Творческая группа САМИЗДАТ

С Димкой в последнее время сблизились. Обоим не хватало отцов и матерей. Оба любили сопки и свободу. Гвоздь не обладал разговорчивостью Мишки, был спокоен и нечеловечески вынослив. В последнее время он стал тенью Зимы, куда бы тот ни пошел.

Юрка учил его наречию толишенов. Было приятно поговорить с кем-то на родном языке, друг оказался удивительно восприимчивым и, несмотря на еще ограниченный словарный запас, уверенно строил фразы.

Аж завидки брали, ему б так с французским.

- Как рука?

- Мерзнет собака. Как это слово? Затекает.

- Разрабатывай. Надо же такое учудить было. Да еще и с правой рукой. Ты же охотник!

- Ругай. Ругай собаку.

Юрка влепил ему щелбан:

- Завтра пойду на рыбалку, принесу поддонца. Ешь, она полезная. Все быстро заживет. Нельзя хворать когда столько дел.

- Да-да, старший.

Рада вышла в гостиную на звуки голосов. Она раньше слышала другой язык, но этот был ни на что не похож. Косоглазый сидел за столом с другим парнем. Широкоплечий. Суровые глубоко посаженные, черные как ночь глаза. Упрямый подбородок. Взрослый. Ее возраста, как же он оказался с Юркой в одном классе? Не красавец, но было в нем нечто притягательное, звериное.

На столе валялись бурые бинты. У гостя что-то случилось с рукой.

- Развели бардак! - она сердито собрала их рукой.

- Кто это?

- Дочь первой жены.

- Сестра? - перешел на русский Димка.

- Нет.

- Я - Рада. Рада Зимородок.

- Дмитрий. Коношевич.

- А почему тогда “Гвоздь”?

- Долгая история.

Зима встал и собрал аптечку.

- Пойдем в комнату, она не даст нормально пообщаться.

- Нужны вы, школьники еще! Просто бабушка спрашивала где можно взять жир.

- В подполе, бочка справа от лестницы. Спустись лучше сама, там крутые ступеньки.

- А ты помочь не хочешь? - девушка раздраженно щелкнула пальцами.

- Не велик труд. Пойдем, Дим.

Ложись на пол и слушай. Растворись в тишине. Конечно, тут не та тишина которая окружает нас на воле.

Свобода никогда не молчит. Поет ветер, стрекочут и стонут льды. С грохотом пушечных выстрелов наползают торосы. Но все это, совокупность звуков - и есть необходимая тишина. Лежа вот так, голова к голове. В темноте. В тишине.

Я слышу как ты дышишь. Ветер твоей души. Как дышат собаки этажами ниже. Как дышит спящий Савва, зловонное дыхание незваного гостя. Сбивчивое дыхание мальчика. Медленное дыхание пожилой женщины. Свист ураганного ветра жизни молодой девушки. Одинокой, испуганной.

Понимаешь? Даже если ты не видишь, и не слышишь, ты продолжаешь чувствовать. Как животное, всей поверхностью тела.

Помнишь, я рассказывал тебе про Омичи?

От крика внизу, резко сели и на летели в темноте друг на друга. Димка не мог проморгаться от наваждения.

- Что это было? Мы разговаривали ...молча?

- Да. Однако, что это Радка развопилась. - Юра включил свет, и они с Гвоздем подскочили от неожиданной догадки:

- Луц!

- Луц!

Вячеслав прошелся по обветренной щеке бритвой. И так чисто, но требовалось совершить ровно двадцать движений. А то....

Руки задрожали.

Нет-нет, никаких плохих мыслей. Сегодня такой важный вечер.

Мужчина открыл кран и хорошо пригладил ершик волос. Ровно десять раз.

Проклятая погода.

Казалось, в Екатеринбурге можно было на тот свет отправится, но эти ссыльные территории, как-то особливо не пригодны для проживания. Три свитера, подштанники, три пары носков. О каком впечатлении может идти речь? Никакого лоска при даме.

Но все же.

