SallyKS

Есть волшебная история, конец которой прекрасен и ужасен одновременно.

Жила-была молодая и красивая женщина. Пусть будет Юлия. Вышла замуж за такого же молодого и красивого мужчину, родила ребенка. А муж, приличный с виду человек с непыльной офисной работой, с хорошей квартирой и машиной, оказался игроманом и проиграл вообще все, что у него было, плюс то, чего у него не было, плюс набрал кредитов… Наступил момент, когда она, только проснувшись утром, сразу же бежала проверять, что за ночь пропало из дома. Потому что ложились спать вместе, а ночью муж тихо вставал и тащил в ломбард что плохо лежит. Работу он потерял, машину отдал за долги и стал уже поговаривать, что семье из четырех человек трехкомнатной квартиры много, можно и двушку взять, или даже полуторку. А на разницу – хороший ремонт. Короче, старая история. Знаем мы эти ремонты.

Когда стало совсем плохо, Юля развелась. Из совместно нажитого у супругов остались лишь долги, и те по большей части только мужа, но ушла женщина все же не с пустыми руками. В одной руке у нее был шестилетний ребенок, а в другой – дарственная на квартиру от родителей мужа. Они понимали, что от такого отца сын алиментов никогда не дождется, и жалели внука, да и Юлю, поэтому решили обеспечить внука жильем - у них была квартира, которую они сдавали.

И после развода она натерпелась неслабо: долги мужа передали коллекторам, а те начали прессовать женщину – мол, кредиты взяты в браке, плати. Угрожали ей, ребенку, расписывали двери – тоже старая история. Преследовал ее с угрозами и бывший, который хотел продать квартиру, в которой она жила с сыном, считая, что это его «наследство», а она как без ничего к нему пришла, так и должна была уйти. В общем, по сравнению с тем, что происходило в браке, можно сказать, наступило вполне мирное время.

Через несколько лет Юля встретила новую любовь. Мужчина ее мечты был женат, но у каждого свои недостатки. Когда она забеременела, он сначала обещал развестись и жениться на ней, потом просто развестись, потом разводиться передумал, но клялся, что будет поддерживать ее материально, а когда делать аборт было уже поздно, оказалось, что его переводят на повышение в Питер. Он сменил симку и пропал из вида.

Вот теперь Юля оказалась в по-настоящему тяжелом положении. На зарплату библиотекаря сильно не разгуляешься. Она написала в социальных сетях о своей беде с просьбой помочь хотя бы вещами и коляской для будущего ребенка.

На этом месте обычная история про женщину с трудной судьбой заканчивается и начинается необычная. Про мужчину с трудной судьбой. Потому что на отчаянный призыв откликнулся один ее давний поклонник. То ли бывший одноклассник, то ли сосед по лестничной клетке еще с тех времен, пока она жила с родителями, – тут не знаю точно, да и не суть. Главное – он давно был в Юлю влюблен и готов был принять ее любую – с детьми, с проблемами, с коллекторами, с болезнями и здравием, с богатством и бедностью. Лишь бы быть с ней. Сначала он просто приезжал и привозил деньги и продукты, потом купил хорошую коляску и другие вещи для будущего малыша. Забирал ее с дочерью из роддома. Потом сказал, что соседняя, рядом с его, квартира сдается, она побольше, и будет отлично, если Юля с детьми туда переедет, а он будет оплачивать это жилье. Она подумала – и согласилась. Свою квартиру стала сдавать.

Тут надо отметить, что Юлин поклонник, пусть будет Николай, не был человеком особенно обеспеченным. Но он жил один, имел весьма скромные потребности и с не самой маленькой зарплаты отложил вполне приличную сумму, которую потихоньку начал тратить на помощь женщине своей мечты. Николай никогда не был женат, и вообще не считался завидным женихом – несимпатичный внешне, не особо разговорчивый, закомплексованный и выросший в полной уверенности, что недостоин хорошей женщины, а уж такой королевы, как Юля, и подавно. Фиг знает, откуда это берется у людей в головах, может, воспитывали так, может, еще какие-то детские травмы, однако Николай реально был на седьмом небе от счастья, что Юля разрешила помочь ей. Спустя несколько месяцев беззаветного обожания Николай решился сделать ей предложение. При этом между ними никаких близких отношений по-прежнему не было.

