В начале XVII столетия, русский верхний слой, боярство и знать, уже не глядел волком на иностранца. Тяжеловесное, расшитое золотом, укутанное мехами и высокошапчатое боярство, хотя по прежнему относилось несколько иронически к иностранным послам, облеченным в легкий атлас и шелк с лентами, с обтянутыми икрами и в башмаках на манер бабьих, но все-таки это спесивое боярство уже чувствовало, что «немец» куда далеко обогнал его относительно образования, развития промышленности и торговли.
Сама история подготовила и развила этот новый взгляд на иностранцев в русском более образованном слое. Византия уже давно проникла в Россию в книгах, и в иконописи, и в религии; Софья Палеолог уже в конце XV столетия привезла с собою многих иностранцев; в самой Москве, в Яузской слободе, на виду всего православного народа, шумела целая колония немцев, занимавшихся разными хитрыми художествами и живших до того достаточно, что жены их не ходили иначе, как в шелках и бархатах.
Бояре, ходившие «в послех» к иностранным государям, рассказывали чудеса о благолепии и диковинах посещенных ими стран и городов.
В войске русском служили на ряду с другими немцы, поляки, литовские казаки, шотландцы, датчане, шведы и греки.
Свои "идеи просвещения" Годунов простер до того, что хотел даже основать университеты, но эта мысль не пришла в исполнение. Зато исполнилось другое дело, не менее новое и смелое для той эпохи, — это посылка молодых людей в иностранные земли «для науки разных языков и грамот».
Молодые люди, в числе 18 человек, были посланы в разные страны — во Францию, Любек и Англию в 1601-1602 годах.
О посланных во Францию неизвестно ничего — пропали ли они или воротились? — вероятнее, что пропали.
Посланные в Любек в царствование Бориса Годунова не возвратились; об них вспомнили только при Василии Шуйском и спросили любекских бургомистров и ратманов.
Бургомистры и ратманы Любека ответили царю в ноябре 1606 года:
«Чиним ведомо вашему царскому величеству, что прежней царь и великий государь Борис Федорович блаженные памяти, как третево году были послы наши на Москве, и как отпущены с Москвы, и едучи к Новугороду, прислано к нам русских пятеро робят, чтоб наши послы тех робят взяли в Любку (Любек) учити языку и грамоте немецкой, и поити, и кормити, и одежду на них класти; и мы тех робят давали учити, и поили, и кормили, и чинили им по нашему возможенью все добро; а они не послушливы, и поученья не слушали, и ныне двое робят от нас побежали, неведомо за што... Бьем челом, штоб ваше величество пожаловали отписали о достальных трех робятах, ещо ли нам их у себя держати, или их к себе велите прислать»...
Неизвестно, присланы ли молодые люди из Любека обратно.
О посланных в Англию молодых боярских детях мы имеем из разных источников более сведений.
В июне 1600 года «имянитый английской гость Иван Ульянов» (так переделали русские имя Джона Мерика, члена английской фактории в Москве) свез через Архангельск из России за море двоих иностранцев: «Францовского немчина Жана Паркета, лет в 18, да Англиченина Ульяна Колера, лет в 15, робята молоди, а на Москве учились русскому языку».
Через два года тому же «верному человечку» Ивану Ульянову были поручены и четверо русских боярских детей: «Микифор Олферьев сын Григорьев, да Софон Михайлов сын Кожухов, да Казарин Давыдов, да Фетька Костомаров для отвоза в аглинскую землю для науки латынскому и аглинскому и иных разных немецких государств языков и грамоте».
30-го июля, 1602 года, отплыли из Архангельска русские юноши «в Лундун» просвещаться и обучаться наукам, напутствуемые строгими наказами родителей не прельщаться заморщиною, не забывать родины и прилежно учиться.
По свидетельству «Московской хроники» Мартина Бера, молодые люди скоро выучились всему, что им было наказано, но возвращаться в Россию и не думали!.. Верно они научились многому такому, чего не имели в виду в Москве, посылая их на чужбину.
Так или иначе, но проходит установленное время для их пребывания заграницей, а их нет, как нет; проходит шесть и, наконец, десять лет, а наших молодых ученых и след простыл.
Борис Годунов так и умер, не дождавшись своих молодых специалистов; поцарствовал два месяца сын его Федор; блеснул, как метеор, отважный самозванец, посидел на престоле Василий Шуйский, сунул нос королевич Владислав, и наконец взошел на царство Михаил Феодорович Романов.
О молодых людях, посланных за море, и забыли среди внутренних смут и неурядиц.
Когда все успокоилось и пришло кое-как в порядок, посольский приказ вспомнил, наконец, и о юношах, отосланных в Англию, где в этот период тоже переменилась царствующая особа — вместо Елизаветы был королем Иаков, сын Марии Стюарт.
Новый государь, Михаил Феодорович, уже через четыре месяца после своего воцарения, 30-го июня 7121 (1613) года, послал дворянина и наместника шацкого Алексея Ивановича Зюзина да дьяка Алексея Витовтова «для своего государева и земского дела итти к английскому королю Якубу в послех (послах)».
