andreyvenzel86

Ученики-кровопийцы.

Была одна школа, обычная с виду школа. Двухэтажная, большая, с обычными учителями, уроками и учебниками, да и ученики в большинстве своем были обычными, если не считать одного класса. С виду это был обычный класс. Разгильдяи, бездельники, лоботрясы и лодыри. Драчуны, молчуны, сплетницы и ботаники. В общем, обычный класс. Их всегда учила одна учительница, самая опытная, самая обычная, такие есть в любой школе. Такие всегда заходят на перемене в учительскую и начинают причитать:

— Сил моих больше не-ет, они уморят меня-а-а, это не дети, это кровопийцы, всю кровь мою выпили-и-и, сил моих больше не-ет, что за наказание-е?!

Другие учителя обычно на эти причитания внимания обращают ровно столько, сколько на писк комара или жужжание надоедливой мухи. Привыкли уж за столько-то лет. И эта учительница на каждой перемене жаловалась в учительской:

— Эти кровопийцы всю кровь у меня выпили!

Но коллеги лишь улыбались, они это уже сто тысяч раз слышали.

А между тем учительница не врала. В этом классе ученики действительно были кровопийцами, нет, не теми, которые изводят учителей своим потрясающе круглым невежеством и никуда не годным поведением, а настоящими, которые пьют кровь. Каждый урок они пили кровь у своей учительницы. Да, собирались вокруг нее и пили кровь, да еще через трубочку, как гурманы. Постепенно, с каждым днем, учительница становилась все бледнее и бледнее, пока не стала совсем белой и не упала замертво. Тут-то другие учителя и поняли, что правду она говорила. Каждый день, на каждой перемене, пять-шесть раз в день говорила правду, а они не слушали и не верили. Стояли они вокруг высохшего, как мумия, белого трупа и плакали. Правду говорила учительница. Зря ей не верили.

Роликовые коньки.

Одна девочка очень любила кататься на роликовых коньках. Прямо обожала. Таки жила на роликах, не слезая, даже спала в них. Спит, а из-под одеяла ноги в коньках торчат. Проснулась и покатилась дальше. В школу на роликах, из школы на роликах, ест тоже на них, даже душ принимать ухитрялась, не снимая коньков. Вот однажды собирается она, как обычно, покататься после школы. А мать ей говорит:

— Доченька, у нас новую улицу открыли после ремонта, длинную-предлинную, не катайся на ней, говорят, она бесконечная.

Но девочка, конечно, не послушала мать. Покатилась на новую улицу, широкую-преширокую, длинную-предлинную, а на ней ни души. Ни машин, ни людей. Катится она, катится по ней, а ей конца и края нет. День катится, два катится, а дорога всё «бесконечной лентой вдаль». Страшно стало девочке, хочет она повернуть назад, а не может, коньки по инерции вперед катятся.Так девочка и укатилась на край земли. Соскочила с края и попала на орбиту. Говорят, до сих пор так и катается вокруг Земли, как спутник. Хочет остановиться, да не может, затянуло ее центробежными силами в круговорот. А в Космос улететь не может, земное притяжение держит ее. Вот и крутится, бедняжка, как белка в колесе.

Роковая ручка.

Одному мальчику двоюродная тетя подарила на день рождения ручку. С виду это была ручка, как ручка, черная, блестящая, с серебристыми деталями. Писала она чернилами, только черными чернилами.

— Что-то мне не нравится эта ручка, — сказала мама мальчику, — уж больно она зловеще выглядит. Да и тетя тебя не очень-то любит, чтобы дарить что-то хорошее.

— Ерунда, — отмахнулся мальчик, — это предрассудки. Ручка, как ручка. Тетя, как тетя.

Но он не знал, что мама была права. Надо слушать, что мама говорит. Мамины предчувствия не обманывают. Эта ручка была роковой. Она губила тех, кто писал ею. Дело в том, что в ней были не чернила, а черная кровь. Когда кровь в ней заканчивалась, ручка высасывала ее из человека, причем совсем незаметно, и так день за днем. Чем больше писал человек, тем больше крови терял. А тут у мальчика начался учебный год. Он, конечно, понес ручку в школу, чтобы похвастаться перед приятелями. Не знал он, что хвастовство — порок и до добра не доводит хвастунов. Он писал ручкой на всех уроках. Потом дома писал домашние задания. Потом рисовал этой же ручкой готические картинки: рыцарей в латах, зловещих воронов на зубчатых стенах замков, дам в черной вуали, кресты и мечи, надгробия и королевские лилии. Мальчик чувствовал себя уставшим, но не догадывался ни о чем. А на другой день им задали огромное сочинение. Мальчик писал его весь день после школы, до самого вечера, потом поужинал и снова сел писать. Он писал всю ночь роковое сочинение роковой ручкой, а такое сочетание даром не проходит. К утру ручка высосала из него последнюю кровь и укатилась в угол ждать следующую жертву, выпав из ослабевших пальцев мальчика. Права была мама, двоюродная тетя очень не любила мальчика.

Писатель эсэмэсок.

Один мальчик безумно любил писать эсэмэски. Он не расставался с телефоном ни на секунду. Он постоянно писал эсэмэски, а если не писал, то получал их и читал, а потом писал в ответ. И такой круговорот эсэсэмсок в природе продолжался круглые сутки. Он писал их ночью, засыпал с телефоном в руке, утром, продрав глаза, вновь писал и получал, получал и писал. От этого большой палец на его правой руке скрючился и не разгибался, а потом и вся кисть согнулась и навсегда застыла в том положении, в каком он держал телефон. Делать нечего, пришлось набирать эсэмэски левой рукой. Вскоре такая же судьба постигла и ее. Горевал мальчик, горевал, да решил писать ногой. К счастью, он быстро наловчился и бойко печатал большим пальцем правой ноги. Это было не так удобно, как руками, нога все чаще уставала и в один прекрасный день все ее пальцы скрючились. Пришел черед левой ноги. История произошла та же. Сначала бойкая работа, потом пальцы скрючились и застыли, как звериные когти. Мальчик без эсэмэсок выл волком и катался колобком. А однажды утром родители зашли в спальню сына и обнаружили на постели вместо мальчика большую зеленую ящерицу. В лапах она держала мобильный телефон.

