Что делать, если война проиграна, армия разбита, союзник бежал, а в небе столицы хозяйничает враг? Можно предаться унынию и страдать. А можно попытаться хотя бы символически нанести торжествующему победителю обидный и чувствительный удар. Этим ударом в июне 1940 года стал одиночный рейд очень странного французского бомбардировщика на Берлин.

Французская авиация накануне Второй мировой представляла собой печальное и отсталое зрелище. Денег катастрофически не было, процветала малосерийная сборка. А то, что собирали, справедливо называли преступлениями против аэродинамики.

Как в этих условиях сделать скоростной межконтинентальный самолёт для перевозки почты между Францией и обеими Америками в конце 30-х годов?

Разработать новейшую машину по последнему слову техники? Невозможно. Дорого и сложно!

Давайте лучше возьмём старый проект «Фармана» и попробуем со всей галльской изощрённостью выжать из него ещё что‑нибудь?

А потом срочно переделаем его в дальний бомбардировщик, потому что про него мы как раз и забыли?

Примерно так и появился на свет NC.223.4. Первый самолёт союзников, появившийся в небе Берлина и обрушивший на столицу нацистского рейха содержимое бомболюков.

О любви альбатроса и археоптерикса

Всё началось с заказа авиакомпании «Эйр Франс», которой понадобилось несколько самолётов для скоростной транспортировки корреспонденции через Атлантику.

Команда конструкторов «Фармана», успевшего превратиться в национализированную компанию SNCAC, взяла за основу проект тяжёлого бомбардировщика NC.223.3. Он и сам представлял собой почти досуха выжатую кошку из анекдота, будучи развитием идей давно устаревшего F.211. Что поделать, во Франции ценят традиции и экономность.

Отдадим должное команде конструкторов: они умудрились не только скрестить ежа с ужом — а точнее, археоптерикса с альбатросом, — но и поднять получившийся гибрид в воздух. «Новая» машина вместо прекрасной дизельпанковской угловатости приобрела насколько возможно вылизанные обтекаемые формы. Её габариты превышали такие немаленькие машины, как американский B-17 или британский «Ланкастер». Изначально NC.223.4 должны были летать на крейсерской высоте в восемь километров — но французская промышленность не справилась с герметизацией кабины, и амбиции пришлось умерить. Восемь километров из крейсерской высоты стали потолком.

Первая машина нового типа поднялась в воздух в марте 1939 года. Она получила название «Камиль Фламмарион» — в честь знаменитого астронома и популяризатора науки.

Going Postal: почтальон с бомбами

Пока сырой образец доводили до ума — немцы напали на Польшу. Первый рейс в Рио-де-Жанейро и обратно «Камиль» совершил в октябре, когда первая кампания новой мировой войны успела завершиться.

Полезное в первом рейсе совместили с ещё более полезным. Гражданский экипаж «Эйр Франс» заодно пытался найти немецкий тяжёлый крейсер «Адмирал граф Шпее», который в это самое время увлечённо рейдерствовал в водах между Бразилией и Африкой.

Вторую машину сразу передали авиации французского флота в качестве морского разведчика. Этот самолёт и получил имя «Жюль Верн».

Символично, учитывая глубочайшую неприязнь знаменитого фантаста к «проклятым тевтонам».

Вскоре к самолёту в разведывательной эскадрилье B5 в Бретани присоединился и «Камиль». А также третий борт этого типа, «Леверье», — названный в честь математика и астронома.

У французов не было более подходящей машины, способной совершать дальние патрули в Атлантике. В Париже ещё были уверены, что начавшаяся война станет позиционной в стиле Первой мировой, фронты устоят и французский флот будет на просторах океана гонять немецкие рейдеры и подлодки.

Командиром отборного экипажа «Жюля Верна» из шести человек стал один из опытнейших морских лётчиков Франции — 38-летний капитан-лейтенант морской авиации Анри-Лоран «Паша» Даильер, кавалер ордена Почётного легиона. В 1935 году он установил рекорд дальности полёта на гидроплане, добравшись из Шербура в Сенегал.

Месье Жюль Верн поехал на войну

К маю 1940 года стало ясно: бомбардировщики Франции нужнее морских патрулей, и нужны они прямо сейчас. Да и Анри Даильер с экипажем рвались в бой — громить цели в немецком тылу. Шестого мая они наконец получили разрешение на полевое переоборудование NC.223.4 в эрзац-бомбардировщик.

