zadumov

Императрица Мария Фёдоровна, жена императора Александра III, отличалась, по отзывам современников, добрым и тактичным характером.

Осенью 1893 года император Александр III с женой прибыл в Ливадию. В Крыму близ Ялты в то время квартировал Крымский татарский дивизион (укомплектованный местными уроженцами из татар).

Дивизион состоял из двух сотен. Одна была конной, другая - пешей, соответственно командирами его назначались то кавалерийский, то пехотный полковник. В то время очередь была пехотного офицера, которым был полковник Транзе. Бравый офицер и интересный собеседник, много повидавший, он понравился монаршей чете.

Получилось так, что в это время в Ливадию пришло известие, что умер генерал Боборыкин, командир Лейб-гвардии Кирасирского Её Величества полка, шефом которого была императрица. Кирасиры эти квартировали в Гатчине, где большую часть своей жизни прожили император с женой, а государыня осталась там и овдовев. Марию Фёдоровну спросили, кого она желает видеть командиром своего подшефного полка. Государыня указала на Транзе, не зная, что он не кавалерист.

Так на должность одного из самых блестящих кавалерийских полков императорской гвардии был назначен пехотинец, случай нетипичный для императорской армии.

В защиту Транзе надо сказать, что вопреки случайности своего назначения он не был выскочкой (моментом, как говорили в царской армии). Служил в Туркестанских стрелках, был сподвижником Скобелева во время завоевания Закаспия. За штурм крепости Геок-Тепе, где он был ранен в голову, награждён золотым оружием.

Естественно, что кавалерийская служба была ему малознакома, и он это отлично сознавал, предоставляя чисто кавалерийские аспекты своему помощнику, а сам сосредоточился на внутренней стороне полковой службы. Конечно, ему приходилось нелегко, но настоящая гроза нависла над Транзе после назначения генерал-инспектором кавалерии великого князя Николая Николаевича. Вспыльчивый и грозный князь делу своему отдавался страстно, никаких авторитетов не признавал, и влетало от него и не таким заслуженным генералам.

В июне 1896 года великим князем был назначен инспекторский смотр кирасирам Её Величества. Над пехотинцем (к тому времени уже генералом) Транзе нависла реальная угроза – этот смотр вполне мог стать последним в карьере. Императрица, чувствуя свою ответственность за попавшего на должность с её участием офицера, решила принять участие в его защите. Решила вопрос она достаточно деликатно и, надо признать, находчиво.

В день смотра полк выстроился на Гатчинском поле. Офицеры не без сочувствия наблюдали за своим командиром, которому предстояло нелёгкое испытание. Приняв от Транзе рапорт, великий князь объехал, здороваясь, эскадроны и распорядился о порядке прохождения смотра.

Как раз в этот момент кирасиры увидели подъезжающую коляску с кучером, грудь которого была украшена медалями. В коляске была императрица-шеф с дочерями Ксенией и Ольгой. Под звуки полкового марша, играемого трубачами, она объехала эскадроны, традиционно приветствуя кирасир наклоном головы.

Затем обратилась к великому князю:

- Мне хочется посмотреть, как будут учиться мои кирасиры, а для объяснения эволюций ученья я прошу командира полка остаться при мне.

Великий князь не мог отказать вдовствующей императрице и шефу полка; учения прошли под руководством старшего офицера полка полковника Мандрыки, и прошли блестяще. Её Величество, передав через командира полка благодарность кирасирам за учения, попрощалась с великим князем и изволила отбыть во дворец.

За завтраком в полковом собрании генерал-инспектор кавалерии великий князь Николай Николаевич-младший пил за полк и за отличное учение, а Мандрыке сказал, что приказал штабу зачислить его кандидатом на должность освобождающегося полка.

Что вскоре и произошло: в следующем году Владимир Григорьевич Мандрыка стал командиром Стародубовских драгун.

На следующий день после смотра офицеры полка были приглашены к Её Величеству в 5 часов на чашку чая в сюртуках. Во время приёма шеф милостиво беседовала с офицерами и радовалась, что смотр прошёл так успешно. Офицеры, в свою очередь, оценили находчивость, с которой государыня смогла уберечь генерала Транзе от грозивших ему неприятностей, и в то же время смогла не обидеть и не затронуть самолюбия великого князя, вмешиваясь в его работу.

И всё же положение пехотинца Транзе на должности командира кавалерийского полка изначально было ненормальным. Да и годы шли. При первой возможности, когда освободилась должность коменданта Гатчинского дворца, императрица устроила Транзе на это спокойное место.

Вообще же про Марию Фёдоровну сохранилось много историй, рассказывающих о её доброте и отзывчивости.