Обжорка.

Жил-был мальчик, который очень любил есть. За это его прозвали Обжоркой. Он ел с утра до вечера и даже ложился спать с булочкой в одной руке и пирожком в другой. Мама заботливо приносила и ставила рядом с кроватью на тумбочку поднос со всякой вкуснятиной: шоколадками, бутербродами с колбасой и сыром, кексами, вафлями, пряниками, ватрушками, газировкой, соком, лимонадом и колой, на случай, если он проголодается ночью.

— Ешь, мой малипусик, ешь, мой барсучок, — сюсюкала она, пичкая его кусочком тортика, — набирайся сил, расти большой, кушай булку с колбасой, — щипала она его за толстые щечки.

Потом приходила бабушка и совала ему в одну руку рыбный расстегай, в другую — кусок ветчины. Мальчик ел и не давился. Потом подходил дедушка пожелать спокойной ночи и приносил любимому внуку пирог с яблоками и плитку шоколада. Мальчик опять ел и благодарил дедушку за заботу. Только папа не кормил мальчика. Он был скупердяем. Так говорила мама.

— Ты хочешь уморить ребенка! — визжала мама, когда папа пытался запретить ночную кормежку.

Папа боялся ее визга и не вмешивался. Просто не кормил мальчика.

А мальчик тем временем ел, ел и ел. За завтраком он съедал борщ, жареную курицу с картофельным гарниром, полпалки колбасы, десять бутербродов с сыром, ветчиной и беконом, сливочный торт, черничный пирог и шесть пирожных-эклеров, запивая все это бутылкой лимонада. На обед мама перед ним ставила тарелку рассольника и тарелку щей, копченую курицу с макаронным гарниром, палку колбасы, пятнадцать бутербродов со шпротами, семгой и колбасой, шоколадный торт, ягодный кекс, килограмм вафель и десять кружек колы. А ужин у него был небольшой: всего тарелка ухи, жареная утка без гарнира, копченая рыбка, сардельки в тесте, три бутерброда с шоколадным маслом, крошечный тортик и одна шоколадка с маленькой бутылочкой газировки.

— Наш мальчик соблюдает диету, — с гордостью говорила мама, когда он отказывался на ужин от вкусных пирожков.

А мальчик ел, ел и толстел. И однажды он превратился в жирного червя и уполз в землю.

Меломанка.

Одна девочка очень любила музыку слушать. Она не вынимала наушников из ушей, слушала музыку дома — утром, днем, вечером и ночью, в школе — на уроках и переменах, на улице, в транспорте, в магазине, ванной и у зубного врача. От постоянной громкой музыки девочка совсем оглохла, но это ее нисколько не огорчало, она предпочитала слушать музыку, а не окружающий мир. Глухая девочка совсем растворилась в музыке и разлетелась по свету в виде нот. Теперь ее частички есть во всей музыке мира. И она может этим гордиться.

Меломанка. Что тут скажешь?

Матриархат.

Жила-была одна очень бойкая девочка. Она очень любила командовать. Она командовала дома, во дворе и в школе. Правда, не всем это нравилось. Мальчишкам, например, это совсем не нравилось. Поэтому они всеми силами пытались ей мешать командовать, т.е. не слушались ее. Она сердилась и лезла драться. Мальчишки давали ей сдачи и снова не слушались ее. Девочку это очень злило. Стала она думать, как бы убрать со своего пути всех мальчишек, которые всегда мешали ей. Записалась она на курсы карате и научилась хорошо драться. Теперь мальчишки не могли давать ей сдачи и даже в глубине души боялись ее. Правда, признаться в этом стеснялись и, чтобы скрыть свой страх, дразнили девочку издали, показывали ей нос и кривлялись, как уродливые клоуны. Девочка от этого приходила в бешенство. Стала она думать, как бы вообще убрать всех мальчишек. И решила их бить. И прямо с утра приступила к битью. Ногой в колено, рукой в подбородок, ногой с разворота по ушам, кулаком в прыжке в лоб, головой в живот. В итоге в обеду из мальчишек никого не осталось. Только один самый мелкий и самый вредный спрятался под партой. Она вытащила его за шиворот, поставила на порог и пинком выкинула из школы. Он так и летел. Красиво летел, говорят. Так она угробила всех мальчишек и провозгласила в классе матриархат.

Мальчик с носом-пуговкой.

Жил-был мальчик с носом-пуговкой. Действительно, у него был такой маленький носик, что казалось, это пуговка, маленькая розовая пуговка от детской кофты. Мальчик очень переживал из-за своего носа. Ему казалось, что он из-за носа выглядит маленьким, жалким и трусливым. Дети дразнили его, взрослые улыбались, разглядывая его нос, даже родители сокрушались по поводу носика сына.

— Надо же, бедняжке так не повезло, — говорили они, — как он будет с этим жить?

Мальчик от таких слов очень расстраивался. Он даже хотел носить темные очки, чтобы хоть немного замаскировать свой крохотный нос, но очки на его носу не держались. Мальчик тянул его, надеясь вытянуть вперед, растягивал, пытаясь сделать шире, растирал, чтобы нос опух, но ничего не помогало, носик так и оставался пуговкой. Мальчик потерял всякую надежду хоть что-то сделать со своим носом. Единственным человеком, который не дразнил и не жалел его из-за носа, была девочка — соседка по парте.

— Не переживай, — говорила она ему, — не в носе дело.

И ему становилось веселей.

Однажды по дороге в школу он увидел, как стадо злых гусей кусает эту девочку, его соседку по парте, и не дает ей пройти. Девочка плакала и пыталась отогнать их. Мальчик схватил длинный прутик и с криком побежал на гусей, прямо в середину стада.

«Я погиб, — думал он, — ведь я жалкий трус с носом-пуговкой, ну и пусть, к чему мне жизнь с таким носом».

Но, к его удивлению, гуси с громким негодующим гоготаньем разбежались в стороны, и он сам не погиб, и девочка была жива. Она сквозь слезы улыбалась ему. Потом они взялись за руки и побежали в школу, весело смеясь.

