sanovskiy

Пересохшие губы Дарета растянулись в улыбку, которая тут же потрескалась.

Но тут — бах!

Что-то огромное и чешуйчатое перегородило путь, свернувшись, как бронзовый знак вопроса. Дракон. Медного цвета. С глазами, похожими на забытые люстры. Он медленно облизнул зубы, разглядывая Дарета, как любопытный, но самоуверенный изюм.

Дарет с театральным звоном выхватил меч, эхо которого разнеслось дольше, чем следовало.

— Чудовище! — прогремел он пересохшим, надтреснутым голосом. — Прочь с дороги, или познаешь мой…!

Дракон зевнул, явно скучая.

Дарет бросился в бой.

Бой вышел не то чтобы чистым. Песок летел во все стороны. Искры сыпались. Меч Дарета звенел о чешую, словно вилка о церковный колокол. Дракон лениво попыхивал огнем, устраивая театральные вспышки. Кактусы плавились. Одна пальма восторженно вспыхнула и сгорела.

В конце концов оба рухнули без сил.

Дарет распластался, как марионетка, у которой обрезали нитки. Язык его напоминал наждачку, пропитанную солью. Дракон плюхнулся рядом, ворча, с дымком, вьющимся из ноздрей.

После долгой паузы дракон прохрипел:

— Так… чего ты вообще хотел?

Губы Дарета задрожали.

— Воды… напиться.

Дракон моргнул. Его голова лениво качнулась к оазису, нетронутому и сияющему.

Он вздохнул:

— Так какого лешего ты не пил, клоун несчастный?

Дарет уставился на пруд.

Одинокое перекати-поле прокатилось мимо, остановиллсь и сдуллсь от разочарования.

— Я думал, ты его охраняешь, — пробормотал он.

Дракон фыркнул и с ленцой хлебнул воды.

— Охраняю? Брат, я живу тут.

Дракон шумно лакал, вода стекала по его подбородку. Дарет валялся кучей, глядя на него с тоской пополам с кризисом смысла жизни.

— Значит… ты не злодей? — прохрипел он.

Дракон слегка рыгнул, выпустив искорку пламени.

— Только натощак. А я, между прочим, завтрак пропустил. Из-за тебя.

Они молчали. Стервятник, приковылявший поближе, глянул на них и свалился от чужой усталости.

Дарет стащил латную рукавицу.

— Я… не очень-то хорош в этом, да?

— В геройстве? — Дракон лизнул коготь. — Хуже некуда.

Снова тишина.

Дарет прищурился на лиловое небо.

— Может… в следующий раз… без драки обойдемся?

Дракон хмыкнул, будто камни посыпались в колодец.

— Ну раз уж ты выжил... Это уже делает тебя самым занятным человеком за последние сто лет.

Он протянул закопчённый коготь. Дарет уставился на него.

Рукопожатие?

Ловушка?

Запоздалый добивающий удар?

Он потянулся дрожащей рукой… и дракон его не сожрал.

Вместо этого он сказал:

— Многому тебе учиться, жестянка. Первое: не кидайся на спящих. Второе: пей перед боем.

Дарет хрипло хохотнул.

— Третье?

Дракон оскалился, зубы — как могильные камни.

— Всегда носи с собой закуски.

Вот и сегодня школьный двор после уроков затих, словно сцена, покинутая актёрами. Гул голосов растворился в шорохе листьев, и только далёкий смех запоздавших учеников вплетался в весенний воздух. Тори стоял, прислонившись к стволу яблони, чьи ветви рисовали на асфальте акварельные тени. В руках он держал маленькую фигурку — лисичка, свёрнутая калачиком, тёплая от прикосновений, будто внутри неё теплился крошечный огонёк ожидания. Он нервно вертел её пальцами, взгляд скользил по двору, замирая на углу здания, где должна была появиться Хикари. Она ушла «привести себя в порядок», как бросила с улыбкой, и теперь Тори ждал, ощущая, как время растягивается, словно нить паутины на ветру.

Минута прошла. Затем другая. Листья над головой шептались, будто подбадривая его терпение. И вдруг — шаги, лёгкие, но уверенные, как у того, кто знает, что его ищут. Хикари вышла из-за угла, переобутая в уличные кроссовки, с рюкзаком через плечо. В руках она крутила пластиковый зонтик, несмотря на ясное небо, и её улыбка была невесомой, как предчувствие их разговора.
— Ну, мало ли, вдруг дождь ворвётся в кадр с драмой, — сказала она, поймав его взгляд. Но тут же её глаза остановились на фигурке в его руках. Она прищурилась, шагнув ближе. — Ого… Ты планируешь отпугнуть этой лисичкой скуку? Или хочешь этим что-то сказать?

Хикари остановилась рядом, оставляя между ними ровно столько пространства, чтобы не вторгаться, но быть — второй нотой в их совместной мелодии. Её голос смягчился, игривость уступила место теплу:
— Теллерс-кун, ты держишь её так, будто она может сбежать. Но мне кажется, она давно решила, где ей уютно.

Тишина легла между ними, мягкая, как вдох перед важными словами.

Тори посмотрел на лисичку, пальцы замерли.
— Выиграл её в автомате пару дней назад, — сказал он тихо и протянул фигурку Хикари. — Нравится?

Хикари застыла, её взгляд потеплел, словно она не ожидала этого шага. Она разглядывала лисичку — крошечную, свёрнутую клубком, спящую так доверчиво, будто мир был создан для её покоя. Осторожно, почти трепетно, она взяла фигурку, держа её, как нечто хрупкое — доверие, обернутое в пластик.
— Она… — прошептала Хикари, — такая спокойная. Как будто говорит: я никуда не тороплюсь, потому что моё место — здесь.

Она сжала лисичку в ладони, глядя на неё несколько секунд и задержав дыхание, будто боялась спугнуть момент, а потом подняла глаза на Тори.
— Спасибо, — сказала она коротко, но в её голосе дрожало что-то живое. — Но ты ведь не просто так её дал, да?

Хикари покачала головой и усмехнулась, аккуратно убирая фигурку в боковой карман рюкзака.
— Всё поняла. Поняла. Но знаешь…, — добавила она, привстав на цыпочки и едва коснувшись пальцем его лба. — Если это был намёк — он попал в цель.

Тори чуть нахмурился, шагая рядом, его плечо почти касалось её.
— Намёк? На что? Что я сам как эта лисичка? — спросил он, и в голосе мелькнула тень обиды, смешанная с любопытством.

Хикари шла легко, её шаг был пружинистым, будто она двигалась под мелодию, слышную только ей. Она заметила его хмурость краем глаза, и уголок её губ дрогнул.
— Хм… Если ты и лисичка, то та, что спит с одним глазом открытым и явно знает больше, чем говорит, — ответила она, кивнув для убедительности, словно это был факт из энциклопедии.

Она сделала вид, что задумалась.
— Хотя, если копнуть… ты и правда похож. Снаружи — тишина и мягкость. А внутри — когти, философия и, поди, рецепт трюфелей с характером, — продолжила она, но голос стал нежнее. — Но нет. Намёк был не о том, какой ты. А о том, где ты теперь.

Хикари бросила на него быстрый, но внимательный взгляд.
— Рядом. Не в тени. Не между строк. А просто… рядом, — сказала она и посмотрела вперёд, к магазину с мороженым, добавив с усмешкой: — И это, знаешь, мой любимый поворот сюжета.

Она помолчала, и её улыбка стала шире.
— А теперь — за мороженым, пока моя лисичка не потребовала плед и чай с ромашкой.

* * *

В магазине царила тишина, нарушаемая лишь гудением кондиционера и редким звоном ложек. Тори подошёл к стойке и кашлянул, чтобы привлечь внимание девушки за прилавком. Та вздрогнула от неожиданности, глаза расширились, но затем она быстро кивнула и приняла заказ — ванильный пломбир с вишнёвым сиропом. Тори обернулся к Хикари, его взгляд был лёгким, но тёплым.
— А ты какое будешь? — спросил он.

Хикари наблюдала за сценой с улыбкой, будто смотрела короткий этюд про «Тори против невидимости». Она шепнула вполголоса:
— Ну конечно. Даже кассиры поддаются твоему эффекту «здесь, но не здесь».

