maxalekseev.com

Бездонная пропасть, которая созерцала один из множества миров, стояла поодаль. В ее чертах был виден космос, в нем неслись звезды и галактики. Кометы чертили своими хвостами дороги и не было ничего, что выдавало бы в ней человека. В сети лабиринтов ржавых гаражей, на дорогах из песка и щебня, он прочертил щекой до лужи, потеряв ориентацию в пространстве. Убитый надеждами и желаниями.

- Помоги же мне, помоги!

Он с яростью бил кулаками в железную дверь, которая шумела от напора. Белыми цифрами и ржавым навесным замком. Он чувствовал костяшками вздувшуюся сварку и отколупывающуюся краску.

Справа от него появился тупик. Там бы его никто никогда не нашел. Он забился в угол и уткнулся лицом в колени, чтобы полностью слиться с тенью. Солнце уже успело зайти и время сыграло с ним злую шутку. Он начал продумывать план побега, побега от самого себя и беспомощности в которой впервые оказался на окраине города. На отшибе мира, в сгущающейся тьме.

Попытки встать ни к чему не приводили, силы покидали его. Он смог сделать еще несколько шагов и мир снова завертелся вокруг него детской юлой. Разноцветной и яркой, вращавшейся

под одобрительный голос отца.

Лежа на дороге и думая о сне, он снова испугался, что так его кто-нибудь найдет. Еще несколько попыток встать не увенчались успехом. Он решил немного передохнуть, перевернувшись на спину и уставившись в холодную бездну. Боковым зрением он увидел, что где-то вдали загорелся фонарь. Его желтый свет вырвал кусочек знакомого пространства, зеленого с желтыми красками. Он вспомнил, что неподалеку стоял шлагбаум, за которым была нужная ему дорога.

Он не знал сколько времени провел на земле, смотря на свет, но этого хватило, чтобы встать и направиться к нему. Следующая вспышка осветила его фарами автомобиля, умчавшегося в горизонт. Затем еще несколько машин пронеслось мимо него по разбитому асфальту и он понял, что покинул гаражи. Повалившись в высокие кусты на обочине, он решил уснуть вечным сном. Ради тьмы, которая подбиралась к его глотке.

Осенью в его глазах можно было прочесть тоску. И вроде бы ничего не произошло, но он порывался рассказать ей о чем-нибудь интересном и волнующем. Падал первый снег — он всегда заставлял его задумываться о прожитых днях. О людях, с которыми свела его судьба и о тех, кто бросил родной дом, оказавшись на перекрестке линии жизни. Об одиноких, умирающих молча людях. Которые, стиснув зубы, смотрели в лицо смерти.

Один на один, потому что больше их уже ничто не ждало в этом лицемерном мире. Отвернувшись к стене и тихонько плача. Со скупыми слезами, медленно скатывающимися по щекам затхлой реальности. Один на один с холодом и ветром - так, как любил ее только он; так, как никого на свете. И он знал, что его милая зимняя депрессия не изменит ему никогда.

- Может быть кофе?

- Нет, мне нужно что-то покрепче.

Он ненавидел тупое одиночество, ломающее людей. Сможет ли оно когда-нибудь сломать и его? Подкрадывающееся, предлагающее блистер белых колес и карманное человеконенавистничество. Он уже успел изучить это состояние и отлично знал, когда приходило время фармакологического отрыва. Время удивительного безразличия и осознания подлинной красоты музыки космических ветров на его окровавленном сердце.

Он знал, что ложь могла взять людей в раскаленные тиски в любой момент. Сжать их головы голубыми льдинами и поставить в безвыходное положение. Она заставляла мир вертеться на огромном эрегированном члене, даже если он того не хотел. Слепая и надменная, бьющаяся как муха о стекло. Просящая засунуть резиновый фаллос поглубже, чтобы испытать немного возбуждающей боли. Тупая сука-любовь, трахающая не менее тупую ненависть.

Мазками полотна на земле замерзали желтые листья. Они хрустели под подошвами и крошились осколками осени. Ему хотелось разобраться в своих чувствах, разорвать призраки первобытного страха. Повязанные траурными лентами, сходившие на нивы образования и карьеры. Шлюхи университетских коридоров и экзаменационных сессий.

Они рассказывали ему о своих желаниях. В жерновах времени, зацикленные на самоанализе. Словно юные девственницы, они снимали кружевные трусики перед зеркалами и смотрели на небритые лобки. Ласкали их нежными пальцами и представляли своих братьев, слизывающих сок бесстыдства. Брошенные на растерзание свободы. Как дешевые психологи и второсортные бляди, они сидели за столиками неприметных кафе. Пили горячий чай и обсуждали шмотки с распродаж. Он знал, что пройдет еще несколько лет и их двери в будущее захлопнуться окончательно. Но им было безразлично, они удалбывались кайфом сопричастности огромной вселенной. Им было безразлично, за них решали другие.

Он сидел среди безумных людей, в комнатке с приторным перегаром. Словно в коробке сладких конфет, так похожих на пластиковые муляжи. Они смотрели друг на друга и поочередно отводили взгляды от стыда. То в пол, то в занавешенное окно. Лучи дневного света пытались пробиться сквозь темную ткань, падая полосками на окрашенные доски. Он курил сигарету и смущался своих мыслей. Они загнали его в тупик, зарезали как кролика на праздник.

Вдыхая дым сигареты, он старался поскорее придумать план побега из душного помещения. Он знал, что они ждали от него какого-то сумасшедшего чуда и безумных подвигов. Его толкали вперед, выбрасывали с парашюта обыденности. Он был изгоем, он был демоном ночи. В его глазах застыл холод и неприязнь к этой дикой компании. Они хотели сорвать с него последние одежды, хотели прилюдно вздернуть его обнаженное тело на площади. Парни с тяжелыми гаечными ключами, латентные гомосексуалисты и потенциальные педофилы.

- Мое путешествие не имеет конца.

- И зачем оно тебе?

- Я не знаю.

- Это странно и как-то смешно звучит.

- Так посмейся же!

- Как знаешь, но это глупо.

Он замолчал. Черты его лица облеклись резкими линиями тоски. Его никогда не принимали всерьез и он решил бросить последний вызов тем, кто не считался с ним. Сдохший окурок полетел в урну на удачу, очередная крышка стальной банки хрустнула под пальцами. Больше не оставалось сомнений. Жизнь начала брать верх над его рассудком и принципами.

Его взгляд устремился в дальний угол комнаты, мысли потеряли экзистенциальную ценность — курс валюты убивал последние желания. Они сыграли с ним в черную рулетку, обрезали провода вседозволенности. Его палец лег на курок. Он зачитал последние стихи и стал непонятен самому себе — выдрал с корнями нервы и запустил ими в стену. Сердце забило кровавыми струями по их лицам. А они продолжали смеяться и хлопать его по плечу. Полный провал. Что-то огненное, стирающее привычные рамки ссыхающихся тел, полыхнуло в его груди с новой силой. Он сел и налил себе еще виски.

- Зачем я это сделал?

- Не жалей себя.

- Этого нельзя было делать.

- Ты не виноват.

- Какой же я дурак.

- Это они дураки, а не ты!

- Нет, это я дурак.

