– Сейчас гляну, какой-то манёвр, точно не помню, – всё ещё ловил интернет с берега, поэтому муж в телефоне искал информацию. – Это значит – «я изменяю свой курс влево». Надо бы памятку распечатать и повесить возле капитанского столика.
Мы всё ещё моторили в зоне разделения движения, где можно идти либо в нужном направлении в полосе движения, как на автомагистрали, либо резво пересекать эти два потока по кратчайшей траектории, чтоб никому не мешать. Мы двигались по самому краю потока справа, так что все быстрые корабли спокойно обгоняли нас далеко слева.
– Не знаю. Может, чтоб наверняка нас обойти. Вдруг мы сумасшедшие и кинемся ему наперерез?
– Мам, можно к тебе? – самый младший член экипажа, Кузьма, которому недавно исполнилось 2 года и 8 месяцев, стоял на нижней ступеньке лестницы внутри яхты, неуверенно держась ручонками за опору.
– Конечно! – я помогла подняться сыну наверх. Он пока ещё с опаской передвигался в лодке, не привыкнув к качке. Волны были не очень высокими, максимум метра полтора, но какими-то неприятными – короткими, прямо в нос яхты – так что нас непривычно болтало. А это ещё даже не океан. Про океанские волны я только слышала, читала, видела в фильмах. А вот Лёшка в рамках обучения выходил пару раз в океан, рассказывал потом, как ему было плохо на почти трёхметровых волнах. «А что будет, если мы все сляжем с морской болезнью? Поворачивать обратно? Продавать «Алетес»? Прощаться с мечтой? Или терпеть и ждать, пока прикачаемся?» – я гнала грустные мысли от себя подальше.
– Какой огромный! (Кузя, конечно же, не выговаривал ещё звук «р», поэтому произнёс «огомный», но я для простоты понимания, как правило, буду сразу «переводить» его детский язык, как и разговоры на иностранных языках).
– Меня всегда поражало, как эти контейнеры там держатся и не падают на волнах, – Маша, дочь 13 лет, тоже поднялась наверх вслед за Кузей.
– А они и падают. Помнишь, мы фильм смотрели, как один чувак ночью на лодке наехал на контейнер, болтающийся в океане, а потом лодка пошла ко дну, а он на плоту спасся. – Ваня всегда умел «обнадёжить». Мы, как родители, учили детей искать во всём позитив, но подростки умеют сосредоточиться на негативе.
– А если и мы налетим так на контейнер... – продолжил сын.
– Или на спящего кита... – не отставала от брата Маша.
– И кирпич на голову в городе тоже может упасть, но вы ведь не боитесь там ходить. Сотни парусников, больших и маленьких, каждый год пересекают океаны. Чем мы-то хуже? Всё будет хорошо! – успокаивала я то ли детей, то ли себя. – Лёш, скажи же.
– Да, конечно. Ну, утонем пару раз, делов-то! – смеялся капитан.
– А там маяк! – Кузьма пальчиком показывал на берег. Он привык с нами ходить под парусом, поэтому ему не было скучно. Рассматривал проходящие мимо корабли, птичек, кружащих рядом, игрался с верёвками и вглядывался в удаляющуюся землю.
Я с детства люблю маяки. На картинках. Вернее, на марках. Мой папа, как и многие в Советском Союзе, увлекался коллекционированием марок. Ах, какие чудесные были марки с морской тематикой! И водные пейзажи, и парусные корабли, и удивительные морские обитатели, и, конечно, маяки. Воочию маяк я наблюдала только с балкона дедушкиной квартиры в Геленджике. Мы каждое лето гостили у него какое-то время. В первый день нашего приезда я выходила на балкон, и маяк на Толстом мысе, как старый добрый друг, приветственно подмигивал мне – мол: «Привет! Опять приехала? А я тебя не забыл».
После переезда в Петербург я любила ездить гулять к высокому классическому красно-белому Осиновецкому маяку на берегу Ладожского озера. На фоне изумрудных сосен и лазурного неба он блистал свежевыкрашенной краской и как будто сошёл с тех самых марок из моего детства. Потом много разных маяков мы встречали на своём жизненном пути, и каждый раз они грели мне душу и заставляли улыбаться и вспоминать и маяк в Геленджике, и марки, и детство, и папу.
А сейчас у нас дома светильник в виде маяка, календарь с маяками России, детские рисунки маяков, книги об их устройстве и работе, а один из любимых музеев – музей маячной службы в Кронштадте. Ведь маяки для моряков, яхтсменов, путешественников нечто особенное. Это добрый знак, символ надежды и успеха на выбранном пути.
И тогда, в начале нашего океанского странствия, глядя на провожающий нас маяк на мысе Генри в Вирджинии, я надеялась на благополучный исход нашего путешествия, улыбалась и подсчитывала, через сколько же примерно дней мы увидим маяк, который будет приветствовать нас в порту Сент-Джордж на Бермудских островах.
– А долго мы ещё на моторе будем идти? – спросила дочь.