Крапушкин обулся в неподъемные валенки и отдернул тулуп. Пора.

В доме Луцов приятно пахло свежей выпечкой. Мария Николавевна, простая, чуть полная женщина, вышла в коридор:

- Вечерочка, Вячеслав Семеныч. Что случилось?

- Да ничего, Мария Николаевна. Подумал, дров у вас в поленнице маловато, а у меня время освободилось. Топорик дадите, подмогу.

- Не стоит. Тань?! Таня! Подстругай щепы!

- Что вы! Девочка еще нездорова. И где это видано, ребенок с топором?

Крапушкин сам взял из под печки колун.

Метель ли, холод ли. А дом где живут его женщины должен быть протоплен на совесть. И калитка перекосилась. Собак вот в вольерах нет, надо купить парочку. Снег расчистить.

К тому времени как Мария Николавна позвала его ужинать, Луцы были обеспечены дровами на месяц, а двор радовал порядком и крепко запертой калиткой.

- Как вы ловко со всем сладили. Я уже и не знала кого просить.

У нее красивые руки. Натруженные, с мозолями. Это вам не белоручки, которые только и знают, что на пудры тратится. И девочки такие славные. Ниночка артисткой будет. Он как танцует: загляденье, ласковая. Робкая, правда, так попривыкнет, мож пройдет. Танечка, кровинка бедная, сколько натерпелась. И за что только таким уродам как евреи, такое счастье выпадает? Неправильно это.

- Мария Николаевна, тяжело вам одной-то?

- Да не то слово, Вячеслав Семеныч. Замаялась. Нинка опять из обуви выросла. Последнюю собаку медведь задрал. Карточки задерживают, последнюю муку перевела.

- Об этом как раз поговорить хотел. Как бы начать? Мужчина я непростой, с характером, это правда. Однако на вас или, тем паче, на девочек никогда и голоса не повышу. Оклад стабильный, пропитание по повышенному разряду. Танюша сможет поступить в институт. Помогу, устрою.

- Я не понимаю к чему вы ведете, Вячеслав Семеныч?

- Выходите за меня, Мария. Машенька. Смените фамилию... Меня сюда надолго прислали, а там, опять в столицу уедем.

- Да что вы! У меня два рта. Да и сама... далеко не девочка.

- А мне девочка и не нужна. Вы - умница. Добрая, заботливая. Отличная хозяйка и мать. Запали, вот где. - Крапушкин с такой силой ударил себя кулаком в грудь, что казалось сломал себе ребра:

- Ведь мне скоро уже сорок, а в сердце запали все трое. Давайте распишемся?

Женщина теребила передник.

Жена чекиста. Какое будущее для девочек. И так она устала, как устала! Вдовой жить горько. Да и Танька совсем от рук отбилась. А Вячеслав мужчина приличный, советский. Опять же, госслужащий. Лучше партии на этом краю мира и не найти.

- Только у меня одно требование.

- Все что хотите, Мария Николаевна.

- Увижу хоть раз пьяным…

- Понял.

С грохотом покатилась разбитая посуда, Таня подслушавшая разговор из кухни, швырнула на пол поднос и в чем была, босая, выбежала на улицу.

Юрка уже лег спать, когда над поселком завыла тревожная сирена.

Адреналином выбросило из мягких одеял. Свет. Одежда. Обувь.

Оружейный шкаф.

На лестнице столкнулся с Радой, крикнул: “Включи рубильник! Запри дверь!”

И выскочил в мятущуюся белым шумом темноту.

Пересмешник скатился с лестницы минутой позже, с криком:

- Стой! Вернись сию секунду!

Но куда там, Юрца уже и след простыл.

- Ах, чтоб тебя! Рада, в щитке большой такой рубильник, включи его. Их отпугивает свет и шум.

В спальнях воем плакал Коленька.

Девушка без труда выполнила просьбу и прислушалась, дом окутало электрическое пощелкивание. Бледная как стенка Тамара спустилась позже:

- Что происходит?