В 1892 году у крепости Ивангород, что на Висле, проходили манёвры. Присутствовал Александр III с женой. Во время ночного учебного боя расчёт одного орудия, видимо, забыл смочить банник, последовал взрыв картуза и несколько человек были сильно обожжены.

Особенно пострадал номер с банником, который упал в беспамятстве. Пока бегали за носилками, Мария Фёдоровна стояла на коленях около стонавшего раненого, положив на них его голову. Длилось это очень долго, пока пострадавшего не отправили в госпиталь.

Известно, что 29 октября 1888 года во время известной катастрофы у станции Борки, когда царский поезд сошёл с рельсов, императрица Мария Фёдоровна лично ухаживала за ранеными, своё платье она рвала на бинты. Это при том, что она сама только что чудом с детьми избежала смерти, когда их всех извлекли из-под обломков разрушенного вагона.

Не только в экстремальной ситуации, но и в повседневной жизни, в обычных обстоятельствах люди чувствовали её доброту.

Не просто вежливость, что даётся воспитанием, а настоящую доброжелательность, которая есть следствие души.

Однажды, во время парадного ужина, утомившийся паж задремал стоя, облокотившись на бронзовый парапет. Проходящий лакей разбудил, спасая, толкнув юношу локтем.

Первое, что увидел внезапно разбуженный - глаза императрицы, и этот взгляд, полный искреннего сочувствия, и доброжелательная улыбка остались с ним навсегда.

Любой финансист – это цифры. Наш герой - финансист, потому немного цифр. Мы предупреждали в первой части заметок о Петре Львовиче Барке, что жизнь его прошла без крутых поворотов, для романистов она скучна, на сюжет приключенческого романа не тянет! И всё же вчитайтесь. Это интересно.

Любая война неизбежно сопровождается инфляцией. В июле 1914 в России в обращении было кредитных билетов на 1633 млн. рублей. С июля 1914 года по март 1917 (то есть с начала войны до отречения императора Николая II) министерство Барка выпустило в обращение бумажных денег на 9949 млн., что позволило покрыть почти 30 процентов военных расходов. Однако, благодаря грамотной политике Барка, доля государственных расходов, покрываемых за счёт выпуска бумажных денег, неизменно понижалась с 27,4% в 1914 году до 19,7% в 1916, то есть почти в полтора раза.

Как итог, обесценивание рубля, неизбежное при инфляции, далеко не достигало критической точки: к началу 1917 года рубль сохранил 53,2% своей ценности по сравнению с июнем 1914 года. При этом за границей курс рубля был ещё более благоприятен: за это же время курс рубля в Лондоне понизился всего лишь на 32%, а в Париже - ещё меньше, на 25%. Читатель сам может сравнить это с изменениями курса рубля, происшедшими, например, в 2014 году как следствие санкций, и 2014-ый, заметим, это без мировой войны и за считанные месяцы, не за годы.

С июля 1914 по март 1917 наличная денежная масса в стране увеличивалась в 3,4 раза, а товарные цены – в 4 раза. Комментируя вышеприведённые цифры, современная «История Министерства финансов России» лаконично отмечает: «Такое выгодное для рубля соотношение предполагает доверие мировой общественности в российской валюте…».

Другим источником, покрывающим военные расходы помимо печатного станка, для Барка служил государственный кредит, внешние и внутренние займы. С июня 1914 по март 1917 от всех кредитных операций царское правительство получило 26404 млн. руб., из которых российский рынок дал 19811 млн., или 75%. Иностранные рынки (Англия, Франция, США, Япония и Италия) - 6593 млн., или 25%. С учётом довоенного долга сумма госдолга России к марту 1917 года составила около 35 млрд. рублей, то есть выросла почти в четыре раза, причём с июля 1914 к марту 1917 года царское правительство задолжало союзникам 5189 млн., или 15% от общей суммы государственного долга.

Много это или мало?

Сравним. За годы войны государственный долг Англии вырос в 11 раз, с 706 млн. до 7481 млн. ф. ст., Франции – более чем в 6 раз, с 34200 млн. до 214100 млн. франков. И что самое интересное, для тех, кто никогда не интересовался этими вопросами, госдолг США вырос более чем в 21 раз, с 1200 млн. до 25500 млн. долларов.

К февралю 1917 года английский долг составлял свыше 3 млрд. ф. ст. (умножайте грубо на 10, чтобы представить, сколько это в рублях). До войны внешний долг у Англии и Франции отсутствовал вовсе, к концу войны составил соответственно 18,3% и 17% от общей суммы государственного долга.