В этот вечер он окончательно сломался. Как старый автомобиль, как заржавевший замок. Что-то безвозвратно растворилось в прошлом и начало скитаться там в поисках антибиотиков и наполненных ядом шприцов. Он вспоминал поля, которые ласкал теплый ветер. Ветер любви и жажды открытий. Это была мечта или предвкушение, а может быть то светлое, что теряется в неистовой злобе толпы.

До того вечера он был светел и взгляд его был ясен, как утренние лучи солнца. Но теперь его жизнь пошла под откос. Он стал превращаться в задумчивого зануду, который из-за страха перед женой не брал телефон. Его часы тянулись обязанностью, смертным приговором и унижением. Он больше не видел смысла в вещах, которые его интересовали раньше. Вдыхая туман и оставляя след на тонком слое снега, он поднес к сигарете огонь.

На этом можно было заканчивать чтение стихов. Он отвык от сентиментальностей — быть наедине с самим собой стало для него вредной привычкой.

- Что еще мне сделать?

- Прочти их мне.

- Нет, я этого не сделаю.

- Почему?

- Даже не проси.

- Да пошли их к черту!

- Нет, я же сказал.

Он смотрел в его глаза и пытался отгадать тайну перемен. Он вынимал его органы и оперировал на глазах у любопытной публики. Он бил в сердце кольями, обливал его холодной водой. Считывал с губ любовь и слизывал пот с его плеч. Бездна разрывала их тела и поглощала творения сотен дрожащих в ломке рук.

Предвестники хаоса трубили им в уши медными жерновами смерти. Пособники сексуальной революции - они собирались по вечерам и пили горячий чай с лимоном, укладывая женщин на витрины выгодных цен. Укутавшись в плед, они разворачивали газетные заголовки и наслаждались надеждой на завтрашний день. Смотрели в множество букв, находя собственное отражение в осколках прошлого. Тешились мыслями о войне на чужой стороне. Мечтали о кровопролитиях и забастовках, о конфронтациях и ограблениях. Хотели стать героями сериалов и поиметь чужих жен в тайне от расписок правительства. Закладными на убой. Стуком костлявой руки о тонированное стекло.

Какое-то время они еще сидели напротив друг друга, посасывая леденец мира и гармонии, отпускавшийся по чеку за дешевый секс. Но его губы уже не внушали былого доверия. Он не хотел прикасаться к ним ни за что на свете. Оборванными линиями, стальными щупальцами монстров из глубин бессознательного. Информационными потоками, впивающимися в их лбы осами отвращения. Высасывающими эмоции и расщепляющими мозги кислотами стрессов. Загруженными данными, работающими в такт с будильниками и гусеничными машинами.

Он боялся потревожить их, колоннами марширующих на площади. Слушающих радиопомехи срезанного утреннего тумана. Сотен глаз, устремленных на высоковольтные сгустки энергии. Сотен рук, протянутых в мольбе к продуктовым магазинам, заполненным всем, чего только можно было пожелать. Он знал, что им стоило за это умирать, за это им стоило ненавидеть и распинать чужих богов. Тех, что вели сквозь темные века народы. Поклоняющиеся образам, камням и скалам.

В очередном эпилептическом припадке он захотел стать их частью. Захотел содрать с себя ненавистную кожу. Перерезать глотку мертвой птице, упавшей на его ладонь. Вылизанный офисный работник, сделавший шаг навстречу мечте. В свете, бьющем сквозь утреннюю тьму. С сигаретой, дымящейся в иссохшей руке.

- Будущего нет!

- Это был тост?

- Нет, ты не понимаешь.

- Да чего я не понимаю?

- Не важно.

- Объясни.

- Нет, не нужно.

- Почему?

- Я все равно обречен.

Все, что ему теперь оставалось - лишь вдыхать прохладу осени. А она шла рядом и искала его взаимности. Отверженная, кинутая в холод. В темноте улицы, мечтая о бутылке теплого вина. Просто так, от скуки. Ей было немного грустно. Тоска прокралась в ее сердце умирающей кошкой. В грацию линий и очарования, с которыми она желала встречи, объятий и любви.

Она знала, что в этом мире оставалось мало чего святого. Любовь пытались стереть и заменить на суррогат доступного концентрата. Без сильных чувств и эмоций, без ожиданий и фантастических букетов. Больше не нужно было слов, не нужно догадок. В силу вступали новые правила. Игра начинала овладевать воздержанием.

Она смотрела в объектив, ловила каждое его слово. Романтика пластиковых отношений без начала и конца. Чтобы слиться во взаимной симпатии до дна. Мировая любовь без границ. Они ничего не знали о ней — о девочке с глазами цвета диких роз. О ее запахе и россыпи волос.

- Хочешь проводить меня?

- Да, мне было бы приятно.

- Тогда надо спешить на остановку.

- Хорошо, пойдем.

Она застегнула светлое пальто и посмотрела в его глаза. Откровения страниц начали переходить грань дозволенного. Обнаженная душа раздвигала ноги, напряженные соски жаждали прикосновения губ. Время играло не в их пользу — еще немного и он бы мог оказаться на скамье подсудимых. Он посмотрел на часы и встал из-за столика.

Его охватила ностальгия по прошлому, ностальгия по латексу и белоснежной коже. Стук сердца перекрывал карты, в тишине ночи, в объятьях взаимного чувства. Отрешенные от условностей, взвешенные в своих решениях. Он знал, что когда-нибудь все равно закружит ее на своих руках и попросит обнять так сильно, чтобы они запомнили этот миг на всю оставшуюся жизнь.

Ветер обрывал его мысли. Поднявшаяся пыль била по лицу. Он поцеловал ее в сухие губы. На зависть тем, кто оказался рядом. Дрожащие от холода и считающие минуты до прибытия неторопливого автобуса. Они уже давно отказались от чувств - серые трупы могильных улиц, глупых надежд и безразличных мнений. Он просто держал ее руку в своей. Без надежды и гарантий на проникновение. Языком горячей спермы, змеями наслаждения в ее теле.

Он мечтал ласкать ее нежное дыхание. Хотел, чтобы она пережила еще одну ночь. Блистер мелькнул в его руке. Он надавил на пластик и таблетки прорвали тонкую фольгу. Предвестник скорого конца раскрыл свои обугленные крылья. Тихий сон уставшей совы разорвало пронзительным криком.

- Ты никогда не будешь моим.

- А ты никогда не будешь моей.

- Мой парень сегодня на работе.

- Отлично, мне больше достанется.

- Не говори так.

- Хорошо.

- Я покажу тебе, где проходило мое детство.

- В общем, это любопытно.

Спустя некоторое время, они добрались до пустыря. Слева от тропинки на них смотрели темные окна школы. Призраки детей растворялись в разбитых коридорах, зависали над зелеными партами и плакали в туалетах.

Бессонница сводила его с ума. Ему казалось, что мечтам уже было не суждено сбыться. Он слишком устал от жизни, чтобы делать шаг по направлению к ней. Ему было легче остановиться и сложить голову на колени. Посмотреть ей в глаза и молча уйти. Чтобы не лезть в очередной замкнутый мирок, стремящий поработить знакомых и родных.

Легче было словить болезнь и радоваться полуночному жару, чем разгрести ее проблемы. Ходить в бреду и улыбаться в лица прохожих. В жжении табака, в ностальгии по запаху ее волос. Знакомому и нежному. Закрывая глаза и вспоминая ночные прогулки, где он мог наслаждаться ее компанией.

