zadumov

Весной 1881 года возник вопрос о назначении нового министра путей сообщения на освободившееся место. Императору Александру III предложили несколько кандидатур, все разные - за каждым стояли свои покровители и сторонники. Как было заведено, одновременно предлагалась и кандидатура товарища (заместителя) министра. И получилось так, что все рекомендующие независимо друг от друга в качестве товарища министра указали Витте. Александр III здраво рассудил, что если во всех комбинациях считают необходимым указать на Витте как на товарища, то лучше всего прямо его и назначить министром, что и повелел. Так началась долгая карьера будущего всесильного премьера.

Позже на посту министра путей сообщения его заменил Аполлон Константинович Кривошеин. Креатура, кстати, самого Витте, который, уходя на повышение на пост министра финансов, пожелал иметь «на дорогах» своего человека. Но у Кривошеина карьера завершилась не так счастливо. В самые первые дни своего царствования Николай II на очередном докладе управляющего делами Комитета министров, в котором по некому поводу было упомянуто имя Кривошеина, сделал пометку: «Он уже 6 месяцев как у нас с отцом был на замечании». И действительно, за полгода до того, ещё при жизни Александра III, в отношении Кривошеина секретно проводилось дознание судебным следователем по особо важным делам. Вопросы возникли в связи с поставками шпал на казённые железные дороги из лесов ближайшего родственника министра. Добытые дознанием данные были переданы на обсуждение особой комиссии, которая предложила уволить Кривошеина, который не догадался или не пожелал сам подать в отставку.

То, как эта отставка была преподнесена министру, наделало много шума в высшем обществе Санкт-Петербурга, пристально следившим за первыми шагами молодого императора. В одно, отнюдь не прекрасное, как выяснилось, для него утро, Аполлон Константинович, отпраздновав освещение только что восстановленной им церкви при казённой квартире министра, собирался сесть за торжественную трапезу, как практически к столу злым вестником явился собственной персоной сам главноуправляющий собственной Его Величества канцелярией статс-секретарь Ренненкампф и вручил министру от имени государя увольнение от должности без прошения, а заодно освободил и от придворного звания гофмейстера.

Злоязычные петербуржцы говорили после этой нашумевшей истории про Реннекампфа, что он сам себя не мог спокойно видеть в зеркале – всё боялся собственного визита, как знака увольнения от должности. Не из этой ли истории растут ноги из старого, советских времён ещё, анекдота про десантника, который в полном снаряжении и вооружении посмотрел на себя в зеркало и… (простите, окончание мы привести тут не можем).

Добрые отношения между учителями и воспитанниками могли сохраниться через долгие годы.

Николай Фердинандович Карлштадт (корни из Финляндии) был воспитателем в классе Бориса Геруа всего два-три месяца.

До этого он управлял выпускным классом в старшей строевой роте, и получилось так, что вскоре после его назначения Борис Геруа был переведен в Пажеский корпус. За эти два-три месяца маленький кадет, конечно, не мог составить представления о воспитательных способностях нового воспитателя, но вынес представление, что Карлштадт был очень внимателен к своим питомцам и искренне к ним привязывался.

Больше он ничего узнать о новом воспитателе не успел. В одно холодное и солнечное ноябрьское утро Бориса и ещё одного кадета полковник Флоров по прозвищу «Арбуз» - действительно круглый и румяный, любивший рисовать акварели, и любимый всеми кадетами мягкий человек - отвёл пешком через Неву и сдал в Пажеский корпус, не забыв на прощание пожать мальчикам руки и пожелать всего наилучшего.

Это было в 1890-ом году.

Ещё раз с Николаем Фердинандовичем Карлштадтом бывший кадет Первого кадетского корпуса в следующий раз встретился спустя более чем четверть века, в 1917, на фронте в Тарнополе. Генерал Геруа был начальником штаба XI армии, а генерал-лейтенант Карлштадт - комендантом города, и комендантом превосходным.