Она шагнула к стойке, сложив руки за спиной, словно выбор мороженого был миссией государственной важности.
— Хмм… хочу что-то необычное, — сказала она, разглядывая витрину, склонив голову. — Манго и базилик. Да. Чтобы было вкусно, дерзко и слегка непонятно, что это вообще.

Хикари заказала с уверенностью, будто это был её ритуал, и бросила на Тори взгляд.
— Если твой пломбир — это прогулка по облакам, то мой — сюрприз в тёплый день: странно, но… правильно, — сказала она, а потом добавила тише: — Хотя, честно, сейчас мне всё равно, какое оно. Главное — с кем.

Она задержала взгляд на нём, глаза ясные, без намёков.
— А это, знаешь, уже довольно чётко. Без подтекста, — закончила она.

Тори хмыкнул, уголок губ дрогнул.
— С кем, когда и по какому поводу, ага, — сказал он, откусывая кусок пломбира. Вдруг он замер, глаза расширились — он явно переоценил свои силы. — Эымм… — промычал он, борясь с «заморозкой мозга». Потом мотнул головой, выдохнул: — Уф… рискованно.

Хикари смотрела на него с сочувствием, но в глазах плясали искры смеха.
— Классика, — кивнула она, демонстративно откусывая крошечный кусочек своего мороженого. — Надо же кому-то быть стратегом в этой паре.

Она дожевала, а потом, не глядя на него, добавила:
— Кстати, по какому поводу? Ты сам поднял тему. Давай, выкладывай. Мороженое, прогулка, философские лисички… это что, твой обычный вторник?

Хикари повернулась, улыбка лёгкая, но глаза — тёплые, серьёзные.
— Или сегодня… повод есть? — спросила она.

Она вздрогнула, когда вкус манго-базилика ударил по чувсивам, и едва не уронила ложку.
— Оу. Да, определённо день рисков, — сказала она, смеясь.

Тори пододвинул ей свой стаканчик, движения осторожные, но открытые.
— Хочешь, поменяемся? У меня вполне… традиционная версия, — сказал он, и в голосе мелькнула лёгкая неловкость.

Хикари наклонилась над его пломиром, будто изучая древний артефакт.
— Ваниль с вишнёвым сиропом… — протянула она, словно читала стих. — Это как признание, завёрнутое в школьную форму. Классика, но цепляет.

Она посмотрела на свой стаканчик — манго и базилик, дерзкий, как вызов нормам.
— Хмм… — Хикари сделала паузу, будто решала судьбу мира. Потом молча протянула свой стаканчик Тори, держа его бережно, как частицу себя. — Меняемся. Но если начнёшь видеть вишнёвые флэшбеки — не вини меня. Это твоя правда. Я её только принимаю.

Хикари откусила от его пломбира, закрыла глаза и кивнула.
— Ммм. Да. Это как… безопасное тепло. Даже если холодное. Словно кто-то рядом шепчет: «Всё будет хорошо», — сказала она, а потом приоткрыла один глаз, глядя на него через ложку. — Если ты и лисичка, то та, что варит сироп из слов и делает его… вкусным.

Тори попробовал манго-базилик и замер, брови приподнялись.
— Это… словно несочетаемое вдруг решило, что теперь оно вместе, — сказал он, голос тихий, полный удивления.

Хикари перестала жевать. Её дыхание сбилось — не от мороженого, а от его слов. Она посмотрела на него, глаза чуть расширились, потом скользнули к стаканчику, будто он стал укрытием.
— Ну… — сказала она тише, почти застенчиво, — тогда, наверное, это… про нас. Чуть-чуть.

Она покрутила ложку между пальцами, словно не знала, куда деть руки. Впервые она молчала дольше обычного.
— Несовместимое… которое вдруг решило быть рядом, — добавила она, а потом резко подняла взгляд, слишком резко, будто поймала себя на чём-то. — Ладно! Мы официально живём в метафоре. Я так и знала, что найду невидимку, а он окажется поэтом с философией вкуса.

Её улыбка вернулась, но в ней проглядывала хрупкость, спрятанная за шуткой.
— …И я всё ещё не жалею, что подошла к твоей парте, — закончила она тихо.

Тори отвёл взгляд, уши слегка порозовели.
— Метафоры не всегда очевидны… — сказал он, голос мягкий, но с тенью сомнения.

Хикари заметила его уши, взгляд в сторону. Она вдохнула, словно собиралась пошутить, но вместо этого её голос стал тише.
— Ну… ты неочевиден, — сказала она, помолчав. — Но, наверное, в этом и суть. Я не искала понятного. Я искала… настоящего.

Она сделала крошечный шаг ближе, почти незаметный, но значимый.

— И если бы ты был очевидным… мы бы ели обычное мороженое, обсуждали погоду, и всё было бы… как всегда, — продолжила она, а потом наклонила голову и прошептала с лёгкой усмешкой: — А я не хочу «как всегда». Я хочу — вот это. С лисичками, васаби, розовеющими ушами и словами, которые не всегда звучат, но… чувствуются.

Хикари протянула ложку.

— Очередной риск. Пробуешь ещё раз? Или эта смесь уже слишком… откровенна? — спросила она, глаза блестели.

Тори опустил взгляд, пальцы сжали стаканчик.

— А что если это впечатление ложно? — сказал он тихо. — Что если ты просто выдумала, что я не так уж прост? А на самом деле во мне…

Он вздохнул.

— …нет ничего особенного.

Хикари не ответила сразу. Она смотрела на него мягко, словно через тонкую дымку.

— А если я скажу, что все особенные — это прозвучит как фраза с мотивационного плаката, да? — сказала она с мягкой усмешкой — честной, без тени насмешки.

Она опустилась на скамейку у магазина и хлопнула по месту рядом.

— Садись. Без метафор. Без «если», «вдруг» и «а что если я придумала», — сказала она, выдержав паузу, чтобы слова осели. — Ты — не герой аниме. Не гений, не суперсила, не эпос. Ты — живой. Пишешь. Думаешь. Готовишь. Молчишь так, что в этой тишине уютно. Умеешь быть рядом, не ломая, не требуя, не раздувая себя.

Она посмотрела ему в глаза.

— Если ты думаешь, что это «ничего особенного»… знай: именно такого «ничего» я ещё не встречала, — сказала она, а потом добавила шёпотом: — А если я это выдумала… не разрушай мою иллюзию. Она мне… дорога.

Тори замер, дыхание сбилось.

— Минами-сан… ты… — начал он, но мотнул головой. — Прекрати дразнить. Я ведь могу поверить.

Хикари чуть наклонила голову, словно прислушивалась не к словам, а к тому, что за ними.

— Теллерс-кун… — сказала она тихо, пробуя его имя, как редкий вкус. — А я хочу, чтобы ты поверил.

Она посмотрела прямо, глаза открытые, как утренний свет.

— Потому что я давно перестала дразнить. Я просто говорю, как есть, — продолжила она, выдержав паузу. — Если ты поверишь… может, я тоже перестану думать, что такие моменты — только в чужих историях. А не в моей.

Она провела пальцем по краю стаканчика, голос тише:

— Только не убегай в тень. Мне там без тебя скучно.

Тори медленно кивнул, тень улыбки мелькнула.

— Не убегу. От тебя не убежишь, — сказал он, голос лёгкий, но тёплый.

Он оглядел пустые стаканчики, встал и подхватил их сумки.

— Может… прогуляемся ещё немного? — предложил он, замявшись на секунду.

Хикари подняла взгляд — удивлённый, тёплый, чуть взволнованный, словно он сказал больше, чем «пройдёмся». Она кивнула, поднялась и пошла рядом, не вырываясь вперёд.

— Знаешь, — сказала она, глядя на тротуар, где тени деревьев играли в догонялки, — я думала, важные моменты — это когда сердце колотится, всё в огне, как в драме. А сейчас…

Она чуть прижала локоть к его.

— Сейчас кажется, что важное — это когда спокойно. Когда не нужно придумывать, быть громкой, делать вид. Когда просто идёшь рядом. И хочешь ещё чуть-чуть, — продолжила она, а потом добавила тише: — Ещё немного. Пока весна не кончилась. Пока день не закончился. Пока мы… не придумали лишних вопросов.

Ветер теребил её волосы, и где-то вдали звучал чей-то смех. Тори чуть улыбнулся, не отстраняясь.