Они свернули за угол, и она обратила его внимание на висящие на трубах ковры. Коричневые на коричневой потрескавшейся краске. Она любила цепляться за мелочи и была одержима ненавистью к правилам.

На ее фотографии кончали. И они уже давно попереубивали бы друг друга, если бы знали о свободе, что питала ее тело. Иногда они не понимали ее, иногда им казалось, что они были у цели. В этой игре не было победителя — каждый оставался при своем мнении. Разгадывая кроссворды и читая газеты на иностранном языке. Пересматривая старые фильмы и засыпая, пожелав ей сладких снов.

Но что-то продолжало манить его за ней, что-то мертвое и роковое. Проклятие разрушающейся печени или, может быть, суициды и признания. Он даже хотел попросить ее об одолжении. Чтобы их колени еще раз содрогнулись от оргазма. Чтобы она впустила его в зону комфорта, вбила в вычислительные машины, исправно работающие на безликую систему. Чтобы в их мирах больше не было слез. И они бы поимели всех, кто захочет внести правки в эти безумные отношения. В их любовь и ненависть, в их взгляды и стиль.

Он знал, что войны сотрут их платы, свобода превратится в обломки катеров и котировок. Ничтожные улицы и упавшие с небес высотки. Но инстинкты снова возьмут верх, когда в холодильнике закончится еда и некому будет сказать об этом. Погруженные в астральные миры, люди будут учиться видеть друг в друге нечто несоизмеримое, отождествляя сильных мира сего со звездами на тарелке неба. Нарекая в честь них города и называя по именам предков новые поколения. Оргазмом счастья и наслаждением веселья.

Он хотел ее всю, без остатка и залогов. Иногда ему казалось, что они бежали от отношений, пытаясь остановить новую волну деструкции. В этом была какая-то романтика и амбивалентная ностальгия по хаосу. По осенним листьям и улыбке, которая стерлась в белый порошок временем.

Он благодарил мир за то, что мог видеть ее напротив себя. Благодарил всех, кто сохранил в себе силы отказаться от половых сношений. Тех, кто бросал в него камни. Бросал острые копья и искренне проклинал. За ее тихую любовь, за попытку найти кусочек счастья. Шагая в надежде выйти по-любви и забыть ужасы семейных отношений, коснувшихся ее хрупких плеч.

На ее шее висело золотое лезвие. Он бесстыдно прогуливался по нему каждый вечер. Играл, не осознавая гибели. Звонил и просил аудиенции. Умывался свежей кровью и выпивал стакан красного вина. Вне тяжелых стен психиатрической больницы, без брони, лишенный чувства самосохранения. Он кидал камешки в воду. Пытался перекричать потоки машин и летал вместе с чайками над крышами панельных высоток. Она подняла чашку кофе и сделала небольшой глоток.

- Ты его купила?

- Нет, кулон подарили друзья.

- Странный подарок.

- Я попросила его у них сама.

- Лучше, чем настоящее.

- Поэтому и попросила.

Волны ударялись о берег и ласково слизывали зеленые водоросли с камней. Они цеплялись за горизонт и уходили в темные глубины одиночества. Туда, откуда не возвращаются. Они били по сердцу, которое верило в ее возвращение. Вдыхали воздух безмятежного неба и укрывались вечностью истории, творимой в их записных книжках. Они были всего лишь путниками, которым было нечего терять. Они дышали, пока еще могли и строили планы на будущее. Создавали собственные миры и творили силой безмятежной мысли. Они были людьми, которым можно было все.

- Я бы хотел проводить тебя снова.

- Не получится.

- Почему?

- Я очень хочу спать.

- Без проблем.

Они попрощались в метро. Рядом с мучениками, ожидавшими очередной поезд. Наконец стальные двери захлопнулись и сумрак опустился туманом на неспешные шаги. Казалось, время застыло и ему захотелось снова уснуть в тепле и уюте небольшой квартиры, напоминающей о брошенном детстве. В такие моменты он пытался всеми силами утопить в кислоте небытия ненавистное разочарование. Он смотрел на собственное отражение в зеркале и не понимал куда ему деться. Никто не обращал на него и доли жалкого внимания. Стук колес заставлял их подходить ближе. Он переступил через желтую линию - почти к самому краю платформы. Поезд пронесся мимо его лица смазанными картинками лиц.

Он включил свет. Мертвая тишина поглотила переживания. Его взгляд упал отчаянием на стальные рельсы. Люди на перроне начали перешептываться между собой. Колеса с шумом сдвинулись с места. Он сглотнул и бросил прощальный взгляд сквозь толпу зевак. Его веки стали тяжелее и он с облегчением перевел стрелку часов на час раньше.

Утром нужно было вставать на работу.

В этот день он понял, что ничто уже не вернется назад. Беспощадное время сожрало все то общее, что было у них. С каждым днем он терял надежду, всматриваясь в пустые глазницы разочарования. Под темной стеной холодных камней, согревавших его ослабшее тело. Там, где обитали они - где-то под сводами прожитых дней. Как летучие мыши, как ночные пауки.

Они бросали его всегда. Бросали, когда он еще не мог говорить. Бросали на дорогах и в квартирах. И он помнил боль одиночества и не желал смотреть им в глаза. Он стал сторониться их и каждого, кто приближался к нему. Шаг назад, сквозь объятья и пронизывающие непониманием взгляды. Сквозь запахи секса и постельного белья. На отражениях асфальта и в дыму сигарет. Под шум дождя из детских воспоминаний. Большими темными каплями на стекле. Бегущими ручейками слез.

Их было много. Такие близкие и неуловимые. Они ложились на отражение комнаты и коридора. Коричневые краски теплого зала. За покрывалом, повешенным на гвозди. По ту сторону раскатов грома, по ту сторону стихии бесконечного мира, обрушившегося космосом на глаза ребенка, жаждущего теплых прикосновений.

Он повернулся - никого. В комнате остался он один. Наедине с ничто, которое смотрело на него пустыми глазницами времени. Из комнаты, откуда доносились по вечерам звуки телевизора. Между двумя мирами, между стремлением окунуться с головой в неизвестность и знакомым привычным миром домашнего очага. В прикосновениях к теплым стенам и горячим трубам отопления. К большому столу и часам, стоявшим на пластиковой полочке.

Он вслушивался в каждое движение, ловил звуки ржавых пружин и дверного замка. От курток, что висели в шкафу, пахло свежескошенной травой и бетоном. Он посмотрел во двор на фигуру в прорезиненном плаще. Капли быстро стекали и падали на уже успевшие собраться лужи, звеня ночными колокольчиками. Они ударяли по листьям и по желтым лепесткам цветов, росших у обгоревшей стены. Зеленая краска которой еще не успела сойти. Дом сгорел, осталось лишь несколько комнат, да муж с двумя дочерьми.

\

Днем из ее щелей вылезали большие шмели и улетали в сторону дороги. Время шло ко сну, мечтать было не о чем. В темноте ночи вспыхивали молнии. Раскаты грома становились реже. Возможно, это неистовствовали большие тени демонов, носящихся в хаосе воды и воздушных потоков. Но им были не по плечу деревянные стены еще живого дома. И он смотрел в их черные глаза, прижавшись лбом к холодному стеклу. Одинокий и брошенный, чтобы в одно прекрасное утро проснуться слишком самостоятельным.