- Без паники. Реликтовые. - Савва, убрал с подоконника “Щучий хвост” и отодвинул занавесь, чтобы женщина могла рассмотреть черный силуэт колоссального льва, нависший над освещенным во все поля поселком.

С грохотом в обморок упали обе. Рада - ударившись головой об угол печи, а Тамара свернув скатерть с самоваром.

Зима бежал на лыжах сквозь буран. Сердце-пело.

Это его лев.

Он пришел к нему. Не зря Юрка складывал жертвенные курганы из убитых туш оленей и котиков. Не зря пел сопкам свои толишенские песни. Не зря разносил вещи со своим запахом по всем сопкам.

“Приветствую тебя, Туаат нирюнчи. О, как велик твой облик. Как прекрасен лик твой. Как могучи твои лапы. Как...”

Лев лежал, перекрыв своим телом дорогу к левому берегу. Шепча молитву Юрка подходил все ближе и ближе. И наконец встал лицом к лицу с прекрасной снежно-серой кошкой. В гриве намерзли огромные комья снега и льда. Внимательные янтарные глаза, размером с суповую тарелку рассматривали гостя, пришедшего сквозь снежное крошево.

Юрка снял варежку и робко коснулся шерсти. Лев фыркнул, но не отодвинулся.

- Хорошая кошка….Такая большая. Такая сильная.

Юноша медленно, словно в замедленной съемке, снял с плеча мешок. Его он заготовил давно. Вяленые оленьи ноги.

Любимое лакомство крупных хищников. Каждое божество любит хорошо покушать. Но когда Тууат нирюнчи благосклонно принял его подношение, сердце Юрки дрогнуло. Между лап зверя лежала тоненькая человеческая рука.

"Спокойно. Если он решил кого-то забрать, то так тому и быть. Не мне судить. Не суди, да не дрогнет сердце.”

Но лев держал свою ношу бережно, уложив на теплые лапы и согревая дыханием. В два счета закончив с трапезой. Он поднял морду и негромко рыкнул. Юрка попятился и сел в снег.

Пауза затягивалась. Животное раздраженно мотало хвостом и не отводило взгляда.

“ВОЗЬМИ”

Голос в голове оглушил, растоптал и даже на мгновение ослепил. Лев встал и прыжками растворился в метели оставив на снегу распластанную человеческую фигурку.

Нирингай. Какая ты холодная.

Таня была жива. Видимо, лев нашел, едва отключилась и принес обратно к поселку. Все ее лицо и руки покрывали ссадины от вылизывания.

- Загулялся чертик, увела луна. Пляшет на снежинке, голова дурна. Подскользнулся чертик и копытца врозь…

Медленно просыпалась. От горячей воды валил пар. Юрка не торопясь намыливал отросшие немного волосы, включил воду. Руки и ноги ломило, ну да. Убежала же буквально в ботах. Погодите? А где это она сейчас?!!

В ванне. В ванне!?

- Только очень прошу, не ори. Все только уснули.

- Ты чего это!? Не смотри!!! Отвернись сейчас же!!!

- Да не смотрю-не смотрю. Что я там не видел.

- Это не правильно. Я же девушка.

- Я заметил.

- Выйди!

- И не подумаю. Тебя и на три минуты одну оставить нельзя с такими суицидальными наклонностями.

Юрка отвернулся и сел, прислонившись спиной к теплому чугунному боку бойлера. Заструился к потолку терпкий табачный дым:

- Луна позвала или случилось что?

- Никто меня не звал.

- Тогда что случилось?

Девушка уткнулась лицом в колени. Ну что она ему сейчас расскажет? Что гадкий Крапушкин который убил папу и сослал Выдру теперь будет ее отчимом? Что она в этом виновата?

- Я позвонил твоей маме. Она очень сильно плакала. Очень. Благодарила. Не за что меня благодарить. Я по своим делам вышел. Даже не знал, что ты сбежала. Крапушкин, между прочим , тебя ищет. До сих пор не вернулся.