Таким образом, состояние государственного долга Российской империи, если и отличалось от состояния такого же других основных воюющих держав, то несомненно в лучшую сторону, и заслуга в этом самого Барка несомненна. Вопреки, кстати, тому, что весь ХХ век рассказывали, да и сейчас продолжают рассказывать сторонники теории о том, что к марту 1917 российская государственность и экономика рухнули, отчего и произошла революция. И что, дескать, если бы не революция, отказавшаяся от царских долгов, то эти долги похоронили бы Россию после войны. Странным образом, финансовые потери от Гражданской войны и послевоенной разрухи при этом никого не волнуют.

Особый интерес представляет история золотого запаса Российской империи, вокруг которого до сих пор ходит много легенд и слухов (в этом месяце ведущий одного очень популярного политического шоу заметил, как о чём-то само собой разумеющемся: «При царе всё наше золото на Запад уплыло»; и множество людей это мнение разделяют).

В июле 1914 золотые запасы Франции, России и Англии составляли соответственно 168, 150 и 90 млн. фунтов стерлингов. Отрезанной фронтами от союзников России требовались средства для совершения финансово-торговых операций на мировых рынках. Англичане требовали гарантировать размещение в Англии краткосрочных обязательств Государственного казначейства доставкой русского золота, которое служило бы гарантией исправности платежей в количестве 50% учётных обязательств и, кроме того, выдвигали другие сопутствующие требования, например, чтобы половина суммы займа была предназначена для урегулирования в Англии обязательств российской стороны по прежним и по новым закупкам. Это вело к тому, что реальный кредит составил бы вдвое меньшую сумму. Барк решительно выступал против подобных условий. Ему удалось умерить аппетиты англичан вплоть до того, что они обязались реализовывать обязательства России из того же процента, что и для себя.

Но всё же, хотя Барк оставался решительным сторонником сохранения золота в России, под давлением МИД и военных 27 сентября 1914 года он был вынужден распорядиться о высылке в Англию через Архангельск золота в монетах и слитках на сумму 8 миллионов ф. ст. Взамен Англия представила России кредит на 20 млн. ф. ст. Таким образом первоначальный валютный голод был удовлетворён (Барк в первый день нового 1915 года получил заслуженную награду – чин тайного советника).

Дальше между министрами финансов стран Антанты развернулась настоящая война. Её первым сражением стала финансовая конференция министров финансов России, Великобритании и Франции проходившая в конце января 1915 года. Англия в лице Д. Ллойд Джорджа довольно жёстко обусловила предоставление своих займов высылкой ими в английский банк золота. Справедливости ради надо признать, что в позиции англичан была своя правда. Обладая наименьшим золотым запасом среди союзников, Англия вынуждена была обеспечивать кредитные операции как свои, так и России, и Франции. Соответственно, объективно Россия была заинтересована в поддержании английского банка, - попросту говоря, чем лучше был его кредит, тем на лучших условиях размещались русские займы на английском рынке.

При этом получение займов за золото, естественно, не входило в намерения России. В этих, казалось бы, безвыходных условиях Барк показал себя не только большим финансистом, но и великолепным переговорщиком. Предложенное им решение можно без всякого преувеличения назвать Соломоновым: он согласился с необходимостью высылки золота в Англию с целью поддержания её кредита, в чём, как мы уже говорили, была кровно заинтересована сама Россия, но не в виде оплаты займов, а как временную ссуду, подлежащую возврату по окончании войны!

На этой конференции, как и на всех последующих, Барк упорно отстаивал свою позицию, чтобы Россия оказывала поддержку английскому банку золотом на следующих двух условиях: во-первых, золото должно даваться взаймы и подлежало возврату в определённый срок, а во-вторых, эта «золотая помощь» должна быть совершенно независима от кредитов, которые Англия предоставляет России; попросту говоря, эти кредиты не должны были определяться суммами золота, данного Россией.

Это была победа русского министра, который сполна смог воспользоваться затруднительным положением английского банка, золотой запас которого изначально уступал русскому и, кроме того, продолжал уменьшаться, ибо англичане в отличие от неуступчивой России были вынуждены временами еженедельно вывозить за океан от 2-3 млн. фунтов золота для расчётов с США. Попытки Ллойд Джорджа добиться лучших условий для своей страны к успеху не привели - противостоять упрямому русскому он не смог. Попутно, словно мимоходом, Барк добился уступок и от французов: эти вообще выдавали России беспроцентные (!) ежемесячные авансы на ведение войны. Ни о каком золоте в отношениях с Парижем речь вообще не шла. Хитрый Барк пообещал Парижу разрешить вывоз из России хлеба и спирта, прекрасно зная, что хлеба Париж не увидит («Дадим только то, что сами не съедим», - смеялись между собой русские министры), а спирта было не жалко – после введения сухого закона его в России было навалом. В реальности французы не получили ни хлеба, ни спирта. Французский министр финансов Л. Пети сетовал: «Франция точно выполнила свои обязательства, но Россия – нет. Пункт, по которому мы должны были получить товары в счёт оплаты части наших займов, остался мёртвой буквой».