Когда ему становилось грустно, он делал кофе. Он кидал пару ложек с горочкой и заливал их кипятком. Нежная пенка растекалась по поверхности ароматом, поднимающимся до небес. Он садился за стол и читал свежие новости, делал небольшие глотки и наслаждался вкусом.

Лето выдалось на удивление гадким. Весна продолжала эстафету дождей и сильных ветров. На мгновение он переключился на мысли о прогулке, но порывы холода заставили усомниться в этой идее. Двери на лестничной площадке продолжали хлопать о еле держащуюся в бетонной стене коробку. Она успела выдать себя замуж без его ведома, поэтому пускаться в путешествие в одиночку было глупой затеей. К тому же, хорошая компания могла скрасить одинокий вечер и уж точно не помешала бы ему. Он не хотел торчать перед монитором - лишь в крайнем случае, с сигаретой и развязанной незнакомкой, ищущей в его трусах твердый член.

В этой зрелой женщине не было тайн, которые так старательно оберегали застенчивые девственницы. Но в ней была винтажная эротика, огонь и ноты черной любви, насилующей избранников. Она заставляла его присматриваться к молоденьким девушкам. Ухаживать за ними и с ненавистью овладевать ватными телами. Игры полов не могли пройти мимо его внимания, он жаждал новых открытий и при первой возможности не упускал шанс обнажить их тела. Слизывая сладкий крем с дрожащих шей. Приоткрывая дверь в душевую, поглощенный горячим паром, оседающим каплями на стенах. Он не хотел заигрывать с ней. Он молча наблюдал как по ее грудям стекала белоснежная пена.

Ее бывший всегда находился где-то рядом. Он не хотел покидать пригретое место и при каждом удобном случае напоминал ей о своей заботе. Это как второй шанс, как отсроченный до времени минет. В мире выверенных шагов, он страховал собственность от томления по любовным усладам. Полигамные отношения, прикрытые фикусовым листом самого чистого наркотика. Чистого, как смазка юного любовника, впервые касающегося сосков своей одноклассницы. Даже когда они шли под венец, он радовался как ребенок. Разодранному платью и уложенным волосам. Светлой коже и глазам молодой волчицы.

Они сидели рядом, когда его взор стал туманным. Он потянулся к ней, чтобы обнять и поцеловать. Другие замерли в недоумении. Но он вовремя остановился, отшатнувшись от безумной идеи летнего вечера. Уходя прочь вдоль ограды, он что-то кричал и размахивал руками - желание любить снова обратилось против него.

В изнасиловании его хрупкой как хрусталь личности. В тайне инцеста, покрытая добрыми нравами и миссией спасения. Под ветвями старого дерева. Она ждала его, с горящими от ненависти глазами. Красными и сжирающими до костей. Улыбаясь и вдыхая аромат его футболки, она пыталась переделать его на свой лад. Тотально подчинить и выдавать секс точными порциями, по рецепту.

Убивая фантазию и иллюзию страсти при виде стянутых трусиков. Вдоль бедер и ног, ставших противными. В отношениях презрения, требующих церемонии бракосочетания. Обличающие избранников в одежды членов семьи. В сильных богов, раздирающих глубины бессознательного. Навечно запечатывающие теплые чувства. Царские короны и родовые связи. Воткнутыми в глотку матерей членами. Раздвинутыми до боли ногами. В тенях от свечей, на полу каменной часовни. Под крики черных воронов и в запахе разлагающейся плоти. Как любила она, как любили ее подруги.

После их поцелуя он уже не мог сдерживать обещание. Не задумываясь о последствиях, он заказывал бокал за бокалом и топил чувство вины в пузырьках холодного напитка. Страх переполнял его, но спокойствие вскоре покрыло разочарование в отношениях. Он как всегда завязал пустой разговор и бросал деньги на барную стойку, чтобы произвести впечатление на девушку.

- Здесь есть своя философия.

- Никогда не был в таких заведениях.

- Просто сиди и наблюдай.

- Хорошо.

- Тут есть свои правила и законы.

- Я весь во внимании.

Разговоры наполняли длинный подвал бара приторным запахом слизи. Он повернулся к собеседнику, который сидел слева от него и продолжил беседу. Кирпичные стены отдавали тепло улыбки бармена каждому, кто заказывал очередную кружку напитка.

За столиками позади сидели компании молодых и не очень людей. Мысленно он искал ответы в глазах женщин, превращая в забаву осмотр достопримечательностей пятничного вечера. Ему показалось, что люди пришли в бар за единением. За тем, чтобы быть хоть кому-то нужными. Пусть на короткое время, но по-настоящему. Алкоголь заводил отношения, алкоголь дарил им забытые чувства и эмоции. Алкоголь говорил, что любовь существует. Но они не слушали его — они продолжали быть рабами собственных страхов, от которых на время освобождались здесь, с десяток крутых ступеней вниз.

Он старался не вспоминать о ней. Он охотнее вспоминал вагины и размазанную помаду незнакомок. Тех, для кого семья всегда была какой-то тайной и нежелательной темой для бесед. С одной все ограничилось кофейным столиком и позаимствованной книгой. Она больше не хотела приходить к нему, но из приличия он все же предложил ей как-нибудь зайти.

Бар стал новой точкой отсчета этих ненавязчивых отношений. Бар не был серьезным основанием для того, чтобы принимать человека в семейный круг. Бар — это не секс. Бар - не друг и не место, где играют в гольф старики. Бар - убийца чувств и эмоций. И в каждом баре есть туалет, который хранит тайны, страхуя от развода сотни примерных пар.

Его молчание настораживало. Потакание свободе начинало сводить с ума. Стратегические пункты обещали не выдержать натиска. Кровавые тела устилали зеленое поле. Приходилось действовать на опережение. Кто-то не выдержал и пустил себе пулю в лоб. Другие со страхом в глазах покосились в сторону простреленного черепа. Он снова нацепил кобуру и отправился на поиски новых пленных. Одна такая подвернулась ему прямо на улице, чтобы хоть кто-то проявил сочувствие к усталому и истерзанному телу. И когда шел третий месяц, а она не отходила от него ни на шаг, было решено действовать. В конечном счете он мог добить ее в любой момент, заставив вспомнить разорванные отношения с каким-то девственником, направлявшимся к ней издалека.

Чертова сука. Сначала она хотела броситься в его объятья, забыть о жизни и потерять смысл. Затем начала мечтать об уютном гнездышке, усердно работающем муже и свободной клубной жизни. Она делилась с ним планами на будущее, перебирала старые фотокарточки, а по вечерам пила вишневое пиво в баре. Жизнь казалась ей совершенно простой штукой, которая несла ее хрупкое тело по течению времени. Немного отрезвленная, она решилась на инцест. Это было, как если бы к ней приставал отец или отчим и ей требовалось оседлать их обоих. Сперва она пошла в душ, затем вошла в комнату и легла к нему под одеяло.

- Знаешь, я уже не хочу жить с ним.

- Думаю, это правильное решение.

- Я думала, что так будет легче, но это неправильно.

- Свобода в отношениях необходима.

- Да, нельзя забывать про себя.

- Я рад, что ты пришла к этой мысли.

