С середины лета 1988 года мы начали готовиться к выводу из Афганистана. Наш полк, дислоцированный в провинциях Кундуз, Тахар и Баглан, участвовал в армейской операции по расчистке маршрута выхода на территорию Союза через Пули-Хумри в Хайратон.

В это же время проводилась передача наших сторожевых застав – блок-постов афганской армии и царандою, на армейском жаргоне – «зелёным», этим цветом обозначались места их дислокации на полевых картах.

В начале августа я, заместитель командира второй роты по политической части, получил приказ выехать на заставу «Треугольник» для подготовки её к передаче «зелёным». Эта самая дальняя застава была расположена в уезде Даври-Рабат провинции Кундуз в предгорье, на самом краю плато и «зелёнки».

Мне много раз приходилось оставаться здесь за командира. В пятистах метрах от заставы находился кишлак, в котором был отряд самообороны. Командовал им местный житель Кадыр, уважаемый дехканами и прилично говоривший по-русски.

После того как при первом знакомстве в апреле 1987 года я рассказал, что моего прадеда тоже звали Кадыром, наши отношения стали дружескими. Однажды при разговоре с глазу на глаз он даже предложил мне… жениться на его дочери. Дальновидный был мужик, догадывался, что как только шурави уйдут с заставы, мирная жизнь здесь кончится. Правда, я родниться с ним не собирался – меня дома ждала невеста. В неполные двадцать три года мне пришлось решать классическую командирскую двухходовку: как продержаться и при этом сохранить жизни семнадцати бойцов, уже собравшихся домой.

Год с лишним мы с селянами не доставляли друг другу особых проблем, даже наоборот. Местные, зная, что из сладостей у нас только сгущёнка да сахар, приносили летом арбузы, зимой – сухофрукты. Мы в ответ собирали им коробку армейских деликатесов – тушёнку, сгущёнку, печенье, карамель. Ежедневно наблюдая текущую своим чередом размеренную жизнь кишлака, за год мы, конечно, к местным привыкли и неприятных сюрпризов с их стороны не ждали. Вот и в этот раз, приехав на заставу, я привычно поинтересовался у командира взвода лейтенанта Мирзоева, как дела у Кадыра. Оказалось, вот уже несколько дней ни командира местных дехкан, ни его людей не видно.

Помню, подумал тогда: будет возможность, надо навестить соседа. До передачи заставы афганцам нужно было передать им «в наследство» зенитное орудие с боекомплектом, гранаты и другие боеприпасы. Их собрали в ящики. Себе, следуя приказу, оставили по пять боекомплектов на каждый ствол. Сопровождать колонну в полк отправился взводный, а я принял командование заставой. Остались два отделения стрелков и отделение радиоразведки, вместе со мной – восемнадцать человек плюс техника – две «ограниченно годных к строевой службе» БМП-2, из которых одна машина заводилась только буксиром, а у второй была неисправна «рогатка» – зенитная установка ЗУ-23-2 и автоматический гранатомет АГС-17 «Пламя».

Перед построением на вечерний развод я привычно поднялся в командирскую башенку – глинобитную постройку с бойницами на крыше казармы. Показалось странным, что не видно стада, которое в это время гонят на ночлег, да и в самом кишлаке было непривычно тихо, даже собаки не лаяли.

Нападение на заставу началось одновременно с моей командой подчинённым: «В две шеренги становись!» Первые гранаты из ручного противотанкового гранатомёта ударили в стену казармы и в ёмкость с водой. Осколков не было, так что никто из бойцов не пострадал.

Дым и пыль не успели развеяться, как начался плотный ружейно-автоматный огонь.

Скомандовав бойцам: «К бою!», радисту: «За мной!», бросился опять к башне: «Откуда бьют?» К свисту и шлепкам пуль добавились разрывы мин.

С верхотуры я увидел, что стреляют не только из «зелёнки», как это частенько бывало и раньше, но и из кишлака, и со стороны гор – со всех сторон, кроме голого плато. Я понял, что на заставу пожаловали серьёзные гости, которые решили выгнать хозяев на полянку и «проводить с музыкой» в сторону Кундуза. Как стемнело, обстрел возобновился.

Когда обходил позиции по траншеям, на бруствере разорвалась мина. Меня засыпало землёй и камнями. Очнулся – в ушах звон, ремень автомата разрезало осколком, каску сорвало с головы Когда доложил в центр боевого управления полка о том, что принял бой, и услышал в ответ: «Держись своими силами, все боевые подразделения полка – в другой провинции», в голове замелькали отчаянные мысли: «В обороне не выдержим, уйти не сможем – единственный путь отхода наверняка заминирован. Как быть?» 

Только в сравнении с приказом всё это – несущественные мелочи. Сказано «держаться своими силами», значит, будем держаться. В неполные двадцать три года мне пришлось решать классическую командирскую двухходовку: как продержаться и при этом сохранить жизни семнадцати бойцов, уже собравшихся домой. С первым ходом не ошибся: слабое место в обороне заставы было со стороны дружественного кишлака – только стрелковые ячейки и запасной капонир для БМП.

В него мы перетащили неисправную машину с исправным орудием – долбить по кишлаку. Для усиления его огневой мощи срыли левый бруствер на позиции «рогатки» и развернули её в сторону кишлака. Перемещение нашего главного калибра непрерывным огнём из АГС и пулемета ПК прикрывали бойцы отделения сержанта Бальчунаса.