В наказе, данном этим послам, были вспомянуты, наконец, и молодые люди, посланные десять слишком лет назад в Англию в науку, но не торопившиеся воротиться из "поганой земли", где даже ни «службы велелепной, ни проповеди красной узрети и услышати не можно».
Послам велено было, так или иначе, воротить этих эмигрантов.
Приводим любопытные места из этого наказа, касающиеся первых русских студентов, посланных заграницу — это прекрасный образец наших старинных дипломатических переговоров.
«Да память Алексею Ивановичу да дьяку Алексею: в прошлом (имеется ввиду не предыдущий год, а 10 лет назад) 7111 году при царе и великом князе Борисе Федоровиче всеа Русии посланы из московского государства в аглинскую землю для науки латынскому и английскому и иных разных немецких государств языков и грамоте Гришка (Микифор?) Олферьев сын Григорьев с товарищи пять человек».
Из этих строк мы видим, что за давностью лет русские забыли даже имена посланных молодых людей и Никифора Григорьева называют Гришкой, а также перепутывают и число их — говорится о пяти, тогда как послано в Англию было четверо.
В посольском наказе, далее, было приказано установить и причины их неприезда.
«А позадавнели (Задержались. Шикарно правда?) они в аглинском государстве потому, что Московском государстве по грехом от злых людей была смута и нестроенье; а ныне по милости Божией, и великого государа нашего царского величества доброопасным (!) премудрым разумом и счастьем, и милостивым призреньем ко всем его царского величества подданным, московское государство строитца и вся добрая деетца. И они королевсково величества думные люди тех царского величества подданных, которые в аглинском государстве жили для науки, отдали-б всех ему, ц. в. послу, Алексею Ивановичу, да дьяку Алексею Витовтову, а они их возьмут с собою и поставят пред царским величеством. Да как королевские думные люди Гришу (?) Олферьева с товарыщи им дадут, и Алексею Ивановичу, да дьяку Алексею взяти их к себе и велети им у себя быти и взяти их с собою к государю, к Москве».
Это приказывалось на случай благоприятного исхода переговоров о беглецах, но русские думные люди предусмотрели и затруднения.
«А будет, королевские думные люди тех государевых людей Гриши Олферьева с товарыщи отдати не похотят и скажут про которого, что умер, или сам, своею охотою поехал куды для науки з гостьми в которые дальные государства, и того им неведомо, есть он жив или нет, а хотя и жив, и его ждати долго».
На такие отговорки нашим послам велено было отвечать следующее:
«И Алексею Ивановичу да дьяку Алексею говорити: чтоб они дали им тех, которые ныне здеся в аглинской земле. А будет которово судом Божиим не стало — и в том воля Божья; а которые в отъезде в дальнем государстве, и им (послам) для царского величества промышляти о том; в то государство, где которой послан, отписати, чтоб его оттоле вскоре взяти, и всех их сыскав, которые живы, им (послам) отдати».
Но, как видно, все старания и убеждения русского посольства не привели ни к чему на этот раз: русских эмигрантов англичане не выдали, и Алексей Иванов Зюзин вернулся в Москву без молодых ученых.
Но дело об английских студентах на этом не кончилось: русскому государю слишком была чувствительна, обидна и даже непонятна такая потеря своих подданных. Бедные специалистами государство, не могло скоро примириться с такой утратой.
Попытка воротить их повторилась через восемь лет после посольства Алексея Зюзина. Дворянин Волынской и дьяк Марко Поздеев, посланные в Англию, снова усиленно просили о выдаче молодых людей (теперь ставших уже взрослыми и солидными людьми) и наводили о них справки, но вернуть их и на этот раз не удалось, а по наведенным справкам оказалось:
«Подлинно ведомо, что те дети боярские Никифор Олферьев сын Григорьев, да Софонко Кожухов с товарищи четыре человека в аглинской земле задержаны неволею, а Никифорко Олферьев и веры нашея православные отступил и, несведомо по какой прелести, в попы стал или буде над ним учинили то неволею...».
Так на этом «учинили неволею» и кончили свои тщетные попытки воротить молодых людей из-за моря.
Предположение о «невольной» их задержке русским представлялось всего более вероятным, тогда как факт поступления Никифора Алферьева Григорьева в англиканские пасторы свидетельствует, что если не все, то некоторые, действительно учились в Англии, а, получив образование, не захотели возвращаться на родину..
Из всех, посланных в Борисово время молодых людей за границу, вернулся только один, как глухо говорят некоторые источники, да и то неизвестно — который. По Мартину Беру — это некто, именем Димитрий, данный шведским королем в переводчики генералу П. Делагарди, а другие рассеялись по Европе...
Вот каков результат первой попытки послать русских юношей за границу для обучения наукам, судьба этих первых русских студентов.
Текст воспроизведен по изданию: Первые русские студенты за границей // Исторический вестник, № 7. 1881