Более того, летом 1916 года законодательно, указом Государственной думы был определён неприкосновенный золотой запас Государственного банка России «в монетах, слитках и ассигновках» в 1400 млн. рублей, который не подлежал вывозу за пределы империи ни при каких условиях. Так хитрый Барк получил непробиваемый козырь для переговоров с союзниками, и теперь на все просьбы Лондона подкинуть золотишка он мог с деланным сожалением разводить руками: «Что поделаешь, закон!» Барк позволял себе даже такой демарш, как покинуть Лондон, не подписав очередное соглашение с англичанами. И тем приходилось уступать, принимая условия русского. А Николай II поддержал своего министра финансов, поставив резолюцию на его отчёте: «Благодарю министра финансов за проявленные знание дела и стойкость».

Попутно опять влетели и французы, которых Барк вынудил продлить соглашение о ежемесячных выплатах до конца войны. В эти дни президент Франции Пуанкаре сокрушённо писал о Барке: «Этот коренастый, невысокий человек, весёлый и хитрый, носится с собой и Россией». Президент Франции имел основания расстраиваться: заключённое Барком соглашение не просто продлевалось на прежних, весьма выгодных условиях, но даже не ограничивало русское правительство никакими сроками заказов и платежей!

Всего с начала мировой войны по февраль 1917 царское правительство передало Великобритании золота на 68 млн. ф. ст. (643,2 млн. в рублях), причём из них только 8 млн. ф. ст. считались проданными (те самые, переданные в неразберихе первых дней войны), а всё остальное золото считалось отправленным в виде временной ссуды на условиях возврата Государственному банку после войны.

Для сравнения, Франция к середине января вывезла в Лондон золота на 2706 млн. франков и ещё несколько сот миллионов - напрямую в США и Испанию.

Все эти цифры говорят о том, что никаких «кабальных соглашений» до свержения царя Россия с союзниками не заключала. Финансовая система страны устойчиво функционировала в экстремальных условиях мировой войны, обеспечивая её нужды как внутри государства, так и на внешнем рынке. Крах наступил только после отречения императора, не раньше.

Роль Петра Львовича Барка на посту министра финансов трудно переоценить. Недаром из всех министров, находящихся на своих постах в день начала войны, только он да ещё морской министр Григорович сохранили свои портфели до момента отречения Николая II. И это при том, что Барк дважды, в августе 1915 и в декабре 1916, лично подавал Государю прошение об отставке. Николай II оба раза отставку отклонил: «теперь не время министру финансов оставлять свои обязанности». Причина отказа проста: современный учёный констатирует: «Россия в лице П. Л. Барка имела на посту руководителя Финансового ведомства лучшего министра финансов из всех министров финансов тогдашних великих держав».

Источник: журнал "Русское слово"
http://russlovo.today/rubricator/istoricheskie-fakty/ura-myn...

История, интересная реакцией полиции на обращение простой девушки и всем тем, что за сим последовало.

В месяц май года 1885 студент Коля Варенцов с тремя своими товарищами после трудного, но успешно выдержанного экзамена решили отправиться в булочную Виноградова, что на углу Мясницкой и Чистых прудов, где пили кофе с жареными пирожками, а после отправились на Чистые пруды, где на скамеечке предались чувству приятного удовлетворения от прекрасного дня.

Май всегда май, что в нашем веке, что в позапрошлом. Один студент сказал:

- Смотрите, идёт настоящая Венера!

Барышня, в чей адрес были произнесены эти слова, остановилась и закричала стоящему невдалеке городовому:

- Городовой! Этот господин меня оскорбил!

Друзья вскочили:

- Что вы говорите? Какая же это обида – назвали вас Венерой!

- Городовой! Вы теперь слышите: они продолжают меня оскорблять!

Городовой с сонной, как показалось студентам, физиономией предложил идти в участок.

Студенты протестовали:

- Зачем мы пойдём? Венера не есть ругательное слово, а есть богиня красоты и любви!

Но московский городовой императора Александра III в языческих богов не верил, а верил служебным инструкциям:

- Я, господа, ничего не знаю: в участке скажете дежурному околоточному надзирателю, он разберёт, я же ничего не могу сделать, на вас жалуются, и я обязан доставить вас в участок.