Юля прямо ему не отказала. Наоборот – поощрила: мол, мне нужно подумать, сможем ли мы быть вместе, будешь ли ты мне каменной стеной. А в течение этого ожидания начала реально наглеть, атакуя бедного Колю повышенными запросами: старшему ребенку нужен хороший телефон, ей бы тоже, да и неплохо бы съездить на море, а то малышка что-то очень болезненная, наверное, чувствует, что отец ее бросил, и она никому на целом свете не нужна…

Дальше – больше. Юля заявила, что ее кинули жильцы, которые снимали у нее квартиру, – выехали, оставив полную разруху и гигантский долг за коммуналку. Коля дал деньги на возмещение и этих расходов. Потом снова и снова. Юлины «несчастья» были разнообразны и нескончаемы, как и Колино терпение. Коля во что бы то ни стало решил доказать, что он будет хорошим мужем. Уже даже Юлин сын, подросток, начал понимать, что ситуация ненормальна, и отговаривал Николая выполнять очередную хотелку матери, доказывая, что она обманывает. Но у Николая был цель – жениться на Юле. Если он не мог дать ей того, что она просит, она кричала: «Ты обещал мне помогать! Ты обманщик!» Потом она ластилась к нему, называла своей единственной защитой и лучшим мужчиной в своей жизни...

Когда деньги из заначки потенциального жениха иссякли совсем, Юля заявила, что не может выйти замуж за человека нищего. Тем временем этот самый нищий продолжал оплачивать ее съемную квартиру и давал ей деньги из зарплаты – сколько было. А нуждаться мать-одиночка начала все сильнее – якобы у нее нашли серьезное заболевание, и нужно много денег на операцию… Николай пошел брать кредиты. Его долги росли, единственный приличный свитер ветшал. Мужчина уже не мог снимать Юле отдельную квартиру, и она переехала к нему. Поселилась с детьми в комнате, а он спал на раскладушке в кухне. Себе заваривал бичпакеты, Юля покупала себе и дочери что хотела. Ее сын, которому на тот момент уже исполнилось 13, ушел жить к бабушке и дедушке.

Колины знакомые просто за голову хватались и прямо ему говорили, что проститутка вышла бы дешевле. А когда выясняли, что Юля Коле даже за руку подержаться не позволяет («я тебя еще недостаточно люблю!») – и вовсе начинали выдирать волосы, отчаявшись объяснить мужику, что он делает не так.

Кончилось все предсказуемо ужасно: Николай умер от сердечного приступа прямо на работе. Присмотреть за его имуществом перед вступлением в наследство из другого региона приехала его сестра, суровая крановщица, единственная родственница. Юля была выперта из квартиры быстрее, чем успела сказать «Это был мой жених!». Сестра, которая знала о последних месяцах жизни Коли и роли Юли в его судьбе, не стала вступать с ней вообще ни в какие разговоры. Пришла сразу со слесарем менять замки. В квартире осталось все, что Николай успел подарить женщине своей мечты, так как в чеках значились его данные как покупателя, а факт дарения имущества Юля доказать не могла.

Когда Юля на чемоданах рыдала в подъезде, сестра Николая спросила, почему бы ей не вернуться в свою квартиру, заплатив жильцам неустойку за разрыв договора. И тут выяснилось, что жилье Юля давно не сдает – там уже несколько месяцев живет ее бывший муж, потому что он свою квартиру все-таки продал, часть отдал за долги, а часть проиграл. И деньги, полученные от Николая, Юля тоже приносила ему. Что-то себе оставляла, но самые крупные кредитные суммы, которые шли якобы ей на лечение, получал бывший. Она даже обналичила материнский капитал. Деньги исчезли в той же прорве. Недавно они с прорвой разругались на почве того, что у Николая деньги закончились совсем, и даже «жалкие десять тысяч» Юля не могла с него вытрясти. Оскорбленный бывший поменял замки в квартире. Его родители помогать выселять сына отказались, потому что, во-первых, тогда он бы стал ломиться к ним, а, во-вторых, ранее уже убеждали Юлю не пускать его к себе жить – тогда он, понимая, что останется вообще без крыши над головой, поостерегся бы продавать квартиру.

Мощный финальный аккорд: Юля опять беременна. И точно не от покойного многострадального Николая.

Жизнь в маленьком городе иногда бывает хороша. Например, когда человек, который неимоверно тебя бесил или, того хуже, делал тебе подлянки разного калибра, приходит устраиваться на работу, и твой голос – брать или не брать - решающий. Немало было в моей жизни таких ситуаций, но одна особенно приятная.

Так вот. Есть один рекламодатель, достаточно крупная организация. У нее — пресс-секретарь Вероника. Девиз Вероники: мы должны доказать, что мы крутые, поэтому будем вам массажировать мозг до последней минуты, чтобы вы вдруг не решили, что вы профессионалы и хорошо работаете. В принципе, мозгоклюев-клиентов вокруг много, но их ответственные за пиар редко превосходят наглостью работодателей. Обычно это спокойные, интеллигентные пресс-секретари, которые десять раз извинятся за очередную придурь «господина» и постараются помочь чем могут. Но Вероника не из этих слабаков. Она из тех, кому доставляет особую радость передавать очередные правки и очередные вводные, а в ответ на «еще вчера вы хотели совершенно другое, вот скриншот нашей переписки» - заявить, что ее не так поняли, и, чем копаться во вчерашней переписке, лучше смотреть в день сегодняшний.

