

Кукольник был бы рад закричать, но кто же услышит крик из маленького кукольного рта.