Зависимость и свобода - вещи одного порядка. Они давали определенные гарантии и предполагали различные модели поведения. Об этом сообщали брошюры на входе. Многим достаточно было просто взглянуть на их обложки, чтобы решить для себя раз и навсегда. А читать толстые книги в совершеннолетнем возрасте было нелегко. Слишком много соблазнов готовил мир новоиспеченному бойцу с сигаретой в руке.

Зависимость — оправдывала. Она делала его человеком слабым и безвольным. Накидывала мантию серой тени, обвивала тернием и забирала душу. Иногда он мечтал продать ее дьяволу, дезертировать в самом жестоком бою. Уйти с вожделенной блудницей и остаться до конца дней в ее объятьях и стонах. Со временем бы надоело, со временем она стала бы снова ненавистной. Ему и его друзьям.

На некоторые вопросы он не отвечал. Он отводил взгляд на стену и пытался разобрать мутные смыслы. Его мозги превратились в сухой орех, душа требовала плотских радостей. Бармен протирал стаканы, опрокидывал бутылки и клал в коктейли лед. Еще два пива появились на столе. С запахом пшеницы и привкусом хлеба. Его сердце бешено колотилось, потому что он боялся не успеть.

Изменений не наблюдалось. Болезнь зашла слишком далеко. Он уже боялся своих мыслей и чувств, загоняя их в темные уголки своей души. Он ощущал напряжение, а раздражение стало его воздухом. Вырванный из реальности, он с головой погружался в простой и понятный мирок. С легким налетом эмоций и незатейливыми наслаждениями.

Все что теперь ему было нужно — это алкоголь и немного посредственного секса. Алкоголя было в достатке, секс жестко урезали. Алкоголь нередко заменял постель, любовниц, книги и планы на будущее. Но смысла на дне бутылки он так и не находил.

Он смотрел на него через стекло, искажавшее четкие линии реальности. Его мысли терялись в дыме сигарет. Ему снова становилось скучно в этом тесном и лживом подвале. Девушки на улице предложили купить у них телефон. Прохожие с унылыми лицами пробивались сквозь толпу домой. Она неслась в неизвестность вечера, между автомобилями, стоявшими на светофорах.

Он посмотрел вверх и увидел кусок темного неба, словно черничный пирог, который положили на крыши домов. Скоро с него должна была закапать начинка. Обязательно с ягодами. В кармане лежали таблетки и он был уверен в своем будущем. Он и раньше встречал эти безнадежные глаза, но в этот раз по-настоящему задумался.

Черные зонтики посыпались с неба. Люди в смокингах подносили к трубка зажженные спички. Изысканные мундштуки пожирали сигареты. Все они были за одно, все они задумали обман в папках с расписками и договорами. Денежные отношения, любовь до конца дней. Под залог, без процентов и обещаний. Плюнув в лица презренных священников и шаманов новой жизни. Они бросали бумаги с балконов, рвали на себе волосы и опрокидывали столы в попытках вырваться из сжимающихся стен потрескавшихся квартир. В кабинеты. В уличное безумство и старые деньки. Затягиваясь другими, желавшими дать им немного тепла. Настоящей любви и эмоций, сожженных в зеркалах монотонных дней.

В глазах тоски и самообмана. Словно у закрывающихся дверей вагона метро. В последние секунды до отправления. В черный тоннель, в пропасть оборванной линии. Почти живой, почти мертвый. Упавший на пол и взбирающийся по отвесной стене. Цепляющийся за протянутую руку. Со взглядом, исполненным страха и надежды. Чтобы в очередной раз пойти к вокзалу, взять билет и сесть на жесткие деревянные сиденья.

Лучи везения и счастья ударили в его лицо. Он больше не мог его терпеть — он приносил ему боль и напоминал о разочаровании. Но она могла простить ему многое. В тайне он надеялся, что исповедуется ей перед смертью и у нее не останется выбора, чтобы простить его. Ведь она любила его таким, какой он есть. Со всей его ложью во благо, с алкогольной зависимостью и запахом табака. Грязного мужчину, склонного к изменам и самоуничижению. Простого рабочего, забросившего блокноты со стихами в стол. Чтобы в один прекрасный день вонзить их острые листы в ее шею. Поцелуями подруги, жаждущей его большого члена. Обнажающей свои прелести для фотографий и скрывающей взгляды желания за безразличием строгих очков.

Ему нравилась ложь и он любил бежать от себя. В этом было его алиби — нежелание признаваться, нежелание быть собой. Он готов был быть образом, иконой в сумасшедшем доме. Он готов был идти на жертвы и покрывать тело ранами. Ради пути, который совершался в ритуалах пролитого на землю вина. В сильных чувствах девственной плоти. В огнях дракона и играх тигра, веселящихся в ночном небе. Под чашами весов и других животных, известных с древних времен многим народам, изучавшим небо. В словах забытой на дорожках книги.

Его алиби было его оберегом, его страстью и единственной любовью. В ту ночь они любили ее вместе.

В поисках бесконечной свободы, он шел по пустынной улице, вспоминая странные мгновения начала их огненных отношений, не казавшихся ему привлекательными. Они блестели алмазами звезд на черном небе. Собирали цветы на летней лужайке и танцевали каплями дождя на весенних лужах. Все, что он помнил с того бессонного утра — это старая улочка, да тяжелые двери с лестницей на второй этаж. Стенд с объявлениями и пропускной пункт с турникетом. Зачем-то он зашел на кухню и посмотрел в окно. Спортивная площадка была мертвой - на ней никого не было. Сквозь решетку он прочел послание богов, вдыхая холодное утро и мечтая поскорее оказаться дома.

Он знал, что скоро его уют будет нарушен бокалом сладкого вина. С его позволения и с его молчаливого согласия. Роза будет беспощадно выкинута в мусорный бак, появится вторая кружка и новая посуда. Для новых скелетов обязательно найдется место в старом шкафу. К тому же, он не был любителем собирать горы вещей. Всего пару брюк, да футболок. Кожаная сумка и несколько курток.

Мелочи лежали в отдельных коробках. Если бы не память, они бы тоже полетели в мусорный бак. Он неожиданно вспомнил про растение. Оно стояло на полке, покрытое черной краской. Словно мумия, оно напоминало о днях, когда вода казалась медом. Когда лампочка в коридоре светила ярче летнего солнца. Когда он любил свою маленькую квартиру, потому что в ней прошло его детство и появилась она.

Он любил ее уют и скошенные стены. Проводку, утопленную в штукатурку и ржавые трубы, покрытые толстым слоем краски. Окно, выходящее во двор и отдельную дверь. Эта квартира говорила на языке индивидуальной реальности, с собственным козырьком и ступеньками в коридор. Сначала он спал на полу, даже не думая о кровати. Он просто приходил и вешал одежду на стул. Открывал бутылочку вермута и усаживался на одеяло, прислоняясь спиной к стене. Зеленые обои успокаивали нервы, белый потолок напоминал облака. Он медленно пил прозрачную жидкость из стеклянного бокала и листал глянцевый журнал. Из динамиков доносилась музыка для медитации. Под нее он иногда читал книги, которые стояли ровными рядами на белых полках, врезанных в кирпичную стену. Там же покоились важные бумаги и свечи. Те, под которые они некогда занимались любовью.

Когда ему было грустно, он доставал ароматные палочки и тишина и покой медленно разносились по помещению сладким дымом. Иногда он снова закупался таблетками, питая отвращение к алкоголю и другим способам, возвращающим людей в мир безразличия и ненависти. С транквилизаторами была отдельная история. Хотя он и сидел на них, они так и не стали его романом.