Рекламный отдел однажды на полном серьезе подсчитывал, что дешевле: послать этого рекламодателя в лице Вероники в дыру волчью и недополучить премию по итогам года или найти другую работу, пусть с зарплатой поменьше, зато сэкономить на лекарствах. В разгар их обсуждения зашел юрист Федор Михайлович, который, узнав причину грустного настроения сотрудниц, со снисходительной улыбкой молвил:

- Вы слишком близко к сердцу все принимаете. Нужно быть спокойнее, дамы. Спо-кой-не-е! Вот я изучал психологию, и хрен меня кто выведет. Давайте я вам покажу, как нужно дышать, чтобы восстанавливать душевное равновесие…

Артистично подышал и вышел, победительно усмехаясь. Мол, женщины, женщины, у них что не фарс, то трагедия!

А потом Федора Михайловича призвали провести переговоры с Вероникой, потому что она требовала внести в документы ряд существенных изменений, которых там в принципе быть не могло, — например, составить дополнительное соглашение об оценке качества нашей работы по критериям, выработанным ею, иначе за работу нам не платить не будут. Она пробыла в кабинете Федора Михайловича два часа. После ее ухода (а остальные сотрудники в это время тренировали правильное психичекое дыхание для особо невозмутимых йогов – и у них отлично получалось!) он выполз весь красный, потный и слабым голосом попросил налить ему корвалола. Понюхав рюмочку, отставил и достал из шкафа бутылку коньяка.

- Реееедкостная дрянь, - протянул он страдальчески. И это, скорее всего, было не про алкоголь в рабочее время.

Веронику и ее способность превращать спокойных и мирных людей в команчей на тропе войны знают практически все в нашей сфере. И вот мой хороший приятель и коллега, пусть будет Игорь, тоже однажды столкнулся с Вероникой во всей ее красе. Вероника прислала ему текст для буклетов. Он сверстал, отправил на согласование. Оказалось, что текст еще не согласован двумя начальниками из трех, и нужно его полностью менять. Полностью поменяв текст, когда, по словам Вероники, его согласовали все причастные и непричастные, обнаружил, что Вероника опять наврала, и согласовали не все, так что нужно переделывать опять, причем тип буклета тоже был задан неверно. А потом опять. И каждый раз Вероника убеждала, что он все не так понял. Но он понял все правильно: человек создает имитацию бурной деятельности, а на самом деле ему нравится командовать куда более профессиональными людьми. А что имитатор отдает тупые команды – так кто такая эта челядь, чтобы о них судить?

А потом еще один мой коллега столкнулся с Вероникой по долгу службы. И Вероника вела себя как обычно – сначала саботировала свою работу, ставила неверные задачи и вводила в заблуждение относительно степени согласования материалов для рекламы, а потом обвиняла в непрофессионализме исполнителей. Но она не учла, что на этот раз директор фирмы-исполнителя ее священной воли – хороший приятель ее же начальника, при этом начальника не непосредственного, а самого главного. Они вместе катаются на горных лыжах. И директор маленькой фирмы оповестил директора фирмы побольше, почему эти рекламные лыжи не едут.

Не знаю, насколько прямой была связь между этими двумя событиями, но через некоторое время Вероника утратила гордое звание «главного пиарщика», обретя статус «ищу работу». Одним словом, платочки белые, глаза печальные. И отправилась гастролировать по тем самым фирмам, где в роли заказчика феерила ранее. Она побывала в моей организации. Звонила Игорю с просьбой встретиться и серьезно поговорить. Мы улыбались и пожимали плечами: вакансий нет. Даже если вакансии были. Много куда она обращалась, но оставалась вся в слезах и в губной помаде. Мыкалась, мыкалась – все-таки пристроилась пресс-секретарем куда-то. Куда – я не знала до тех пор, пока одна знакомая не пожаловалась:

- Вот была у нас нормальная работа с предприятием ХХХ, а теперь они взяли пресс-секретаря (я даже не знаю, как ее зовут) – и это стал какой-то ужас…

А я, кажется, знаю, как ее зовут. Я только не знаю, почему ее жизнь ничему не учит.

Для этого клиента у меня есть специальное выражение лица: будто в солнечный погожий денек мне в ботинки напихали ежей, в трусы муравьев, последний поезд в светлое будущее уходит через десять секунд, а я на него не попадаю, но делаю вид, что могу еще немного потерпеть, и не нужно портить такой прекрасный день дополнительной мимикой. Между нами говоря, стабильная версия такого выражения лица требует особых усилий.