— А кто сказал, что у меня сейчас сердце не колотится? — сказал он тихо, и в голосе мелькнула уязвимость.

Хикари замолчала — на шаг, на вдох, на три секунды, что казались вечностью. Её губы дрогнули, будто она сдерживала улыбку, чтобы не выдать всё.

— Хм… — кивнула она, обдумывая. — Значит, я всё-таки немного драма. Хорошая новость.

Она повернулась, голос почти шёпот:

— Тогда мы квиты. Моё тоже не особо… спит.

Хикари не отстранилась, не сделала вид, что ничего не было. Она просто шла рядом, и в её шагах было что-то настоящее. Тори шагал вперёд, неосознанно выбирая любимый маршрут через парк. Солнце ещё сияло, но лучи намекали на закат, золотя листья и дорожки, пахнущие цветущей сакурой и свежей травой.

Хикари не спрашивала, куда идут. Она доверяла его шагу, словно путь был частью его мира. Парк встречал их светом — янтарным, мягким, шепчущим, как замирает всё перед вечером. Листья переливались от зелени до золота, воздух был прохладным, с привкусом весны, как лёгкое касание теней.

Хикари замедлила шаг, оглядываясь.

— Ты не из тех, кто просто идёт домой, да? — сказала она, голос мягкий, как этот вечер. — Ты из тех, кто идёт, чтобы… понять, зачем идёт.

Она откинула прядь волос за ухо и посмотрела на него сбоку.

— Этот парк… — начала она, но замолчала. — Он как ты. Тихий, вроде бы обычный. Но чем дольше в нём находишься, тем больше видишь, сколько в нём спрятано.

Сквозь деревья пробился закатный луч, осветив её лицо, и она прикрыла глаза, улыбнувшись.

— И мне хочется идти медленнее. Чтобы не пропустить ни поворота. Ни детали. Ни одной… твоей метафоры, которую ты забудешь объяснить, — добавила она с лёгким смехом.

Тори чуть улыбнулся, взгляд смягчился.

— Хочешь… покажу одно место? — сказал он, выдержав паузу. — Не то чтобы секретное, но о нём мало кто знает.

Хикари повернулась, глаза загорелись, словно он предложил открыть сундук с сокровищами.

— Ты спрашиваешь, хочу ли я в не совсем секретное, но немного волшебное место, которое знаешь только ты? — сказала она, приподняв бровь.

Она шагнула ближе.

— Теллерс-кун, если ты сейчас не покажешь мне туда дорогу, я начну подозревать, что все твои истории — автобиография, и там в какой-то момент появляется портал, — продолжила она, но её голос стал тише, почти шёпотом: — Конечно, хочу. Потому что ты туда ходишь. — и в сторону, тише — А всё, что ты выбираешь для себя, — уже интересно.

Она замолчала, взгляд открытый.

— Покажи мне. Даже если это просто скамейка под странным деревом, где чайки дерутся с голубями за кусок булки, — добавила она с усмешкой. — Если ты был там — значит, место уже знает, как быть… особенным.

Тори протянул руку, губы надулись в притворной обиде.

— Это, между прочим, лучшая скамейка в парке. У пруда, — сказал он, и в голосе мелькнула гордость.

Хикари посмотрела на его руку, и в её глазах мелькнуло больше, чем любопытство — словно он не просто вёл её, а открывал дверь в свою историю. Она легко взяла его за пальцы, сжав чуть сильнее, чем нужно, будто боялась, что он передумает.

— Пруд и лучшая скамейка? — протянула она, пробуя слова на вкус. — Ты умеешь заманивать. Похоже на заголовок: «Тори и место, где отражается тишина».

Они шли медленно, и парк словно подстраивался под них. Птицы пели негромко, но настойчиво, как фон их сцены. Редкие прохожие не задерживали взглядов, и в этом было своё спокойствие. На повороте дорожка вилась между деревьями, и Хикари заметила старый указатель: «Садовая зона — в сторону солнца».

— Это так поэтично, что хочется уйти в сторону солнца навсегда, — сказала она тихо, голос мягкий, как свет. — Но мы пока до скамейки, да?

Она чуть сжала его ладонь.

— Хотя, честно… мне и этого хватит. Пока мы идём — ты говоришь больше, чем словами, — добавила она, и глаза блестели в золотом свете.

Тори вёл её по аллеям, сворачивая неожиданно, словно следовал карте, существующей только в его голове. Один раз пришлось протиснуться через кусты, и листья цеплялись за одежду, будто пытались задержать. Хикари стряхнула веточку с рукава, открыла рот, чтобы пошутить — про шпионов или секретные тропы, — но слова замерли, когда она подняла взгляд.

Они вышли на поляну, укрытую от тропинок, словно парк спрятал её для тех, кто умеет искать. У края пруда стояла скамейка — старая, но крепкая, будто выросшая здесь вместе с деревьями. Вода отражала заходящее солнце, лучи дробились на глади, и лёгкий плеск волн звучал, как шёпот.

— Вот мы и пришли, — сказал Тори тихо, с лёгкой гордостью.

Хикари замерла. Её взгляд скользил по пруду, скамейке, свету, живому, как дыхание. Она хотела говорить, но слова растворились в тишине, мягкой, как после долгого смеха.

— Ого… — выдохнула она, и в этом звуке не было восторга — только глубокая, настоящая тишина, как у того, кто увидел сокровенное.

Она сделала пару шагов, не отпуская его руку, и остановилась у скамейки. Молча смотрела на воду, на отражения, на место, ждавшее их.

— Теллерс… — прошептала она, — я бы обиделась, что ты скрывал это столько времени…

Она повернулась, улыбка смешала благодарность и что-то мягкое, почти неуверенное.

— …если бы не была так рада, что теперь это наше место, — закончила она.

Хикари опустилась на скамейку, пальцы коснулись края дерева, будто проверяя его реальность.

— Знаешь, если бы ты был прудом — ты бы хранил отражения всех, кто смотрел в тебя, надеясь… понять себя, — сказала она, глядя в воду, а потом на него, взгляд усталый, тёплый, искренний. — А сейчас я просто хочу посидеть рядом. Без слов. Можно?

Она отодвинулась, оставив ему место, рука осталась открытой, готовая найти его ладонь, если он позволит. Тори собирался сесть, но вдруг вздрогнул, глаза расширились. Он протянул руку к ней, движения осторожные, но быстрые.

— Минами-сан, не шевелись. У тебя пассажир, — сказал он, и в голосе смешались тревога и сосредоточенность.

Он аккуратно вытащил из её волос жука — тяжёлого, делового, будто тот собирался обосноваться до конца сезона. Тори отпустил его в кусты, и жук исчез с лёгким шорохом.

Хикари застыла, глаза круглые, как в аниме перед криком. Но она не кричала — только моргнула. Раз. Два.

— Это был кто? — спросила она тихо, с ноткой театрального шока. — Карабус? Рыцарь в латах? Кандидат в президенты листьев?

Она коснулась щеки, глядя на него через ресницы, и выдохнула.

— Ты только что совершил подвиг. Спас даму в беде, — сказала она, а потом голос стал тише. — Не удивлюсь, если теперь я обязана выйти за тебя замуж на аллее с жуками.

Хикари улыбнулась — тепло, искренне.

— Но… спасибо. Правда, — добавила она, наклоняясь ближе, шёпотом: — И… сядь уже. Пока я не решила, что жук был подставной, чтобы ты прикоснулся к моим волосам.

Она подмигнула, но глаза были мягкими, без вызова. Тори округлил глаза, лицо стало комичным от удивления.

— З-замуж?! — выдохнул он, садясь рядом. Движения были механическими, будто мозг всё ещё переваривал её слова.

Хикари бросила взгляд и рассмеялась — не громко, не насмешливо, а тепло, как весенний ветер.

— Боже, Теллерс-кун, ты выглядишь так, будто я достала kon’in todoke, — сказала она, всё ещё хихикая.

(kon’in todoke — форма регистрации брака в Японии.)

Она сложила ладони, склонив голову, как примерная школьница.

— Извини, — продолжила она с тонкой усмешкой. — Слишком смелая шутка для вечера, да?

Хикари помолчала, глядя на воду, где отражения солнца дрожали, как воспоминания.

