Игорь Андреевич Лундышев - инженер-проектировщик. Окончил СПбГМТУ и СПБГПУ, соавтор 3 патентов и автор 13 публикаций в профильных изданиях.
В данном видео речь пойдёт об особенностях отечественного градостроительства. Как возникли первые города на Руси? Какие задачи стояли перед архитекторами Петровской эпохи? Чем занимались убанисты 19 века? Ответы на эти вопросы в данной лекции.
Нижегородский губернатор Николай Михайлович Баранов (мы уже писали об этом неординарном человеке) опубликовал в газетах: «Все потерпевшие и не нашедшие у должностных лиц скорой и должной помощи могут явиться ко мне во всякое время дня и ночи, и я приму и окажу своё содействие».
В 1894 или 1895 году в представительствах нескольких торговых фирм на ярмарке возникла тихая паника – скорее сдержанное беспокойство. Причиной стал совершенно внезапный отъезд, практически бегство одного американца, представителя некой американской кампании, делового партнера этих фирм. Уехавший остался должен по незакрытым сделкам, но никого ни о чём не предупредил. Дело было тем более удивительно, что американец проработал в России много лет, ежегодно приезжал на нижегородскую ярмарку и пользовался репутацией надёжного, проверенного делового партнера.
Беспокойство длилось недолго. Уже через несколько часов помощник пропавшего обошел всех партнеров, расплатился со всеми, но о причинах отъезда своего шефа ничего не смог сказать, сам не знал.
Всё это выглядело странно.
На следующий год от этой американской фирмы приехал новый представитель и на все расспросы о предшественнике ответил: «Жив и здоров, работает в этой же фирме, но в Россию больше не поедет, так как здешний климат для него нездоров».
Понемногу о нем стали забывать. Но шила в мешке не утаишь. История странного отъезда в итоге вышла наружу.
Вечером после тяжёлого делового дня американец отправился обедать в ресторан «Россия». Встретил там знакомого, вместе отобедали, выпили и решили завершить вечер обходом «веселых домов».
Посетили один, другой, третий… везде выпивали. Уже совсем пьяненького американца увлекла какая-то девица, увела в свою комнату, где он и уснул. Проснувшись, собрался уходить, но обнаружил, что пропал у него нераспечатанный пакет с 10000 рублей, полученных им из банка. Ощупал карманы, осмотрелся – ничего. Кровь бросилась в голову, взволнованный американец начал кричать, требовать возврата денег: он хорошо помнил, что деньги были при нём, когда вошел в комнату к девице. На его крики и протесты явились служащие заведения, привычные к таким событиям, подхватили американца под мышки и вытолкали его из дома. Естественно, что ещё и наваляли.
Очутившись на улице, избитый и взволнованный американец вспомнил о заявлении губернатора Баранова, «готового принять каждого в любое время дня и ночи…» Немедленно отправился в дом, где во время ярмарки жил губернатор. В приёмной комнате дежурный чиновник. Американец стал настойчиво требовать свидания с губернатором. Дежурный просил изложить ему суть дела, объясняя, что, быть может, без помощи губернатора удастся помочь ему, но американец был настойчив и требовал доложить самому Баранову.
Чиновник пытался отговорить, объяснял, что сейчас третий час ночи, губернатор спит, не проще ли подождать несколько часов, когда он проснётся; генерал много работал, ему нужен отдых, быть может, ваше дело можно сделать и утром.
Но американец закусил удила, твердил настойчиво, что раз опубликовано в газетах о приёме во всякое время дня и ночи, то он, американский гражданин, требует исполнить его просьбу. Так и не узнав, в чём дело, но смущённый такой настойчивостью, чиновник в итоге решился разбудить Баранова.
Губернатор вышел, внимательно выслушал американца и распорядился подать два экипажа. В один сел сам с дежурным помощником пристава, во втором поместился околоточный с несколькими полицейскими, а американец был водворен на козлы к кучеру губернатора в качестве проводника.
Приехали на улицу Весёлых домов в Кунавино, старинную слободу в Заокской части Нижнего, где жили рабочие, мещане и ремесленники. Американец вдруг растерялся: войдёт в дом, вроде тот, осмотрится, оказывается – нет! Бежит в другой…
Обошли несколько домов, и все не те. Баранов терпеливо ждал.
