Осенью в его глазах можно было прочесть тоску. И вроде бы ничего не произошло, но он порывался рассказать ей о чем-нибудь интересном и волнующем. Падал первый снег — он всегда заставлял его задумываться о прожитых днях. О людях, с которыми свела его судьба и о тех, кто бросил родной дом, оказавшись на перекрестке линии жизни. Об одиноких, умирающих молча людях. Которые, стиснув зубы, смотрели в лицо смерти.
Один на один, потому что больше их уже ничто не ждало в этом лицемерном мире. Отвернувшись к стене и тихонько плача. Со скупыми слезами, медленно скатывающимися по щекам затхлой реальности. Один на один с холодом и ветром - так, как любил ее только он; так, как никого на свете. И он знал, что его милая зимняя депрессия не изменит ему никогда.
- Может быть кофе?
- Нет, мне нужно что-то покрепче.
Он ненавидел тупое одиночество, ломающее людей. Сможет ли оно когда-нибудь сломать и его? Подкрадывающееся, предлагающее блистер белых колес и карманное человеконенавистничество. Он уже успел изучить это состояние и отлично знал, когда приходило время фармакологического отрыва. Время удивительного безразличия и осознания подлинной красоты музыки космических ветров на его окровавленном сердце.
Он знал, что ложь могла взять людей в раскаленные тиски в любой момент. Сжать их головы голубыми льдинами и поставить в безвыходное положение. Она заставляла мир вертеться на огромном эрегированном члене, даже если он того не хотел. Слепая и надменная, бьющаяся как муха о стекло. Просящая засунуть резиновый фаллос поглубже, чтобы испытать немного возбуждающей боли. Тупая сука-любовь, трахающая не менее тупую ненависть.
Мазками полотна на земле замерзали желтые листья. Они хрустели под подошвами и крошились осколками осени. Ему хотелось разобраться в своих чувствах, разорвать призраки первобытного страха. Повязанные траурными лентами, сходившие на нивы образования и карьеры. Шлюхи университетских коридоров и экзаменационных сессий.
Они рассказывали ему о своих желаниях. В жерновах времени, зацикленные на самоанализе. Словно юные девственницы, они снимали кружевные трусики перед зеркалами и смотрели на небритые лобки. Ласкали их нежными пальцами и представляли своих братьев, слизывающих сок бесстыдства. Брошенные на растерзание свободы. Как дешевые психологи и второсортные бляди, они сидели за столиками неприметных кафе. Пили горячий чай и обсуждали шмотки с распродаж. Он знал, что пройдет еще несколько лет и их двери в будущее захлопнуться окончательно. Но им было безразлично, они удалбывались кайфом сопричастности огромной вселенной. Им было безразлично, за них решали другие.
Он сидел среди безумных людей, в комнатке с приторным перегаром. Словно в коробке сладких конфет, так похожих на пластиковые муляжи. Они смотрели друг на друга и поочередно отводили взгляды от стыда. То в пол, то в занавешенное окно. Лучи дневного света пытались пробиться сквозь темную ткань, падая полосками на окрашенные доски. Он курил сигарету и смущался своих мыслей. Они загнали его в тупик, зарезали как кролика на праздник.
Вдыхая дым сигареты, он старался поскорее придумать план побега из душного помещения. Он знал, что они ждали от него какого-то сумасшедшего чуда и безумных подвигов. Его толкали вперед, выбрасывали с парашюта обыденности. Он был изгоем, он был демоном ночи. В его глазах застыл холод и неприязнь к этой дикой компании. Они хотели сорвать с него последние одежды, хотели прилюдно вздернуть его обнаженное тело на площади. Парни с тяжелыми гаечными ключами, латентные гомосексуалисты и потенциальные педофилы.
- Мое путешествие не имеет конца.
- И зачем оно тебе?
- Я не знаю.
- Это странно и как-то смешно звучит.
- Так посмейся же!
- Как знаешь, но это глупо.
Он замолчал. Черты его лица облеклись резкими линиями тоски. Его никогда не принимали всерьез и он решил бросить последний вызов тем, кто не считался с ним. Сдохший окурок полетел в урну на удачу, очередная крышка стальной банки хрустнула под пальцами. Больше не оставалось сомнений. Жизнь начала брать верх над его рассудком и принципами.