— Просто… ты так серьёзно вытаскивал того жука. Как рыцарь. А мой мозг решил сыграть в романтику, — сказала она, а потом тон смягчился. — Не бойся. Я не требую клятв. Только… может, ещё вечер на этой скамейке. И если жук вернётся — быть рядом. Ладно?

Она поправила волосы, будто ничего не случилось, но сидела чуть ближе, взгляд спокойный, искренний.

Тори сделал несколько глубоких вдохов, плечи всё ещё напряжены.

— Н-ну… я не то чтобы возражаю… просто… не задумывался об этом, — сказал он, но тут же мотнул головой, лицо покраснело, словно он мысленно кричал на себя.

— Эм… Не в смысле, что хочу жениться… — добавил он, оборвав фразу, осознав, что звучит хуже. Он замер, будто надеялся, что пруд поглотит его неловкость.

Хикари повернулась, брови приподнялись, а потом лицо озарилось восторгом — не романтичным, а озорным, словно она смотрела лучший эпизод жизни.

— Теллерс… остановись. Ты зарываешь себя быстрее жука в кустах, — сказала она, хихикая сквозь пальцы.

Её смех был тихим, тёплым, и Тори, кажется, начал дышать легче.

— Я пошутила. Ну, не совсем. Полушутила. Чуть в сторону романтики. На вдохе, — продолжила она, выдохнув.

Она наклонилась ближе, голос шёпотом, заговорщический:

— И, честно? Твоя реакция — самое… живое, что я сегодня видела.

Хикари посмотрела в глаза, выдержала паузу.

— Я и сама не задумывалась. Но если в будущем будет свадебная шутка… — пауза, — …я не против, чтобы ты паниковал из-за меня.

Она откинулась назад, как ни в чём не бывало, но улыбка играла в уголках губ.

Тори пробормотал себе под нос, голос едва слышен:

— Жалкое, а не живое…

Хикари подняла взгляд. Она не улыбнулась, не нахмурилась — просто смотрела, внимательно, словно слушала не слова, а их тень. Чуть развернулась к нему, поджав ногу на скамейке, чтобы быть ближе, но не давить.

— Эй, — сказала она тихо. — Жалкое — это притворство. Когда прячешь, что чувствуешь. Когда строишь из себя другого, чтобы приняли.

Она помолчала, протянула руку, коснулась его пальцев — не хватая, а обозначая: «я здесь».

— А ты… сейчас. Растерянный, сбившийся, немного в панике — но настоящий. И это важнее любого идеального предложения, — продолжила она, слегка сжав его ладонь. — Знаешь, сколько людей не умеют быть собой? А ты — просто ты. И я с этим «тобой» хочу сидеть тут. Смотреть на воду. Быть рядом.

Хикари улыбнулась — тепло, почти извиняясь.

— Если хочешь… я могу запретить себе шутки про свадьбу. Ну, до следующего жука, — добавила она с лёгким смешком.

Тори не ответил сразу. Он смотрел на солнце, касающееся горизонта, окрашивая пруд в золото и алый. Пальцы всё ещё ощущали тепло её ладони, и в этом было что-то успокаивающее. Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил, тон тихий, но твёрдый.

— Нет, Минами-сан. Тогда это будешь не ты, — сказал он, и тень улыбки мелькнула. — Не сдерживайся. Будь собой.

Хикари молчала. Долго. Но это молчание не было неловким — оно было живым, словно она получила ответ, к которому не была готова, но который был нужен. Пальцы чуть сильнее сжали его ладонь, легко, без слов, говоря: «Ты тоже можешь быть собой. Без страха».

Она выдохнула и произнесла тихо:

— Хорошо. Тогда обещай, если скажу что-то глупое, странное или дерзкое — ты не сбежишь.

Хикари помолчала, добавила с улыбкой:

— Хотя, зная тебя, ты покраснеешь, промолчишь и предложишь мороженое.

Она чуть склонила голову, глядя на него. Взгляд не колкий, не изучающий — бережный, словно Тори был чем-то важным, что нельзя спешить понять, но хочется держать рядом.

— Спасибо, что впустил меня сюда, Тори. В парк. В историю. В тишину, — сказала она, голос мягкий, как свет вокруг.

Хикари посмотрела на пруд, где отражения дрожали, как воспоминания.

— Я… давно хотела такое место. Где можно быть собой. Где не нужно притворяться весёлой или сильной. Просто… быть, — добавила она тише.

Солнце коснулось горизонта, вода, деревья, воздух — всё застыло, отдавая дань этой сцене, где двое были не героями, не масками. Просто рядом. Просто были.

Тори легонько сжал её ладонь, пальцы тёплые, но чуть дрожащие. Он смотрел на закат, профиль мягкий в этом свете, но в глазах мелькала тень тревоги — та, что приходит, когда хочешь сказать больше, чем можешь. Хикари услышала, как он напевает, голос тихий, почти растворяющийся в шорохе листьев:

— From dying light of dusk’s embrace,
To shadows deep, where night holds sway,
Through darkness draped in endless grace,
We wander on, till break of day…

Слова текли, как дыхание природы, как ветер над прудом, словно парк стал сценой для этой песни. Хикари застыла. Она не шевелилась, не прерывала — только слушала, дыхание замедлилось, будто боялась спугнуть момент. На второй строке глаза закрылись, словно она впитывала не слова, а глубину за ними. Она узнала строки — те, что видела в его блокноте, когда он оставил его открытым на парте. Тогда они запали в душу, как обещание, которое он ещё не решился дать.

— In silent depths, where fears reside,
We find the truth that guides our stride.
Through the darkest night, our hearts ignite,
And with the dawn, we rise in light.

Когда Тори замолчал, тишина стала тёплой, почти благоговейной. Птицы молчали, будто соглашаясь, что их голоса не нужны. Хикари тихо выдохнула, плечи расслабились.

— Ты же спел не всё, да?.. — прошептала она. — Но я уже видела остальное… там, в блокноте. И теперь — в тебе. — Это… не просто песня, Тори, — продолжила она, голос мягкий, но полный силы, как луч, пробившийся сквозь облака.

Она повернулась, глаза чуть блестели, но она не пряталась.

— Это свет. Тот, что ты носишь в себе. Даже когда не знаешь, — продолжила она, а потом подалась ближе, шёпотом: — И если позволишь… я хочу идти рядом. Пока тьма не сменится рассветом. И после. Пока ты поёшь. Пока ты… есть.

Тори замер, дыхание сбилось, словно её слова задели что-то хрупкое. Он сглотнул, взгляд прикован к горизонту, но пальцы невольно сжали её ладонь сильнее.

— Минами-сан… это… — начал он, голос дрогнул. — Это как будто…

Он нервно сглотнул, щёки порозовели.

— Будто призна… эм… Забудь. Я опять выдумываю, — закончил он, опустив взгляд к воде, словно надеясь, что пруд спрячет неловкость.

Хикари смотрела на него — не с удивлением, не с насмешкой, а как на звезду, что светила всегда, но заметили её только сейчас. Она не перебивала, давая договорить, замолчать. Молчание было тёплым, словно она знала, что тишина порой говорит больше.

— Теллерс-кун, знаешь… — начала она спокойно, с лёгкой улыбкой, больше поддержкой, чем шуткой.

Она вдохнула, будто собиралась сказать больше, но вместо этого коснулась его щеки пальцами — легко, невесомо, как касание ветра.

— Иногда… чтобы признаться — не нужно всё выговаривать, — сказала она, голос мягкий, как шёпот воды. — Иногда… достаточно остаться рядом, когда хочется убежать.

Хикари убрала руку, но не отстранилась. Она смотрела, чуть прищурившись, словно он был редким явлением, которое нельзя упустить.

— Так что… если ты выдумываешь — знай, я хочу быть частью твоего вымысла, — продолжила она. — Потому что в нём… я чувствую себя настоящей.

Тори долго смотрел на неё, глаза глубокие, будто искал ответ на незаданный вопрос. Потом выдохнул, и в этом звуке было освобождение, словно он позволил себе быть.

— Знаешь… — сказал он тихо, — я только понял себя. Точнее… понял, что именно я написал годы назад.

Хикари не шелохнулась. Взгляд стал внимательнее, глубже, словно каждое слово — ключ к тому, что она ждала услышать.

— Тогда скажи, — ответила она, голос мягкий, без давления, с осторожной надеждой, как у того, кто ждёт ответа не для ума, а для сердца. — Что ты понял, Тори?