Он не любил глупых потаскух и не открывал перед ними душу. Казалось, она не была такой. Но спустя месяц их отношениям пришел конец. Мир в радужных тонах, такой обманчивый и поддельный, подпилил под собой сук. Время от времени он еще заезжал в несколько проверенных аптек, чтобы произвести закупку, но холод окончательно убил его чувства. Он искал им замену и чем быстрее, тем лучше. В алкоголе, увлечениях и прогулках перед сном.

Около полуночи он отправлялся на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Отсутствие людей и темные улицы черного фонарного освещения уже давно не пугали его. Он любил гулять по парку, любил встречать призрачные фигуры. Время от времени он смотрел на часы. Шумные улицы были чужды его спокойствию, а пульсирующая боль лишь добавляла экзистенциальных красок. В конце-концов он заходил в какой-нибудь магазин и отправлялся домой в надежде поскорее прикоснуться к горячей чашке чая. Без лишних слов, под шум ночных поливальных машин.

Он трижды поворачивал ключ и тепло окутывало его щеки и руки. Он пытался понять, что чувствуют одинокие люди, остающиеся на полях пожелтевших тетрадей, но не смог совладать со сном, перечеркивавшим мысли. Шагнув в теплое убежище, он клал кожаные перчатки на полочку. Смотрел на мертвые часы, продолжавшие стоять со времени ее ухода. Возможно, они уже просто никого не ждали. Особенно по утрам, когда почтальонам было сложно дозвониться до сонного жильца. И, как всегда, они оставляли письмо в прутьях решетки коридорного окна.

- Здесь можно слушать музыку по ночам.

- Здорово.

- Слышимость почти нулевая.

- Всегда мечтала слушать музыку ночью.

Однажды он подошел к ней сзади, обвитый большим полотенцем, и начал массировать ей плечи. Его член встал, а она все еще сомневалась. Они слышали людей, которые проходили по двору и о чем-то громко разговаривали. Слышали стоны и крики других жильцов. Некоторое время во дворе была слышна ругань какой-то молодой пары. Мужчина часто возвращался домой пьяный или приводил любовниц. Женский голос грозился убить его и ту шлюху, что лежала с ним рядом.

Управляющая домом радовалась очередному скандалу и иногда перекидывалась с ней приветствиями на улице. Брань продолжалась недолго, отношения дали серьезную трещину. В паутине кирпичей и надломленных судеб, продолжая традицию вековых стен, не спешащих рассыпаться под тяжестью боли и обиды.

Очередная молодая семья кипела под давлением высокой морали. Ему казалось, что женские нервы — это тонкие струны. Стоит их задеть, как в ответ пойдут острые вибрации. Они были натянуты на кости, вымазаны жиром и кровью. По ним стекали страхи и разочарования. На них плясали ненавистные дети и подыхающие старики. Ее нервы были накалены до предела. Она открыла окно и стала кричать на весь двор, чтобы привлечь к себе внимание. Третий или четвертый этаж. Он точно не знал. Умереть от прыжка было практически невозможно. Он сидел на полу и слушал исполненные агрессии крики. Он был уверен, что это лишь игра. Она мастерски привлекала внимание — делать шаг не было никакого смысла.

- Прекрати.

- Я выброшусь сейчас!

- Вызовите скорую.

- Я выброшусь!

- Не валяй дурака.

Смотрительница дома пыталась успокоить бушующую соседку, открыв свое окно напротив. Ему же хотелось продолжения истории. Он хотел понять, что в этот момент делает ее муж. Отчего вообще произошла такая нелепая ситуация и как выглядит эта странная измученная женщина.

Молодая истеричка напоминала ему мать, иногда получавшую от отца за безосновательные безумства. Ревность сводила людей с ума. Ревность заставляла совершать страшные поступки и толкала на суицид. Он знал, что этому чувству обязаны многие счастливые семьи. Он сумел услышать его тихий шепот перемен. Когда ложь захватывала их обоих. Когда он молча уходил в туман горизонта света желтых фонарей. Когда она лгала ему и пыталась скрыть ложь.

Крики прекратились, окно загремело стеклами и закрылось. Скорая помощь так и не приехала, а безразличные жильцы не вышли, чтобы поглазеть на этот цирк. Представление подошло к тихой кульминации, без слез и сожаления. Ему представилось, как мужчина затягивает жгутом руку и вкалывает себе кайф. Потом откидывается на кресло и уносится высоко в небо. Подальше от душной квартиры, от коричневых стен двора и успевшей стать ненавистной женщины, с которой слишком поспешно связал свою жизнь. На большее сил у него уже не хватало, не хватало сил и на то, чтобы уйти из этого ада. Он совершал свои собственные прыжки. Безжалостные и нежные. Прыжки в голубую бездну пыльной лампочки под потолком.

Между деревьями поблекших аллей, с привкусом горечи на губах. Властная, издевающаяся. Она гнала его в ночь, точно так же как и его мать. Стервозная и ненавистная даже родственникам. Что-то обломилось в их жизнях, что-то ударило в бубен шамана. Ураганом, унесшим тень памяти об их существовании. На тихих похоронах очередной неудавшейся пары. Перед вырытой ямой близких, уставших сочувствовать и сопереживать лживой боли. Боли ревности и самоистязания на алтаре поддельной любви. Во взглядах досыта довольных ссорами. Ощетинившимися волками больного общества, накладывающего отпечатки неизлечимого вируса несчастья.

Он надеялся, что они обязательно придут к покосившимся памятникам и ржавым оградам. Посмеются и еще раз расставят все точки над и. Скурят несколько сигарет и выпьют, чтобы забыть про неловкость. По могилам преждевременных родов. Желая продлить собственные жизни. Чреду удовольствий и неудач. В очередной раз наполнив пластиковые стаканы водкой и погрузившись в смыслы мироздания. Вдыхая яд саморазрушения, под звуки старых трамвайных вагонов.

Все они — семья. Внутри космоса химических связей. Сияющие лучами, исходящими от них в мир, где смерть — что-то пошлое и такое далекое. Жизнями, прожитыми впустую, без любви и надежды на будущее. Так и не научившие своих дочерей и сынов любви.

В телефонной трубке раздался ее голос. Он был похож на голос бывшей, когда их совместная жизнь подходила к концу. Она что-то невнятно говорила и смеялась. Чувство обиды и ненависти переполнили его. Он кинул трубку и направился к мосту. Обойдя подземный переход поверху, он еще какое-то время постоял на набережной, специально затягивая время ожиданием. Потом включил музыку погромче и перевязал шнурки.

Было холодно. Асфальт превратился в грязное месиво. Ноги мерзли, а в лицо били капли то ли дождя, то ли расплавленных городом снежных хлопьев. Их отношения становились тесным мирком, в котором уже невозможно было находится двоим. Она не пускала в него своих знакомых, но что более всего разочаровывало его — саму себя. Желание секса на стороне сводилось к тайным влечениями и страху перед перспективами надломленного партнерства.

После разговора с ней, он оставил всякую надежду на спасение — легче было закурить сигару в непринужденной компании и предаться интеллектуальным беседам. Безразличие поглощало его душу и чувства. Он стал относится к ней, как к аксессуару. Амулету на удачу. Забавному комнатному зверьку.

- Ты где?