В соответствии с должностным положением Карлштадт подошёл к старшему с рапортом. Геруа не дал закончить, и несмотря на то, что в прошлую их встречу один был 13-летним мальчишкой, а другой уже не один год служил в офицерских чинах, и знакомство их длилось не более трёх месяцев, воспитанник и воспитатель обнялись и крепко поцеловались.

В советских магазинах было мало чего вкусного. Съедобного и калорийного - полно. А вот вкусного - мало. Одна из таких вкусных штук, которая в другой обстановке такой бы не показалась.

Песочное кольцо.

На этом очень много орехов и они почти целые. В советское время орехи были крошками и лежали очень скупо. Поэтому надо было отобрать то кольцо, которое сверху было богаче засыпано ореховой крошкой. Второй показатель качества - это обжарка. Чем поджаристей, тем лучше.

Обычно я брал такое кольцо и трескал его с молоком.

За молоком надо было отстоять очередь. Меня об этом просила мама. Дело в том, что если прийти с работы в магазин, то молока уже точно не будет. Закончится. Большие бадьи из аллюминия отставляют в сторону и финита ля комедия. "Молоко закончилось!" "Сметана закончилась!"

Поэтому я приходил из школы, брал трёхлитровый бидон с эмалированной крышечкой и чапал в магазин. Там надо было стоять в очереди за молоком. Продавщица одна, а нас много. У неё всегда недовольное лицо высокопоставленного человека, которого заставляют заниматься трудоёмкой ерундой. Она наливает черпаком молоко из большого бидона-бадьи.

В очереди стоят старушки и детишки. Редкий крепкий дед. И почти не бывает взрослых. Они на работе.

В этом же отделе, который отделял советский прилавок, выполняющий роль не витрины, а барьера, чтобы народишко не прорвался и не стал сам зачерпывать молочку, можно взять и разливной сметаны, да, она была разливная, жидкая. Отсюда, кстати, чекистский мем про деревенскую сметану, в которой ложка стоит. Такую деревенскую сметану я видел при советах раза два в год, когда знакомые привозили.

Ещё я брал хлеб (батон и кирпич белого и половинку чёрного), если повезёт и есть сметана, то и её в двухлитровую или литровую банку (сметаны было меньше, чем молока и заканчивалась она раньше), отец просил кефир (в бутылках с разными цветными крышечками) - он лежал свободно, потом в очереди на кассу.

На кассе надо было следить в оба. Обсчитывали легко и просто. Чуть зазеваешься, машинально, всё, твоя сдача у тётеньки в белом халате. Она считает на деревянных счётах, если думает, что ты дурачок, то минус копеек десять, а то и двадцать. Надо проверять по чеку, а лучше заранее знать сумму, которая должна быть.

Дополнительный облом, если заканчивается рулон для чеков. Сейчас кассир жмёт кнопку и говорит, чтобы принесли. А тут - нет. Даже нееееет. Тётенька вздыхает, сначала орёт что-то в сторону подсобки, но оттуда никогда и никто не выходит, потом она встаёт, закрывает кассу и уходит. Надолго. Вся очередь стоит и ждёт. Приходит и начинает вставлять этот рулон. Тыр-пыр, минус минут десять легко.

Затем, уже в третьей в очереди в кондитерку. Там лежат конфеты врассыпную. Какие-то дешёвые ириски. Иногда бывает молочный коктейль, но это отдельная история. Ну и "песочное кольцо", "язык" - это такое кондитерское изделие, ни мяса, ни кур, ни свиных или говяжих языков в открытой продаже не бывает.

Кур выбрасывают иногда, но за ними давка. Ну или мясо, где костей всегда больше, чем плоти. А свиные и говяжьи языки - это деликатесы. Их в провинциальных поволжских магазинах отродясь не было. Расходятся из подсобок. Без прилавка.

У тебя в руках бидон с молоком, пакет с хлебом, там лежит банка со сметаной (ты был сегодня удачлив и тебя могут похвалить), и ты берёшь это самое кольцо. Выбираешь его заранее. Если будешь "задерживать очередь", то обязательно кто-то скажет, типа, "бери, то, что на тебя смотрит" - это почти доброжелательно, а могут и матом поторопить, "не х... выбирать лучшее" - это такой общественный грех. Но никто худшее, однако, не выбирает для себя.