Она чуть наклонилась, волосы дрогнули от ветра, и в движении была бережность, словно боялась, что его слова унесёт, если он скажет их слишком тихо.

Тори замешкался, полез в сумку, движения неловкие, но решительные. Достал свой потрёпанный блокнот, страницы измяты, будто носил его с собой годы. Открыл на одной из страниц и протянул Хикари, показывая текст.

Продолжение в комментарии из-за ограничения на 30000 символов в посте.

Тори родился в пригороде, где окна ловят отблески проводов, а по вечерам воздух пахнет рисом и чем-то тёплым, домашним. Марина, его мать, пела ему русские песни и рассказывала сказки, пряча в голосе тоску по снегам, которых он никогда не видел. Джеймс, отец, спорил с телевизором о звёздах и спутниках, называя их по именам, будто старых друзей. Тори слушал — не имена, а паузы, тишину между их словами, где рождались его собственные. Борщ и ракеты, сказки и расчёты — его мир был соткан из этих странных нитей.

Имя ему дали простое — Тори. На японский лад. Фамилия досталась от отца — Теллерс. Рассказчик. Случайность, скажете вы. Но случайности в жизни часто складываются в неповторимый узор.

Он говорил на трёх языках, как дышал. Японский — чтобы исчезнуть в толпе. Английский — чтобы молчать, когда все говорят. Русский — чтобы мечтать, когда никто не смотрит. И всё же чаще он молчал. Не потому, что не хотел — просто его не замечали. Учителя пропускали его имя в списках. Одноклассники забывали спросить, как дела. Прохожие смотрели сквозь него, как сквозь чистое стекло. Иногда это было спасением. Иногда — болью, которую он прятал в кармане.

Там же, в кармане, жил блокнот. Потрёпанный, с загнутыми уголками. В нём Тори писал истории — о странниках, ищущих не город, а дом; о девочке, шепчущейся с ветром; о мальчике, чья тишина звенела, как его собственная. Он не знал, зачем пишет. Просто иначе мир становился слишком тяжёлым.

Его не называли странным. Его вообще никак не называли.

Иногда он брался за подработки — писал эссе для ленивых студентов, переводил письма, где чужие чувства звучали громче его собственных. Иногда уходил на школьную крышу, где город шумел внизу, а в голове наступала тишина.

Он не искал дружбы — не знал, как. Не ждал любви — не верил, что она его заметит. Он просто был — как запятая, пропущенная в строке. Но в его историях всегда был свет для тех, кто оборачивается

Глава 1: Тень в лучах солнца

Весеннее утро в классе 2-1 школы Мизукаги гудело привычной суетой, словно улей, тронутый первым солнцем. Звонок отзвенел — резкий, как воробей, клюнувший крошку, — и школьники рассаживались, шурша сумками, перебрасываясь смешками. В чате класса бурлили ставки на новенькую: кто-то лайкнул слух, кто-то кинул мем. Тори Теллерс сидел у окна, за третьей партой сзади, уткнувшись в потрёпанный блокнот. Карандаш в его руке скользил медленно, выводя строки, что прятались от чужих глаз, как тени под молодой листвой. Быть незаметным — его привычка, силуэт, который мир огибал, не задумываясь.

Дверь класса скрипнула. Вошла девушка — тёмные волосы струились, как чернила по рисовой бумаге, форма сидела безупречно, улыбка сверкала уверенностью, обещающей, что её не забудут. Учитель кивнул, голос сух, как мел на доске:
— Доброе утро. Это ваша новая одноклассница, Минами Хикари. Прошу, будьте к ней добры.

Класс зашушукался. Парни поправили чёлки, девчонки обменялись взглядами, где смешались зависть и любопытство. Хикари окинула парты взглядом — быстрым, но цепким, как луч фонарика в сумерках. Он задержался на пустом месте рядом с Тори, и она нахмурилась, будто уловила тень там, где света не ждали. Рюкзак на полу был, а человек — словно растворился. Она шагнула вперёд, но замедлилась, наткнувшись на невидимую нить.

Тори не поднимал глаз. Его карандаш чертил строки, но пальцы дрогнули, когда Хикари остановилась у его парты. Она наклонила голову, прищурилась и сказала — тихо, почти шёпотом:
— А, вот ты где.

Её улыбка была лёгкой, как у игрока, нашедшего секрет в любимой игре. Тори вздрогнул, карандаш замер. Он поднял глаза, брови приподнялись, в них мелькнуло удивление.
— Эмм… Что? — голос его был чуть громче шелеста страниц.

Хикари опустилась на соседний стул, убирая сумку под парту с плавностью, будто раскладывала карту загадки. Она бросила на Тори косой взгляд — точный, но не давящий.
— О, ты умеешь говорить, — сказала она тихо, словно отметила редкое явление. Потом, чуть склонив голову, добавила: — А я уж думала, это просто аура такая. Молчащая.

Тори моргнул, собирая мысли. Его пальцы сжали блокнот, как щит.
— Э… Ну… Обычно ко мне не обращаются первым, — пробормотал он. — В смысле… меня не замечают, пока я не заговорю — или — эм…

Он вздохнул, будто сдаваясь.
— Забей. Меня Тори зовут. Тори Теллерс.

Хикари кивнула, словно его имя было ключом к тайне. Она достала из пенала ручку — тонкую, с подвеской в виде лисы, — и черкнула что-то в тетради.
— Подходит, — сказала она, не отрываясь от страницы. — Чем занят?

Тори бросил на неё быстрый взгляд, щёки слегка порозовели.
— Ну… сижу вот… пишу всякое. Разное, — добавил он, снова уткнувшись в блокнот. — Тебе, наверное, неинтересно будет.

Хикари раскладывала пенал, но её движения замедлились. Она повернула голову, глаза стали чуть острее, но без колкости.
— А мне обычно первым делом говорят, чтобы я помолчала, — сказала она, будто делилась секретом. — Или «ты слишком близко». Или «ты что, социолог?»

Она подняла глаза и посмотрела на него.
— Но ты не сказал ничего такого. Это… даже непривычно как-то.

Тори замер, пальцы стиснули блокнот сильнее, словно он цеплялся за что-то знакомое в этом странном разговоре. Он отвёл глаза.
— Я просто пишу… разное, — повторил он тише, почти шёпотом.

Хикари прикусила кончик ручки — задумчиво, без жеманства.
— И всё же… Почему тебе это так интересно? — спросил он вдруг, бросив на неё быстрый взгляд.

Она чуть склонила голову, глаза заблестели, как у кошки, заметившей что-то любопытное.
— Потому что ты — как фон, который вдруг моргнул, — ответила она тихо. — А я люблю замечать то, что другие пропускают.

Тори смотрел на неё, не зная, что ответить. Его пальцы всё ещё сжимали блокнот, но теперь в этом жесте было меньше защиты и больше… любопытства. Хикари достала учебник, но её глаза снова скользнули к нему.
— Я могу угадать, что ты там пишешь, — сказала она, голос лёгкий, но с ноткой вызова. — Только одно. Обещаю.

Тори замер. Его брови приподнялись, но теперь в них было меньше удивления и больше интереса.
— Ладно… Угадывай, — сказал он тихо. — Но если не угадаешь, выполнишь одну мою… просьбу. Идёт?

Хикари хмыкнула, глаза заблестели от азарта.
— Договорились. Только если это не «сбегай за молоком до конца урока» или «стань невидимой», — ответила она с усмешкой.

Она задумалась, глядя в сторону, будто собирала мысли. Потом повернулась к нему, взгляд стал серьёзнее, но без нажима.
— Ты… либо ведёшь странный дневник наблюдений за людьми, либо… пишешь короткие истории, — сказала она. — Такие, где никто не герой. Где всё как будто по-настоящему. Без «и они жили долго и счастливо». Просто — жили.

Тори смотрел на неё несколько секунд, затем медленно выдохнул. Он открыл блокнот, расклеил две страницы и протянул ей.
— Задавай свой ещё один вопрос. Угадала…

Хикари взяла блокнот осторожно, будто он мог рассыпаться от её дыхания. Её пальцы скользнули по обложке, словно касались не только бумаги, но и его тени, и она открыла страницу. Глаза пробежали по строчкам, и она замерла.