- Что б он там замерз! - Таня ударила кулаками по воде заливаясь слезами бессилия.

- Не брызгайся. - Зима загасил окурок в раковине и выбросил его в урну:

- И поаккуратней со словами. Убежала ты, или ушла вслед за луной, не важно. Но теперь никто не сможет убедить меня в том, что ты человек. Выжить в такую пургу. Ополаскивайся и пойдем спать.

- Сам ты... не человек! И с тобой спать я не буду.

- Значит, полежишь рядом до рассвета.

- Никогда! Лучше домой.

- Реликт все еще рядом. Хрена с два выпущу!

- Тогда я буду спать здесь.

Таня окунулась с головой и встала, задернув шторку. Юра перекинул полотенце:

- С выключенным бойлером эта комната быстро остывает до льда. Держи.

- Что это?

- Треники и рубаха. Твое, все мокрое.

Они вышли в коридор. Юрка приоткрыл дверь своей комнаты:

- Заходи.

Слышно было как через толщу снега воет тревожная сирена. Через разобранный диван, с улицы наискосок падал луч света. Юра сел на него и похлопал рядом.

- Ложись, не бойся. И пальцем не трону. Я ж не зверь какой.

Они даже не соприкасались, но Таня чувствовала приятное тепло. Конечно же, спит положив голову на руку. Почему-то она так и думала. Красивый.

- Слушай…

- М?

- В классе поговаривают…

- Тоска.

- Короче, говорят у тебя уже был половой опыт.

Юрка затрясся. Девушка даже испугалась, пока не сообразила что он просто смеется зажав рот ладонями.

- Погоди... какой опыт?

- Половой.

Юрка уткнулся лицом в подушку мелко перебирая ногами. Потом сел взлохматив волосы:

- О таком разговаривать с девушками неприлично.

- Так был?

Зима перевернулся на живот:

- А тебе что за радость? Ну был.

Танино сердце сжалось, омываемое волной ревности:

- С кем?

- Не переживай, эти девушки не из поселка. Вы, пока еще в возраст войдете.

- Значит. Слишком мала?

- Ты-то? Дурочка. Кто ж с нирингай связаться захочет? Окрутишь голову, выпьешь теплую кровь и ускачешь на луне плясать. Спи. Ушатала.

Таня обиженно повернулась спиной. Ах так, значит! Не годны они ему. Хотя, о чем она думает? Отвратительный убийца станет ее отчимом. Она будет вынуждена обедать с ним за одним столом. Нинка будет называть его папой. Мама будет стирать его рубашки ворча, что опять все манжеты в крови. А они будут в крови, потому что он убийца!

В школе... Страшно представить, что будет ждать ее в школе. Проще уйти и замерзнуть, как и хотела. Какого черта Юрка ее обратно притащил? Сказал же, что не специально. Шел бы и дальше. Далась ему маленькая нирингай.

Стоп.

Почему она снова про него думает? Проблема гораздо более крупного масштаба. Как завтра посмотреть в глаза матери? Что сказать?

- Спи. - на лицо легла большая теплая ладонь:

- Что будет, то будет, маленький чертенок. Доверься Юргалэ.

- А ты расскажешь мне еще про луну и нирингай?

- Расскажу. Завтра. Спи, Тань.

На зимних каникулах Юрка отпросился у Пересмешника съездить к йокумэнам. Даже причину придумал: провести прививочную кампанию и осмотр страждущих. На самом деле он хотел встретится с шаманом племени и задать пару вопросов. Поохотится, ну и…

- Не вопрос. Я сам хотел попросить тебя выполнить несколько поручений.

Юрка вздохнул.

Поручением было увезти Раду и Колю куда подальше. Не, не то что бы Зиму задевало то, что Савва решил “окучить” мачеху. В конце-концов с отцом они были побратимами, просто ни Рада, ни там паче Коленька в его планы не входили.

К тому же за ним увязался Мишка, а за Мишкой Любочка. И гвоздем программы стал, собственно, Гвоздь. Он еле поместился в вездеход и стукался головой о крышу на резких виражах.

