Являясь фанатом игры про Алису в стране "кислотных" чудес, не единожды натыкаюсь на то, как романтизируют шизу и шизоидов. Сам не вижу в этом ничего крутого, интересного или заслуживающего показной жалости, поскольку не понаслышке имел знакомство с клинической картиной.

Таким был мой однокурсник Владимир. Мы познакомились на втором курсе, когда он вернулся из академического отпуска. На тот момент у него уже был за плечами первый курс, затем он взял академ, затем снова пошёл на второй курс - это я к тому, что он был на год старше нашего потока.

Его как-то сразу записали мне если не в друзья, то в товарищи, поскольку мы были единственными парнями в группе. Я уже тогда был не особо рад этому знакомству: Вовчик был совершенно пассивный, вялый и вообще какой-то никакой. Создавалось впечатление, что ему всё до фонаря, что ему на хрен не нужна никакая учёба, и в первую очередь ему до фонаря твоя собственная персона.

Что выделяло его в первую очередь?

Пожалуй, совершенно пустой, пугающе отсутствующий взгляд. Таким он был в момент нашего знакомства, таким он сидел на парах, а позже с таким же взглядом он чудил. Странное ощущение: вроде говоришь с человеком, он достаточно связно отвечает на вопросы, а глаза - как будто бы не его. Вовчик неохотно (поначалу) втягивался в разговор, но уже тогда мне удалось из него вытянуть, что он был в академе из-за госпитализации в психушке. Будучи воспитанным человеком, я не стал в тот момент вдаваться в подробности, а сам Вовчик не стал углубляться.

Вплоть до зимней сессии и после неё мой одногруппник оставался всё таким же молчаливым и отстранённым, а по весне его поведение начало меняться.

Он постепенно стал более словоохотливым.

Я узнал, что в психушке (по его словам) он на самом деле косил от армии, но потом там что-то случилось, и его не выпускали из отделения почти год, из-за чего он и брал академ. Сам себя Вовчик считал психически здоровым: "Так только, по мелочи у каких-то там врачей наблюдался", - как он говорил. В целом же, в ходе знакомства я увидел, что он был самым обычным моим сверстником с обычными для нас интересами: рок-музыка (стоял 2007 год), компьютерные игры, порнуха. Но помимо взгляда выделяла его именно специфически возросшая словоохотливость.

Росла она буквально по дням и порой переходила границы адекватности. Он мог вещать целыми днями как грёбанное радио, причём вещать ни о чём! Как-то раз он мне весь день полоскал мозги о том, почему я не должен приветствовать его словами: "Йоу, нигга!" (именно тогда у меня и пропала такая привычка). Окей, Вовчик, я понял, больше не буду! Нет, он возвращался к этой теме снова, и снова, и снова, даже спустя несколько дней! И таких случаев была масса: казалось бы, мы поговорили, тема исчерпала себя, но мой приятель никак не мог её оставить, уже тупо и не к месту повторяя ранее сказанное.

Следующей проявившейся в нём по весне чертой стало отсутствие самокритики. Ну и, пожалуй, чувства юмора.

Вовчик считал себя настолько неотразимым и непогрешимым, что любой дружеский подкол, даже банальное "Лошара-микантара!" вызывало у него лютую обиду. Это при том, что окружающих он не особо любил и рад был поглумиться над их недостатками - но опять же, никоим образом не в лицо. Возможно, он бы и за моей спиной злословил, но кроме меня друзей в вузе у него просто не было, и потому после обиды на меня он всегда терпеливо соглашался на примирение.

Это уже не говоря про его басни о том, какой он альфа-самец, и скольких тёлок перетрахал. Хотя когда нам с ним доводилось контачить с компаниями девушек в вузе, он всегда предпочитал молча давить кисляк на заднем плане.

Чем ближе к лету - тем всё более странным становилось поведение Вовчика. Он стал травить истории одна охуительнее другой.

Как он подсматривал за трахающимися пенсионерами.

Как убил бомжа в детстве.

Как здоровался за руку с самим Тиллем Линдеманном, когда группа "Rammstein" приезжала в наш город (в ответ на моё осторожное замечание, что таких концертов у нас никогда не было, он опять обиделся, подумав, что я хочу обозвать его пиздоболом).

Как готов хоть сейчас поехать в Чечню ловить террористов.

Как во время попойки с друзьями в лесопарке, они забили белку, шкура которой затем была презентована даме сердца одного из присутствующих.

Как он хотел бы пойти в бизнес, презентовав какую-то свою крутую инженерную разработку.

Истории Вовчика становились всё фантастичнее уже в силу того, что их персонажем порой становился я!

Вовчик с удовольствием "вспоминал", как мы с ним проводили время в деревне у его бабушки, как зажигали в школе, или как в год выпуска из оной я сделал ему клёвый подарок на день рождения.

Когда же я говорил: "Вовчик, ты что-то путаешь! Мы познакомились с тобой только в прошлом году!" - он задумчиво смотрел на меня своим криповым пустым взглядом, о чём-то думал, пожимал плечами и изрекал: "Блин, по ходу да, я попутал". Это производило довольно пугающее впечатление, у меня теперь не было сомнений, что Вовчик совсем уж ненормально чудит, но я старался не заострять на этом внимание - в конце концов, мы виделись только в вузе.

Номер телефона к тому моменту я, правда, уже сменил, и одной из причин этого были звонки Вовчика с его уже типичными переливаниями из пустого в порожнее в не учебное время.

Летнюю сессию Вовчик сдал с горем пополам. Кажется, что-то он потом досдавал осенью. В то лето его заботило что угодно, но только не экзамены.

А осенью он опять был вялый, пассивный и какой-то никакой.

К весне же снова оживился, демонстрируя весь спектр своего неординарного поведения.

Вот только после летней сессии на третьем курсе в вуз он уже не вернулся. Я с ним созванивался, и он говорил, что потерял интерес к учёбе, забрал документы и собирается обходиться тем, что есть.

Когда позже, через несколько лет я рассказал о нём психотерапевту, тот подтвердил мои догадки, что у Вовчика явно была серьёзная протечка в крыше.

Так каков мой вывод из этой истории?

Я не стал Вовчику хорошим другом. Он меня скорее пугал, и это общение с "неординарным и интересным" психом было для меня просто ещё одной учебной повинностью.