volchek1024

Работал в одной весьма крупной конторе. И была у меня там в начальницах девушка – очень умная дама, да какой там – редкой гениальности ума личность. И была она абсолютно «графична», все в ее жизни строилось по прогнозированию, по проработанным таблицам таймменеджмента, по графикам и прочим диаграммам. Был я с ней не то что в близких отношениях, а этаким доверительным лицом, так как «железной леди» подчас было на душе погано, а я у нее сложился этакой жилеткой.

И вот, как-то, когда просматривал с нею все ее графики, устремления и прочую лабуду (весьма важную и хорошо проработанную), я затупил над одним листиком, спросил, а шо це за таке?

И «железная леди» ответила, и убила своим ответом меня наповал. Оказывается – это был график ее «личной жизни». Она уже прошарила, что в течении года с небольшим она будет отправлена в центральный, столичный филиал, там у нее уже были «предварительно наметаны» отношения с одним из околотоповых, с учетом вложений как своих, так и общих было разделение на «два путя» - приобретение личного жилья, накопление отпусков, и намечено время рождения ребенка. То есть она будучи еще НЕ ЗАМУЖЕМ уже заранее прикинула – во сколько она забеременеет, во сколько родит, к тому времени накопленного отпуска у нее должно хватить на что-то там, так же прикинуто о том, что и как у нее будет твориться на удаленке, потому как работу в период «вынашивания и вскармливания» она бросать не собиралась.

Говорю:

- Слушай, а что если… а что если не сможешь родить, - если честно, побаивался этот вопрос задавать, так как… ну как-то это не комильфо такие вопросы задавать, но при этом знал же, что есть у нее много проблем по женской части…

- Смотри, если до тридцати пяти не выйдет, вот – усыновление, желательно конечно чтобы два года было, мальчик.

- А чужой ребенок… это как – не напрягает?

- Он же все равно – ребенок.

- Ясно.

Итак, прошли года, я уже давно-давно не работаю в той конторе, прошло уже почти одиннадцать лет с тех пор. И что же наша «железная леди»? А ничего – воспитывает приемного сына с тем самым «околотоповым» в той самой купленной там, в столице квартире, и все произошло именно так, как она планировала.

Дело было в бытность учебы моей в 11 классе (это – 1998 год был). На УПК выбранной специальностью была «телерадиомеханик». Там мы работали в тесном сотрудничестве с местной конторой по починке всякого рода электрическо-электронной тряхоблудии. А если конкретнее – нам сдавалось на ремонт то, что было либо совсем убито, либо каким-то чудом осталось в запасниках этого самого телерадиоателье.

Итак, нам с сотоварищем – Егором, выдан здоровучий радиоприемник, совмещенный с проигрывателем. Год выпуска этой чудо техники, наверное, был этак года 1950-1960. Сказано: либо почините, либо поставьте диагноз о полной и безоговорочной смерти агрегата.

Шарим мы в этой хери вместе с Егоркой полдня, и так прозвоним, и этак, и тут подпаяем, и вон там что заменим, а эта фиговина – ни в какую оживать не хочет. Уже оба поглядываем в сторону Сереги, у которого просто таки дикий природный дар по ремонту техники. Но смущает два момента:

1. Преподаватель поглядывает, и любая попытка испросить помощи на стороне – снижение балла.

2. У Сереги как раз в этот день – день варенья, и он, не смотря на кисло скривленную рожу препода, все же был допущен к дальнейшим занятиям после большой перемены, на которой Серега успел остографиниться, ну, или как минимум, стакан замахнуть – развезло его конкретно.

Итак, препод вдруг что-то вспоминает, подрывается и покидает аудиторию, а мы, с Егоркой, соответственно, подхватываем наш агрегат и тараканим его к Сереге.

- Серега, глянь, эта хрень совсем сдохла, или нет? – Егорка уже врубил ее в розетку, чтобы перед ним пощелкать кнопками, показать, что в некоторой степени хреновина все же дышит…

- Сча, - Серега с развороту, не глядя, тычет длинной отверткой куда-то в недра всей этой конструкции, тут же искры, треск, вспышка, тут же выбитый автомат, и радостно лыбящаяся рожа Сереги, - Совсем сдох! Это я как врач говорю!