Кладёшь это песочное кольцо сверху хлеба, может, ещё зацепляешь в рот ореховую крошку, которая всё равно осыпется. И идёшь домой, перешагивая лужи, в лужах могут лежать пьяные люди. Пьяные дяди могут лежать в подъезде. Никто на них не обращает внимания. Это деталь окружающего мира, словно отражающееся в лужах солнце и новенькие брежневские девятиэтажки.

Дома закидываешь молоко и сметану в холодильник. Хлеб - в хлебницу, рвёшь у белого кирпича корку, если он свежий и горячий. Снова достаёшь молоко, наливаешь себе кружку, ешь свою хлебную корку, а потом уже время песочного кольца.

Убираешь крошки со стола, моешь кружку и думаешь, как бы не уроки делать, а что-нибудь интересное почитать...

Судьбы всех героев истории из прошлого поста сложились трагически.

Гражданская война разделила семью адмирала Левицкого на две части, и встретиться им больше было не суждено.

Павел Павлович после октябрьского переворота с женой и младшими детьми оказался в Киеве, старшие дочери, те самые либавские наяды, с мужьями остались на Балтике. Местопребывание, на наш взгляд, и оказалось определяющим, кто на какой стороне баррикад оказался в Гражданской войне.

Вообще, на наш взгляд, все эти «выбрал сторону народа» или «не изменил присяге и Андреевскому флагу» в большинстве случаев являются позднейшими интерпретациями. В реальности, кто там в 17 году разбирался, за исключением небольшой кучки фанатиков-теоретиков, во всех этих «измах» и в их подвидах. Думается, зачастую всё было проще и по-житейски жёстче: оказался на белой территории - пошёл к белым, оказался на территории контролируемой красными, – пошёл к красным.

Адмирал Левицкий в годы Гражданской войны оказался в Крыму, где был комендантом Ялтинского порта, в ноябре 1920 года руководил эвакуацией частей армии Врангеля из Ялты. В эмиграции через Константинополь и Грецию, где от пережитых невзгод занемогла и скончалась жена адмирала Мария Васильевна, Павел Павлович с тремя детьми вернулся в Ревель, теперь уже Таллинн независимой Эстонии. Их былая квартира оказалась заселена. Нашли себе пристанище в пригороде.

Адмирал скончался 31 июля 1938 года на 79-м году жизни, за три года до начала Второй Великой войны. Похоронен на Александро-Невском кладбище. Во время боёв за столицу Эстонии в 1941 году бомба попала в могилу адмирала, прах его оказался развеян по ветру. Некогда блестящий лейтенант, выпускник Учебного отряда подводного плавания своего отца и блестящий минер Александр Левицкий в Таллине зарабатывал на жизнь варкой сапожной ваксы. Приход советской власти в Эстонию оказался для него роковым, он был репрессирован и сгинул.

Младший сын Николай, таллиннский таксист. Он и две его сестры, Вера и Надя, пропали в годы Великой Отечественной. Судьба их неизвестна.

История Марии Левицкой ещё горше. Её первым женихом считался Дмитрий Тучков. Говорят, предчувствуя свою смерть, перед расставанием он сказал девушке, что видятся они в последний раз. Предчувствие не подвело: лодка Тучкова, впервые в русском флоте отрабатывая ночную атаку, попала под таранный удар броненосца, Тучков был в числе погибших.

Спустя год Мария Павловна вышла замуж за небогатого и неродовитого мичмана Четверухина, вдоволь покочевала с ним по морским базам Балтики и Чёрного моря. В советском флоте бывший старший артиллерист линкора «Полтава» стал начальником береговой артиллерии Черноморского флота, командиром РККФ II-й категории, что соответствовало званию контр-адмирала в царском флоте. В 1930 году его арестовали - 10 лет, лагерь в Кеми, болезнь сердца, лазарет. В лазарете его опекала сестра-хозяйка, дочь последнего имперского морского министра Григоровича, жена адмирала Карцева. Ей некуда было деться, и она осталась доживать свой век в Кемьлаге.