Наконец американец остановился на одном, вроде бы схожим по меблировке, расположению комнат с тем, где его обобрали. Заявил генералу: «Вот это и есть тот дом!» Баранов со всеми полицейскими вошёл в дом, распорядился двери запереть, никого не впускать и не выпускать!
Всех живущих в доме во главе с хозяйкой собрали в общей зале. Баранов просит американца указать ту, которую он подозревает в воровстве денег. Американец выбирает одну, но хозяйка и все присутствующие настойчиво утверждают, что американец у них не был, видят они его первый раз. Тот и сам вдруг начинает колебаться: «Ваше превосходительство, я, пожалуй, действительно ошибся, по некоторым моим воспоминаниям это не здесь было».
Баранов терпелив. Процессия идет дальше, дом за домом. Наконец американец узнает нужный дом. Процедура повторяется: губернатор приказывает двери запереть, всех собрать в зале, никого не выпускать! Спросил, где хозяйка. Вышла почтенная дама, ответила, что хозяйки дома нет и она за неё.
- Укажите девицу, бывшую с этим господином.
- Согласно приказанию вашего превосходительства здесь собраны все девицы, и больше у нас никого нет.
Генерал приказал американцу указать его знакомую, тот отвечает, что её здесь нет. Генерал требует у экономки:
- Приказываю немедленно доставить женщину, бывшую с ним!
Экономка в ответ начинает божиться, клясться в том, что девушек у них больше нет, а господин ошибся:
- Хотя он действительно заходил сюда, но не оставался, а ушёл.
- Если вы сейчас не укажете, где девица, - заявил генерал, - то здесь же в зале я прикажу вас сечь до тех пор, пока не скажете правду!
Экономка побледнела, благо здоровенные полицейские вокруг всем своим видом выражали готовность немедленно приступить к экзекуции, и поспешила заявить:
- Я вам сказала неправду – хозяйка в доме, она, быть может, лучше меня знает, когда этот господин был, я отсутствовала.
Нашли прятавшуюся хозяйку, привели в зал.
- Где девица, бывшая с этим господином?
- Здесь все налицо, никого больше нет…
Последовало то же распоряжение: разложить и сечь до тех пор, пока не скажет правду. Видя, что тут не церемонятся, хозяйка взмолилась:
- Ваше превосходительство! Пожалейте меня – я сейчас приведу девушку.
Привела тщательно спрятанную девушку, американец тут же признал её. Девушка в слёзы:
- Он врёт, пришел сюда совершенно пьяный, откуда я знаю, где он потерял деньги! Я девушка честная, не воровка…
Баранов метод дознания не меняет, приказ тот же: пороть, пока не скажет, где деньги. Экзекуция началась. Не выдержала, закричала:
- Остановитесь! Я скажу.
Рыдая, повинилась: взяла деньги из кармана и передала хозяйке, которая обещала, что после обследования полицией, которое, конечно, окончится ничем, деньги поделят поровну.
Хозяйка принесла деньги, положила на стол.
- Сочтите, - сказал Баранов американцу.
Обрадованный американец хватает деньги, считает, начинает благодарить губернатора.
- Погодите благодарить, - сказал Баранов. – Вас хозяева отправили на ярмарку, я думаю, не затем, чтобы вы с их деньгам ходили развлекаться в «весёлые дома»? Потеряв, беспокоили бы власть в неурочное время для розыска их, для чего пришлось прибегнуть к крутым мерам, без которых вряд ли пришлось бы их вам найти. Пусть будет вам наука на всю жизнь – выпороть его!
Американец вначале принял это за шутку, потом, видя, что с ним никто не шутит, начал кричать, что он гражданин свободной страны, находится под защитой её законов и властей:
- Вы не осмелитесь со мной это сделать! Я буду жаловаться!
Приказ был исполнен не только в точности, но и с особым старанием, ибо полицейские были озлоблены за ночное беспокойство.