Под руководством командира на самолёт поставили чуть более мощные двигатели с дополнительными баками на 4000 литров, воткнули в дверь на борту символический пулемёт и приделали подвеску для бомб с бомбовым прицелом. Получившаяся машина могла отвезти две тонны бомб и вернуться при дальности полёта в 5000 км — более чем в два раза больше «брата», чистокровного бомбардировщика NC.223.3. Выжать она могла впечатляющую скорость в 385 км/ч — на 35 км/ч больше собрата.

Тринадцатого мая 1940 года «Жюль Верн» отправился на ночную бомбёжку железнодорожного узла в Аахене, чтобы усложнить жизнь немецким снабженцам и притормозить машину блицкрига.

Сразу выяснилось, что алюминиевый корпус самолёта сияет в свете прожекторов, как ёлочная игрушка, на радость немецким зенитчикам.

Зенитчики, к счастью, оказались не слишком меткими: NC.223.4 вернулся на базу Орли под Парижем. После вылета его перекрасили в радикально чёрный цвет и отправили воевать дальше: бомбить мост в Маастрихте.

Шестнадцатого мая «Жюль Верн» отправился на дневную штурмовку немецкой колонны на бельгийском побережье, где французские войска угодили в капкан. NC.223.4 умудрился отбомбиться и вернуться целым, несмотря на господство люфтваффе в воздухе. Эксперимент справедливо сочли сущим чудом. Дальнейшие вылеты «Жюль Верн» снова делал только по ночам. А другие два самолёта того же типа так и не удалось привести в боепригодное состояние.

Вермахт прорвался через Арденны, окружил главные силы союзников у Дюнкерка и упустил англичан в ходе операции «Динамо». В начале июня конец войны для Франции стал немного предсказуемым.

Третьего июня три сотни бомбардировщиков люфтваффе обрушили на аэродромы и транспортные узлы Парижа множество фугасных и зажигательных бомб. По французским данным, погибли сотни человек. Защитники Республики жаждали мести.

Вот только ответить рейдом на Берлин мог один-единственный самолёт. Тот самый «Жюль Верн».

Он должен был в одиночку дойти до сердца рейха с его мощной авиацией и ПВО, отбомбиться и, желательно, умудриться вернуться обратно. Нечто подобное он как раз уже успел проделать, нанеся в ночь с шестого на седьмое июня удар по Ростоку.

На Берлин!

Целью «Жюля Верна» назначили берлинский завод электроники «Сименс». В самолёт для дальнего рейда сумели поставить ещё один топливный бак. В салон загрузили 80 мелких зажигательных бомб. Кидать их предстояло в ретро-стиле: вручную из люка. Из-за перевеса вместо штатных 200-килограммовых бомб на подвеску пришлось прикрепить всего лишь 75‑килограммовые.

Вечером шестого июня NC.223.4 поднялся в воздух с авиабазы в Мериньяке под Бордо на атлантическом побережье Франции. Маршрут нормальных героев капитан-лейтенанта Даильера лежал в обход Германии через Ла-Манш и Северное море. В проливе их не очень метко обстреляли корабли британского флота, приняв за идущих на бомбёжку Англии немцев. На закате французы прошли над немецко-датской границей, где угодили под огонь уже германских зениток — столь же неточный. Продолжили путь над водами Балтийского моря. Вскоре после полуночи с северо-востока — от Штеттина, откуда никто никого не ждал, — вышли в небо Берлина.

Над ночной столицей рейха висели тучи — но в просветах туч командир экипажа заметил огни аэропорта Темпельхоф.

После чего Даильер и бомбардир Дешам обнаружили, что в суматохе перед вылетом забыли бомбовый прицел.

Пришлось импровизировать. «Жюль Верн» спикировал под тучи и нагло пошёл на малой высоте над берлинскими крышами, пытаясь найти чёртов завод.

Когда «Сименс» нашли, экипаж капитан-лейтенанта Даильера сделал два захода и сбросил бомбы. Услышавшие грохот взрывов и рёв моторов где-то над городом, немецкие зенитчики стали лупить в небо и пытаться нащупать цель прожекторами. Сделать этого не удалось: «Жюль Верн» шёл вопреки всем правилам почти на бреющем полёте, на высоте порядка ста метров.

Отбомбившись по заводу, французы взяли курс на Рейхстаг. В порядке ответной любезности за недавнюю бомбёжку Парижа бомбардир Дешам и бортмеханик Корнель высыпали на крыши и улицы восемьдесят «зажигалок», пытаясь в процессе стрелять из пулемёта по ближайшим прожекторам и вообще по кому бог пошлёт.