И довольный, сцука, прям до безобразия.

Ночь, тишина, спим.

Шуршит пакет. Кое как продираю глаза, иду выдавать порцию звездюлей кошаку. Ищу по мерцанию глаз, свет не включаю, дабы не разбудить общественность. Кошака не нахожу, нахожу пакет, валяющийся на кухне. Комкаю его, засовываю в шкаф в пакет с пакетами. Ложусь спать. Засыпаю. Снова слышу шуршание пакета.

- Да твою ж мать! – встаю-воскресаю, аки зомби. Иду на поиски кошака. Почти заловил, но нет – не успел, юркнула скотина мимо моих рук. Ищу пакет. Нахожу в кухне на подоконнике оставленный пакет с огурцами. Матерюсь, убираю огурцы в холодильник.

Ложусь спать. Засыпаю. Снова шуршит. Еле сдерживаюсь, чтобы не начать орать благим матом. Смотрю с ненавистью в сторону шума – шуршит же, собираюсь туда идти, выдавать звездюлей кошаку, но замечаю: зверюга мурчит под боком у жены и тоже взглядом поблескивает в сторону шуршания. Нет, не пересрался, пошел на звук. Подхожу, вглядываюсь в темноту. За открытым окном висит гребаный пакет, зацепившийся за заштопанную (дети проковыряли) москитную сетку. При порывах ветра эта херь и шуршит.

Мля! Четвертый этаж, над нами никого, только крыша. Как этот хренов пакет занесло на такую высоту, и цепануло, мля за острые ниточки москитной сетки? Как?!

Матерюсь, пытаюсь пальцем кое как выпихнуть пакет. Зацепился, падла, крепко. Матерюсь шепотом спросонок, снимаю кое-как, едва не уронив с четвертого этажа, эту гребаную москитную сетку, сдираю с нее пакет, снова с матами пытаюсь повесить москитку на место (а у нее одно ушко подобломано) и таки роняю ее. Одеваюсь, прусь посреди ночи на улицу, поднимаю из палисадника эту хрень, поднимаюсь обратно и тут только мне тукает – хрен ли просто окно не закрыл, и поутру бы с этим разобрался.

Закрываю окно, ложусь спать.

Время пять утра, жена толкает в бок, глаза не открывает:

- Че?

- Душно, открой окно.

Иду открываю окно, плюю на москитную сетку, думаю не побегу за ней снова. Засыпаю. Жужжит, звенит падла комар под, над ухом, утро превращается в аплодисменты.

Твою ж мать… Сижу сегодня на работе злой и не выспавшийся.

На позапрошлой неделе работник, сварщик, попал в аварию.

Просто ехал мимо заезда во двор, а оттуда, со двора, вылетает чувак на датсуне , и у работника выбор – либо на встречку, либо в этот самый датсун, либо тормозить – вдруг свезет и не влетит. Он и по тормозам, и сколько возможности было, в сторону встречки. Только все одно – вырулить удачно не получилось, и датсун дает ему этакий хороший боковой.

Работник, а габарит у него весьма неплохой, и если не знать о тихости и скромности его нрава, можно даже шугануться от одного его вида, вылазиет кое-как из покореженной машины (реально в пополам сложило). И тот, что в датсуне, тоже выпадает из своего транспортного средства и этак вихляясь пытается скрыться. Работник за ним, а там характерный случай Ефремова: синька сильная как минимум. Работник его догоняет, крутит, звонит куда следует и ждет. Того чувака, чтобы особо не трепыхался, а тот весьма и весьма пытается оные трепыхания устроить, связывает своей толстовкой и забрасывает на заднее сидение датсуна.