Надо признать, что ночь для американца выдалась бурной: дважды избитый, потерявший и нашедший, пообщавшийся вплотную с такими разными людьми империи, от девиц нетяжёлого поведения до самого генерал-губернатора с его невзыскательными методами дознания и наказания. Наверное, всё это было слишком для одного человека.
Но американец оказался упрям. Решил искать справедливость. Взбешённый, прибежал в свою гостиницу, послал телеграмму в свою фирму в Америку о срочном выезде домой, сдал дела и деньги помощнику и первым же поездом выехал в Москву. Явился к консулу, пожаловался. Консул разделил его возмущение: «История с вами несомненно возмутительная!» Он посоветовал обратиться к послу в Санкт-Петербург лично (подозреваем, что консул просто отделался от назойливого посетителя, чей визит обещал обернуться многими хлопотами, но без всяких преференций).
Так или иначе, но наш американец оказался в Петербурге, в американском посольстве, а там… Там ему разъяснили, что дело его в случае огласки не может остаться секретным. Что на несколько дней оно станет главной сенсацией всей американской прессы, что семья американца узнает, в каких заведениях проводит время их муж и отец. Что репутация его в его же американской фирме окажется подорванной. Что русский царь накажет Баранова, сместит с должности, но, принимая во внимание его популярность у царя, такое смещение будет недолгим, и вскоре Баранов окажется на другой, даже более высокой должности.
Американец подумал, да и пыл его начал проходить. В общем, историю замяли. Но из нескольких независимых источников, от полицейских и девиц, американскому консулу в Москве она всё же стала известна, хотя и неофициально. Что, впрочем, никого не удивило. Репутация Баранова была известна всей России. Был случай с начальником товарной станции в Нижнем Новгороде Александровым. Какой-то купец, возмущенный большой его алчностью, доложил о нём Баранову. «Хорошо, я с ним разделаюсь, - сказал Баранов, - будет долго помнить!» Одних этих слов оказалось достаточно: Александров немедленно выехал в Москву и выхлопотал себе в правлении железной дороги другое место, более худшее, чем в Нижнем, лишь бы не возвращаться во владения Баранова.
Недаром Победоносцев, рекомендуя в 1881 году Баранова Александру III, характеризовал его: «Это человек… умеющий действовать, когда нужно». И Баранов не подводил. Например, во время эпидемии холеры в Нижнем при первых признаках стихийных бунтов отдал приказ: «Зачинщиков повешу на глазах у всех и на месте». Помогло. При этом свой губернаторский дворец отдал под размещение больных.
Излишне говорить, что если наш человек играет, то играет по-крупному, меры не зная. Но даже на общем фоне наших безбашенных соотечественников встречались фигуры поистине титанические.
Николай Дмитриевич Стахеев, купец то ли с Поволжья, то ли из Сибири (источники разнятся), унаследовал от отца крупное наследство, около пяти миллионов рублей. Человек способный, с коммерческой жилкой, он серьёзно занялся делом и в относительно небольшое время обратил пять миллионов в сорок. Женился на одной даме, откупив её у мужа-чиновника за крупную сумму. Переехал в Москву, где начал скупать старые дома на лучших улицах и строить на их месте многоэтажки, с чего имел большой доход. Для себя на Новой Басманной улице построил огромный особняк; ныне это памятник архитектуры Москвы – дом Н. Д. Стахеева. Одно время после революции в нём размещался Наркомат путей сообщения, сейчас – Центральный дом детей железнодорожников.
Потом Стахеев начал увлекаться красивыми женщинами, тратя на них большие деньги, с женой развелся, жил с женой художника Маковского, с разными артистками. Начал путешествовать по Европе и неизбежно попал в Монте-Карло. Тут и началось. Стал завсегдатаем. Играл так, а точнее проигрывал, что только при одном известии о приезде этого русского в Монте-Карло курс акций казино на бирже поднимался автоматически! И так было не один год. Капиталы Николай Дмитриевич разматывал без жалости и сожаления.
Жена бывшая, беспокоясь о будущем детей, захотела взять его под опеку. Обратилась к известному присяжному поверенному Плевако. Великий адвокат, не знавший поражений, от дела отказался наотрез, заявив: «На таких людей, как ваш муж, наложить опеку не придётся: он сумел сравнительно в короткое время капитал отца увеличить во много раз».