Число сброшенных на Берлин бомб оказалось по-французски ироничным: 88. Привет, так сказать, месье фюреру и прочим нацистам. Вслед за бомбами не удержавшийся бортмеханик Корнель бросил на крышу Рейхстага свои ботинки.

«Мы не пираты, а честные корсары!»

Затем «Жюль Верн» прошёл над Германией напрямик и благополучно добрался до аэродрома в Шартре спустя 11 часов 40 минут после вылета. Там на взлёте он едва не угодили под немецкие бомбы. Через парижский Орли экипаж наконец добрался до своей базы под Бордо.

За победным ужином пилот Йонне заметил, что бортмеханик сидит босиком. «Им они вряд ли пригодятся, я их успел крепко износить…».

Французская пресса немедленно объявила о великой победе. Количество самолётов на страницах газет радикально умножилось. Немцы, только что бомбившие Париж, в бешенстве включили режим «а нас-то за что?!».

Доктор Геббельс вознегодовал о «воздушном пиратстве» и заявил, что бесчеловечные французы разбомбили слона в берлинском зоопарке. За что от имени фюрера и рейха пообещал повесить участников налёта за жуткую агрессию на мирных и незлобивых немцев и расово германских слонов.

Капитан-лейтенант Даильер гордо прокомментировал, что они никакие не пираты, а честные корсары. Спустя три дня «Жюль Верн» отбомбился по авиазаводу Хейнкеля в Ростоке и вновь благополучно вернулся домой.

Десятого июня Муссолини решил влезть в заварушку и тоже отжать что-нибудь у французов, пока немцы не забрали всё себе. Экипаж «Жюля Верна» переключился на Италию. Пилоты бомбили промышленные объекты в Маргере близ Венеции, подожгли хранилище топлива, и забросали центр Рима антифашистскими листовками. Семнадцатого июня «Жюль Верн» громил базу итальянского флота в Ливорно.

Смерть самолёта, смерть командира

Всего до капитуляции Франции капитан-лейтенант Даильер и его команда совершили 17 вылетов. Затем героический самолёт спрятали в ангаре на территории Виши. И сожгли в ноябре 1942 года, чтобы он не достался врагу, когда нацисты решили оккупировать всю Францию.

Два других NC.223.4 снова стали гражданскими в «Эйр Франс» при Виши.

Третьему борту, «Леверье», это не помогло. Во время рейса во французский Ливан 27 ноября 1940 года он на свою беду очутился над морским сражением у мыса Спартивенто близ Сардинии между мощными итальянской и британской эскадрами. Кто именно сбил в пылу сражения случайного француза — до сих пор загадка.

Судьба первого, «Камиля Фламмариона», осталась неизвестной.

Ну а отважный командир «Жюля Верна» продолжил службу… в ВВС вишистской Франции. На его решение сильно повлияла бойня линкоров французского флота, на всякий случай устроенная англичанами в Мерс-эль-Кебире. Пилот получил погоны капитана второго ранга и отправился в Западную Африку.

Анри-Лоран Даильер погиб чуть раньше «Леверье» и его экипажа, 11 октября 1942 года. Его разведывательный Martin 167A3 перехватили британские истребители над Фритауном в Либерии, куда стекались английские конвои по пути из колоний в родные порты. Посмертно он получил звание каперанга и упокоился в сенегальском Дакаре — куда когда-то привёл свой гидросамолёт.

Франция 1940 года оказалась готова к отражению блицкрига не больше, чем СССР 1941-го. Её военачальники слишком почитали прошлое, полагались на прочность обороны и боялись повторения мясорубки, погубившей миллионы. Танки, корабли и самолёты Франции сочетали высокое качество и передовые технические решения с невероятной архаикой. Всё это не смогла вытянуть даже извечная отвага французского солдата, над которой ныне считается уместным потешаться в прочих странах.

Франция 1940 года на грани краха сумела отправить в отчаянный, символический рейд на Берлин один-единственный самолёт, наспех переделанный из гражданского. В его допотопный корпус врезали старый пулемёт и засунули бомбы, чтобы кидать их вручную. По нему стреляли враги и союзники. На него умудрились забыть поставить бомбовый прицел. И всё же капитан-лейтенант Даильер и его экипаж «корсаров» привели свою странную машину в небо столицы нацистской Германии. Пронеслись над Берлином, цепляя крыши среди разрывов зениток. Сбросили свой привет фюреру и рейху из 88 бомб — и пары ботинок — на Рейхстаг. И даже умудрились вернуться.