Приезжает полиция, смотрит на клиента, а тот кричит и усирается:

- Я вам всем устрою, у меня связи, у меня бабки, у меня…

Полицейские говорят, ты конечно, парень, молодец, но вот связал его зря, может против тебя чего выкатить, хорошо еще что не вмазал, а то, если у него реально связи и бабки, мог бы и «твой дом – тюрьма» получиться…

Полторы недели работник нервничал. Вроде все ясно понятно, расклад прозрачный: есть запись с его регистратора, есть запись с регистратора того, невменяемого, есть запись с камеры, что над перекрестком, что чуть в отдалении, откуда своротку ту злосчастную видно было, то есть все вот оно – на ладони, бери да пользуй. Но все равно, на нервах был: а вдруг деньги, а вдруг связи, а вдруг короче…

Сегодня поступил ему звонок со страховой. Оплата ремонта, подъехать надо, там сориентируют по сумме, по телефону нельзя. Работник просто рад до потолка, он то всю неделю боялся, что его крайним впишут. Говорит, что очень ему свезло, так как номера у того, на датсуне, "козырные", и...

Я не автомобилист, но наслышан о нехорошестях и непонятностях, что в матушке родине нашей творятся. Работник ссылается, что сейчас из-за Ефремова, таким вот "козырякам" стали по человечьи вписывать - неужели так? Неужели правда? Неужели, когда затихнет все это, снова начнется страх среди правых от неправых, но "козырных".

История из далекого прошлого, 1989-1991 год.

Когда я был маленьким, у нас по поселку курсировала старая-старая лошадка. Само собой не просто так она бегала по нашим улочкам, да задворкам – нет, она работала. Развозила на старенькой, со скрипучими рессорами, телеге ящики, мешки и прочий очень и очень нужный скарб по всем магазинам поселка. Некоторые даже договаривались за трешку о перевозке мебели с одного адреса на другой, и старенькая лошаденка Маня, старая служака, спокойненько стояла и ждала, когда кряжистые мужики загружали ее тележку, а мы, детвора, конечно же были рядом с ней. Оглаживали ее по гладким, ребристым, бокам, отгоняли тонкими веточками с листочками, от глаз ее с пушистыми веками, комаров, подкармливали тем, кто что найдет: кто яблоком, кто горбушкой хлеба. Прекрасно помню, как влетело мне от мамы, за то что домой пришел без хлеба, а я и рад – всю булку скормил доброй Мане, еще и друзьям давал, что бы те на ладошке ей мякиш белый протягивали. Папа у меня лошадей любит, поэтому тот скандал нивелировал, как с работы вернулся.

А потом Маня стала совсем старой. И дедок, что на телегой правил, поведал нам, уже лет 12ти пацанам, что еще чуть, и спишут Маню на мясо… Вся детвора пригорюнилась, Маню закармиливали, Маню гладили, обнимали за большую морду, плакали, рассказывали, как ее любят. А потом стало известно, что лошаденку, можно и выкупить. О какой сумме шла речь – не помню, но сумма была не маленькая, и от этого детское горе и отчаянье стало еще больше. Ходили за родителями, канючили на выкуп Мане. И доконючились. Дедку тому, что Маней правил, сами приперли тетрадь, куда он должен был вписывать, сколько мы ему уже выплатили, и все свои копилки выпотрошили, и все-все-все, что насобирали, понавыпрашивали, позаработали – все это он туда исправно записывал. Папа мой по тихому, после получки, сунул в нагрудный карман рубашки красненькую десятку – чтобы я сдал на Маню.

Дедок все исправно записывал: фамилия, имя, сумма. Детвора уже прикинула, где мы «поселим» Маню, нашелся адресок своего дома с обширным лугом за ним, да и хозяин того дома был не прочь – добрая семья пенсионеров.

Нет, хэппи энда не сложилось.

Раздался звонок в дверь, я побежал открывать, открываю, а там дедок Манин. С тетрадкой.

- Паша, Паша Волченко… - тихо себе под нос сказал он, с тетрадкой сверился, и все что я ему отдал, положил мне на ладонь.

- А Маня? – спросил я, к горлу ком подступил.

- Нету больше Мани, а вы, ребята, молодцы, - развернулся и ушел.

Маня померла, конечно правильнее было бы сказать исдохла, но… Маня померла от какой-то болезни.