Пришлось идти.

Дорогой студенты смеялись над этим случаем. Варенцов сказал товарищам:

- Вот особа – она, нужно думать, смешивает Венеру с венерической болезнью.

- Городовой, городовой! Вот и этот тоже меня оскорбляет.

В итоге, пока шли, обвинены девицей в оскорблении были уже все четверо.

В участке, однако, всё было не так весело. Околоточный спокойно и подробно всех выслушал и вынес вердикт:

- Я обязан составить протокол, раз на вас имеется жалоба. Судья, если не найдёт в этом слове желания обидеть барышню, то вас оправдает, я же лично ничего не могу сделать.

Протокол был составлен по всей форме, в нём так и записали: «Четверо таких-то оскорбили Марию Николаевну Троицкую, назвав её «Венерой». Студенты были переписаны – фамилии, адреса. Мария Николаевна, в свою очередь, сообщила, что проживает в Сокольниках, улица такая-то, собственный дом.

Коля Варенцов позже вспоминал: «В то время делалось всё просто: околоточный не спросил у нас и у барышни удостоверения личности, удовлетворившись нашими словами».

На том всех отпустили.

На выходе студенты окружили обвинительницу, стараясь объяснить ей всю несправедливость её обвинения, происшедшую от незнания слова, которым, объясняли студенты, следовало бы гордиться. Кажется, девушка поняла, что сделала ошибку.

В итоге, весёлые и даже довольные приключением студенты дружно пошли её провожать, а по дороге даже уговорили завернуть в какой-то ресторанчик, в котором весело и приятно провели время. Прощаясь, барышня сокрушалась: «Ах, какую я сделала ошибку. Я не знала, что вы такие милые!»

И всё бы ничего, но были обстоятельства, которые омрачали веселье студента Коли Варенцова.

Кровожадная царская полиция отнюдь не собиралась отказаться от разбирательств по поводу обращения барышни Маши, и судебное разбирательство никто не отменял, а сам Варенцов – так совпало - вскоре после этого происшествия сделал предложение своей будущей жене.

И нахождение его на положении жениха крайне омрачалось настойчивыми мыслями, что при разборе этого дела у мирового судьи, как водится, в газете «Московский листок» появится его фамилия в качестве обвиняемого в оскорблении барышни на бульваре.

Несчастный жених переживал настолько, что даже не решился рассказать о происшествии своей невесте. А когда незадолго до свадьбы получил от мирового судьи повестку явиться в назначенный день на суд в качестве обвиняемого в оскорблении Троицкой, то на суд не пошёл.

«Мне было очень стыдно, - вспоминал Варенцов, - решил, пусть лучше приговорят меня заочно к наказанию».

Остальные товарищи на суд явились, они и рассказали: когда суд вызвал всех обвиняемых и потерпевшую, Варенцова и Троицкой не оказалось.

На вопрос судьи письмоводитель подал справку: повестка была отправлена Троицкой через рассыльного по указанному адресу, и по оному рассыльный нашёл Марию Николаевну Троицкую, которая категорически отказалась принять повестку, объясняя, что ей 70 лет, и в продолжение всей жизни она ни разу не была на Чистых прудах и никого не обвиняла в оскорблении её. Настойчивые имперские судейские обратились в адресный стол, выяснили, что в Москве проживают ещё три Марии Николаевны Троицкие, но все они отказались принять повестку, объяснив, что никто их не оскорблял.

Мировой судья постановил: за неявкой обвинительницы дело прекратить.

Жених выдохнул облегчённо.

А через пару лет история эта имела неожиданное послесловие.

Уже не студент, а молодой, но многообещающий купец Николай Варенцов впервые попал на Нижегородскую ярмарку. Вечерами после бесконечного торгового дня гости ярмарки проводили время в трактирах; трактиры были наполнены хорами с певицами, голоса которых большей частью были небольшими, но лица красивы.

И вот однажды в трактире, именовавшимся «Никита Егоров» и славящимся своими исключительными маринадами (говорили, что маринады эти готовила бабушка хозяина, и, действительно, с её смертью исчез из меню и маринад) и хором известной Анны Захаровны Ивановой (хор пел в отдельном зале, впереди аккомпаниатор, за ним в два ряда: в первом - певицы, сзади - певцы); среди певиц Варенцов, к удивлению своему, увидел знакомое лицо.

Глаза их встретились, она его, несомненно, узнала, заметно покраснела, потупила глаза и больше не смотрела в его сторону. Варенцов остался ждать следующего выхода хора. Хор вышел, но знакомой девушки уже не было; остался ещё, но она больше не появилась.