Съездил по быстрому, ничего не скажешь.

- Юрка странный. Он меня бесит. - Рада поправила шапку.

- М-м? - протянул Димка в очередной раз стукнувшись головой на кочке.

- А ты куда пойдешь после выпуска? Этот балбес не хочет никуда поступать.

- Весной в армию. - Гвоздь достал пачку папирос, перехватил гневный взгляд девушки и спрятал ее обратно в карман:

- Зима не единственный второгодник.

- Значит и Юрка пойдет? - Рада почувствовала крылья за спиной, три года свободы от этого косоглазого ублюдка.

- Нет. Он недостаточно хорош для нашей советской армии.

- У меня белый билет.

- Что!? Ты же здоров как кабаняка. Михаил, вы единственный нормальный в этой компании, чем болен этот блаженный?

- Ты чем-то болен?

- Заткнулись все. Не отвлекайте.

- Радка, задавишь! Корова толстая!- пищал Коля зажатый посредине.

- Пешком пойдете.

Снегоход вынырнул из сопок к побережью. Колька восхищенно выдохнул, аж со свистом. Над морем Лаптевых, в чернильной темноте полярного морока крутилось, переливаясь огнями, северное сияние. Рада тоже не в силах была отвести взгляда, пробирала дрожь. Красота неба казалась страшной. Девушка судорожно вцепилась в руку Гвоздя.

- Спокойно. Это Белая Аврора. Мирное небо. А вот когда время Черной Авроры, лучше и правда не выходить из дома.

- Черная? - оживился Коленька.

- Не продолжайте, Дмитрий. Этот товарищ не самого храброго десятка.

- Радка, ты толстая, отодвинься.

Часа через четыре все уже переругались и изнылись.  Коленька вопил, что ему нужно в туалет, Рада поносила Юрку на чем свет стоит, Люба ударила Мишку в ухо, потому что он не зная куда пристроить руки положил ей ладонь на колено, Димка набил на лбу синяк, но наконец появились вышки йокумэнов.

Юрка въехал через каменную арку свернул к снежно-каменной стене и заглушил мотор.

- Приехали.

На полусогнутых, новоявленные натуралисты высыпались в утоптанный снег.

йокумэны первыми признали Советскую власть, отвергли своих отсталых Богов и перешли на полу-оседлый образ жизни. Поэтому их особо не трогали, помогли организовать колхоз имени товарища Соловец, дали кое-какой рыболовный инвентарь и оставили в покое, снабдив бюстом Ленина и парторгом.

Последний, правда в скором времени испортился, так что его выпотрошили, высушили и отнесли на главную площадь, где с ним продолжал общаться шаман. Смерть - еще не повод оставлять пост назначенный партией.

Хоть народность йокумэн исправно снабжала лагеря поселенцев питательными водорослями и прочими дарами моря, сдавала жир и пушнину, но в целом контактировать с “людьми жидких глаз” не желала.

В первую очередь был виноват языковой барьер, индейцы ни в какую не хотели учить русский язык. Де сложно, язык Бога и все дела. Так что объяснялись больше пантомимой. В свою очередь высокие начальники не рвались изучать йокумэнский, что свело общение с малой народностью на практическое “нет”.

Ну, как говорится, оброк платят и дело с концом.

Кое-что из технологий йокумэны переняли. Например, землянки. Правда их было штуки три - четыре. Копать смерзшуюся в камень землю было делом нелегким. В селении преобладали традиционные чумы.

- Это же пещерный век… - восхищенно выдохнул Мишка.

К небу тянулись ниточки дыма. Ревели олени, с гоняемые на вечернюю дойку. По наклонным улицам поселка, освещенного электричеством, сновали люди и собаки. Развевались и гремели на ветру тотемы из костей, хвостов и разноцветных кожаных шнуров.

- Что встали? Дим, отвязывай нарты. Не расходитесь,я найду председателя и договорюсь о стоянке.