Так же, как и арестовали, так же неожиданно и освободили, направили в распоряжение командующего Морскими силами республики, указом ВЦИК в 1936 году сняв судимость (полностью реабилитировали в 1969 году).

Последние годы жизни Георгий Николаевич Четверухин преподавал в Ленинградском электротехническом институте, а по ночам писал главный труд своей жизни - трёхтомную историю береговой артиллерии. Умер в 1942 году, сердце.

Семья похоронила его на кладбище Волков; придя на могилу через несколько дней, обнаружили, что кто-то выкопал труп отца и бросил неподалёку, в общую кучу, а в могиле захоронили кого-то другого. На счастье, рядом работали сапёры, Четверухины упросили взорвать мёрзлую землю толом, перезахоронили отца.

Мария в том страшном 1942 году овдовела и ослепла, её взяла к себе младшая сестра. Вдвоём дочери адмирала Левицкого коротали свой век в ленинградской коммуналке, обе скончались в 1979 году с разницей в несколько месяцев. Адмирал флота Исаков после войны пытался выбить для вдовы Четверухина персональную пенсию областного значения, но дело кончилось ничем.

Сын Марии Павловны и Григория Четверухина Кирилл в 80-е годы проживал в той же квартире на Фонтанке. Инвалид на костылях в неуюте инвалидного одиночества более чем скромной (мягко говоря) комнатки – таким его увидел наш замечательный писатель-маринист Николай Черкашин, которому мы обязаны памятью о судьбах замечательной морской династии.

Он закончил Ленинградский кораблестроительный институт, во время бомбёжки Ленинграда получил тяжелейшие ранения. В 30 лет инвалид второй группы, он продолжал работать в Центральном научно-исследовательском институте кораблестроения имени академика Крылова. С трудом ходил, но его торпедные и ракетные катера просто летали над волной; одиннадцать правительственных наград за работу конструктора. Что давало ему силы не сломаться и продолжать жить? Наверняка, гены внука и сына адмирала, которые в любых обстоятельствах служили Родине и русскому флоту.

Не пережил блокаду и третий сын адмирала, некогда мичман Павел. Участник Ледового похода, спасшего для Советской республики остатки флота, в межвоеннный период он трудился на Петрозаводе сдаточным капитаном. Умер всё в том же 1942 году.

В Крыму в Гражданской оказались и Башкирцевы. Там бывший врач с Авроры служил в морском госпитале. Эвакуироваться не пожелал. По преданию, его, врача-венеролога, спас от расстрела некий красный командир, которому Башкирцев помог по своей специальности.

Получается, что из семи детей адмирала Левицкого потомки оказались только у одной, Елены – Люси, теперь Башкирцевой. Её дочь, тоже Елена, родившаяся в 1917 году, встретила ХХI век, её дочь, внучка наяды, здравствует. Фамилия у неё Смирнова. Девичья.

Такая вот наша русская демография. XX век, век русской Голгофы.

Командир «Миноги» Гарсоев стоял у истоков советского подводного флота, командовал подводными лодками, преподавал в военно-морской академии, долгие годы возглавлял научно-технический комитет подводного плавания военно-морских сил. В общем, делал всё, чтобы подплав встал на ноги после погрома в Гражданской войне, передавая советскому флоту всё то, чему его когда-то учил адмирал Левицкий. В 1931 году арестован ОГПУ как «участник контрреволюционной группировки на флоте», осуждён на три года условно. Скончался в ноябре 1934 года – подвело и без того некрепкое после аварий и тюрьмы здоровье, похоронен в Ленинграде.

Участник Гражданской войны на стороне белых, один из лучших подводников Российского флота капитан 1-го ранга Аполлинарий Николаевич Никифораки умер в эмиграции в Ницце в 1928 году, 48-ми лет.