Глупо, бессмысленно, смехотворно на фоне свершений СССР и США с Британией? Быть может.

Но всё равно это чертовски красиво.

Источник: warhead.su

В результате очередного обновления ОС Windows 10, в ходе которого патч установился автоматически, не оповестив пользователей, пострадали миллионы компьютеров по всему миру. Даже самые мощные игровые ПК стали работать гораздо медленно.

Речь идет о патче KB4493509, задачей которого было исправить конфликты платформы и сторонних антивирусов. Однако после установки компьютеры «словно лишились части своей вычислительной мощности», пишут пользователи соцсетей. В итоге, как отмечают юзеры, компьютером стало невозможно пользоваться.

В Microsoft пока никакого официального заявления не сделали, но на форуме появилась специальная тема, посвященная этому сбою.

Как пояснили специалисты портала Windowslatest, избавиться от патча можно только вручную. Стоит отметить, что это уже четвертое обновление за последний год, которое обрушило работу компьютеров с этой ОС.

https://msreview.net/windows-10/1847-nakopitelnoe-obnovlenie...

В шестнадцать лет, кое-как окончив реальное училище, Гриневский уехал в Одессу — поступать на корабль. Долговязый, щуплый, болезненно вспыльчивый подросток воображал себя ловким, подтянутым юнгой. Год он провел в одесском порту, перебиваясь с хлеба на воду, но жестокая школа жизни не искоренила пылкого воображения. Гриневский успел послужить учеником матроса, сходить в Крым и даже в Египет. Однако со всех пароходов Грин вылетал после первого (максимум второго) рейса. Матросы травили «барчука» и жестоко издевались над ним, а с офицерами гордый юноша раз за разом спорил и даже лез в драку.

С позором вернувшись в родную Вятку, Гриневский промаялся там зиму и на следующий год отправился искать счастья в Баку. Босяцкая жизнь его затянула, он бедствовал, голодал, побирался, ночевал где придется и брался за любую работу. Успеха, ожидаемо, не достигал нигде, порой ему не платили, плюс он подцепил малярию. После Баку был Урал, золотые прииски, лесосплав, год солдатчины, ячейка эсеров и виток революционной работы. Молодой подпольщик прославился пылкостью агитации и растратой партийных денег. Он наконец встретил первую любовь — потомственную революционерку Екатерину Бибергаль. Чувства Гриневского были столь пылки, что, не пережив отказа вступить в брак, он стрелял в возлюбленную. Но и в этом не преуспел — промахнулся, оцарапав лишь кожу. Вскоре горе-подпольщик оказался арестован, попал в тюрьму, отсидел первый срок, после чего разочаровался в терроре и бомбах. Но зато именно эсеры его совратили, толкнув на скользкую стезю литературы. Первый свой рассказ «Заслуга рядового Пантелеева» Александр Грин написал по их заказу и получил сказочный гонорар — 75 рублей. Щедрый куш побудил неофита двигаться в выбранном направлении. И нельзя сказать, что двигался он легко.

Смерть взаймы.

Разглядеть в ранних рассказах Грина прозу большого писателя не смог бы и опытный критик. Да, он писал ярко, эмоционально, с размахом, но пропаганда есть пропаганда. Его первые персонажи — парад уродов, галерея портретов из книги Ломброзо. Наблюдательный Грин охотно описывал смерти и самоубийства, теракты и казни; смаковал, как штык молодого солдата входит в похолодевший от ужаса затылок ефрейтора, как петля крепится на суку, как пуля пробивает тело, словно игла холст, а внезапная смерть сжимает сердце. Его герои вешают котят, пристреливают лошадей, дурно обходятся с женщинами, много пьют, они циничны до отвращения, одолеваемы галлюцинациями, голодом, жаждой денег и извращенных удовольствий. Судите сами:

Ночью Сидору Ивановичу приснилось, что он убил лебедя и съел. Убил он его будто бы длинной и черной стрелой, точь-в-точь такой же, какие употребляются дикарями, описанными в журнале «Вокруг Света». Раненый лебедь смотрел на него большими, человеческими глазами и дергал клювом, а он бил его по голове и приговаривал:

— Шваль! Шваль! Шваль!