Таким образом, оказалось, что нос-пуговка храбрости не помеха, и вообще, жить не мешает.

Книжная бабочка.

Жил-был мальчик, который очень любил книги. Он просто глотал их десятками. Он был настоящим книжным червём. Все вокруг говорили:

— Посмотрите, какой умный мальчик, эрудит, вундеркинд, супергений, как много он читает, просто глотает книги, грызет, так сказать, гранит науки, из него получится настоящий ученый!

Он и в самом деле грыз, только не гранит науки, а книги. Он очень любил книги. Просто обожал. Он просто глотал их. По-настоящему. В прямом смысле слова. Он был книжным червём. Настоящим книжным червём. Но все это поняли только тогда, когда он окуклился. Да, завернулся книжными листами и превратился в куколку.

— Боже мой, да он, оказывается, был книжным червем! — заохали все вокруг, — Зачем он нас обманывал?!

Но он никого не обманывал. А теперь он потихоньку рос и развивался в коконе из книжных листов, подвешенном на дереве в саду. Люди смотрели и ждали.

— Интересно, что-то будет, — приговаривали они, покачивая головами.

И в один прекрасный день на рассвете, когда все еще спали, мальчик прогрыз дырочку в коконе и выбрался на белый свет. Как же хорошо было в саду! На востоке неба утренняя заря разливала нежно-розовый свет. Свежесть и легкая прохлада были в воздухе. Проснулись и начали

щебетать утренние птички. Деревья протянули свои ветви к небу, словно пытались поймать белые легкие зефиринки сладких облачков. Мальчик сидел на самой толстой ветке большого дерева и отдыхал.Первые лучи солнца обсушили его крылышки. Он расправил их. Они оказались огромными, как паруса, и разноцветными, как картинки в книжках. Мальчик взмахнул ими и полетел. Он летел к бездонному голубому небу, катался на облачках, летал наперегонки с птицами. Он узнал, что жизнь несоизмеримо прекрасней, чем мы думаем, и место для чудес есть всегда в нашем сердце. Если в каком-то доме жили дети, которые не любили читать, то утром они обнаруживали под дверью нарядный сверток, перевязанный атласной лентой. Там были книги, до того интересные, с такими яркими красивыми картинками, что дети невольно начинали читать и становились настоящими книжными червями, только они не грызли и не глотали книги, а читали их.

— Смотрите, какая красивая бабочка! — говорили люди, когда он пролетал над ними высоко в небе.

Они и не догадывались, что это и есть тот самый мальчик — книжный червь, который превратился в книжную бабочку. Он стал самой прекрасной бабочкой на свете, потому что в нем была мудрость тысяч книг.

Карусель.

Одна девочка очень любила кататься на каруселях. Ее за уши нельзя было оторвать от них. Она каталась часами, покупала билетики и снова каталась. А потом и вовсе стала скупать билетики оптом, так и каталась без остановки, других детей не пускала. Дети стояли вокруг и ревели — карусель-то в их городе была одна — а она хохотала и каталась. Но так долго продолжаться не могло. Однажды у девочки закончились деньги. Она села на карусели и властно сказала тетеньке-катальщице:

— Катай!

Но тетенька покачала головой.

— Катай, — повторила девочка.

— Сначала купи билетик, — невозмутимо ответила катальщица.

— Но у меня закончились деньги, — удивленно ответила девочка, злясь на тетенькину недогадливость.

Но тетенька лишь пожала плечами. Девочка посидела-посидела на неподвижной карусели в полном одиночестве — другие дети давно перестали сюда ходить, все равно она не давала им кататься, да поняла, что ничего не высидишь, она-то надеялась, что кто-нибудь из детей придет и она сможет покататься задарма, слезла и пошла домой.

— Папа, дай мне денег, — сказала девочка, — мне на карусели надо.

— Но у меня их нет, — ответил бедный папа, — их только что забрала мама на новую шубу.

— Так заработай! — топнула ножкой девочка.

— Где же я их так быстро заработаю? — спросил папа.

— Да хоть вагоны разгружай! — сердито махнула рукой девочка.

Бедный папа пошел разгружать вагоны, надорвался и умер.

Тогда девочка пошла к маме.

— Дай денег, — попросила она.

— Мне бы их кто дал! — возмутилась мама, примеряя новую шубу.

— Ах, ты, гадкая мама! — закричала девочка, схватила ножницы и порезала мамину новую шубу.

Когда мама увидела, что стало с ее шубой, она умерла от горя.

Тогда девочка поехала в деревню в бабушке.

— Бабуль, дай денег, — сказала она с порога, запыхавшись.

— Но, внученька, их у меня нет, пенсию еще не давали, — засуетилась бабушка, стряпая с ходу пирожки к внучкиному приезду, — давай лучше пирожки есть, горячие, с пылу, с жару.

Делать нечего, девочка прошла в горницу и села в углу, надувшись, как сыч, думая, как бы уморить старушку, да наследство себе забрать. Бабушка за день уморилась, устала, да приболела к вечеру.

— Внученька, сходи за врачом, -просит она, — что-то плохо мне.

— Вот еще! — злорадно улыбается девочка.

Бабушка от изумления и умерла. Все наследство досталось девочке. Приехала она в город с чемоданами, полными денег, и пошла кататься. Так и катаетсядо сих пор без остановки. Иногда темными осенними ночами можно услышать скрип карусели в парке и, подкравшись поближе, даже увидеть эту девочку, которую погубила любовь к карусели.

Горка.

Одна девочка очень любила кататься с горки. Зимой она каталась с ледяной горки, летом — с пластмассовой или деревянной на детской площадке. Она скатывалась, ударялась об землю попой и, потирая ушибленное место, вновь лезла на горку. Врачи говорили, вредно постоянно так сильно ушибаться, но девочка их не слушала. С каждым разом девочка ударялась об землю все сильнее и сильнее, а ее синяки становились все больше и больше, а она все сплющивалась и сплющивалась, пока в один прекрасный день не превратилась в фиолетовую лепешку. Люди потом говорили своим детям:

— Видите, как вредно так много кататься с горки.

Девочка, которая не любила летать.