Константин Филиппович Терлецкий - известный советский кораблестроитель. Подобно Гарсоеву, его можно смело назвать одним из основоположников советского подводного флота; достаточно сказать, что он строитель первой советской подводной лодки. И многих других.

Лейтенант фон Герсдорф Карл Павлович, старший и минный офицер подводной лодки «Акула», до Гражданской войны не дожил, погиб вместе со своей лодкой в ноябре 1915 года в водах Балтики.

КРАЙНЕ ПОУЧИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ О ТОМ, ПОЧЕМУ КАЖДАЯ ПРИЛИЧНАЯ ДЕВУШКА ДОЛЖНА НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО ПОСПЕШИТЬ ОПОВЕСТИТЬ ПАПЕНЬКУ, ЕСЛИ КАВАЛЕР НЕ ПРИШЁЛ НА СВИДАНИЕ.

Эту историю до сих пор изучают в военно-морских училищах, как пример того, что в подплаве нет мелочей и какая ничтожная малость может погубить подводную лодку и множество жизней. Произошла она на заре технического прогресса, когда в подплав и офицеров, и матросов набирали исключительно из добровольцев, и каждый подводник, равно как лётчик и шофёр, считался потенциальным смертником и по всем законам природы пользовался непререкаемым успехом у прекрасного пола.

Итак, март 1913 года. Город Либава, в городе - порт императора Александра III, а в порту - Учебный отряд подводного плавания и бригада подводных лодок. Отрядом и бригадой одновременно командовал контр-адмирал Левицкий Павел Павлович. Скромный, простой, всегда доброжелательный ко всем и к каждому; в несчастном для России Цусимском сражении он командовал – и неплохо - крейсером «Жемчуг», а сейчас занимался воспитанием первых подводников Российского флота. Среди подчинённых заслужил прозвище «Папа», чем по праву гордился. При этом своих детей имел трёх сыновей и четырёх дочерей, из которых нас интересуют только две, которые на выданье: Мария и Елена.

Прозванные наядами, хорошо образованные, весёлые и импульсивные, с тонкими осиными талиями и огромными синими глазами (папиными; про Елену говорили, что у неё глаза, как два солнца), обе пользовались бешеным успехом в светском обществе Либавы. За ними увивались все, но, понятное дело, на фоне папенькиных подчинённых-подводников крепостным артиллеристам, офицерам квартировавшего в Либаве 113-го пехотного полка и даже морякам с надводных кораблей не светило; о несчастных штатских из числа местного общества и упоминать не стоит.

Да и среди подводников конкуренция была просто смертельная. Одни имена чего стоят: мичман Дмитрий Тучков – внук героя Бородина, старлей Владимир Потёмкин – потомок екатерининского фаворита, остзейской барон кавторанг Вильгельм Нилендер, и даже сын самого командующего Балтфлота старший лейтенант Антоний фон Эссен. Да, велик был тот последний набор в Учебный отряд!

Но всех в этом эпическом состязании женихов в последний момент решительно обошел командир подводной лодки «Минога» лейтенант Саша Гарсоев. Уроженец Тифлиса, из семьи получившего дворянский титул потомственного корабела Николая (Никогоса) Гарсоева, потомка астраханских армян; выпуска Учебного отряда 1911 года, он до «Миноги» успел недолго покомандовать подлодкой «Почтовый» - по сути экспериментальной, недоведённой и потому, наверное, считал себя лихим подводником, хотя все они, первые командиры тех первых неуклюжих ещё лодок, были так молоды и неопытны, как молоды были их лодки.

Казалось, в галантной битве за сердце красавицы лидировал Антоний Эссен (названный в честь античного героя, того самого, что с Клеопатрой - жена адмирала Николая Оттовича фон Эссена обожала историю древнего Рима), но однажды в конце марта Гарсоев, по его собственному выражению, «решительно ударил в штыки». В роли «штыка» выступила огромная корзина распустившихся лилий (оцените – в марте!), а в корзине, среди цветов мадемуазель Елена обнаружила свернутую в трубочку поэму «Наяда» собственноручного сочинения галантного кавалера. В поэме были такие строки:

Твои глаза, как океаны,

Полны хлопьёв небесной манны!