Справедливости ради отметим, что Стахеев обеспечил своих детей несколькими домами, а жене отдал тот самый особняк на Новой Басманной, строительство которого обошлось в один миллион рублей, не считая цены на огромный земельный участок.
В начале 30-х годов Н. Д. Стахеев был ещё жив, жил за границей на пенсию, получаемую от… казино в Монте-Карло!
Это сколько же надо было оставить в этом казино денег, чтобы оно тебе пенсию назначило!?
Самый русский французский город до сих пор помнит дореволюционных «руссо туристо». Несколько сюжетов из прошлого.
Одному русскому купцу встретившийся на набережной соотечественник порекомендовал посетить близлежащий бювет – заведение типа бара-буфета, в котором спиртные и прохладительные напитки продавались «в розлив». Как сказали: «Хозяйка-француженка долго жила в России и говорит, хотя и плохо, по-русски. Француженка любит Россию, где она провела свою молодость и была счастлива».
Совет пришелся кстати. Погода стояла ненастная – к слову, нередкая тогда в Ницце: наши люди отмечали, что хитрые французы, жившие за счёт туристов, боялись, что приезжие, разочаровавшись, сделают на Родине антирекламу их курорту, и почти с профессиональной виртуозностью распускали среди приезжих слух, что именно этот год удивительно плох. Войдешь в какой-нибудь магазин или кафе, всюду местные встречают словами: «Какая дурная погода, исключительный год, мы такого года не запомнили». Можно было поверить, да только так повторялось из года в год».
Бювет оказался приличным и чистым, а кофе хорошо сваренным. Наш турист стал навещать заведение каждый день. Хозяйка, немолодая и много пожившая женщина, оказалась очень болтливой и рассказала русскому историю всей своей жизни. Совсем молодой она привезена была в Петербург и сразу попала на содержание к какому-то великому князю (имя его она не назвала). О князе она сохранила превосходные воспоминания, говорила о нём с большим уважением и любовью, уверяла, что была с ним абсолютно счастлива. Долго прожив в Петербурге, она заскучала по Франции, куда князь её и отправил, щедро снабдив хорошими деньгами.
В Париже она, ещё молодая и красивая, увлеклась каким-то молодым французом, с которым были быстро спущены её деньги, а когда у неё родилась дочь, он её бросил с девочкой. Молодость и красота ушли, она уехала в Ниццу, где и открыла бювет, который кормил их с дочкой.
Надо полагать, что о русских мужчинах у неё действительно сохранились самые хорошие воспоминания, ибо быстро выяснилось, что кроме ностальгии по России, на богатого русского у неё есть виды. Дочери вскоре исполнялось 15 лет, и маму это сильно тревожило. По законам Франции, пояснила она гостю, всякий посягнувший на молодую девушку, которой не исполнилось 15-ти лет, присуждался к каторжным работам, а после 15-ти, хоть прошёл только один день, это преступление уже не наказывалось. Зная хорошо своих южных соотечественников, она была уверена, что от этого несчастья ей дочку не уберечь, и она погибнет. Поэтому хозяйка решила продать свою дочку за 40000 франков любому богатому, чтобы этими деньгами обеспечить её на черный день.
Как всё поменялось за какую-то сотню лет и две смены общественно-экономических формаций: сегодня русские «невесты» рвутся в Европу в поисках «женихов»… Ну да ладно, вернёмся в век ХIХ-й.
За блестящим фасадом бесконечного курортного праздника скрывался банальный бизнес, призванный обеспечить стабильный доход местному французскому населению. Не было дня, чтобы в казино не было смертоубийства. Специально для этого был обученный штат ловких служащих, тихо, мгновенно, умело уносящих трупы самоубийц в подвальный этаж казино. Трупы из подвала вывозили ночью.
За всеми прибывающими на местные курорты администрация казино вела настоящую слежку: прежде всего из каждого банка сообщали о лицах, имеющих крупные аккредитивы. Для привлечения в казино состоятельных господ применялись все возможные средства, а также целый штат красивых, специально обученных женщин, фактически состоящих на службе администрации казино. По железным дорогам разъезжали подготовленные люди, обязанностью которых было распускать слухи о случаях сказочного обогащения какого-нибудь заезжего американца или англичанина и тому подобные небылицы, разжигая страсти в доверчивых и слабых людях.