Жила-была девочка, которая не любила летать. Все летали, а она не любила.

— Полетели, — говорили ей подружки.

— Да, нет, я лучше внизу похожу, — отвечала она и деловито засовывала в рот леденец.

Все летали, и подружки, и родители, и братья с сестрами, а она ходила пешком, да еще так независимо, с зонтиком в руках и леденцом за щекой.

— Почему ты такая странная? — спрашивала ее мама, — Все люди, как люди, а ты с причудами. И не позорь нас, прекрати ходить с зонтиком, как Мэри Поппинс, и не соси леденец, ты не маленькая.

Но девочка все равно раскрывала зонтик, если шел дождь, и покупала леденцы в деревенской лавке. Подружки ее летали, их уносило ветром, а они все равно летали. Родители летали на работу и с работы, простывали на ветру и все равно летали. Учительница влетала в школу через окно и вылетала через трубу, становясь похожей на трубочиста, но летать не переставала. А бабушка девочки очень гордилась своим чемпионским званием «Баба-Яга — Первая Женщина-Лётчик». Одна девочка была не похожей на всех. Она не любила летать.

— Полетели, — звали ее подружки, собираясь по магазинам.

— Да, нет, я лучше внизу похожу, — неизменно отвечала она.

Жадина-говядина.

Жила-была одна очень жадная девочка.

— Это моё, — говорила она всегда и тянула к себе и игрушки, и печенье, и сломанный зонтик, и даже чужую кошку.

Жадина никому ничего никогда не давала. Но всегда, везде и все брала себе. В ее комнате громоздились Пиренеи игрушек, которыми она никогда не играла, Эвересты растрепанных книжек, которые она никогда не читала, горы и горы всякой всячины, названия которой она даже не знала. Она только брала и брала. Сломанный будильник, безносый Буратино, колесо от велосипеда, старый торшер и набор юного геолога лежали на ее кровати. Разбитый приемник, велосипед без колес, кочерга, рама без картины и треснутое зеркало прятались под столом. Сухой букет ромашек, отобранный ею у соседской девочки еще когда ромашки были свежими, нотная тетрадь, куча старых журналов, стопка исписанных блокнотов, ваза, засохший апельсин и спицы от зонтика расположились на столе. Лоскутки бархата, птичье перышко, болтик без гайки, грязная майка занимали сиденье стула, а на его спинке висели зеленое платье, кашемировый шарф, раскрытая книга, три мятых галстука и папин ремень, который он безрезультатно искал две недели. Мама девочки давно потеряла надежду навести порядок в ее комнате и разобрать завалы. Стоило заикнуться об уборке, как девочка впадала в истерику, ей была невыносима мысль расстаться со своими сокровищами. Поэтому родители оставили ее в покое и девочка могла и дальше собирать свои бесценные коллекции. Да, она в душе была коллекционером, но люди не понимали ее высокие порывы и называли ее жадиной.

— Смотри, какая жадная девочка, — говорила чья-нибудь мама своему ребенку, которого девочка отказалась угостить конфетой и даже более того, отобрала его шоколадку.

— Фу, жадина, как не стыдно! — говорила учительница, когда девочка одна съедала торт, принесенный мамой в школу, чтобы дети могли отпраздновать ее день рождения, и никого не угощала.

— Жадина-говядина, — дразнили ее другие дети, когда она выходила во двор на поиски сокровищ, и убегали скорей, потому что она, увидев их игрушки и конфеты, гналась за ними три квартала.

С каждой прогулки девочка приносила то сухую ветку, то фантик, то баночки из-под йогурта, а то и самокат, если хозяин самоката не оказывался достаточно резв, чтобы вовремя, быстро и далеко убежать от нее. Как истинный коллекционер, она постоянно пополняла свою коллекцию, пока однажды не наступил один прекрасный день, когда ее комната заполнилась доверху и она осталась там, погребенной под завалами из экземпляров своей коллекции. Говорят, она до сих пор там живет и время от времени сердитым голосом требует отдать ей то яблоко, то книжку, то велосипед.

Игромания.

Один мальчик очень любил играть в компьютерные игры. Любил до смерти, прямо обожал. Он сидел за компьютером с раннего утра до следующего утра. Он переиграл во все игры на свете: в шутеры, аркады, симуляторы, квесты, приключения, гонки, игры по мотивам литературных произведений, фильмов, мультиков, реальных событий, одним словом во все-все. В его комнате не было видно стен, все поверхности занимали стеллажи, заполненные дисками с играми, как в магазине. Они стоили целое состояние. Но, сыграв в игру один раз, мальчик терял к ней интерес, он хотел новую. Не отходя от компьютера, он требовал от родителей еще игр. Они покупали и вкладывали диск в его протянутую руку, потому что он не мог оторвать глаз от монитора. Он играл и играл, а жизнь проходила мимо. Состарились и умерли родители, все его сверстники выросли и обзавелись своими семьями, а он все еще был маленьким мальчиком. Он играл и играл, пока в один прекрасный день не сыграл во все-все игры, какие только существуют на свете и какие только еще собираются выпустить производители игр. Он стал Чемпионом Игры. Больше ему было нечего делать. Мальчик выключил компьютер. В комнате было непривычно тихо, только шуршали мыши, которые давно с комфортом устроились в квартире, и шныряли по стенам тараканы. Мальчику стало тоскливо.

«Смысл жизни потерян, — думал он, — Что за жизнь без игры?»

Вдруг монитор перед ним тихонько засветился. Мальчик просиял от радости. Друг-компьютер услышал его. Из монитора высунулись две черные руки, расплывчатые, будто из черного дыма, схватили его за уши и затянули в компьютер. Таким образом, мальчик обрел вечный покой и смысл жизни.

Карандаши будущего.

Одной девочке на день рождения подарили цветные карандаши. Эти карандаши были волшебными, они могли рисовать будущее, точнее, что они рисовали, то и становилось будущим. Девочка об этом и не догадывалась. Она была злой, жадной и глупой. После дня рождения она посчитала подарки. Их было ровно тринадцать. От мамы и папы, от тети и дяди, от бабушки и дедушки, от двоюродных сестер и братьев, от подружек и соседских тетенек.

