В некотором лесу, который существовал не как место, а как состояние сознания, стоял дом. Он был спроектирован по всем канонам минимализма: чистые линии, природные материалы, открытое пространство. Но самое главное — дом дышал пустотой, из которой всё и проистекало.
В этом доме жили три медведя. Вернее, три проекции одного медведя в разные моменты его существования.
Первый медведь был большим и грузным, как накопленные воспоминания, которые мы несем в себе, даже когда забываем их. Его звали «Прошлое».
Второй медведь был средним, с настороженным взглядом того, кто постоянно проверяет телефон в ожидании уведомления. Его звали «Настоящее».
Третий был маленьким и лёгким, почти прозрачным, как мысли о том, что ещё не случилось. Его звали «Будущее».
Каждый день они уходили в лес — не потому, что им было нужно, а потому что лес был в них самих. А дом оставался пуст.
В эту пустоту однажды вошла девочка. Её звали Маша, но имя не имело значения, потому что её реальная сущность давно растворилась в бесконечных потоках контента, которые она беспрерывно поглощала. Она просто искала что-то — сама не зная что, — и оказалась здесь.
Она увидела три чашки. В первой — тяжёлый отвар ностальгии. Маша попробовала и почувствовала, как её сознание наполнилось старыми фильмами, забытыми запахами и воспоминаниями о вещах, которых, возможно, никогда и не было.
— Слишком горько, — сказала Маша и отставила чашку.
Вторая чашка была полна бурлящей жидкости, напоминающей ленту соцсетей: всё здесь было актуально ровно до тех пор, пока ты на это смотришь. Стоило отвернуться — и всё исчезало.
— Слишком горячо, — подумала Маша, ошпарившись остротой каждого мгновения.
Третья чашка была почти пустой — в ней была лишь капля будущего, столь лёгкая, что Маша почувствовала, как её сознание растворяется в возможностях, которые ещё не успели сбыться и, возможно, никогда не сбудутся.
— В самый раз, — сказала Маша и допила до дна.
Затем она увидела три стула. Один — массивный, обитый тяжёлой тканью памяти. Другой — с ярко мигающими экранами, на которых каждую секунду менялись кадры её собственной жизни. Третий — почти прозрачный, как недописанный сон.
Маша выбрала третий. Он был неудобен, но она уже привыкла к дискомфорту неопределённости.
Наконец, она легла в одну из трёх кроватей — в ту, что была сделана из самой сути снов, где прошлое, настоящее и будущее смешивались в один хаотичный поток.
Когда медведи вернулись, они увидели её и поняли, что это не просто девочка, а ещё один слой их собственного сознания, который они пытались забыть.
— Что нам с ней делать? — спросил «Настоящее».
— Оставить, — сказал «Будущее». — Пусть станет частью нас.
— Или мы — частью её, — добавило «Прошлое».
Маша проснулась, но всё было по-другому. Лес исчез, дом тоже. Оказавшись на месте, которое никак не определялось в пространстве, она вдруг поняла, что пришла не для того, чтобы искать ответы. Она пришла, чтобы стать вопросом. Мечтая о том, чтобы быть не частью этого мира, а чем-то, что его разрушает.
И пока она думала, лес снова был здесь. И дом. И медведи. Но теперь всё было по-другому. Маша исчезала, но её присутствие становилось неотъемлемой частью всего — как вопросы, которые мы не успеваем задать, потому что боимся их ответов.
Конец... Или только начало