Обратился к половому: «Могу ли я видеть певицу Марию Николаевну Троицкую?» Половой ушёл и, вернувшись, сообщил: «В хоре Троицкой не имеется, нужно думать, что фамилию вы перепутали». Больше ничего добиться от него не удалось. Упрямый и любопытный Варенцов пришёл и на другой день, но Троицкая исчезла навсегда.

На протяжении нескольких ярмарок трактир Никиты Егорова сделался для Варенцова постоянным местом обедов и ужинов. Со временем он познакомился с содержательницей хора Анной Захаровной, и та рассказала, что певица, узнав бывшего студента, испугалась и решила немедленно покинуть и хор, и ярмарку. Она назвала Варенцову и настоящую фамилию девушки, но тот, писавший мемуары уже в советское время, спустя почти полвека, фамилию её озвучивать не стал, отговорившись забывчивостью.

В этой истории вся Россия, непостижимо одновременно святая и грешная, где-то совсем по-детски наивная и тут же расчётливая и прагматичная.

Став директором Волжско-Камского банка, Барк, по выражению одного осведомлённого современника, «попал на баснословно высокий оклад», взяв, наконец-то, реванш за бедные детство и юность.

С этого времени он мог считать себе человеком богатым: известно, что, согласно составленному им в 1910 году завещанию, его мать и двое детей в случае смерти Петра Львовича получили бы по 100000 рублей, остальное неопределённое имущество отходило его жене.

Однако, в 1911 году карьера Барка делает крутой поворот: он возвращается на государственную службу, став товарищем министра торговли и промышленности с одновременным производством в действительные тайные советники, что означало, что статским генералом Пётр Львович стал в 42 года. Известно, что возвращению Барка на госслужбу способствовал П. А. Столыпин, который в эти годы делал ставку на Всероссийский национальный союз (Партия националистов), а Волжско-Камский банк тогда считался «единственным национальным учреждением среди других банков в Санкт-Петербурге».

Кроме того, Столыпину было известно, что Барк сыграл главную роль в спасении от банкротства газеты «Новое время» - органа партии националистов, а главное, накануне назначения, Барк приготовил Столыпину записку о национализации кредитов, что привело к их личному знакомству. Более того, знающие люди говорили, что Столыпин изначально «брал» Барка с дальним прицелом, готовя его на пост министра финансов, что и осуществилось, правда, уже после смерти Столыпина.

Как бы то ни было, переходя на госслужбу, Барк сильно терял в доходах. В 1914 году, выбирая кандидата на пост министра финансов, Николай II вызвал рекомендованного ему Барка, желая лично ознакомиться с его взглядами. Встреча состоялась в Царском Селе в Александровском дворце, бывшем резиденцией императора. Барк позже вспоминал: «Государь прибавил, что на него произвело впечатление моё решение покинуть Волжско-Камский банк и вернуться в ряды бюрократии. «Вы получали большое содержание в банке, вероятно тысяч шестьдесят».

Государь был поражён, когда я ответил, что получал в банке более чем вдвое названной цифры. Удивление государя ещё более увеличилось, когда я на заданный вопрос упомянул, что содержание товарища министра составляет 13000 рублей. – «Что же побудило вас вернуться на государственную службу?» - Я ответил, что, хотя тринадцати лет потерял своего отца и мне с юных лет пришлось зарабатывать свой хлеб, я никогда не придавал особой ценности деньгам, предпочитая более широкую государственную деятельность, на пользу родины, служению частным интересам. Переход мой в Волжско-Камский банк был вызван стечением обстоятельств, и я смотрел на службу в этом банке как на временный этап в моей жизни».

Но, конечно, основная часть беседы была посвящена не жалованью Барка, да и вообще о жаловании разговор зашёл уже в конце беседы, что называется на десерт. А начинался разговор: «… Государь пояснил, что он вызвал меня, чтобы узнать мои взгляды по вопросам финансовой политики… Я вкратце изложил свои взгляды, упомянув, что, по моему мнению, настала пора изменить нашу финансовую систему. Нельзя строить благополучие казны на продаже водки, которая подрывает народное благосостояние, необходимо ввести возможно скорее подоходный налог и принять все меры для сокращения потребления водки.

Относительно подоходного налога я пояснил, что мысль о его введении принадлежала предшественнику Коковцова министру финансов Шипову. Последний изготовил соответственный законопроект зимой 1906 г., для внесения его в Первую Государственную думу по её открытию.