В общем, интернета ещё не было, а интернет-сеть уже действовала.
ГЕРОЙ РУССКО-ЯПОНСКОЙ ВОЙНЫ
Охотник-разведчик Василий Тимофеевич Рябов родился в 1871 году, вырос в деревне Ивановке Пензенского уезда Пензенской губернии. Прошло почти полтора столетия, но память о нем осталась в веках.
После увольнения с действительной военной службы в запас Рябов поселился в соседнем селе Лебедёвка. Смелый, шустрый был мужик, театр любил, жену свою, хотя и поколачивал во хмелю. А еще мог чужим добром попользоваться. Было и такое… Но искупил все грехи своим подвигом.
С начала войны Рябов был зачислен добровольцем в 284-й Чембарский пехотный полк, в рядах которого принимал участие в боевых действиях на территории Маньчжурии. Служил в охотничьей команде, как тогда называли добровольцев-разведчиков. С помощью жестов, мимики, походки он мог копировать китайцев, чем и потешал неоднократно своих товарищей.
После сражения у Ляояна, осенью 1904 года, русскому командованию стали крайне необходимы сведения о расположении частей противника. 14 (27) сентября 1904 года Василий Рябов добровольно вызвался идти в разведку, переодевшись китайским крестьянином и привязав к голове косу.
Японцы не разгадали русского разведчика, и Рябов уже возвращался к своим. Однако проезжий офицер приказал ему напоить коня. Рябов, не знавший китайского языка, не понял, вероятно, смысл приказа или выполнил его не точно. Тогда раздраженный японец дернул за косу, которая… оторвалась. Так все и открылось.
Военного разведчика судили как шпиона и приговорили к расстрелу. Смерть Василий Тимофеевич принял гордо, с именем Родины на устах, оставаясь верным военной присяге. Мужество русского солдата произвело настолько глубокое впечатление на врагов, что они стали считать его «русским самураем».
Через сутки разъезд 1-го Оренбургского казачьего полка наткнулся на письмо, подброшенное к одинокому дубу на нейтральной территории. В нем говорилось:
«Запасной солдат Василий Рябов, 33 года, из охотничьей команды 284-го пехотного Чембарского полка, уроженец Пензенской губернии, Пензенского уезда, села Лебедёвки, одетый, как китайский крестьянин, 17 сентября 1904 года был пойман нашими солдатами в пределах передовой линии. По его устному показанию выяснилось, что он по изъявленному им желанию был послан к нам для разведывания о местоположении и действиях нашей армии и пробрался в нашу цепь 14 сентября через Янтай, по юго-восточному направлению. После рассмотрения дела установленным порядком Рябов приговорен к смертной казни. Последняя была совершена 17 сентября ружейным выстрелом.
Доводя это событие до сведения русской армии, наша армия не может не высказать наших искренних пожеланий уважаемой армии, чтобы последняя воспитывала побольше таких прекрасных, достойных полного уважения воинов, как означенный Рябов. Сочувствие к этому истинно храброму, преисполненному чувства своего долга, примерному солдату достигло высшего предела.
С почтением. Капитан штаба Японской армии».
К письму прилагалась записка на китайском языке, которая предостерегала местных жителей от его уничтожения и схема местности, где совершилась казнь, и покоились останки героя.
В НАЗИДАНИЕ ПОТОМСТВУ»
О пензенском разведчике узнал император Николай II и высочайшим повелением учредил комитет по увековечиванию памяти героя. Со всей России туда стали поступать пожертвования. Ученики гимназий присылали от четырех до двадцати пяти копеек. В качестве материальной помощи его семье по подписке было собрано 7 тысяч рублей и еще 2569 рублей на строительство школы.
По указанию Государя семье Рябова выдали тысячу рублей, а его детей устроили в казенные учебные заведения.
Воин-разведчик был навечно зачислен в списки 284-го Чембарского полка, как сказано в приказе: «В назидание потомству». После слияния его с 216-м Инсарским полком — в списке 5-й роты 2-го батальона.