«You carried scars no eyes could see…»

Она не читала вслух, но губы шевелились, впитывая слова, как дождь впитывает землю. Перелистнув страницу, она наткнулась на заголовок: «Сказки тётушки Юффи». Уголок её губ дрогнул.
— Так вот что ты имел в виду под «разным», — сказала она тихо. — Это не просто «всякое», Тори… Это целый мир.

Тори смотрел на неё, в его глазах мелькнуло что-то новое — смесь сожаления и облегчения. Он протянул руку, словно хотел забрать блокнот, но остановился.
— Нет… Никому никогда не было дела до того, что я пишу, — сказал он, качая головой.

Хикари закрыла блокнот и вернула его, держа обеими руками, как что-то хрупкое.
— Тогда я первая, кто ошибся, — сказала она, и в её голосе не было жалости, только тепло. — Мне не всё равно. И знаешь что? У тебя… очень громкий голос — он просто пишет, вместо того чтобы кричать.

Она замолчала, глядя на него. Тори опустил глаза, но уголок его губ чуть дрогнул. Хикари аккуратно убрала блокнот на край парты.
— Я прочту ещё, — добавила она тише. — Только если ты позволишь.

Звонок на обед разорвал тишину, как плеск воды в пруду. Класс ожил — школьники зашуршали тетрадями, задвигали стульями, кто-то рванул в столовую. Тори поднялся, собирая вещи, его движения были быстрыми, почти машинальными. Хикари смотрела на него, глаза блестели, будто она уже знала, что сделает дальше.
— Пошли на крышу? — сказала она вдруг, вставая. — Я не очень люблю столовку.

Тори замер, рука застыла на молнии рюкзака. Он посмотрел на неё, брови снова приподнялись.
— Ты правда хочешь… ну — вместе? — спросил он, голос тихий, но с ноткой надежды.

Хикари шагнула назад, её лицо дрогнуло, будто она не ожидала такого вопроса. Потом фыркнула, отводя глаза.
— Ага. То есть… да. В смысле — конечно, — сказала она, слишком быстро, и хмыкнула, будто смеясь над собой.

Она поправила лямку рюкзака, проверила, на месте ли бенто, и шагнула к двери.
— Просто… ты не похож на тех, кто портит аппетит, — добавила она, бросив через плечо. — Скорее на тех, с кем… еда становится тише.

Тори смотрел ей вслед, губы дрогнули в тени улыбки. Хикари остановилась в дверях, обернулась, взгляд стал неожиданно тёплым.
— Если не хочешь — я пойму одна, — сказала она с лёгкой насмешкой. — С драмой, как в дораме. Медленно, с ветерком и грустной музыкой. Ты потом пожалеешь. Возможно.

Она шагнула за порог, но снова обернулась.
— Ну, Теллерс-кун? Ты идёшь? Или оставишь меня есть с видом на кондиционер?

Тори кивнул, движения лёгкие, почти нерешительные. Он поднялся, сжимая пакет с обедом и блокнот. Хикари уже шагала к выходу, но её темп был таким, будто она чувствовала его шаги за спиной.

На крыше весенний ветер гулял свободно, мягкий, как дыхание на стекле, оставляющее следы. Тори направился к своему укромному уголку — у края стены, где тень от парапета укрывала его от мира. Там стояла скамейка из старого ящика, потрёпанная временем, но верная, как страница блокнота. Он опустился на неё, распаковывая пакет. Два домашних бургера — его попытка сложить день из вкусов, робкая, но честная, — и бутылка чая, пахнущая жасмином, как воспоминание о лете. Булочки были мягкими, чуть золотистыми, с кунжутом, что ловил свет, как роса. Котлета, ещё тёплая, обещала остроту и уют, а соус — его секрет — прятал каплю перца, будто намёк на мысли, которые он не решался озвучить.

Хикари шла чуть впереди, но остановилась, вдохнув воздух, будто пробуя его на вкус — не унесёт ли её с края света. Решила, что нет, и осталась. Её брови приподнялись, когда Тори выбрал это место, и в её глазах мелькнуло удивление — словно он протянул ей билет в свой мир, не сказав ни слова. Она опустилась рядом, не слишком близко, но так, чтобы ветер не унёс их разговор. Открыла бенто: рисовые шарики, аккуратные, как её улыбка, ломтики омлета, мягкие, как её смех, и маринованные овощи, добавляющие терпкую ноту — чужая забота, уложенная в коробку.

Её глаза упали на обед Тори, она склонила голову, разглядывая бургеры с любопытством, будто они были не просто едой, а строчками из его блокнота, которые он ещё не решился показать.
— Бургеры? Ручная работа? Или у тебя дома кто-то с фастфудом на ты? — спросила она, её тон был лёгким, но внимательным, как у гурмана перед новым блюдом.

Она прищурилась, но не с осуждением — с интересом, как самурай, оценивающий нового противника. Потом добавила, чуть тише:
— Пахнет лучше, чем школьное карри. Это комплимент, если что.

Хикари взяла палочками рисовый шарик, но не торопилась есть. Её глаза вернулись к Тори.
— Интересно… ты всегда такой? Или просто сегодня решил быть чуть более… не-невидимым? — спросила она, и в её голосе мелькнула искренняя любопытность.

Тори медленно покачал головой, его пальцы замерли на обёртке бургера.
— Я их сам делаю, — сказал он тихо. — Это как… конструктор. Собери то, что тебе нравится.

Он помедлил, взгляд его скользнул к Хикари, а потом обратно к пакету. После короткой внутренней борьбы он протянул ей один бургер.
— Хочешь? Правда, он скорее на мой вкус… — добавил он, и в его голосе прозвучала лёгкая неуверенность.

Хикари приподняла бровь, будто Тори предложил ей не еду, а загадку с инструкцией по сборке.
— Ты собираешь еду… как модельку? — усмехнулась она. — Не удивлюсь, если у тебя там болтики под капустой.

Она уже собиралась добавить что-то ещё, но заметила его колебание и вдруг посерьёзнела. Осторожно, почти бережно, она приняла бургер, словно ей доверили не просто еду, а что-то большее.
— Спасибо, — сказала она тихо, без обычной игривости, с редким оттенком, когда человек понимает, что ему открыли дверь.

Хикари откусила кусочек и замерла. Полсекунды — и её глаза расширились. Она моргнула, а потом быстро сделала ещё один укус.
— Ого. Это… — она проглотила, — это ж ты серьёзно заморочился. Вот этот соус… острый, как комментарии в школьном чате. Но в хорошем смысле.

Она задумчиво посмотрела на бургер, потом на Тори.
— И ты это каждый день себе готовишь? — спросила она, а потом её взгляд стал чуть острее. — Тори… ты вообще понимаешь, что у тебя половина класса могла бы подписаться на кулинарный блог, если бы узнала?

Её глаза скользнули к блокноту, лежащему рядом.
— Хотя, может, ты и так уже их всех описал. В тайне. С приправами, — добавила она с лёгкой усмешкой.

Тень улыбки мелькнула на губах Тори.
— Прости… Я должен был предупредить, что он острый, — сказал он, откусывая от своего бургера. Он жевал медленно, наслаждаясь остротой, затем бросил на Хикари косой взгляд. — Мне приходится всё делать самому. Мои родители… они часто в командировках.

Хикари жевала тихо, с уважением — не перебивала, не торопилась. Упоминание о родителях заставило её чуть замедлить укус, но не из жалости — чтобы не нарушить его слова.
— Понятно, — сказала она, проглотив. — Ты — как автономная станция на Луне. Всё делаешь сам. Только вместо кислорода — острый соус.

Она помолчала, глядя, как ветер раскачивает её пустую бутылку чая.
— Это круто. Но, наверное, иногда… одиноко? — добавила она тише, не глядя на него, оставляя выбор — отвечать или нет.

Потом, сменив тон, продолжила:
— Знаешь, если захочешь устроить мастер-класс по бургерам — я первая в очереди. Но с условием.

Она повернулась к Тори, взгляд стал заговорщицким.
— Ты должен называть рецепт… как главу из блокнота. Например: «Гнев дракона на булочке из утраченных надежд».

Улыбка тронула губы Тори.
— А можно я назову один «Минами Хикари»? — сказал он, но, осознав свои слова, слегка покраснел и добавил: — Забей… Переборщил.