Ранний Грин охотно жонглировал стереотипами: его трагические герои, жестокие негодяи, невинные или развратные девицы словно писаны под копирку. Первые рассказы были отвергнуты и Горьким, и Короленко, и другими известными писателями. Резюме было «можно печатать, а можно и не печатать». Но тут фортуна улыбнулась. Полный похмельных кошмаров и безысходной тоски остросоциальный хоррор попал в точку, оказался востребован читающей публикой. Воспользовавшись фальшивым паспортом, сочинив псевдоним из детской клички «Грин-блин», перспективный писатель перебрался в Петербург. Он вкалывал как безумный, оттачивал мастерство, сочинял памфлеты и скетчи, рассказы и стихи, отправлял их повсюду. Нельзя сказать, что мэтры Серебряного века любили Грина. «Вещь красивая, но слишком экзотическая», — высказался Брюсов о «Трагедии плоскогорья Суан». Однако издатели «желтой прессы» оказались куда практичнее. И вскоре от очевидного стало не отмахнуться: никому не известный провинциальный пьянчуга, пишущий странные вещи, ведущий себя нелепо, смешно, грубо, а то и глупо, сделался популярен.

Мустанг-иноходец.

Говоря о Грине, многие забывают, что и до революции, и некоторое время после, писатель стоял в первом ряду «дорогих» литераторов рядом с Чеховым и Куприным. Он был профи, печатался в иллюстрированных журналах, зарабатывая такие деньги, какие даже в опийных грезах не могли присниться бакинскому босяку. И тратил их сообразно представлениям босяка о хорошей жизни.

«Меня прозывали «мустангом», так я был заряжен жаждой жизни, полон огня, образов, сюжетов. Писал с размаху, и всего себя не изживал. Я дорвался до жизни, накопив алчность к ней в голодной, бродяжьей, сжатой юности, тюрьме. Жадно хватал и поглощал ее. Не мог насытиться».

Жена Грина, Вера Абрамова, добрейшей души женщина и неплохой детский писатель, приходила в ужас от его выходок, пьянок, дебошей, картежных игр. Она много вложила в писателя, навещала в тюрьме, пошла за ним в ссылку, отреклась от семьи, спасла от нищеты. Наивная Гелли, влюбившаяся в каторжника Нока, — это Вера в представлении Грина. Однако в итоге Абрамова бросила непутевого спутника. Она хотела счастья, спокойной жизни и при всей любви совершенно не понимала мужа.

Карьеру Грина прервала революция. Он скрывался в Финляндии от очередного ареста, вернулся в Петроград и на пару лет вновь вернулся в кошмар бродяжьей юности. Творческая жизнь кипела вовсю. Но в городе царили болезни, голод и холод, человека могли расстрелять за «буржуйский» вид, арестовать по доносу или лишить пайка, обрекая на смерть. Грин попробовал снова жениться, но вскоре развелся и подался на фронт. Отслужив несколько месяцев в Красной Армии, он заболел тифом и едва выжил. Заботами Горького Грин получил комнату в «Доме Искусств» — убежище для голодающих литераторов. Он прожил зиму рядом с Гумилевым, Мандельштамом и прочими знаменитостями и смог прославиться чудаковатостью даже в столь незаурядной компании. Казалось бы, пережитые испытания долженствовали еще более сгустить безысходность в творчестве Грина. Однако в нетопленой комнатушке вызревала феерия, история о чудесах.

Прототип Ассоль Александр Грин встретил в 1917 году, в газете «Петербургское эхо». Молодая вдова Нина Миронова работала там машинисткой. Но вскоре у Нины обострился туберкулез, и она уехала из Петрограда. В 1921 году вернулась в город, снова встретила Грина и спустя месяц вышла за него замуж.

Алые паруса.

Алые паруса давно стали эталоном дешевой пошлости. Туристические яхты с красными тряпками на мачтах, сувенирные кораблики «made in China», конкурсы красоты «Ассоль года» и слащавые, как сахарин, попсовые песенки. Из искрометной феерии сделали сказочку про Золушку, которая дождалась принца. Но за розовым фантиком спрятали суть.

«Алые паруса» — история о невозможном. О чуде, не знающем рамок и правил; чуде, которое побуждало людей строить первые самолеты и космические корабли, искать лекарства от неизлечимых болезней, плыть к неизведанным землям, сказочным островам. Написать книгу о встрече с несбыточным, о мечте, вызывающей лишь насмешку у людей практичных и деловых. Купить две тысячи метров бесполезного алого шелка вместо телевизора, холодильника и тура в Анталью. И быть понятым человеком, ради которого ты этот шелк купил.

Автор Ника Батхен.

https://gorky.media/context/grin-bez-grima/