Газета «Пензенские губернские ведомости» 15 октября 1904 года писала: «В селе Лебедёвке земская школа, в которой учился когда-то Рябов, помещается прямо-таки в невозможном здании. Следовало бы:
1) Перестроить заново это училище.
2) Открыть при новом училище в память Рябова хорошую народную библиотеку-читальню.
3) Разбить при училище приличный садик и в нем поставить недорогой памятник…»
Был создан комитет по устройству школы-памятника. Пожертвования поступали со всей страны. Торжественное открытие состоялось 9 мая 1909 года. Фронтон здания украсила вывеска: «Начальная школа памяти героя Василия Рябова. Погиб 14 сентября 1904 года за Веру, Царя и Отечество».
1 сентября 1909 года при Лебедёвском земском училище была организована потешная рота, в которой состояло 25 учеников. Ее целью было обучение подрастающего поколения военной гимнастике и военному строю.
Командовал потешной ротой унтер-офицер 177-го Изборского полка, а содержалась она на средства лебедевского сельского общества.
6 октября 1909 года прах солдата Рябова был перевезен из Маньчжурии и с воинскими почестями захоронен в селе Лебедёвка около школы, построенной в память о Василии Тимофеевиче.
Поезд с останками героя на всех станциях встречали толпы людей с иконами и цветами, начиная от Читы. В Пензе гроб встречали военный оркестр с полуротой из состава местного гарнизона, священники и множество гражданских лиц.
КРАМОЛЬНАЯ НАДПИСЬ
14 мая 1912 года, в дни празднования 100-летнего юбилея присоединения Бессарабии к Российской Империи, состоялось торжественное открытие памятника разведчику. В эти же дни улица Еврейская (ныне Кирова) была переименована в улицу В. Рябова.
В 1912 году в городе Аккермане (ныне Белгород-Днестровский Одесской области Украины) на пожертвования горожан был сооружен восьмиметровый обелиск.
Вот как описывал этот день современник: «С утра город принял праздничный вид. Бульвар, общественные учреждения и частные дома расцвечены флагами. Уже с 7 часов утра улицы стали наполняться народом, стекавшимся из посадов Шабо, Турлаки и Папушой.
В 10 часов был отслужен соборный молебен и в 11 часов из собора двинулся крестный ход к месту сооружения памятника.
В это время к площадке, на которой воздвигнут памятник, стали стекаться воспитанницы и воспитанники местных учебных заведений в сопровождении начальников и преподавателей этих заведений.
Сюда прибыли и заняли установленные по выработанному церемониалу места: гимназии женская и мужская, учительская семинария, мужское 5-ти классное городское училище со своим оркестром и все местные мужские и женские народные школы.
Воспитанницы женской гимназии с цветами в руках.
Здесь же в ожидании прибытия крестного хода расположились и ратники ополчения.
В 11 часов раздался перезвон колоколов и вскоре показался крестный ход…»
Перед глазами присутствующих предстал изящный обелиск из черного мрамора с иконой, перед которой горит неугасимая лампада и под нею вырезана надпись: «Вѣчная память герою воину Василію Рябову и всѣмъ воинамъ уроженцамъ города Аккермана и Аккерманскаго уѣзда, погибшимъ на Дальнемъ Востокѣ въ Японскую войну 1904-1905 гг.»
Еще ниже: «Сооруженъ на пожертвованія жителей города Аккермана и Аккерманскаго уѣзда, Главной Палаты Русскаго Народнаго Союза имени Архангела Михаила и города Екатеринослава».
«По окончании освящения памятника и многочисленных торжественных речей состоялось церемониальное прохождение войск мимо памятника, — сообщает тот же очевидец. — Командование парадом принял воинский начальник подполковник Александр Фёдорович Морозович, сам участник Русско-японской войны, первым прошедший мимо памятника. За ним проходили депутаты от округа — полковник и отставные офицеры в военной и гражданской форме, рота Георгиевских кавалеров и раненых, батальон ратников ополчения, команды воинского начальника, стражники, байрамчанские потешные, женские и мужские учебные заведения, причем женские учебные заведения — входили в ограду памятника и засыпали цветами подножие его».