Его взгляд устремился в дальний угол комнаты, мысли потеряли экзистенциальную ценность — курс валюты убивал последние желания. Они сыграли с ним в черную рулетку, обрезали провода вседозволенности. Его палец лег на курок. Он зачитал последние стихи и стал непонятен самому себе — выдрал с корнями нервы и запустил ими в стену. Сердце забило кровавыми струями по их лицам. А они продолжали смеяться и хлопать его по плечу. Полный провал. Что-то огненное, стирающее привычные рамки ссыхающихся тел, полыхнуло в его груди с новой силой. Он сел и налил себе еще виски.
- Зачем я это сделал?
- Не жалей себя.
- Этого нельзя было делать.
- Ты не виноват.
- Какой же я дурак.
- Это они дураки, а не ты!
- Нет, это я дурак.
В этот вечер он окончательно сломался. Как старый автомобиль, как заржавевший замок. Что-то безвозвратно растворилось в прошлом и начало скитаться там в поисках антибиотиков и наполненных ядом шприцов. Он вспоминал поля, которые ласкал теплый ветер. Ветер любви и жажды открытий. Это была мечта или предвкушение, а может быть то светлое, что теряется в неистовой злобе толпы.
До того вечера он был светел и взгляд его был ясен, как утренние лучи солнца. Но теперь его жизнь пошла под откос. Он стал превращаться в задумчивого зануду, который из-за страха перед женой не брал телефон. Его часы тянулись обязанностью, смертным приговором и унижением. Он больше не видел смысла в вещах, которые его интересовали раньше. Вдыхая туман и оставляя след на тонком слое снега, он поднес к сигарете огонь.
На этом можно было заканчивать чтение стихов. Он отвык от сентиментальностей — быть наедине с самим собой стало для него вредной привычкой.
- Что еще мне сделать?
- Прочти их мне.
- Нет, я этого не сделаю.
- Почему?
- Даже не проси.
- Да пошли их к черту!
- Нет, я же сказал.
Он смотрел в его глаза и пытался отгадать тайну перемен. Он вынимал его органы и оперировал на глазах у любопытной публики. Он бил в сердце кольями, обливал его холодной водой. Считывал с губ любовь и слизывал пот с его плеч. Бездна разрывала их тела и поглощала творения сотен дрожащих в ломке рук.
Предвестники хаоса трубили им в уши медными жерновами смерти. Пособники сексуальной революции - они собирались по вечерам и пили горячий чай с лимоном, укладывая женщин на витрины выгодных цен. Укутавшись в плед, они разворачивали газетные заголовки и наслаждались надеждой на завтрашний день. Смотрели в множество букв, находя собственное отражение в осколках прошлого. Тешились мыслями о войне на чужой стороне. Мечтали о кровопролитиях и забастовках, о конфронтациях и ограблениях. Хотели стать героями сериалов и поиметь чужих жен в тайне от расписок правительства. Закладными на убой. Стуком костлявой руки о тонированное стекло.
Какое-то время они еще сидели напротив друг друга, посасывая леденец мира и гармонии, отпускавшийся по чеку за дешевый секс. Но его губы уже не внушали былого доверия. Он не хотел прикасаться к ним ни за что на свете. Оборванными линиями, стальными щупальцами монстров из глубин бессознательного. Информационными потоками, впивающимися в их лбы осами отвращения. Высасывающими эмоции и расщепляющими мозги кислотами стрессов. Загруженными данными, работающими в такт с будильниками и гусеничными машинами.
Он боялся потревожить их, колоннами марширующих на площади. Слушающих радиопомехи срезанного утреннего тумана. Сотен глаз, устремленных на высоковольтные сгустки энергии. Сотен рук, протянутых в мольбе к продуктовым магазинам, заполненным всем, чего только можно было пожелать. Он знал, что им стоило за это умирать, за это им стоило ненавидеть и распинать чужих богов. Тех, что вели сквозь темные века народы. Поклоняющиеся образам, камням и скалам.
В очередном эпилептическом припадке он захотел стать их частью. Захотел содрать с себя ненавистную кожу. Перерезать глотку мертвой птице, упавшей на его ладонь. Вылизанный офисный работник, сделавший шаг навстречу мечте. В свете, бьющем сквозь утреннюю тьму. С сигаретой, дымящейся в иссохшей руке.
- Будущего нет!
- Это был тост?
- Нет, ты не понимаешь.