Мама с папой подарили ей трехколесный велосипед.

— Зачем мне трехколесный велосипед? — злилась девочка, — Я что, маленькая?

Тетя с дядей подарили ей удочку и набор юного рыболова.

— Вот глупые! — взвизгнула девочка, — Я никогда не ловила рыбу и не собираюсь!

Дедушка подарил ей набор карандашей, тех самых, волшебных, а бабушка — альбом для рисования. Братья с сестрами принесли котенка. Девочка выставила его за дверь. Подружки подарили конфеты, заколки и бантики. Соседки — тортик, пирог и сковородку.

— Вот дуры! — воскликнула девочка, — я же маленькая девочка, зачем мне сковородка?

Она очень рассердилась на всех за подарки, кроме дедушки с бабушкой. Наевшись конфет, девочка решила порисовать в новом альбоме новыми карандашами. Она открыла альбом и на первой странице нарисовала темный лес в сильную грозу. Небо рассекали острые желтые молнии. Ее тетя и дядя насквозь промокли от ливня, с них струями стекала вода. Они бежали, раскинув руки во все стороны, а за ними гнались злые серые волки. На следующей странице ее двоюродных братьев и сестер на пустой серой улице настигал и затаптывал огромный слон.

— Вот вам! — злорадно ухмыльнулась девочка, переворачивая законченную страницу.

Теперь она начала рисовать своих маму и папу. Они тонули в глубоком синем море, размахивая руками, а над ними тревожно кричали чайки.

— Будете знать, как дарить мне дурацкие велосипеды! — сказала девочка и принялась за подружек.

Ее подружку Катю уносил в когтях гигантский коршун. Катя кричала и махала руками и ногами. Подружку Надю наполовину проглотил тигр, у него из пасти торчали Надины ноги в полосатых колготках и желтых сандалиях. А подружка Маня попала под асфальтный каток. Гладко раскатанная Маня, как выглаженная простыня лежала на асфальте и разговаривала с воробьями.

— Ого, здорово! — сказала себе девочка и открыла новую страницу.

Пришла очередь соседок. Очень толстую соседку тетю Люсю она засунула в канализационый люк. Тетя Люся застряла там навсегда. Очень худую соседку тетю Марину с маникюром и кудряшками, унесло ураганным ветром на необитаемый остров, где жили дикари-людоеды. Девочка распрощалась с ней в тот момент, когда испуганная тетя Марина карабкалась на пальму, цепляясь, как кошка, своими наманикюренными ногтями, а на нее наступал отряд дикарей. Осталась еще одна соседка тетя Мотя.

«Что же с тобой сделать?» — задумалась девочка.

Тетю Мотю она не любила больше всех, потому что та тоже ее не любила. Это она подарила ей сковородку. Она постоянно делала девочке замечания, когда встречала ее в подъезде. «Не топай; не шаркай ногами, ты же не старушка; вытри нос; застегни пальто, а то я расскажу твоей маме». И это немногое из того, что довелось девочке услышать от тети Моти. Ей она хотела нарисовать самую страшную жизнь. И она придумала. Девочка нарисовала огромную пушку, а в нее вместо ядра засунула тетю Мотю. Пушка выстрелила тетей Мотей далеко-далеко, куда Макар телят не гонял.

— Вот и хорошо, — улыбнулась девочка, закрыла альбом и пошла на кухню поесть конфет.

Дома никого не было. «Наверно, ушли в гости», — подумала девочка и легла спать, наевшись конфет.

Она спала, как обычно, до обеда. Проснувшись, лежала, ждала, когда мама позовет ее обедать. Но мама не звала. Девочка встала и пошла на кухню. Там никого не было. Дома вообще никого не было.

«Интересно, куда они все подевались?» — подумала девочка. Время шло, родителей не было.

— Ух, ты! — обрадовалась девочка, когда поняла, что их вообще больше никогда не будет, — теперь я могу делать, что захочу!

Оказалось, что со всеми, кого рисовала девочка, случилось что-то плохое, мы даже не будем говорить что именно, вы и так это знаете. И девочка тоже это поняла. Теперь у нее в руках было грозное оружие против врагов. Стоило кому-то что-то сказать или сделать, что не нравилось девочке, как она рисовала их и несчастных постигала печальная судьба ее гостей со дня рождения. Так она жила припеваючи, чувствуя себя властелином мира. Только дедушка с бабушкой догадывались о ее роли во всех этих массовых исчезновениях. Но боялись сказать ей об этом, ведь тогда она их нарисует, они исчезнут и некому будет остановить ее. А они вынашивали эту мысль. Так продолжалось много лет. Девочка выросла, превратилась в глупую, ограниченную, злобную женщину. Всем, кто раздражал ее, а раздражать ее было нетрудно, стоило лишь женщинам быть: красивой, умной, тихой, шумной, уродливой, странной, задумчивой, высокой, худой, богатой, бедной, печальной, бледной, веселой, интересной, скучной, а мужчинам: не обращать на нее внимание, быть слишком красивым, слишком умным, задумчивым, высоким, улыбаться и еще много чего, так вот, всем, кто раздражал ее, она рисовала страшную смерть, и они исчезали из этой жизни. А однажды ее дедушка умер и забрал карандаши с собой. Когда наша героиня поняла это, она просто почернела от бессильной злобы и умерла, мгновенно превратившись в высохшую, как мумия, старуху.

========== Часть 2 ==========

Жила-была маленькая муха. Она очень любила мёд. Ради него она охотно закрывала свои фасеточные глазки на всё. Честь, бесчестье, правда, ложь, обман и клевета. Всё одно.

Она была умненькой, наша маленькая муха. И понимала, что люди, мажущие мёд на её маленькую глупую попку, не совсем ей друзья. Точнее, друзья ровно до тех пор, пока она жужжит на их языке. А если случится иное, они прихлопнут её без жалости.

Липкий мёд сковал её лапки.

— Ничего, до крылышек он не доберётся. Я всегда успею улететь, — говорила себе муха и снова впадала в экстаз, когда мазали ей попку.

В один прекрасный день её нежные крылышки слиплись. Она не смогла взмахнуть ими.