В 1971 году праздновалось 100-летие со дня рождения Василия Рябова. На торжества в Белгород-Днестровский приезжали его родственники. Кто-то из партийных начальников распорядился на всякий случай убрать с памятника упоминания о черносотенцах. Рассказывают, сам директор краеведческого музея зубилом стесывал крамольную надпись, в которой упоминался Народный Союз имени Михаила Архангела.
ПАМЯТЬ ЗЕМЛЯКОВ
Еще в годы Первой Мировой войны о подвиге солдата было снято несколько пропагандистских фильмов. Скобелевский комитет и Общество «Гомон» выпустили на экран «военную быль» — «Подвиг рядового Василия Рябова» (режиссер А. И. Иванов-Гай). Ее премьера состоялась 18 ноября 1914 года. Чуть позже вышла картина А. О. Дранкова «Героический подвиг Василия Рябова».
В советское время о Рябове вспомнили во время Великой Отечественной войны. В 1943 году о нем написала газета «Сталинское знамя». В том же году вышла книга писателя С. Улыбина «Подвиг Василия Рябова».
При Хрущёве районное начальство рекомендовало землякам Рябова найти себе «более подходящего» героя. К чести лебедевцев, от Василия Тимофеевича они не отреклись. И за могилой его ухаживали тщательно, даже надстроив обелиск с золотыми буквами.
А в 2002 году в новой сельской школе (старая сгорела еще в 1929 году) открыли музей истории села, одна из экспозиций которого посвящена герою Русско-японской войны.
Спустя два года, 10 октября 2004 года, в Лебедевке возложили цветы к реконструированному памятнику. Имя героя было возвращено местной школе — основной, ныне являющейся филиалом среднего учебного заведения села Воскресеновка.
Стало традицией ежегодно, 6 мая, в день Великомученика Георгия Победоносца служить панихиду на могиле героя в селе Лебедёвка. К ней же школьники возлагают цветы. Так на деле осуществляется живая связь времен и поколений.
…Первый храм Христа Спасителя в Москве считался главным воинским собором в Россiи. Среди многочисленных мраморных плит, на которых были высечены имена генералов и офицеров, павших в различных войнах, существовала лишь одна памятная доска, посвященная рядовым солдатам. Имен на ней было всего семнадцать. И среди них — фамилия Василия Тимофеевича Рябова.
В своё время подвиг рядового Чомбарского полка Василия Рябова стал известен всей России. Будучи лицом весьма похож на китайца, Василий переодевался в Маньчжурскую одежду и шел на разведку в тыл японцам. Будучи раскрыт, он мужественно встретил смерть, восхитив своей стойкостью даже фанатично верных долгу японцев.
Вдова солдата получила щедрое вознаграждение от императора Николая II, плюс частных пожертвований для семьи было собрано до 12000 рублей. Вдова Рябова, получив эти большие по тем временам деньги, немедленно выгнала из дома родителей, объявив, что это пожертвования на детей, а для себя они должны собрать сами. Старики приехали в Москву, жаловались.
Вы думаете, общественность растоптала солдатку?
Отнюдь! Конечно, московское общество осудило бессердечную, но и отметило, что по-своему вдова … права! И скинулись для стариков отдельно.
Александр Александрович Мосолов
Вступивший в марте 1900 года в должность Начальника канцелярии министерства двора А. А. Мосолов вспоминал, что по первости собственные подчиненные позволяли подкладывать ему на подпись бумаги, противоположные его же собственным распоряжением.
Веселый на Руси был чиновничий народ!
Во время визита в Австрию, Мосолов обратил внимание на любопытный обычай, существовавший при дворе Габсбургов. Всем приглашенным от имени австрийского императора к десерту подали конфеты, завернутые в бумагу с фотографиями монарших особ. Даже тем, кто к сладкому не притронулся, при выходе из дворца заботливые служители преподнесли оставленные на столе конфеты, завернутые и красиво перевязанные шнурами австрийского флага.