Хикари замерла, рука с бутылкой чая застыла. Она посмотрела на него — без насмешки, без удивления, с чем-то… осознанным.
— Ого… — выдохнула она почти беззвучно.

Она размышляла, приподняв брови.
— А что входит в бургер «Минами Хикари»? — спросила она. — Что-то острое, чтобы зацепило. Что-то свежее, чтобы освежало. И что-то мягкое — не для вкуса, а чтобы не подавиться.

Хикари доела бургер, поставила обёртку рядом.
— Думаю, я согласна. Но только если добавишь секретный ингредиент, — сказала она, наклоняясь ближе, шёпотом. — Каплю неожиданности. И немного наглости.

Секунда — и она откинулась назад, будто ничего не было.
— Так что… ты не переборщил. Просто хорошо начал рецепт, — добавила она с лёгкой улыбкой.

Тори задумался, его глаза скользнули к горизонту.
— Ну… Булочка с матча. Яркая, но не кричащая. Сладковато-солёная куриная котлета терияки. Кремовый соус с юзу и лёгким намёком на васаби. Ломтики огурца, приправленные рисовым уксусом. Обязательно карамелизованный ананас. А сверху… цветок настурции, — сказал он, а потом бросил на неё быстрый взгляд. — Пойдёт?

Хикари замерла, её глаза расширились, будто Тори прочёл стихотворение, замаскированное под рецепт.
— Пойдёт? — переспросила она, почти возмущённо. — Это не «пойдёт», Тори, это будто кто-то влюбился во вкус и решил с ним встречаться.

Она откинулась назад, опираясь на ладони, ветер растрепал её волосы.
— Булочка с матча… Ты хочешь, чтобы бургер выглядел как я, да? — сказала она с полусмехом, не уколом, а похвалой, завёрнутой в шутку.
— Я бы ела такой. И фото выложила бы. С подписью: «Когда тебя съели, но с уважением», — продолжила она, голос стал тише. — Спасибо, что назвал. Даже если это шутка. Это… приятно.

Тори отвёл взгляд, пальцы сжали бутылку чая.
— А что если это может быть правдой? — сказал он, и его тон был неопределённым настолько, что невозможно было понять, что именно он имеет в виду.

Хикари не ответила сразу. Она смотрела на него — спокойно, будто ловила не слова, а их тень.
— Тогда… — сказала она тихо, — я просто продолжу есть бургер, который «может быть правдой».

Она чуть наклонила голову, не настаивая.
— Если правда сложна, это не значит, что она не вкусна. Или не стоит готовить, — добавила она, глядя в небо, давая ему пространство.

Тори сделал глоток чая, пальцы слегка дрожали.
— Прости, что перебил твой аппетит своим бургером, — сказал он, кивнув на её бенто.

Хикари опустила взгляд на коробочку, будто только заметила, что она почти нетронута.
— Эм… технически, это ты врезался в мой обед на полной скорости. Со вкусом ананаса и эмоциональной торпедой, — сказала она с усмешкой.

Она взяла рисовый шарик, откусила и задумчиво прожевала.
— Ммм… теперь он кажется… воспитанным. Такой: «Прошу прощения, не желаете немного углеводов с приличным уровнем натрия?» — продолжила она, улыбка стала искренней. — Но не переживай. Ты не испортил аппетит. Сделал его выборочным. После твоего бургера сложно вернуться к реальности. Как после хорошего фильма — не хочется смотреть рекламу порошка.

Она пожала плечами, ела медленнее, с тем же уважением, с каким читала его блокнот.
— И если что — ты мне теперь должен. Один бургер. Когда-нибудь. Может, под звёздами. Или под дождём. Или… когда захочется правды. Даже с васаби, — добавила она, глядя на школьный двор.

Тори кивнул, взгляд смягчился.
— Хорошо. Но только если ты обещаешь… не ругаться, если выйдет невкусно, — сказал он тихо.

Хикари сделала вид, что ей предложили контракт с подвохом.
— Подожди… не ругаться? А как же моё право драматично приподнимать брови и падать в траву, как в аниме? — сказала она с театральным вздохом.

Но тон смягчился, она посмотрела на него сбоку.
— Ладно. Обещаю. Ни слова плохого. Даже если решишь, что васаби и шоколад — пара, — сказала она, добавив тише: — Но я уверена, будет вкусно. Даже если не идеально. Ты не просто готовишь… Ты вкладываешь. А это делает вкус настоящим.

Она доела шарик, отряхнула руки и посмотрела на школьный двор, залитый солнцем.
— Тори, с тобой даже молчать — не неловко. Редко такое бывает, — сказала она, голос мягкий, как ветер.

Тори приподнял бровь, уголок губ дрогнул.
— Но… васаби и тёмный шоколад правда может быть вкусно. Главное — не переборщить, — сказал он с лёгкой насмешкой над собой.

Хикари чуть не поперхнулась чаем. Откашлялась, посмотрела на него, будто он открыл другую вселенную.
— Погоди. Что?! — воскликнула она, приподнимаясь. — Ты серьёзно сказал, что васаби и шоколад — это концепт?!

Она смотрела несколько секунд, затем хлопнула ладонью по колену.
— Ладно! Всё. Сдаюсь. Готовь бургер с шоколадом, васаби и соевым соусом — я съем. Ради эксперимента. Ради науки. Ради… тебя, не особо приметного гения с блокнотом и философией вкуса, — сказала она, голос дрожал от смеха и восхищения.

Хикари наклонилась ближе, глаза блестели заговорщицки.
— Но если мне взорвёт рецепторы, я назову его «Поцелуй дракона в темноте». И ты примешь это название. Без возражений, — добавила она, откинувшись назад, вытянув руки к небу.

Тори покачал головой, взгляд смягчился.
— Не бургер. Трюфели с кремовой начинкой, — сказал он тихо, но уверенно.

Хикари замерла, руки медленно опустились. Она посмотрела на него, будто он переписал сценарий.
— …Трюфели, — повторила она, пробуя слово. — Трюфели… с васаби… и кремовой начинкой.

Она выпрямилась, взгляд стал таким, будто она готова поверить в любую его идею.
— Знаешь, Тори, если ты откроешь кафе, туда будут ходить ради любопытства. А потом — чтобы не уходить. И никто не поймёт, как ты это сделал. А ты скажешь: «Ну… я всё делаю сам», — сказала она, улыбка тёплая, без насмешки.

Она помолчала, затем добавила:
— Подожди. Ты же ещё и пишешь.

Хикари повернулась, взгляд стал серьёзнее.
— Скажи честно… ты случайно не персонаж из собственной истории? — спросила она, наклонив голову. — Хотя если и да — я останусь на этой главе подольше.

Тори усмехнулся, пальцы расслабились на бутылке чая.
— Я много чего не умею. Например, до сих пор мучаюсь с тригонометрией, — сказал он с самоиронией.

Хикари издала звук — смесь смешка и сочувствия.
— А кто не мучается? Я до сих пор не понимаю, зачем косинусам и синусам жить в одном треугольнике. Им явно тесно, — ответила она, сминая обёртку от бенто.

Она посмотрела на Тори, прищурившись.
— Но если ты, не зная тригонометрию, пишешь такие тексты и изобретаешь трюфели с характером ниндзя — это честный обмен, да? — сказала она с усмешкой. — Хотя… теперь страшно представить, что ты сделаешь, если выучишь синусы. Передашь вкус через бумагу.

Она помолчала, тон стал осторожным.
— Если напишешь формулу «влюблённости», предупреди. Я хочу быть рядом, когда будешь её тестировать. Вдруг нужна… контрольная группа, — сказала она, потупив взгляд, пальцы заскользили по обёртке.

Тори замер, спина напряглась, будто по ней пробежали мурашки.
— Что? — переспросил он, голос дрогнул.

Хикари вздрогнула, словно не ожидала своих слов. Она отвела взгляд и хмыкнула, делая небрежный жест рукой.
— Э… Забей. Это была… научная шутка. Ха. Ха-ха, — сказала она, смех неубедительный, как на сцене без подготовки. — Я имела в виду… Если будешь составлять формулу — нужен кто-то, чтобы проверить, работает ли. Научный метод. Серьёзно, — продолжила она, скрестив руки, глядя в небо.

Она пробормотала:
— Уф… не это хотела сказать. Хотя, может, и хотела…

Ветер дул сильнее, будто уносил их слова. Тори поёжился, пальцы сжали бутылку чая.
— А зачем мне разрабатывать эту формулу? — спросил он тихо, не отводя взгляда.