– Да вот как закончится зона разделения движения, так и поднимем паруса, – отозвался капитан. – Я пока ещё не решил, каким курсом идти. Если по азимуту на Бермуды, то ветер прямо в нос. Так что нужно брать либо севернее, либо южнее, – муж подсел ко мне, открыл приложение для навигации и показывал варианты маршрутов. – Ещё надо понять, где лучше пересекать Гольфстрим. С одной стороны хочется в самом узком месте, чтоб не долго мучиться, а с другой – чем уже, тем выше сила течения. В общем, не знаю… Пойду ещё подумаю, поизучаю карты.
– Как вы себя чувствуете? Не мутит? – поинтересовалась я у детей.
– Кстати да, надо бы браслеты всем выдать заранее, пока не укачало, – донёсся Лёшкин голос из кают-компании и через некоторое время он протянул акупунктурные браслеты от морской болезни.
Пока мы ходили под парусом только в водах залива Сан-Франциско, никого из нас не укачивало. Но океан – не залив. Как мы отреагируем на его волны, никто не знал. Существует множество способов борьбы с морской болезнью. Мы остановились на браслетах, потому что именно они, а не популярные таблетки помогли Лёше. Когда ему было плохо, браслетами поделился соучастник океанского курса, и Лёше стало намного лучше. Посмотрим, помогут ли они всем нам.
Мы всё дальше удалялись от берега, а мне не верилось, что мы наконец-то покидаем США. Последние несколько лет я жила с ощущением, что постепенно погружаюсь в болото, из которого никак не могу вырваться. Как только я планировала уехать в гости в Россию, что-то обязательно препятствовало. Сначала началась пандемия, и самолёты просто временно перестали летать. Потом у нас закончились визы. Мы имели право находиться в США, потому что разрешение на работу у Лёши ещё действовало, а соответственно и мы с ним могли жить, учиться. И покинуть страну мы тоже могли. А вот чтобы обратно въехать, нужны визы. Но к тому моменту получить визы в России не представлялось возможным из-за закрытия посольств. Мы решили ждать, когда нам сделают гринкарты (вид на жительство), тогда бы мы не зависели от виз и работы посольств. Обычно гринкарты делали в течение года, но нам не повезло – из-за пандемии ожидание растянулось более чем на два года. В итоге мы уезжали, так и не дождавшись их получения. А всё потому что жизнь – штука непредсказуемая. Обстоятельства изменились, и мы неожиданно даже для себя решили покинуть США на год раньше запланированного срока и вернуться в Россию. Но все в итоге были рады, особенно дети.
– Ну что? Будете скучать по Америке? – спросила я у них.
– Нееет!! – в один голос чуть ли не прокричали Ваня и Маша. В Калифорнии они так и не смогли обзавестись настоящими друзьями и с нетерпением ждали встречи со старыми товарищами в Питере, с которыми они поддерживали связь онлайн. Да и с новыми людьми проще находить общий язык и интересы, когда у вас одна история, один культурный код.
– Ну, всё же не зря мы здесь прожили почти шесть лет. Путешествовали, столько всего увидели, вы язык выучили, – уговаривала я скорее саму себя, потому что до конца не была уверена, что поехать жить в другую страну было правильным решением, и я так и не поняла для себя, как это отразилось на детях, не лишили ли мы их детства.
– Только в Питере в английскую школу я не пойду. Хватит с меня английского, – заявила Машка.
– Так вам же легче будет учиться, – попыталась я возразить.
– И зачем тогда впустую тратить много времени на уроки, домашки, если мы и так нормально говорим? Уж лучше потратить на математику, информатику, физику, – Ваня поддержал сестру. В интересах к школьным предметам они были похожи. Оба понимали и любили математику и физику. Хотя в их раннем детстве мы шутили, что Ваня у нас умный, а Маша красивая.
– Мамась, а когда мы уже обедать будем? – Ваня вернул меня к реальности.
И правда, мы ведь как позавтракали, так ещё и не ели. Хотя чувства голода-то и не было. Видимо, из-за качки. Но Вани это не касалось. Все последующие три дня, когда мы прикачивались, и еда не лезла в горло, только Ваня и Кузя постоянно что-то жевали.
– Сейчас поставим паруса, лодка тогда на волнах будет более устойчива, и я приготовлю обед.
– Пока план такой: пойдём на север, потом после Гольфстрима поменяем галс и будем спускаться к Бермудам, – капитан как раз определился с курсом. – В принципе, можно уже поворачивать и ставить паруса.
Я сдала вахту мужу. Он быстро поставил грот и геную, потом немного дольше провозился с бизанью. Это парус на второй, более низкой, мачте, который управлялся вручную, а не электрическими лебёдками. Сама я спустилась на кухню или камбуз, если по-морскому, начала потихоньку готовить обед. Хорошо, что с вечера остались приготовленные котлеты и макароны. Нужно только разогреть и сделать салат из овощей. Я хотела заранее наготовить еды вроде котлет, тефтелей, запечённой рыбы, овощей, жаркого и потом заморозить это всё в вакуумных пакетах, чтоб не надо было возиться с приготовлением еды, если вдруг сильная качка или плохо себя чувствуешь. Разогрел – и готово! Но я ничего не успела заготовить, потому что последние двое суток я занималась совершенно не свойственным мне делом.