Этот законопроект был передан в одну из думских комиссий и за истекшие восемь лет не получил никакого движения. Между тем, подоходный налог является самым справедливым обложением и служит краеугольным камнем благоустроенной финансовой системы в более передовых странах.

Государь внимательно слушал мои объяснения, зачастую прерывая меня вопросами, относившимися до разных областей Финансового ведомства и государственного хозяйства. Затронуты были темы о вооружении, о железнодорожном строительстве, о торговле, о промышленности, о постройке портов, о торговом мореплавании. Мой доклад превратился в оживлённый диалог, и беседа продолжалась пятьдесят минут… Когда наша беседа кончилась, он немного помолчал и потом обратился ко мне со следующими словами: «Я решил предложить вам портфель министра финансов с тем, чтобы вы изменили нашу финансовую систему по моим указаниям и соответственно высказанным вами взглядам. Я знаю, что задача эта нелёгкая, но я убежден, что, благодаря вашему опыту и знаниям, вы с нею справитесь. Я уверен, что вы примете на себя это бремя на пользу России и для меня».

Спустя четыре дня, 30 января 1914 года, Николай II подписал указ о назначении П. Л. Барка управляющим Министерством финансов.

К сказанному Барком добавим, когда Барк пишет, что он «пояснил» государю, это не следует понимать буквально (а то кто-то может решить, что умный Барк открывал глаза ничего не знающему императору). Мемуаристы – они такие. На самом деле, история вопроса о введении подоходного налога была хорошо известна императору.

Документы показывают, что о введении подоходного налога говорили в Государственном совете в марте 1905 года при обсуждении программы министра Коковцова об увеличении налогов в связи с Русско-японской войной. Ровно через год программа налоговых реформ, предусматривающая разработку и внесение в Государственную думу законопроекта о введении подоходного налога, была разработана под руководством упомянутого Шипова. Эта программа была утверждена лично Николаем II 14 марта 1906 г.

Позже Коковцов как минимум дважды выносил законопроект о введении подоходного налога на рассмотрение Совета министров, и решения Совмина по этому вопросу утверждались лично Николаем II. И, наконец, Положение о подоходном налоге вносилось на рассмотрение II Государственной думы всего через три дня после её открытия, и точно также, сразу после открытия, в III Государственную думу в 1907 году. В последней соответствующий проект Финансовой комиссии был вынесен на общее заседание только в декабре 1910 года и остался нерассмотренным вплоть до роспуска III думы.

Коковцов не успокоился, и 25 января 1913 года очередной законопроект о введении подоходного налога был передан в Финансовую комиссию уже IV Государственной думы. Естественно, все эти проекты утверждались лично Николаем II, и он был не просто осведомлён в перипетиях злосчастного закона, но и сам его продвигал руками своих министров финансов. Мы приводим эти подробности не для того, чтобы уличить в чем-то мемуариста, а как интересный штрих, характеризующий методу работы последнего русского Императора со своими министрами. Прячась за своей общеизвестной тактичностью, Николай II давал возможность подчинённым свободно раскрыться в своих воззрениях, узнавая таким образом человека и убедившись, что тот будет осознанно проводить в работе его взгляды, продвигал его в должности. Кстати, некоторые министры так навсегда и остались в уверенности, что они управляли слабым Николаем II и, будучи отставленными в нужное время со своих постов, в мемуарах удивлялись: ведь они всё так хорошо объясняли Государю… наверняка, Распутин вмешался.

Всё вышесказанное нисколько не умаляет заслуги Петра Львовича Барка и, по сути, к нему не относится. В своих воспоминаниях он-то был неизменно лоялен к памяти погибшего Императора.

Барк сменил другого выдающегося финансиста Коковцова, который много сделал для финансов империи в годы от Первой революции и Русско-Японской войны до января 1914 года. Барк оказался достойным преемником, хотя два этих выдающихся специалиста, уходящий и поднимающийся, явно ревновали и недолюбливали друг друга.

Необходимо помнить, что это не была просто замена одного специалиста другим! Даже в подписанном Государем рескрипте вновь назначенному министру выражалась воля верховной власти сменить политику экономической неподвижности политикой экономического развития и прогресса. По сути, это был новый курс, и сам Барк, вступая в должность, заявил, по сути отмежёвываясь от политики предшественника: «Охрана бюджетного равновесия не должна препятствовать допущению хотя бы и крупных, но производительных затрат, так как эти затраты сторицей вернутся в государственную казну». Товарищ министра внутренних дел генерал В. Ф. Джунковский отметил это со своей стороны: «Он менее дрожал над кредитами, с него было легче их получить, и это не было сопряжено с излишними формальностями, которые преследовал Коковцов».