- Иду по мосту.

- А как мне идти?

- Откуда мне знать.

- Ну, ты скоро там будешь?

- Я не знаю.

В постели она стала чаще засовывала свою руку в его трусы. Он старался не придавать этому значения и не отвечал взаимностью, когда она начинала оттягивать кожу и водить пальцами вверх и вниз. Но инстинктивное возбуждение все равно выдавало желание близости.

Внутри его разбитого сердца творился хаос и противоречия сжирали душу ненавистью отчаяния. Любовь превратилась в самоанализ, в игры — в возможность подумать о чувствах, пока теплая рука касалась его члена. Возбужденный, он перебирал приходившие в его голову мысли. Отвращение сменялось агрессией, страх утопал в наслаждении. Единственное, чего ему по-настоящему хотелось в такие моменты — кончить в ее руку и заснуть, отвернувшись на другой бок.

Иногда она не доводила начатое до конца, но позже он решил не думать о взаимности и брать свое. Ему было неприятно целовать ее в губы, в шею. Он больше не хотел гладить ее животик и прикасаться к плечам. Она отсасывала его член, а он просто лежал и скупо играл с ее волосами. Иногда он думал о том, чтобы сохранить эрекцию и не обидеть запутавшуюся спутницу. Иногда притягивал ее к себе, не получая никакого удовольствия от рта на члене. Все, что было ему нужно в тот момент — провалиться в бездну оргазма, на мгновение обнажив острые когти дикого зверя.

Он не смотрел ей в глаза и, кончая, упирался головой в ее плечо. Он не хотел жарких поцелуев, не хотел стонов и обсуждений. Его привлекал лишь чистый кайф удовольствия, помогающий забыть про обиды и потерянное время. Он хотел трахаться с ней словно с надувной куклой. Вместе с совестью, что сжирала его, пристреливая чувства порнографией. Кинолентами и пленками обнаженных торсов, сложными формулами любви и всепрощающей любовь бывшей.

Он вводил в нее своей член и искал ответы на вопросы, мучившие его каждую ночь. Он искал их у других, но всегда натыкался на уже поднадоевшие айсберги неверности. Оправдания и очередные срывы. Болезненные воспоминания и горячее желание новой плоти. В них он искал ее, с кем мог заниматься сексом по пять раз на день. С настоящей, с живой и желанной всегда. В кругу из лепестков роз и алых свечей. С медом сладкого удовлетворения, на горячих камнях, в пару сауны на последнем этаже безграничных поцелуев. С той, что до сих пор любил и не мог забыть в объятьях другой.

- Мы уже давно не занимались сексом.

- Я не хочу, у меня нет желания.

- Почему?

- Наверное, это снова депрессия.

- Хорошо, я подожду.

Все перевернулось с ног на голову.

Ночью его мучил стояк и нежелание заниматься с ней сексом. Ему было трудно пересиливать себя, когда он стягивал с нее трусы. Словно и не он это делал, словно не хотел. Он больше не хотел быть сверху, не хотел прибегать к особым ухищрениям. Секс стал для него скучным занятием с не вполне очевидным концом. Пару раз он кончал без удовольствия, другие — думал о подругах, бывшей и героях роликов. Фантазии включали даже парней, чувственных и беспечных. А днем он мечтал отсосать ему в каком-нибудь кафе.

- Я удивлен.

- Не ожидал?

- Нет.

- Я всегда этого хотел, но не говорил.

- Это приятно слышать.

- Я больше не хочу скрывать своих чувств.

Потеряв доверие, они потеряли друг друга. И он не собирался мириться с этой гнусной историей. В его словаре не было отношений, не было любви и привязанности. Он имел дело с болью и призраками прошлого. С лживостью человеческой природы и страхом говорить то, что на самом деле на уме. Для него не было тайн, не было загадок. Он всегда старался разглядеть причины и следствия. Иногда ему хотелось отказаться от этого дара, залить его алкоголем и утопить в наркотическом кайфе. Но деградировать на фоне неблагодарности не имело большого смысла. Если уж иметь, то иметь до конца. С задранными на плечи ногами, в мокрое от желания отверстие, входя по самые яйца. Кончая под кайфом перемен.

Следуя своему плану, он старался брать от нее все, что мог. Он был готов стать дорогой игрушкой в ее руках. Превратиться в домашнего любовника, в прирученного пса. Стать болезнью и смыслом тайной жизни. Греть ее по ночам и ходить с ней по магазинам. К тому же, ей нравилось как он говорит - она с радостью выслушивала его и пыталась добавить что-то от себя.

Он сомневался, что она что-либо понимает, но делал вид, что его все устраивает. Домашний серебряный век. Век разврата и мокрых от утех интеллектуалов. Он начинал чувствовать себя шлюхой. Он начинал входить в ее образ, в реальность долгов, заставлявших вставать на панель. Вспоминая свою юность, когда мечтал уехать с первым встречным, чтобы отсосать ему за деньги. Вечером, когда с ними заговорил потный старик, предложив поехать к нему и напиться.

- И что мы будем делать?

- То, что всегда делают два мужчины.

- То есть?

- Не глупи, я не скупой.

- Но у меня нет времени на всю ночь.

- Я лишь предложил, а ты уже сам решай.

- Я не против на часок заглянуть.

- Если захочешь на ночь — догоняй.

Старик был ему противен. На мгновение он представил как берет в рот его мягкий член и поморщился. Друг стоял рядом и слышал их разговор. Не произнеся ни слова он направился к метро, но вскоре вернулся. Молчание не покидало их до самого расставания. В этот вечер они потеряли девственность. Их больше не связывали узы дружбы. Он не готов был простить ему измену. Прощаясь, он не поднял своего взгляда. Машины крутились по кольцевой, со стороны вокзала доносился запах раскаленных шпал. Асфальт обдавал их тела потом и пылью. В крохотном деревянном окошке показался билет и его спутник зашагал к платформе.

Он еще с минуту стоял у касс, ожидая отправления поезда. Красные огни полыхнули и тормозные колодки отъехали от колес. Поезд тронулся, загрохотав массивным составом. Почти пустой, он увозил молодого человека, разочаровавшегося в дружбе.

Ревность набросала пару стихов в истрепанном блокноте. Он открыл бутылку пива и уставился в окно. Километровые столбики проносились мимо, догоняя висевшие черными нитями провода. Он мечтал выйти на станции и взять еще пива, чтобы уснуть мертвым сном в новое утро. Под шум садящихся самолетов и лай дворовых сук.

Он заехал за ней рано утром. Нужно было обсудить кое-какие дела до вечера. В планы входили обед в придорожном кафе, поцелуи и ласки, а так же пресловутый горячий кофе. День начинался со всеобщей суматохи и заторов. Время от времени кто-то не выдерживал и сигналил. Стрелка тахометра нервно подпрыгивала, мотор издавал пронзительный рев и машина набирала скорость. Светофоры неспешно переключали сигналы, чем раздражали спешащих на работу воротничков. Водители почесывали подбородки и жалели о своей нелегкой участи.

Они были одной крови — те, кто решили немного подремать в суматохе дорожной гари. Чтобы в очередной раз списать опоздание на город. Пыльный и такой же едкий как их работы. Он посмотрел в зеркало — солнце пока еще не успело встать. С самого утра он продолжал думать о ней.