- Да чего я не понимаю?
- Не важно.
- Объясни.
- Нет, не нужно.
- Почему?
- Я все равно обречен.
Все, что ему теперь оставалось - лишь вдыхать прохладу осени. А она шла рядом и искала его взаимности. Отверженная, кинутая в холод. В темноте улицы, мечтая о бутылке теплого вина. Просто так, от скуки. Ей было немного грустно. Тоска прокралась в ее сердце умирающей кошкой. В грацию линий и очарования, с которыми она желала встречи, объятий и любви.
Она знала, что в этом мире оставалось мало чего святого. Любовь пытались стереть и заменить на суррогат доступного концентрата. Без сильных чувств и эмоций, без ожиданий и фантастических букетов. Больше не нужно было слов, не нужно догадок. В силу вступали новые правила. Игра начинала овладевать воздержанием.
Она смотрела в объектив, ловила каждое его слово. Романтика пластиковых отношений без начала и конца. Чтобы слиться во взаимной симпатии до дна. Мировая любовь без границ. Они ничего не знали о ней — о девочке с глазами цвета диких роз. О ее запахе и россыпи волос.
- Хочешь проводить меня?
- Да, мне было бы приятно.
- Тогда надо спешить на остановку.
- Хорошо, пойдем.
Она застегнула светлое пальто и посмотрела в его глаза. Откровения страниц начали переходить грань дозволенного. Обнаженная душа раздвигала ноги, напряженные соски жаждали прикосновения губ. Время играло не в их пользу — еще немного и он бы мог оказаться на скамье подсудимых. Он посмотрел на часы и встал из-за столика.
Его охватила ностальгия по прошлому, ностальгия по латексу и белоснежной коже. Стук сердца перекрывал карты, в тишине ночи, в объятьях взаимного чувства. Отрешенные от условностей, взвешенные в своих решениях. Он знал, что когда-нибудь все равно закружит ее на своих руках и попросит обнять так сильно, чтобы они запомнили этот миг на всю оставшуюся жизнь.
Ветер обрывал его мысли. Поднявшаяся пыль била по лицу. Он поцеловал ее в сухие губы. На зависть тем, кто оказался рядом. Дрожащие от холода и считающие минуты до прибытия неторопливого автобуса. Они уже давно отказались от чувств - серые трупы могильных улиц, глупых надежд и безразличных мнений. Он просто держал ее руку в своей. Без надежды и гарантий на проникновение. Языком горячей спермы, змеями наслаждения в ее теле.
Он мечтал ласкать ее нежное дыхание. Хотел, чтобы она пережила еще одну ночь. Блистер мелькнул в его руке. Он надавил на пластик и таблетки прорвали тонкую фольгу. Предвестник скорого конца раскрыл свои обугленные крылья. Тихий сон уставшей совы разорвало пронзительным криком.
- Ты никогда не будешь моим.
- А ты никогда не будешь моей.
- Мой парень сегодня на работе.
- Отлично, мне больше достанется.
- Не говори так.
- Хорошо.
- Я покажу тебе, где проходило мое детство.
- В общем, это любопытно.
Спустя некоторое время, они добрались до пустыря. Слева от тропинки на них смотрели темные окна школы. Призраки детей растворялись в разбитых коридорах, зависали над зелеными партами и плакали в туалетах.
Бессонница сводила его с ума. Ему казалось, что мечтам уже было не суждено сбыться. Он слишком устал от жизни, чтобы делать шаг по направлению к ней. Ему было легче остановиться и сложить голову на колени. Посмотреть ей в глаза и молча уйти. Чтобы не лезть в очередной замкнутый мирок, стремящий поработить знакомых и родных.
Легче было словить болезнь и радоваться полуночному жару, чем разгрести ее проблемы. Ходить в бреду и улыбаться в лица прохожих. В жжении табака, в ностальгии по запаху ее волос. Знакомому и нежному. Закрывая глаза и вспоминая ночные прогулки, где он мог наслаждаться ее компанией.
Они свернули за угол, и она обратила его внимание на висящие на трубах ковры. Коричневые на коричневой потрескавшейся краске. Она любила цепляться за мелочи и была одержима ненавистью к правилам.