Как только БМП встала в капонир, духи сделали ответный ход – пошли в атаку со стороны кишлака. По кратчайшему расстоянию полезли через дувалы в ложбину, которая разделяла кишлак и заставу. Огнём главного калибра по дувалам мы отрезали первую волну наступающих. Я дал команду вскрыть склад с «наследством» «зелёных» и разобрать ручные гранаты. Крепко угостила наступающих и зенитка.

Духи растерялись и, стреляя куда попало, рванули в «зелёнку». Через некоторое время по заставе заработали стодвадцатимиллиметровые миномёты. Штука серьёзная – дальность стрельбы у него семь километров, а откуда бьёт, определить с земли невозможно. Вышел по рации на заставу артполка, попросил помочь огнём, дал координаты кишлака, так как опорный пункт бородатых, скорее всего, был там.

Помогли сразу, кишлак вдруг весь будто подпрыгнул и скрылся в облаке дыма и пыли. Но и нам перепало – пятьсот метров для гаубичных осколков не расстояние, так что после первого залпа от поддержки «бога войны» я тут же отказался.

Когда наступило затишье, собрал сержантов. Ребят трясло, сигареты в рот не попадали, но в глазах у каждого читалось ясно: «Лоханулись, духи поганые! Гвардейцев на понт не возьмёшь!» 

Уточнил – потерь нет, боекомплект к автоматам и «рогатке» израсходован наполовину, гранаты к «Пламени» – почти все. Зато ручных гранат и патронов полно, есть чем воевать. А вот вода из пробитой осколками ёмкости вытекла… Из умывальников, из бани, с кухни собрали литров пять – по кружке на брата. При плюс сорока по Цельсию в тени – слёзы.

Вспомнил, что в детстве видел фильм о борьбе с басмачами, красноармейцы там спасались от жажды, набивая рот камешками-голышами. На всякий случай запаслись и камешками…

По расходу боеприпасов приказал: огонь из автоматов вести только в крайнем случае, из БМП – исключительно по моей команде. Зенитку, гранаты, пулеметы ПК, снайперские винтовки, то есть всё, что стреляет, применять по мере надобности. Спать в окопах – вполглаза, вполуха. На ночь удвоить посты наблюдения. Как стемнело, обстрел возобновился. Когда обходил позиции по траншеям, на бруствере разорвалась мина. Меня засыпало землёй и камнями.

Очнулся – в ушах звон, ремень автомата разрезало осколком, каску сорвало с головы. Встал, отряхнулся, как собака, и пошёл дальше. Смотрю, впереди Гена Пристенский бьёт по кишлаку – пулемёт дергается, трассеры вижу, а звуков нет. Пытаюсь подсказать ему, куда стрелять – голоса своего не слышу. Отодвинул сержанта от пулемёта, дал очередь по низу дувала, туда, где вспышки выстрелов: «Понял, куда стрелять надо?» Кивает – понял. Немного погодя звуки прорезались. Обошёл все позиции, подбодрил бойцов.

А ребята: «Всё нормально, товарищ старший лейтенант, только пить охота, может, вниз в «зелёнку» сбегаем, метров сто всего – там арык большой? Когда не стреляют, слышно, как вода журчит». Идти к арыку вызвались два радиоразведчика. Дали им два ведра, для отвлечения духов открыли беспокоящий огонь по кишлаку и «зелёнке».

Но незамеченными пройти не удалось, одного добровольца ранили. Вёдра остались пустыми…

За ночь обстрел возобновлялся несколько раз, но из миномётов уже не били. И то хорошо. Как рассвело, прошёлся по заставе. При каждом шаге наступал на осколки, стены казармы пробиты. Днём оборудовали несколько запасных огневых позиций, почистили оружие.

У духов, судя по редким винтовочным выстрелам и близким фонтанчикам песка на бруствере, появился снайпер. Дал команду бойцам из окопов не высовываться. Натянули тенты, чтобы хоть как-то укрыться от палящего солнца.

Снарядили магазины, поставили несколько дополнительных растяжек со стороны «зелёнки» и стали ждать ночи. Вторая ночь и следующие сутки прошли спокойно. Заставать нас врасплох духи больше не пробовали, но спать не давала жажда.

Колонна из полка с представителем штаба дивизии и афганской пехотой пришла на третьи сутки. С головной брони спрыгнул майор в новенькой – немятой и невыцветшей, как у нас, хэбэшке.

Когда я подошел к нему для доклада, он мне и рта раскрыть не дал, рявкнул хорошо поставленным казарменным голосом: «Старлей, почему небрит?» 

Ладонь у меня в правый висок воткнулась так, что пальцы подломились. Как мог громко, я ему ответил: «Если вам, товарищ майор, моя рожа не нравится, могу задницу показать, она в штанах отсиделась – мытая и бритая».

Что было потом… Кто от смеха, кто от гнева надрывался.

Рассказывать об этом не буду ,а в голове только одна мысль кувыркалась: со вторым ходом я тоже не ошибся – все семнадцать моих бойцов живы, теперь только «за речку», домой…

На память о заставе «Треугольник» и её защитниках, Кадыре и его дочери, успешно решённой двухходовке и встрече с майором из штаба полка мне остались медаль «Воину-интернационалисту от благодарного народа Афганистана», несколько пожелтевших фотографий, не знающий износу мотострелковый комбез и… привычка спать вполглаза и вполуха.

Автор -Булат Валиуллин.Фото из его альбома