— Ничего, я всегда успею уползти, — сказала себе муха и приняла новую порцию ласк от людей, ведь взамен они требовали самую малость — всего-то подпевать им.

Люди были щедры на мёд и вскоре маленькая муха завязла в нём полностью, потеряв себя. Но это уже никого не волновало.

Он и есть мальчик, упитанный, заласканный мамочкой, толстенький котик с щёчками, который любит тереться и искать поглаживаний “как у мамы” у своей девушки, а потом жены. Действительно, ласковый мурлычущий “мам, ну мам, хочу блинчиков со сгущёнкой” котик. Сложно представить, что он способен на конфликт - скорее убежит под мамин подол и продолжит лизать свои яйца. Сложно представить его в армии, он явно из породы современных эгоцентричных сибаритствующих гедонистов-толерастов, что носятся с соевым молоком, тофу, грушевым чаем, вейпами, заседают в лаунж-кафе, читают модных писателей, симпатизируют экофанатикам, лгбт, тотальным пацифистам, разводят мелкую живность вроде чихуахуа, хомячка или новозеландских поющих сверчков.

Действительно, этот паренёк - лицо современной молодёжи. Неплохой (молодёжи), между прочим, но мне не нравится. Мне, вообще, сложно понравиться. Высокие стандарты, высокие требования. И к себе, и к людям. Да ещё срабатывает то самое, известное с древних времён убеждение, что “современная молодёжь не то, что были мы”. Плюс строгое воспитание в сугубо мужской среде, когда малейшая слабость клеймилась позором.

Но как человек вполне себе широких взглядов, я вижу неоспоримые плюсы в новом поколении. Они милосердны, потому что инфантильны, они толерантны, потому что узколобы, они энтузиасты, потому что энергичны, они оптимисты, потому что молоды. Именно они способны поехать на край света и работать волонтёром, а потом освещать это в своём блоге. Именно они умеют устроить драму и представление в СМИ, спасая какую-нибудь бездомную собаку, которую отыскали на Горьковском шоссе, когда ехали в Александров на выходные с друзьями, разумеется, освещая попутно все детали спасения в своём блоге. Именно они могут бросить всё и улететь в Камбоджу с одним рюкзаком и, конечно, освещать это в своём блоге.

Молодость (души), энтузиазм, энергичность, смелость и оптимизм. Это качества современных и юных. Бывают они присущи и более зрелым людям, но реже. За эти качества люблю людей. И не выношу вялых и дохлых, безынициативных и трусливых. Поэтому пусть молодёжь творит историю, ведь им преимущественно жить в будущем.

Страшной участи уже подверглись айфон, айпад, айпод, приставка. На очереди были косметика и парфюм.

Вика вздрагивала и упорно поглощала пирог, давясь и икая.

Вдруг Витя узрел это и, грохоча кроссовками, прибежал к ней.

— Ты… ты съела мой пирог?! — он задрожал от ярости, — Я его готовил! Да ты пропадёшь без меня! Даже готовить не умеешь! Всё, тогда я забираю себе сковородку! Это моя счастливая сковородка! — он схватил этот уже опустевший предмет посуды и, держа его наперевес, как часовой, обходящий бахчу, ружьё, вышел очень гордо из кухни, не забывая демонстративно топать.

Вика осталась тупо жевать остаток пирога, который успела схватить со сковородки.

Хлопнула входная дверь. Вика вздрогнула и нечаянно проглотила весь кусок, не успев прожевать. Тогда она на автомате принялась тащить в рот и жевать всё, что нашла на столе: яблоко, банан, конфеты из вазы.

На десятой конфете Витя вернулся, таща за собой стремянку. Вика жевала, как коза, не спуская с мужа выпученных глаз.

Витя поставил стремянку под люстрой и начал карабкаться на неё.

Вика поняла, что ей предстоит стать свидетельницей суицида, однако шок вследствие этого не давал ей возможности остановить мужа.

Витя забрался на самую верхнюю ступеньку стремянки и принялся выкручивать лампочки из люстры.

Выкрутив, он рассовал их по карманам, спустился на пол и поволок стремянку, издававшую страшный скрежет, к следующей люстре.

Когда Витя понял, что лампочки не поместятся в его карманах, он прибежал на кухню, презрительно игнорируя Вику, начал рыться в шкафах, нашёл тазик и сложил в него добычу — десять отборных лампочек.

Когда ваза с конфетами опустела, Витя покинул семейное гнездо с полным тазиком в руках.

Вика поняла, что ужасно хочет пить. Всё-таки сорок пять конфет, что она схомячила на нервах, это не шуточки — слиплось всё и на входе и на выходе.

*по реальной истории, свидетелем коей стал один хороший человек - родственник этой молодой семьи. Он и рассказал мне о произошедшем.

Простой, доступный для самых отбитых косоруков, чтобы поменьше ингредиентов и сложных терминов, вроде бланшировать, припускать, топинг.

С кулинарией я никогда не ладил. Если приходилось читать рецепт, чувствовал, как тупею на глазах. Просто не мог сосредоточиться на тексте и понять его смысл, который раз за разом ускользал. Снова и снова перечитывал его, но обнаруживал, что опять абстрагировался или, проще говоря, отвлёкся.

Не знаю, зачем пишут рецепты, как художественный текст. Это ведь руководство к действию. Идеальное его оформление для меня такое:

(Яблоки) порубить

(Бананы) подавить

(Орехи) покрошить

Всё смешать

Всё запечь

Конкретные действия с конкретными предметами расписаны по пунктам.

Искал, искал и таки нашёл подходящий рецепт. Правда, это был не торт, а пряничное тесто.

Зато нужно всего-то смешать сахар с горячей водой и добавить сливочное масло. Правда, следовало ещё использовать кардамон и гвоздику, но я выкинул эту часть рецепта, как лишнюю.

Тесто получилось жёлтым, тёплым и уютно пахло сливочным ароматом. А главное, не липло к рукам. Для меня это основное достоинство теста.

Мы с дочкой мыслили в одном направлении и держали в уме картинку классического торта, поэтому решили испечь два коржа.

Тесто раскатывалось идеально и мы раскатали два кривобоких круга, которые я уложил в небольшие формы.