Каков слог! Разве можно устоять! Сердце красавицы дрогнуло. Антонию фон Эссену была дана почётная отставка, выразившаяся в посланной записке, извещавшей, что запланированный ранее на вечер 23 марта совместный променад по набережной отменяется. Вместо этого ветреная наяда благоволила разделить сие удовольствие с нашим лейтенантом. Согласимся, в карьеризме нашу героиню определённо не обвинишь! Старлею и сыну адмирала она предпочла простого лейтенанта, - что творит поэзия с девичьими сердцами!

Правда, на этот вечер у Гарсоева были другие планы – первое практическое погружение после зимнего периода, но герой оптимистично посчитал, что к условленному времени он успеет.

Тот выход не заладился с самого начала. При отходе от пирса лодка ударилась об угольную баржу и потеряла укреплённый на ахтерштевне золочёный двуглавый орёл. Суевернее моряков нет никого: команда встретила это событие угрюмым молчанием, но витавший в эмпириях любви Гарсоев выход не отменил. В 2 часа дня в сопровождении портового катера лодка вышла в море, на катер с лодки был отправлен рулевой Гурьев, который якобы знал, как обращаться с телефоном на спасательном буйке, выпускаемом с лодки в случае аварийной ситуации. В 4 часа Гарсоев приказал боцману-сигнальщику Гордееву отсемафорить на конвоир, что он намерен погрузиться и двигаться подводным ходом. Боцман как любой русский солдат/матрос обладал воспетой в веках той самой смекалкой; недавно смекалка подсказала ему, что незачем таскать неподъёмные сигнальные флажки с собой, сигая через лодочный люк при каждом погружении/всплытии. Вот и сейчас, исполнив приказ, боцман свернул флажки и засунул их под настил лодочной рубки. Ну и правильно, да здравствует рационализация! А инструкции, как известно, дураки пишут и для дураков.

Делал он так не первый раз, только сейчас флажки попали в клапан судовой вентиляции, который в тот момент был открыт, а закрывавший его по команде «к погружению» старшина то ли не обратил внимания, что клапан не закрывается, то ли доложил, что «клапан туго идёт», но получил от Гарсоева беспечное «дави сильней» - источники расходятся. В общем, с бравым гарсоевским «По местам стоять, к погружению» в машинное отделение лодки через незакрытый клапан пошла вода, лодка легла на грунт. Глубиномер зафиксировал 33 фута (примерно 11 метров), вечернее свидание с мадемуазель Люси оказалось под угрозой.

Гарсоев упустил свой шанс, не продув вовремя главный балласт, что позволило бы лодке всплыть, но дальше действовал правильно. Приказал отдать аварийный буй, пресёк зарождавшуюся панику (кто-то из команды уже предлагал отдраить кормовой люк и выбрасываться наверх): Гарсоев объяснил, что при таком варианте спасутся первые один-двое, остальные погибнут. По шуму подводники определили источник поступления воды, попытались заглушить злосчастную трубу. Первым в неё отправился командирский китель, Гарсоев, подавая пример, остался в одной рубахе. Потом забивали в трубу сукно со стола, подушки, одежду матросов - бесполезно. Пробовали рубить трубу - вновь неудачно. Вода прибывала, в кормовом отсеке она уже залила главный электродвигатель. Главная опасность исходила от затопления аккумуляторной батареи: попадание на неё морской воды влекло образование хлора и гибель людей от удушья. Гарсоев перевёл людей в кормовую часть, подальше от аккумуляторной батареи. Он знал, что быстрое затопление батарей большой массой воды предохранит от быстрого образования хлора, который растворяется в воде, и когда вода подошла к верхней кромке цистерн центрального поста, грозя вот-вот залить аккумуляторы, приказал продуть кормовую цистерну. Облегчённая корма приподнялась, вода из кормового трюма перелилась в носовой и залила аккумуляторы. При этом на поверхности моря показался кормовой флаг.