Мосолову идея понравилась, он предложил отвечавшему за царский стол гофмаршалу графу Бенкендорфу завести подобный обычай и при русском дворе. Многоопытный Бенкендорф сразу ответил, что это невозможно. По традициям русского двора, все конфеты, не съеденные за столом приглашенными лицами, шли в распоряжение прислуги.
- Изменить эту традицию нельзя, – сказал Бенкендорф. – Будет масса недовольных! А гости все равно не получат того, что будет для них приготовлено.
Вот так: мудрый Бенкендорф даже не пытался воевать с дворцовой прислугой. А могущественный министр двора граф Фредерикс попробовал. И вот что из этого получилось.
Суть дела заключалась в следующем. Издавна завелось, что блюда к царскому столу полагалось подавать без перерыва: кажется, это правило ввел Александр II, – не любил он пауз в перемене блюд. Посему кушанья приносили к столу заблаговременно, и в ожидании подачи они парились в специально выдуманных грелках, чтобы не остывали. Но как понимают настоящие гастрономы, качество еды от этого страдало безвозвратно. Особенно соусы – они в процессе ожидания просто гибли. Нам, сегодняшним, в эпоху фастфуда этого конечно не понять, но раньше люди в правильной еде знали толк.
Граф Фредерикс всю жизнь боролся с этим «гастрономическим вандализмом». И однажды в Ливадии он решился на крайние меры, покусившись уничтожить паровые грелки. Призвал инженеров, и соединили они железной дорогой кухню с подвалом-буфетной, которую увенчали подъемником, ведущим в столовую. Министр ликовал, полагая, что отныне блюда будут являться к царскому столу в надлежащем аромате паров, с пылу жару.
Дворцовая прислуга
Но забыл министр ознакомиться по данному вопросу с авторитетным мнением придворных поваров. А их мнение, как, оказалось, разошлось с мнением министра. Повара заявили, что чудо инженерное техники не могло не расплескать в движении соусов. Ну а что они еще могли заявить, – ведь прогресс оставлял без работы всех тех вышколенных поварят, кошачьей походкой носивших блюда, которые были – понятное дело – внуками, родственниками и зятьями этих самых поваров.
Тогда министр приказал: поезд задвигался.
Продвинутые повара ответили итальянской забастовкой: поезд стал ходить медленно, так медленно, что блюда до царского стола доезжали, остыв совершенно. В конце концов, поезд вообще перестал ходить. Коллекцию грелок торжественно водрузили на старое место, и больше с ними никто не боролся; торжествующие поварята остались при своих, министр отступил.
Вся эта низшая дворцовая прислуга представляла собой весьма сплоченную среду, практически касту. Все они происходили из дворцово-служивого дворцового сословия, существовавшего при крепостном праве. Это были крепостные лично государя. Реформы Александра II Освободителя юридически положили конец существованию этого сословия. Но и во времена Николая II практически все эти служители происходили из потомков тех самых крепостных, поколениями, служившими при монархе. Рассказы про Екатерину Великую были для них живыми воспоминаниями дедушек и прадедушек, а не книжными страницами учебников.
Каста этих низших дворцовых служителей была самыми рьяными блюстителями старинных дворцовых традиций. Но странным образом это не касалось их политических убеждений: на выборах в государственную думу дворцовая прислуга голосовала преимущественно за эсеров! За самую что ни на есть в те годы радикальную партию!
Казалось бы, исходя из собственных прагматических интересов, да и просто из здравого смысла, храня собственное благополучие, люди эти должны были быть убежденными монархистами! Ведь жили рядом с царем, получали зарплату, питались с царского стола, поколениями строили благополучие своё и детей своих исключительно от щедрот царских, следовательно, и стоять должны были за существующий правопорядок. Так оно, наверное, и было бы в любой другой стране мира. Но только не у нас. У наших собственная логика, собственно логике неподвластная, ставящая европейцев в тупик до сих пор.
Именно об этих самых царских поварах писал Александр Дюма, познакомившийся с ними во время своего известного визита в Россию в 1859 году: «Россия – страна неразрешимых арифметических задач. Например, повар императора получает сто рублей в месяц и из этих ста рублей обязан платить своим помощникам. У него два помощника; первому он отдает сто пятьдесят рублей, второму – сто двадцать!»