Когда круги испеклись, стало понятно, что тесто каким-то волшебным непостижимым образом поднялось, не имея в своём составе ничего лишнего и уж тем более дрожжей.

На выходе получились два конуса, вроде шляпок грибов, да ещё окаменевших — я их передержал в духовке, чтобы точно пропеклись.

На моё рациональное предложение поесть их так, как есть, дочка сказала, что обязательно нужно сделать крем.

А кремы всегда казались мне чем-то фантастическим и я слабо представлял, как их делать. Посовещавшись, мы решили не заморачиваться и использовать варёную сгущёнку.

Намазали нижний корж ею, да пообильнее, чтобы выровнять горку посередине, и накрыли вторым. Сгущёнка медленно, но верно начала стекать, как оползень, и вместе с нею верхний корж.

Мы поняли, что надо армировать чем-то наш торт. Дочка предложила зефир. Я нарезал его на кусочки и мы распихали их по всем сторонам между коржей.

Изделие наше не выглядело аппетитно и дочка, убедившись, что крем я точно не смогу сделать, предложила желе.

А желатин я никогда в жизни не видел. Знал, что он есть, знал, из чего его делают, но случая использовать его доселе не возникало.

Он оказался похож на битые желтоватые кусочки леденцов. И тут у нас возникла гениальная идея растворить его в молоке.

Сейчас не помню всех нюансов, но желе у нас получилось. Я соорудил цилиндр из картона, который мы надели на торт, точнее, просто обернули торт листом картона. И в эту трубу мы залили желе, чтобы они застыло толстым слоем и не разлилось.

Оно застыло и выглядело омерзительно, как белок варёного яйца. Украсить верх мы решили тем же зефиром. Я нарезал его на сегменты и мы выложили по краю торта кусочки, а в центре сделали простейший цветок.

Торт выглядел неопрятно, грязно, белый верх был перемазан коричневой варёной сгущёнкой, которая таки стекала между коржей и мне приходилось подпихивать её ложкой обратно. Блюдо, на котором он покоился, было также испачкано.

Когда я попытался нарезать это сомнительное сооружение, оно не поддалось, но зато верхний корж охотно поехал по сгущёнке, как с горки.

Тогда мы поняли, что лучше есть его по частям. Белое желе единогласно решили выкинуть, даже пробовать его не хотелось. Дочка ела сгущёнку с кусочками зефира.

Я к сладкому относился более, чем спокойно, а к выпечке был равнодушен, но любопытство имело место — каким же получился мой первый блин? Потому хотелось добраться до самого торта.

Тогда снял верхний неустойчивый корж, счистил с него сгущёнку и попросил дочку найти чистую тарелку. Пока она искала, я решил помыть корж, чтобы он не был липким. Включил горячую воду, чтобы наверняка, и начал мыть своё изделие со всех сторон. Дочка, увидев лайфхак, с восторгом стала помогать.

Так как корж был очень твёрдым, он не размок. Отмыв его до первоначального состояния, мы обтёрли его салфетками досуха и положили на чистую тарелку, которую я едва не продырявил ножом, когда нарезал наш многострадальный торт.

Вкус его, как оказалось, стоил всех приключений. Приятный, не слащавый, с тонким сливочным ароматом.

Нижний корж я потом тоже помыл от сгущёнки.

Этого торта нам с дочкой как раз хватило до возвращения мамы.

Он, конечно, затвердел ещё больше, и когда я его ломал на куски руками, казалось, что ломаю бетон. Мы макали его в горячий чай и было норм.

Дочка потом с восторгом рассказала маме, как нам было весело и вкусно.

Жена, кстати, потом неоднократно пекла детям печенье по этому рецепту. На торт больше никто не решился. Он остался в памяти, как образец креатива.

причина сложных взаимоотношений котов с пылесосами заключалась в громких звуках последнего?

Если проводной обычный пылесос работал бы бесшумно, то коты и кошки, даже не зная законов физики, не боялись, что их засосёт в трубу?

Значит ли это, что геенна огненная в кошачьей космологии — это непременно страшно гудящее разверзнутое жерло, куда непреодолимая сила затягивает грешных котов? А они всегда грешники. Хладнокровные убийцы, наглые воры, сибаритствующие лентяи, дерзкие разбойники, похотливые насильники, бессовестные вымогатели, ненасытные обжоры и бесцеремонные нахлебники.

Барсик помнил, как первое время бесцеремонная женщина со всей напористостью невоспитанного человека нахально пыталась подмять его под себя, то есть показать, кто в доме хозяин. Но она и не подозревала, что из всех живущих здесь под одной крышей существ именно у кота душа властелина. А что делает властелин, когда его пытаются подчинить? Не подчиняется. Барсик тогда вскочил на двухметровый шкаф и, встав задом на его край, оросил Машу и окружающее пространство своей благословенной струёй. Маша визжала, как мокрая женщина, прыгала, пытаясь достать властелина карающей рукой, швыряла в него различные неблагородные предметы, такие, как свои трусы и тапки. Но тщетно, небеса были на стороне своего наместника. Маша пошла отмываться в душ, а Барсик засел на шкафу и категорически отказался спускаться, даже, когда вернулся формальный глава семьи.

— Маша, признавайся честно, что ты ему сделала?! — Николаев бегал по комнате, как таракан, заламывая руки и стеная, — Он боится слезать! Ты испугала его! Маша, как ты могла быть такой жестокой?! Ты же знаешь, какой Барсик ранимый! А может… — он остановился внезапно, — ты… ударила его?! — произнёс он со священным ужасом в глазах.

Маша стояла, прислонившись к дверному косяку и сложив руки на груди, и смотрела с гигантским скепсисом.

— Не истери, Николаев, ты не девочка. — ответила она, дождавшись паузы в драматическом монологе мужа, — Эта скотина… Молчать! — крикнула она, увидев, что Николаев собирается возражать на «скотину», — Так вот, эта наглая скотина обписала меня! Прямо со шкафа! Прямо мне на волосы! А я, представь себе, даже не убила его! Не допрыгнула!