В катере флаг видели, но сигнальщик Гурьев уверил всех, что так и должно быть, потому не спешили. И только когда разглядели на воде аварийный буй, подошли ближе. Тут-то выяснилось, что обращаться с аварийной связью никто не умеет, включая Гурьева. Достали инструкцию, стали читать. В общем, чисто наша история. Разобрались, связались с лодкой. Из-под воды ответил электрик унтер-офицер Николаев: «Помогайте, да побыстрее». Катер спешно развернулся, побежал в Либаву за помощью. Естественно, по всем законам подлости на полном ходу налетел на мель, сел плотно. А на катере нет рации, нет и проходящих пароходов, которые, понятно, держатся подальше от мели, которую в родных водах умудрился найти плоскодонный катер.

Всё. Конец. Вечер окончательно перестал быть томным. Воздух в лодке всё больше насыщался хлором и углекислотой. Люди начали терять сознание, один чуть не утонул, упав без чувств в воду, – вовремя вытащили, многие бредили, кто-то стонал. Отключился и Гарсоев: чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, он передал командование лодкой боцману Гордееву, после чего лишился чувств.

А в это время в Либаве.

На набережной вся на нервах дефилировала Елена Левицкая. Мама, конечно, учила её, что порядочные девушки ждут опаздывающего кавалера не более 15 минут, но рассерженная наяда сегодня упорствовала. Никто из её ухажёров никогда и подумать не смел так себя вести. Наверняка, она решила дождаться мичмана с единственной целью – высказать ему всё, что она про него думает, а потом гордо удалиться… или простить. Кто там разберёт, что творится в такие минуты в этих прекрасных головках; мы и пытаться не будем.

Во всяком случае, ждала она долго. Гарсоев так и не пришёл. Уже смеркалось, когда сердитая Елена вернулась домой. Оскорблённая в своих лучших чувствах, через весь дом, не разуваясь, ворвалась в кабинет отца и с ходу начала жаловаться на вызывающее поведение одного из его офицеров, мичмана Гарсоева, который позволяет себе столь бессовестно вести себя с дамами. Понятное дело: ведь папы в том числе на то и существуют, чтобы в подобных ситуациях выслушивать то, что не досталось женихам! На несколько бессвязный сбивчивый монолог дочери контр-адмирал Левицкий вначале сочувственно кивал, потом всё больше хмурился, потом взялся за трубку телефона и вызвал дежурного в штабе бригады. Прекрасная Елена решила, что сейчас он прикажет Гарсоева расстрелять, ну, или хотя бы арестовать. Но адмирал спросил, вернулась ли «Минога» или конвоир с моря. Дежурный отвечал отрицательно, и адмирал нахмурился ещё больше. На часах было уже половина восьмого вечера. Левицкий велел сообщить начальнику порта Императора Александра III о вероятном чрезвычайном происшествии.

Тут-то все забегали. Из Либавы прибежал дежурный миноносец. Обнаружил сидящий на мели катер, по его наводке нашли торчащий из воды поникший Андреевский флаг и рядом аварийный буй.

Вот теперь спасательная операция началась по-настоящему. К месту аварии нагнали спасательные средства: буксиры приволокли стотонный плавучий кран, килекторы, водолазы, подошли миноносцы, моряки и офицеры – слушатели Учебного отряда, на транспорте «Водолей» пришёл начальник минной дивизии контр-адмирал Шторре, принял на себя руководство. Работали при свете прожекторов, водолазы заводили стропы под корпус лодки. Около часу ночи корма субмарины была поднята, из воды показался кормовой входной люк. Из лодки на вызов по телефону уже давно никто не отвечал. Люк отдраили. Матросов внутрь не пустили, вперёд пошли офицеры, друзья Гарсоева слушатели Учебного отряда подводного плавания лейтенанты Никифораки, Герсдорф и мичман Терлецкий. Состояние насыщенного углекислотой и хлором воздуха внутри полузатопленной субмарины было настолько плохое, что даже они со свежего воздуха при открытом люке почти теряли сознание. Работали по пояс в воде, при свете электрических фонариков. Потерявших сознание подводников «Миноги» на руках передавали в люк как кули. Восьмым, совсем без признаков жизни, извлекли Гарсоева. Лицо его было навсегда выбелено хлором. Последним уже под утро из лодки вышел Гордеев. Он оказался отрезанным от остального экипажа в рубке и был единственным, кто не потерял сознание: вышел из лодки сам, после того, как лейтенант Никифораки передал ему доску, по которой боцман и выбирался.