Сбитая с толку, она не понимала зачем согласилась на эту авантюру. В тот странный вечер, когда она взяла его руку в свою и поделилась с ним теплом молодого тела. Ее не пугал сюрреализм образов, навеянный сказками из сомнительного детства, точно так же, как не пугал и самоуверенный голос, влекущий в мир похотливой эротики. Она и сама была не против отправиться с ним, но решила положиться на судьбу, захлопнувшую за ней дверь автомобиля.

Оставив позади себя оборотней подворотен, она вглядывалась в запотевшее стекло, разделывающее детские мечты на доске сумасшедшего повара истории. Того, который жаждал выпить ее до дна, вымочив розовые трусики в менструальной крови молодых лесбиянок, сосавшихся каждое утро за столиком напротив душного кафе. Иногда они заходили к ней со своими юными спутниками, чтобы немного подстраховаться и похвастаться достижениями на эстафете ебли. Они садились на кресла перед журнальным столиком и просили налить немного виски. Смотря в линзу камеры и глотая слезы самоанализа, откинувшиеся на надувной матрас, расстеленный позади них для комфортного экскурса по венам возбужденных членов. Пока автомобиль пожирал километры топлива, проносясь вихрем ночной пыли вдоль тусклых огней забытых улиц.

Он поступал с ней точно так же, иногда вспоминая о строгой диете и обещаниях внебрачного секса в отпусках. На пляже горячего песка, где ее стройное и подтянутое тело притягивало его как магнит. В моменты, когда она трогала его пресс, проводя алыми ногтями по своей груди.

Она выпрашивала близость и, смущенная, исчезала в туалете. За закрытой дверью она стягивала джинсы и раздвигала пальцами нежные губы. Она мечтала оказаться с ним наедине в тесном пространстве грязного номера. Среди старой мебели и матраса, пропитанного запахом солярки. Чтобы на время потерять сознание и очнуться совершенно другой. Иной, не такой как раньше. Со слезами на глазах и с растрепанными по плечам волосами. Золотыми и серыми, в блевотной тине пожарного пруда, вырытого за заброшенной бензоколонкой.

- У меня еще ни разу не было секса.

- Для твоего возраста это нормально.

- А тебе хочется меня?

- Конечно же я хочу трахнуть тебя.

Они взялись за руки и поцеловались. На ее лице появилась улыбка, а в глазах заблестели искорки счастья. В ее возрасте он мог только мечтать о таком стечении обстоятельств. Будучи еще совсем ребенком не познавшим грубого секса. Сжимающих горло пальцев и безумных взглядов, приближающих односторонний оргазм. Мечтающая о единственной любви и уютном гнездышке. Где-нибудь под облаками, в золотых объятьях солнца. Вместе с ним, мысленно раздевающим ее в обед и наклоняющим через перила лестничной клетки. Чувствуя его в себе, проникающим в узкую щелочку твердым членом и натягивающим на себя ее шкуру. Вместе с дрожью и мыслями о конвульсиях между ног, покрывавшихся испариной страха. Жестокая и справедливая, без тени смущения. Вне рамок самообладания. Растерзанная грезами и ночными фантазиями наступившего совершеннолетия. Нещадно закалывая на алтаре иллюзии и подъедая скупую реальность. Губами горячего минета, впечатывающего его задницу в холодную стену лета.

Он видел ее впервые. Такую неопытную и не умеющую обращаться с предметом собственного вожделения. Она закрывала глаза и глотала его резкими движениями. Словно змею, проникающую в ее желудок вишневым соком. Он старался не потерять настроения, пытался всеми силами представить рядом с собой бывшую, оттягивавшую кожу с головки и водящую языком вокруг нее. Под крики старых педрил и злых девственников, ошибавшихся на ее счет. В музыке секса и ритмах танца. Под оргазмы разбившихся о первые попытки доставить ему удовольствие блядей. Коснувшийся ее щеки рукой, скованной странным привкусом боли. Как будто в отражении пыльного зеркала мелькнул светлый образ той, что он любил всем сердцем. Как будто это и была она.

Она почувствовала его напряжение и страх. Он немного обмяк на ее губах и решил поиграть с ней, скрыв до кровати свое желание вставить член в ее попку. Мысль о ней возбуждала его. Ему показалось, что ее ротик был не больше вагины. Иногда она задыхалась и тихонько кашляла. В ответ он водил ее голову по направлению к себе касательными движениями, мечтая залить зубы вязкой спермой. В последнюю секунду он обхватил ее руки своими и струя ударила в ладонь горячей массой.

Он не хотел, чтобы она блеванула на него, и без того сожалевшего об обломанном кайфе. Что-то сдерживало его и постепенно отдаляло от нее. Неуловимое и эстетически ненавистное. Как школьное задание, отнимающее время дорогого вечера с друзьями во дворе. Словно он был виноват перед ней, опустившейся на колени холодного пола. В их тайне, заключавшейся в пустом, ни к чему не обязывающем союзе. В безумной игре ангельских душ, телами впитывавших запах друг друга. Оставленных в одиноком скитании, забытых на улицах завтрашнего дня. Наслаждавшихся настоящим сейчас - целовавших влажные губы и поглощавших твердые члены преклонной похоти. Дети перемен и открытых собраний. Безумные старшие братья, закрывавшие комнаты на ключи испачканных простыней. В самообладании юношеской мастурбации, заражавшей тела одноклассников долгими стояками. Подсев на иглу разбитой картины мира, стыдящийся собственного тела и продолжения порочного летнего романа.

Он медленно переставил фишку, сделав дополнительный ход. Учитывая все «за» и «против», он хотел оказаться впереди соперника, не желая проигрывать женским слабостям. Он знал цену разочарованию, поэтому решил зайти в аптеку заранее. Милая девушка в белом халате взяла деньги и положила на прилавок небольшую пачку подорожавших таблеток. Выйдя на улицу он открыл ее и хрустнул блистером. Оставалось немного подождать.

Страх потерять все заставлял ее действовать без тени сомнения и сожалений. Но на этот раз ему повезло и боль, по-видимому, не обещала быть сильной. Таблетки счастья возвращали способность чистого мышления и вытряхивали весь накопившийся за ночь мусор на асфальт душной улицы. Они показались ему подарком судьбы, обнаруженным в почтовом ящике на границе полуночного сна. Теперь он мог представить себя на ее месте. Жестоком пьедестале гормональных сбоев. Сосчитав до ста и решив молчать до самого конца.

В их жизни было все - отсутствие секса, внимания и мелочи, толкающие на измену. К тому же, он уже не верил ей. Сделанная один раз ошибка повлекла за собой серию отчаянных поступков. Она спровоцировала его страхи и гнойные раны. Они снова начали кровоточить и каждый раз, когда он просыпался, напоминали о себе пульсирующей болью.

Он припрятал самое сильное оружие на финал, чтобы прикончить ту, что в очередной раз нанесла его сердцу рану. Пути назад не было. Он решил идти до конца. Время играло на руку, придавая мести крепость вина — и, чем больше тянулась эта игра, тем острее становился клинок. Еще пару ударов и он станет настоящим мечом в руках потустороннего демона возмездия.

- Жди, не выдавай себя.

- Я не спешу, поверь.

- Как только она даст понять, приоткрой ножны.

- Это так мило.

- А потом еще раз!

- Разумно.

- В третий раз — бей!

- Не сомневайся, так и будет.