- Маша, ты очень жестокая! — Николаев, опустив руки, сел на диван, подавленный и печальный, — Ты нечеловечески жестокая! Как ты могла так поступить с Барсиком? Ты же знаешь, как он мне дорог.

— Николаев, очнись, как так я поступила с твоим драгоценным Барсиком?! Я его даже не ударила! Даже пальчиком не тронула! Хотя, знаешь, как руки чесались задушить этого мерзавца! Но я, к сожалению, не допрыгнула до него.

Николаев со скорбным лицом и поджатыми губами сходил в кладовку за стремянкой, залез на шкаф, посидел с котом, потом прижал его к груди и спустился с ним вниз.

— Я отвезу Барсика на приём к ветеринару-психотерапевту, — сообщил Николаев, одевшись и одев кота, — уверен, у него нервный срыв.

— Пипец, за какого придурка я вышла замуж, — прошептала Маша с усмешкой, воззрившись на горькую складку у губ мужа.

Однако же Николаев не услышал её, занятый тем, что обувал кота в валенки, отороченные мехом. Но Барсик всё слышал и даже наябедничал своему человеку, но тот полиглотом не являлся и котовский язык не понимал.

Конечно же, никакого нервного срыва у кота не было и быть не могло, потому что тот отличался редким цинизмом и равнодушием ко всему, кроме своей персоны, и клал на всех и вся. Но удовлетворительным последствием этой историей стало то, что Маша теперь соблюдала нейтралитет по отношению к коту, так как выяснила эмпирическим способом, что путь к сердцу Николаева лежит через Барсика, и ничего с этим не поделаешь, придётся считаться с животным, если хочешь себе новые шубки, сумочки, туфельки и украшения. От благополучия кота зависит жизнь и довольство её мужа, а довольный муж — щедрый муж.

Таким образом, Барсик сумел поставить Машу на место. И теперь его бытие являлось относительно безоблачным. Относительно потому, что у его Николаева случались завихрения на любовной почве, как тогда, например, когда он увлёкся Катей. Она Барсику понравилась больше Маши. Сначала нравилась, пока не стала топить за веганские принципы и требовать их соблюдения от кота.

— Какой халёсенький! Какой миленький! Такая пуся! Боже, Серёжа, это ведь прелесть прелестная! — засюсюкала Катя при виде Барсика при первом знакомстве.

У него был когнитивный диссонанс. С одной стороны, приятно, что тебя называют прелестью, а не скотиной. С другой — он смутился, что его, взрослого кота-мужчину, переименовали в пусю и тискали.

Потом Катя исчезла. Впрочем, Барсика это не огорчило, Катя тоже не была идеальной. Корм начала покупать ему строго веганский, из патиссона и рукколы. Барсик морально страдал без перепелов и филе ягнёнка.

А теперь Николаев, когда обижался на Машу и уезжал с котом в другую квартиру, принимался разговаривать по телефону с неким Матвеем. Вот Барсик и думал, что из себя представляет этот тип, уважает ли он котов, готов ли он склонить голову перед величием Барсика. А то мало ли, вдруг его Николаев снюхается с этим Матвеем и приведёт его жить к ним в дом.

Нервная система Николаева начала подрагивать. «Да что же это такое? — думал он, следя глазами за движениями спонтанной любовницы, — Сектантка? Угораздило же меня».

— Доброе утро, Серёжа! — Катя подошла к Николаеву.

— Бодрое, — вяло ответил он, раздираемый думами «Как быть?» и «Что делать?».

Когда вернулись в дом, «сектантка» развила бурную деятельность по приготовлению завтрака, и внутренние весы Николаева вновь поколебались в сторону положительного решения по Кате.

А уж когда он позавтракал в обществе умной и образованной девушки, которая его понимала и умела вести приятную беседу за столом, то окончательно решил «берём».

Встреча с Катей позволила давним смутным сомнениям оформиться в твёрдое намерение развестись с Машей.

— Маша, мне нужно с тобой поговорить, — сообщил Николаев жене в одно прекрасное воскресное утро.

— Николаев, мне тоже кое-что нужно, — ответила Маша в тон, — а именно новая шубка, осень не за горами. Как говорится, готовь сани летом и про шубу не забывай.

— Маша, я развожусь с тобой, — вздохнул Николаев.

— Не так быстро, Николаев, — хищно усмехнулась Маша, — сначала шуба, потом новая машина, потом квартира, потом полдачи так и быть, потом развод.

Николаев долго смотрел на неё, вздохнул и ответил:

— Хорошо, Маша, шуба, машина, квартира, дача, развод.

— Что, так просто? — не поверила Маша.

— Да, — терпеливо ответил Николаев, — только Барсика заберу.

— Даже спорить не будешь? И обижаться не будешь?

— Нет, Маша, — снова вздохнул Николаев.

— Так не терпится избавиться от меня?

— Да, Маша, — устало ответил Николаев.

Маша поджала губы.

— А ты ведь любил меня, Николаев.

— Да, любил.

— Что же, прошла любовь?

— Прошла.

— Кто она?! — выкрикнула вдруг Маша так неожиданно и пронзительно, что Николаев вздрогнул.

— Э-э, кто? — растерянно вопросил он.

— Не ври мне, Николаев, я тебя, как облупленного, знаю! Ты же по бабам ходишь при живой жене! Бабу встретил?! Что, лучше меня?!

— Э-э, н-нет…

— Не ври мне! В глаза смотри! В глаза, я сказала!

Николаев честно уставился жене в глаза.

— Что, красивее меня?!

Николаев молчал, не желая усугублять своё положение.

— Чем она лучше меня?! — орала Маша, как Гитлер, тряся Николаева за рубашку.

Пуговицы скрипели, но держались. Николаев, как кипарис под натиском южного ветра, тоже держался, хотя хрупкая Маша трясла его не по-детски.

— Это твоё окончательное решение? — спросила она, сдув растрепавшиеся волосы со лба и тяжело дыша.

— Да, это моё окончательное решение, — твёрдо ответил Николаев.

— Значит, всё же, она превосходит меня? — опасно спокойным тоном осведомилась Маша.

Николаев счёл за лучшее промолчать.

— Да не доставайся же ты никому! — и Маша с ноги дала мужу по яйцам.