Юрка растворился в толпе словно его и не было. Первыми гостей заметили дети. Они обступили Любочку и Раду, тыкая пальцами в светлую кожу и пытаясь отщипнуть на память клок светлых волос. Потом они переключились на Коленьку и ему пришлось туго.

Йокуменские детки были покрепче и толще раз в пять. От их дружеских тычков он превратился в импровизированный воланчик.

Веселье прекратил седовласый индеец, который прогнал хулиганов щедро отхлестав по пятым точкам свернутым арканом. Из его криков стало понятно, что так обходится с гостями у йокумэнов было не принято.

- Михи-михи! - сложив ладони старик направился к Димке.

- Что он хочет?

- Я откуда знаю. - Мишка помог девушкам встать:

- Может хочет денег или табаку.

- Он просит прощения, за неразумных детей. - Юрка поднимался в горку в сопровождении мужчин и женщин:

- Йокумэны гордый народ и попрошайничать не станут. А вот подарки примут с удовольствием.

Он перешел на быстрый гортанный язык и все завертелось. Их увлекли виз по улице, толкали и подпирали, хватали за рукава не прекращая общаться.

- О, нет-нет, только не в землянку. - Зима успел высвободить совершенно обалдевших от такого многолюдья ребят:

- Пойдемте, нам дали место под ярангу.

- А почему не в землянку?

С вопросами пришлось подождать. Под общим пологом наконец воскурился фитиль жировика и все уселись наблюдая за хлопотами йокумэнских женщин.

- Пипец как я устал. - Мишка завалился на бок. Любочка уже дремала свернувшись в одном из спальных пологов. Рада пыталась успокоить Коленьку, а Юрка с Димой разговаривали с тем самым стариком, который оказался председателем колхоза.

Если бы Мишка напрягся несколько месяцев назад и запомнил употребляемые Юркой слова, то с пятого на десятое понял бы, что речь идет об охоте, расположении прививочного лагеря, развлечениях гостей в рамках поселения и прочем, о чем можно поговорить гостю с хозяином.

- Миш, руки в ноги и выдолби девочкам нужник. - Зима протянул мешок из которого торчали алюминиевые стойки разборного санитарного контейнера.

- Ооооо, почему я, почему не Гвоздь?

- Потому что Гвоздь хоть сейчас готов на лыжи и к морю. Километров сорок. А тебе жилу качать надо. Превозмогать. Давай, обернись до ужина.

Ворча, парень натянул шапку и вышел из яранги. Впрочем, практически сразу вернулся обратно:

- Где бить-то?

- Шагах в пятнадцати, позади, чтоб не на дороге стоял.

Димка заглянул в полог где Рада пыталась утихомирить распсиховавшегося Коленьку:

- Снежком умой его. Скоро есть.

Девушка вышла к ним и села к очагу:

- Сам умоется. Мама разбаловала в край. - она раздраженно вытерла испачканные руки о подол шубы.

Гвоздь молчал. Рада конечно, была красивой. Интересная девушка, шумная, заводная. Но было в ней нечто целлулоидное. Отталкивающе искусственное. В том как она разговаривала, жестикулировала.

Вот, к примеру, мудрит у очага йокумэнка.

Хрен знает сколько ей лет. Молодая. Только Юрка предупредил, что они тут и в тринадцать и в четырнадцать выглядят как в двадцать, а Дима не такой. Татуированное лицо, одежда расшита алыми полосочками ткани, полная. Даже нет, плотная. С блестящими, черными с синевой, волосами. Такая живая и настоящая во всех своих движениях, нескрываемой радости и любопытстве.

Ее хотелось потрогать. Поцеловать.

-...свалили. Вымахала верста стоеросовая и во всем мама с папой виноваты.

Рада лишилась дара речи. Юрка же сел рядом с Гвоздем и достал из мешка кисет:

- Сядь. Полусестра. Нити жизни сложились так, что ты сейчас здесь. На краю мира. И значит для чего-то ты тут очень нужна.

- Тебе что ль?