Те из наших читателей, кто интересуется финансами, возможно проведут некоторые параллели с сегодняшним днём, например, со спорами о процентной ставке кредита Центробанка, необходимого для развития нашей экономики. Что ж, в истории всё уже было. Только мы игнорируем её уроки.

Итак, при вступлении в должность в предпоследний день января 1914 года Петру Львовичу Барку Высочайше была предписана задача провести большую реформу всей, по сути, финансовой системы Империи, выражавшуюся прежде всего в двух пунктах:

1. Отказ от «пьяного бюджета».

2. Введением подоходного налога полностью изменить всю существовавшую до сего времени систему налогообложения страны.

Причём, где-то в тени за первым пунктом прятался ещё более глобальный вопрос о борьбе с пьянством в масштабах всей страны, что превращало Барка из просто министра финансов в политика общеимперского масштаба.

Всего через полгода после назначения Барка началась Мировая война. К двум вышеизложенным задачам на плечи Барка легла задача управления финансами империи в условиях невиданной по масштабам войны, а по большому счету - ведения этой самой войны, ибо любая война управляется и ведется деньгами. Без денег пушки не стреляют. При этом первые две задачи никто с Барка не снимал. Как он с ними справился, посмотрим в следующей части.

10 декабря 1892 года императором Александром III было утверждено учреждение Комитета Сибирской железной дороги. Комитет этот просуществовал 13 лет, итогом его деятельности стало строительство эпохального сооружения – Транссибирской железной дороги, самой длинной железной дороги в мире.

Сегодня бы эту стройку назвали Национальным проектом, и её значение трудно было бы переоценить. Даже победа над Японией в 1945 году и все сегодняшние наши газпромы и прочие богатства, работающие на страну, да и вообще то, что сегодня Сибирь принадлежит России, - это всё заслуга тех русских людей, которые в конце позапрошлого века в неимоверно трудных условиях за короткий срок построили величайшую магистраль в мире.

Ошибочно считать, что Комитет занимался только вопросами строительства собственно железной дороги; кроме этого, в его ведении была организация геологических исследований и разведки как для обеспечения будущей дороги минеральным топливом, так и вообще для развития добычи в Сибири золота, меди, железа и других ископаемых.

Другой возложенной на комитет задачей, может быть, ещё более важной, было руководство переселенческим движением в Сибирь: разыскание и отвод удобных для переселенцев мест, их обустройство, а, кроме того, развитие существующих водных путей (в частности, осваивались водные маршруты по Карскому морю в устье Енисея, так что вполне можно считать заслугой комитета начало тому, что уже в Советское время назовут Северный морской путь), основание промышленных предприятий, привлечение рабочей силы (включая ссыльных и каторжников) и многое другое, вплоть до строительства школ и церквей.

Экономный Александр III принял такой вариант, при котором управление делами новообразованного Комитета было присоединено к деятельности управляющего делами комитета Министров, вследствие чего не потребовалось создавать ни особой дорогостоящей канцелярии, ни вводить особого содержания управляющему вновь создаваемого комитета; ограничились всего лишь небольшой прибавкой к жалованию Управляющему делами Комитета министров, на которого возложили совмещение двух должностей, и увеличили на несколько чинов канцелярию Комитета министров, отвечающую за делопроизводство по сибирским делам.

Председателем комитета был назначен наследник престола, будущий император Николай II. Деятельность его не была отбыванием декоративных функций почетного председателя: будущий император реально работал, вникал во все вопросы и сам был инициатором многих осуществлённых предложений. Например, во время обсуждения вопросов переселения в Сибирь именно он указал на необходимость насаждения среди крестьянского населения Сибири образцовых хозяйств.

Ещё интересный момент: по настоянию тогдашнего председателя Комитета министров империи Николая Христиановича Бунге, по примеру Комитета министров, Комитет Сибирской дороги не получил никакой исполнительной власти. Таким образом, за Сибирским комитетом оставалось направление и объединение деятельности различных ведомств. Особенно Бунге настаивал, чтобы вопросы о заключении подрядов на исполнение различных работ на участках дорог хозяйственным способом всецело оставались на обязанности Министерства путей сообщения.

«Невозможно, - говорил он, - чтобы в столь обширном деле обошлось без злоупотреблений, хотя бы и мелких. Поэтому важно, чтобы имя наследника Престола не было примешано к подобного рода делам». Многоопытный Бунге оказался совершенно прав: вопросы о злоупотреблениях неоднократно поднимались, и во всех этих случаях Комитет имел развязанные руки для назначения комиссий и проверок, чем он широко пользовался.