Состояние большей части команды лодки, включая и командира, было столь тяжёлым, что спасатели резюмировали: «промедли Люси Левицкая в ожидании своего кавалера ещё минут тридцать-сорок, и из лодки были бы подняты только бездыханные трупы».

Отметим, что царский режим был весьма последователен: вначале всех отличившихся наградил – за мужество, спасение людей и лодки. Потом – судил за упущения. Весьма логично, на наш взгляд, не так, как потом было принято, когда по итогам подобных происшествий вначале где-то на самом верху начальство решало, как оценить случившееся, а потом всех скопом либо топтали, либо лепили героев.

По личному распоряжению Николая II, всего через 6 дней после аварии Гарсоеву присвоили чин старшего лейтенанта «за отличия по службе», боцманмат Гордеев стал унтер-офицером 2-й статьи. Начальство отметило, что: «поведение рулевого боцманмата Гордеева во время аварии является выдающимся, выше всякой похвалы: ни на минуту не терявший самообладания, подбадривающий всех окружающих нижних чинов словами, личным примером и распорядительностью, боцманмат Гордеев за несколько времени до того, как открыли люк, принял лодку от лейтенанта Гарсоева, позвавшего его с этой целью и сейчас же потерявшего сознание. Выносливость боцманмата Гордеева изумительна: он пробыл в затонувшей лодке долее всех и был спасён около трёх часов ночи, от всякой помощи отказался, и сейчас же справился об участи командира и остальных нижних чинов». Остальные подводники, все 18, награждены Знаком отличия ордена Св. Анны.

В мае после разбирательства обстоятельств дела суд констатировал, что причиной потопления «Миноги» послужил оставленный в рубке свёрток с двумя семафорными флажками. Гордеева, кажется, просто списали с подплава.

Суд объективно отметил как ошибки командира, так и его заслуги: «Хотя он и не проявил надлежащей заботливости при вышеупомянутом погружении, в отношении безопасности этого испытания, и не оценил своевременно и должным образом внезапно возникшие обстоятельства при потере лодкой плавучести, тем не менее, в последующих своих действиях, проявил полное присутствие духа и распорядительность, сумел поддержать бодрость в команде, всё время работавшей с выдающейся энергией, благодаря чему лодка и продержалась под водой до того момента, когда ей была оказана помощь».

В общем, крайним остался адмирал Левицкий, которому объявили замечание за плохой контроль. Ну и правильно, на постоянном контроле надо держать, когда, где и с кем проводят время собственные дочери.

Мелодраматичного финала со свадьбой в этой истории не было. Пережитое похоже решительно отвратило Елену Левицкую от романтичных героев: всем ходящим у бездны на краю она предпочла судового врача крейсера «Аврора» Николая Ивановича Башкирцева, коему вручила руку и сердце. Александр Гарсоев до конца жизни остался холостяком.

Как мы сказали, историю аварии с «Миногой» до сих пор изучают в военно-морских училищах. Преподаватели, естественно, рассказывают курсантам, как важно соблюдать инструкции, блюсти дисциплину и всё такое… Но мы то знаем.

Флотские до сих пор изгаляются: «Барышням, состоящим в родстве с командирами бригад или дивизионов, в случае опоздания кавалера рангом выше мичмана на рандеву следует незамедлительно оповестить об том папеньку, особливо если папенька у нас адмирал».