На ее фотографии кончали. И они уже давно попереубивали бы друг друга, если бы знали о свободе, что питала ее тело. Иногда они не понимали ее, иногда им казалось, что они были у цели. В этой игре не было победителя — каждый оставался при своем мнении. Разгадывая кроссворды и читая газеты на иностранном языке. Пересматривая старые фильмы и засыпая, пожелав ей сладких снов.
Но что-то продолжало манить его за ней, что-то мертвое и роковое. Проклятие разрушающейся печени или, может быть, суициды и признания. Он даже хотел попросить ее об одолжении. Чтобы их колени еще раз содрогнулись от оргазма. Чтобы она впустила его в зону комфорта, вбила в вычислительные машины, исправно работающие на безликую систему. Чтобы в их мирах больше не было слез. И они бы поимели всех, кто захочет внести правки в эти безумные отношения. В их любовь и ненависть, в их взгляды и стиль.
Он знал, что войны сотрут их платы, свобода превратится в обломки катеров и котировок. Ничтожные улицы и упавшие с небес высотки. Но инстинкты снова возьмут верх, когда в холодильнике закончится еда и некому будет сказать об этом. Погруженные в астральные миры, люди будут учиться видеть друг в друге нечто несоизмеримое, отождествляя сильных мира сего со звездами на тарелке неба. Нарекая в честь них города и называя по именам предков новые поколения. Оргазмом счастья и наслаждением веселья.
Он хотел ее всю, без остатка и залогов. Иногда ему казалось, что они бежали от отношений, пытаясь остановить новую волну деструкции. В этом была какая-то романтика и амбивалентная ностальгия по хаосу. По осенним листьям и улыбке, которая стерлась в белый порошок временем.
Он благодарил мир за то, что мог видеть ее напротив себя. Благодарил всех, кто сохранил в себе силы отказаться от половых сношений. Тех, кто бросал в него камни. Бросал острые копья и искренне проклинал. За ее тихую любовь, за попытку найти кусочек счастья. Шагая в надежде выйти по-любви и забыть ужасы семейных отношений, коснувшихся ее хрупких плеч.
На ее шее висело золотое лезвие. Он бесстыдно прогуливался по нему каждый вечер. Играл, не осознавая гибели. Звонил и просил аудиенции. Умывался свежей кровью и выпивал стакан красного вина. Вне тяжелых стен психиатрической больницы, без брони, лишенный чувства самосохранения. Он кидал камешки в воду. Пытался перекричать потоки машин и летал вместе с чайками над крышами панельных высоток. Она подняла чашку кофе и сделала небольшой глоток.
- Ты его купила?
- Нет, кулон подарили друзья.
- Странный подарок.
- Я попросила его у них сама.
- Лучше, чем настоящее.
- Поэтому и попросила.
Волны ударялись о берег и ласково слизывали зеленые водоросли с камней. Они цеплялись за горизонт и уходили в темные глубины одиночества. Туда, откуда не возвращаются. Они били по сердцу, которое верило в ее возвращение. Вдыхали воздух безмятежного неба и укрывались вечностью истории, творимой в их записных книжках. Они были всего лишь путниками, которым было нечего терять. Они дышали, пока еще могли и строили планы на будущее. Создавали собственные миры и творили силой безмятежной мысли. Они были людьми, которым можно было все.
- Я бы хотел проводить тебя снова.
- Не получится.
- Почему?
- Я очень хочу спать.
- Без проблем.
Они попрощались в метро. Рядом с мучениками, ожидавшими очередной поезд. Наконец стальные двери захлопнулись и сумрак опустился туманом на неспешные шаги. Казалось, время застыло и ему захотелось снова уснуть в тепле и уюте небольшой квартиры, напоминающей о брошенном детстве. В такие моменты он пытался всеми силами утопить в кислоте небытия ненавистное разочарование. Он смотрел на собственное отражение в зеркале и не понимал куда ему деться. Никто не обращал на него и доли жалкого внимания. Стук колес заставлял их подходить ближе. Он переступил через желтую линию - почти к самому краю платформы. Поезд пронесся мимо его лица смазанными картинками лиц.
Он включил свет. Мертвая тишина поглотила переживания. Его взгляд упал отчаянием на стальные рельсы. Люди на перроне начали перешептываться между собой. Колеса с шумом сдвинулись с места. Он сглотнул и бросил прощальный взгляд сквозь толпу зевак. Его веки стали тяжелее и он с облегчением перевел стрелку часов на час раньше.
Утром нужно было вставать на работу.