Хикари замерла, затем повернулась к нему — медленно.
— Потому что… вдруг пригодится? Чтобы понять, нравится тебе кто-то или нет. Или… проверить, нравишься ли ты кому-нибудь, — сказала она, стараясь звучать небрежно, но ухо предательски краснело. — Или вдруг появится… объект наблюдения. Потенциально бургерозависимый. С глазами. И характером, — продолжила она, обхватив колени, уткнувшись взглядом в ботинки. — Хотя можешь и не разрабатывать, — добавила тише. — Если уже всё понял.

Тишина повисла, лёгкая, но полная. Тори не отвёл взгляд, глаза серьёзные, но мягкие.
— Может, и понял… А может, только думаю, что понял. А может, даже не думаю, — сказал он, хихикнул. — А может, не может…

Хихиканье оборвалось.
— А может, ты и есть ответ? — добавил он, голос тихий, почти растворился в ветре.

Хикари подняла голову, взгляд прямой, без игривости.
— А если я правда — ответ… — сказала она, выпрямляясь, — ты готов его услышать?

В её голосе не было вызова, ни кокетства — только тишина, где слова звучали громче. Она взяла бутылку чая, сделала глоток, давая ему передышку.
— Если думаешь, что я хочу только трюфели и названия глав с васаби… ты ошибаешься, — продолжила она, глядя прямо. — Я здесь, потому что ты — не просто «невидимка». Ты — тот, кто пишет правду.

Она помолчала, затем добавила:
— И я… хочу быть в этой истории. Даже если это одна строчка.

Тори вздохнул, плечи расслабились.
— Что такое ложь? Что такое правда? — сказал он, глядя за парапет. — Правда — это то, во что мы верим. Ложь — то, во что не верим. Если убеждения меняются, правда становится ложью, а ложь — правдой. Какой смысл гоняться за ними?

Хикари не ответила сразу. Смотрела на него, не мигая, пальцы замерли на обёртке.
— Звучит как начало твоего рассказа, — сказала она тихо. — Или его конец.

В глазах мелькнула искра, она сдвинулась ближе, опираясь локтем на колено.
— Может, правда и ложь не существуют сами по себе. Но… есть то, от чего не хочется отворачиваться. Даже если страшно. Даже если кажется, что ошибаешься.

Она сжала пальцы на коленях, решилась:
— Я не знаю, правда ли я — твой ответ. Но я знаю, что не хочу быть ничьей ложью. И если это ошибка… — она пожала плечами, — пусть это будет самая красивая ошибка года.

Весна шуршала внизу, школьный двор оживал. Хикари посмотрела на Тори.
— Я не гонюсь за правдой. Хочу знать, что эта глава — не фантазия. Что ты здесь. Со мной, — сказала она, голос мягкий, как луч солнца сквозь облака.

Тори не отвёл взгляд, глаза открытые, почти уязвимые.
— Я верю, что… ты… — он сделал вдох, — что ты здесь не просто так.

Хикари выдохнула, в уголках глаз мелькнуло тепло, как солнечный блик.
— Тогда… — прошептала она, — напиши меня в своей истории. Даже если это одна строчка.

Она чуть склонила голову.
— Только… пусть она будет не про то, как я нашла тебя. А про то, как ты перестал прятаться.

Тишина стала другой — не пустой, а полной, как вдох перед важным словом. Хикари коснулась края его блокнота, не открывая, просто провела пальцем по обложке, словно запоминая его текстурой.
— И, может… — добавила она с искоркой, — в следующей главе ты напишешь, как мы готовим трюфели.

Она усмехнулась:
— Или проваливаем тригонометрию. Зависит от жанра.

Тори склонил голову, уголок губ дрогнул.
— А можно следующая глава будет о том, как мы идём за мороженым после школы? — сказал он тихо, но уверенно.

Хикари улыбнулась — медленно, по-настоящему. Улыбка, которую берегут для тех, кто увидел суть.
— Знаешь… — сказала она, кивая, — я думала, в хороших историях нужен поворот. Драма. Финальный аккорд.

Она помолчала, глядя на него.
— А потом встретила тебя — и поняла, что лучшие главы пишутся буднично. Когда просто идёшь рядом. И держишь мороженое, которое тает быстрее, чем успеваешь съесть.

Хикари поднялась, встряхнула юбку и посмотрела на Тори с заговорщицким полушёпотом:
— Договорились, Тори. У нас впереди глава, где ничего не происходит.

Она улыбнулась шире.
— Но в ней будет всё.

Продолжение следует... (Если хоть кому-то зайдёт.)

P.S.: Ссылок на телегу нет, потому что телега — зло.

6. Документация важна!
(Да, даже если ты её ненавидишь. Через полгода ты сам забудешь, как это работает.)

7. Малейший подозрительный баг в продакшене? Останавливай всё и разбирайся.
(Иначе это сделает кто-то другой, и будет хуже.)

8. Никакой работы без кофе.
(Или чая. Или энергетика. Без чего-то бодрящего — никак.)

9. И НЕ ЛЕЗЬ, БЛЯДЬ, В ЧУЖОЙ КОД, ЕСЛИ НЕ ПРОСЯТ!!!
(Даже если он выглядит как полный ад.)

10. Забыл закрыть скобку))) Это святое.
(И точка с запятой. И кавычки. И всё остальное.)

11. Если дедлайн горит, а задача не решается, — иди спать.
(Утром решение найдётся само. Или нет. Но ты хотя бы выспишься.)

12. Никогда не говори "это легко" перед началом работы.
(Вселенная услышит и сделает так, чтобы это было нелегко.)

13. Если что-то можно автоматизировать, автоматизируй.
(Но сначала убедись, что это не займёт больше времени, чем ручная работа.)

14. Не доверяй юзерам.
(Они всегда найдут способ сломать то, сломаться не может в принципе.)

15. И помни: Git никогда не прощает.
(Но иногда даёт второй шанс, если ты знаешь, как его попросить.)

16. Комментарии в коде — не для других, а для себя через три месяца.
(Или для коллеги, который будет орать "что это за хрень?!", но в первую очередь для себя.)

17. Оптимизация — это круто, но не раньше, чем оно заработает.
(Иначе будешь оптимизировать баг, а не рабочий код.)

И вопрос вам в лоб: почему собаки для вас — святыня, а коровы, свиньи, куры — мусор? Миллионы животных режут на фермах, но вы молчите — ни пикетов, ни истерик. Гуманное усыпление собаки, которая кидается на людей, — для вас "убийство", а котлета из коровы, забитой на мясокомбинате, — нормально? Что, собака важнее, потому что лает и виляет хвостом, а свинья не лайкает ваши посты? Вы рыдаете над усыплённым псом, а потом жуёте бургер без тени рефлексии. Где ваша хвалёная логика, зоошиза?

Хватит слепо обожать одичавших хищников. Защита животных — это не про ваши двойные стандарты, а про здравый смысл, где люди не становятся добычей из-за вашей одержимости. Включите голову, если она ещё работает.

Первый пост удалили ("Размещение неподтверждённой информации"), видимо за отсылки к статистике. Окей. Статистику упоминать не буду, раз она глаз режет.

Про Чульман достаточно официальные данные? https://ria.ru/20241016/yakutiya-1978187216.html

Отвечая комментаторам из прошлого поста: пишу я это для тех комментаторов, которые защищают "собаченек" здесь на Пикабу. Их хватает.

Сколько таких молитв он пропустил? Сколько голосов утонуло в триллионах бессмысленных просьб, потерянных в шуме вечности?

Бог медленно набрал ответ: "Всё не зря. Смысл — в каждом шаге. Просто иди."

Отправил. И впервые за вечность решил не включать автосортировку. Пусть приходят. Пусть говорят. Может, среди этого шума ещё есть те, кого стоит услышать.

А где-то далеко на Земле тот самый человек остановился посреди шахты. В груди разлилось тепло, необъяснимое, настоящее. В его глазах, привыкших к темноте, мелькнул слабый свет. Он поправил каску и пошёл дальше — не зная, что его голос пробился туда, где даже свет звёзд становится лишь тихим эхом.

И в этот миг, где-то в глубине Вселенной, Бог впервые за долгое время улыбнулся.