- Может и мне. Может Коле. Или Любе. Или Бегущей по Инею, кстати знакомься. Ее зовут Нуатмэ, Бегущая по Инею. Она немного говорит по русски. Будет вам помогать.

Девушка дружелюбно улыбнулась:

- Нуатмэ. Я. Говорить губами бога. Не сердится. Буран будет. Красивая, красивая белая.

Ты... тоже очень красивая, Нуатмэ.- Рада окончательно ошалела от такого урезанного русского и особенно, губ бога.

В ярангу впорхнула еще одна барышня индейского происхождения. В красивой вышитой малице, с косами увитыми костяными бусинами. Зима улыбнулся и встал устремляясь к гостье.

- О чем они говорят? - Рада пододвинулась к Гвоздю. Нуатмэ растолкала сонного Коленьку и Любу, вручила всем по каменной плошке с жирным супом из которого торчали куски вареной оленины.

- Она рада, что Зима приехал. В общих чертах. Я еще недостаточно много слов знаю.

Гвоздь занялся едой. Рада нахмурилась, нет что-то Дима недоговаривал конкретно. Девушка ей не нравилась, слишком развязно себя вела и чуть ли не лезла на сводного брата.

На сегодня никаких дел не было. Приехали уже к вечеру и если Димка и Юрка чувствовали себя нормально, то Мишку и девочек уже укатало, про Кольку и говорить нечего. Мальчик уснул уткнувшись лицом в пустую тарелку.

- Ложитесь. Тут безопасно, Нуатамэ останется.

- А вы куда? - У Мишки слипались глаза.

- Пройдемся, перед сном. - Гвоздь легонько щелкнул его по носу.

Все расползались по спальным пологам. Ночь вступила в свои права.

- Он больной. Смотри какой худенький.

- А мне нравятся его глаза.

- Как у шамана?

- Да.

- А правда говорят что всех будут гнусом кусать?

- Правда. Только это не больно.

- А мне шаман зуб вылечил.

- Да ну?

- Во, смотри какая дырка.

- Так и я вылечить могу.

- Ну что он там?

- Да вроде смотал. Сейчас бросит.

Детишки тешились бросая аркан на камень. Коленька развлекался с ними с самого утра. Хоть языковой барьер и мешал процессу, но все окупалось терпением местных ребятишек, которым председатель обещал головы по отрывать если с маленьким гостем что-нибудь случится. А гость этот уж больно жилочкой тонок был. Собак боялся, оленей боялся, с горы кататься боялся, из лука стрелять боялся, копье бросать боялся. Хоть аркана не боялся, и то мясо.

Правда кидал и сматывал он его настолько бесконечно долго, что извел всех. Вот и коротали время разговором.

- Жирная нога, нога хорошая. Есть свежее. Чтоб во рту бегало. На. Ешь. Красивая, еще красивая будешь.

Рада, сдерживая рвотные позывы, отнекивалась. От распоротой брюшины валил пар, перемазанные кровью йокумэнки лакомились свежатиной. Картина представляла собой алчную трапезу вампиров, все это пахло и чавкало, сочилось на перепачканный снег и ввергало столичную девушку в первобытный ужас.

А Люба ничего так, с аппетитом лопала сырое мясо вполголоса сетуя, что чесночок бы не помешал, но и солью тоже хорошо.

- Ты же отравишься. Кто знает сколько глистов в этом олене?

- Ай, сколько бы не было, все съедобные. Если что, у Юрочки есть таблетки.

С раннего утра Зима принимал пациентов и детей, которых успели отловить для вакцинации. Ночь они с Гвоздем провели в землянке и несгибаемый доминанта-Дмитрий до сих пор спал утомленный новыми впечатлениями.

Юрка застегнул муфту тонометр, пожилая женщина  жаловалась на головную боль. Нет, вспоминать неловко. Он то еще на Саввушку грешил, а сам-то. В такой ситуации даже “груша” тонометра пыхтела двусмысленно. Все человеческое не чуждо даже комсомольцам.

У йокумэнов все оказались более-менее здоровы. К ужину он уже управился с делами и вернулся в ярангу.

Гвоздь сидел не высовывая лица из капюшона. Рядом надулся обозленный Мишка.

То есть Гвоздя Зима за человека держит, а его спать уложили, как маленького.

Рада тоже сидела пасмурнее тучи. Всем нашлось дело, даже Коле. Ну не привлекали те нехитрые радости первобытного существования колхоза, которые предлагали. К тому же ее не покидало ощущение тревоги, что-то происходило, а что, она не могла понять. Скучный белый день в кромешном мраке воняющий чадом масляных плошек. Могли бы и в ярангу электричество бросить в конце-концов.

Любаша не разделяла ее пессимизма. Она уже и олених подоила и мастер-класс кулинарии прошла, даже потанцевала на свежем воздухе под народные мотивы:

- Нет, Юрочка я больше с тобой никуда не поеду. Я только и делаю , что ем.

Любаша села рядом с Мишкой:

- А что вы такие грустные? Поссорились что ли?

- Ничего и не ссорились. - Мишка готов был взорваться от негодования:

- Просто эти единоличники совсем забыли про товарищеские обязательства.

- Миш, не начинай, а? - Зима похлопал его по плечу:

- У тебя же серьезные намерения. Не то что мы.

- Это на кого у него там серьезные намерения? - Люба с интересом присоединилась к беседе:

- Надеюсь Мишенька ничего там после спектакля себе не нафантазировал? А то забавный такой, после занавеса подошел. Я, говорит, стану охотником и буду тебя кормить. Если я проголодаюсь, то уйду к йокумэнам. У них тут и оленина и медвежатина. На чигликах долго не протянешь.

Парень вскочил как ужаленный и выбежал вон. Юрка поспешил за ним.

- Ну зачем ты так? - Гвоздь потянулся за угольком, чтобы прикурить трубку:

- Он же искренен в своем порыве. Даже Юрку на измор взял, что бы охоте обучил.

- О чем ты вообще говоришь? - Люба перестала улыбаться. Рада фыркнула:

- О чем вы ВООБЩЕ говорите? Пойду посмотрю как там Николай.

После того как девушка вышла, Люба пересела к Димке:

- Не шути так пожалуйста, тоже мне , женихаться полез. Он же еще совсем ребенок.

- Ребенок-ребенком, а сходить к индианкам с нами хотел.

- Куда?!!!

- О, у многих народов севера есть такой милый обычай. Делиться своими дочерьми и сестрами для укрепления генофонда.

В полумраке жилища стало совсем тихо.

- И вы ими просто... воспользовались? - Люба не верила своим ушам:

- Вы! Простыми, мало образованными женщинами, которые находятся под защитой нашего государства! Погоди... и Юра тоже?

- Да.

- Поверить не могу.

- Можешь сообщить на комсомольском собрании. Правда Зима на него сто-пудово не придет.

- Ты ужасный! А Юрка... Я в нем ужасно разочарована, просто ужасно! Кто знает что он делает в больничке и что он делал с Таней? Нет, если он способен на такое...

Димка заметил, что девушка плачет. Да. Нелегко ей. Создать чистый образ , влюбится в него, а он оказывается вполне себе земной, плотский и способен пачкать и пачкаться.

- Что ж. - Люба постепенно успокаивалась:

- Хорошо, что Мишку в свой вертеп пороков не затащили.

- Их никто не заставлял. И мы прекрасно провели время.

- Конечно! - она опять разозлилась:

- Естественно! Как можно плохо провести время с не до конца освобожденными от межполовых предрассудков, наивными маленькими девочками!

- Они не выглядели маленькими.

- Знать вас не хочу. Один Мишка нормальный. - Люба высморкалась в вышитый платочек.

- Расскажешь? - Коношевич философски выдохнул клуб табачного дыма.

- Надо больно!

В ярангу, чуть не сбив с ног Наотамэ, вбежал Коленька:

- Там!!! Юрку бить будут! - и пританцовывая на месте, убежал обратно.