Заказчик не то чтобы совсем геморройный, но специфический. Это пенсионер, пишет книжки, которые выходят маленьким тиражом на тему воспитания – не только детей, а вообще всех - детей, их родителей, старушек, случайных прохожих. Деньги на книжки ему дает сын два раза в год, сын состоятельный, поощряет батино хобби. И батя берет случаи из своей жизни, делает из них далеко идущие выводы и доказывает верность своих выводов, подтягивая данные полиции, профильных департаментов и других официальных структур. Такая смесь мемуаристики и беллетристики с примесью полицейской статистики. Извините за стихотворный слог. Жизненный опыт клиент вываливает свой, статистику ищу для него я. Например, пишет о вреде разводов – и тут же статистика о том, сколько детей из неполных семей попадаются на правонарушениях. Или пишет о том, как отец бил детей, – и тут же данные, сколько таких детей потом сами бьют детей. И взрослых. И вообще всех.

В принципе, человек благое дело делает – как может. Но общаться очень тяжело, потому что у заказчика серьезные проблемы с русским языком. И в плане литературного слога, и в плане общения. Иногда мне приходится лезть в словари, чтобы уточнять значения слов, которыми он жонглирует, и уместность их употребления. Например: «родительское эмбарго должно распространяться на такие увлечения детей…» Были еще паттерны, симулякры, гомотетия. И при этом зачастую я вынуждена объяснять клиенту самые элементарные вещи.

Читаю в рукописи: «Мать пинала дочь, что у той нет высшего образования».

Автоматически меняю «пинала дочь» на «пеняла дочери». Потом все же звоню уточнить, мало ли какие там в семье отношения:

- В этой фразе что имеется в виду?

- Вы что, не знаете, что это слово значит «укорять»?!

Угу. «Здесь Паша Эмильевич, обладавший сверхъестественным чутьем, понял, что его сейчас будут укорять. Возможно даже ногами».

- «Укорять» - это «пенять», - аккуратно возражаю заказчику.

- Как вы сказали?

- «Пенять». Давайте напишем: «Мать пеняла дочери»…

- Нет, замените тогда сразу на «укоряла», я вот такого слова - «пенять» - не знаю… Мне кажется, вы что-то путаете.

Потом он лезет в словари, читает, почему «пинать» и «пенять» не одно и то же, звонит мне сам и рассказывает, что не так расслышал, и я его не так поняла, и он вообще в курсе, но проклятый Т9 меняет слова.

Дохожу до « - Не трать напрасно деньги, - дочь просила мать». Опять звоню - разобраться, кто кого просил. В тексте это имеет значение, потому что дальше мне нужно вставлять либо часть про обман пенсионеров, либо про то, что молодежи важно получать уроки финансовой грамотности.

- Кто кого просил? – спрашиваю. - Дочь или мать?

- «Мать просила дочь». Или «дочь просила мать» – без разницы, как лучше.

- Хорошо. Скажите просто, где подлежащее, главный член этого предложения, - захожу с другой стороны.

- Дак «просила»! Вы какие-то глупые вопросы задаете!

- А мы потом про кого будем статистику ставить – про пенсионеров или про молодежь?

- Дак ведь понятно по контексту!

Приклеиваю обратно вырванные во время разговора волосы и продолжаю работать. Исключительно чуйкой ставлю про пенсионеров – бинго!

И вот когда очередной труд был готов, оставалась лишь корректорская вторая и третья читка, обработка фотографий и прочее в таком роде, заказчик приносит новые бумажки.

- Что это?

- Это я переписал вторую главу.

А вторая глава была его любимая – о том, как не попасться на уловки телефонных аферистов. Уж он изощрялся, называя доверчивых граждан литературными, но порицающими словами. Статистики там навалом, есть в открытых источниках душераздирающие примеры…

- Позвольте, как так? Глава полностью готова.

- Видите ли… Там все гораздо сложнее, чем вы думаете. Они не только простодушных людей обманывают, но и опытных!

Чуйка со страшной силой заскреблась у меня под лопаткой.

- О чем вы говорите, Иван Иваныч?

- Так ведь обманули меня, Салли Каэсовна! Собака с милицией обещала приехать. Все деньги с карты списали! Хорошо хоть я не успел кредит оформить – сыну позвонил за советом. Поэтому на основании моего личного опыта глава станет ярче, доходчивее, понимаете?

Я понимаю. Что это были деньги на оплату нашей работы. Но начинать со слов «пинать вашу мать» как-то невежливо, поэтому сначала выражаю сочувствие. В процессе сочувствия обнаруживаю, что деньги у него выманили еще месяц назад! И весь этот месяц, зная, что он не сможет нам заплатить, он продолжал мне компостировать мозг книгой!

- Я придумал вот что, - ободряюще говорит он в ответ на мои фальшивые охи и ахи. – Мы в конце этой главы напишем так: «Из-за мошенников страдают ни в чем не повинные люди, в том числе автор этой книги, поэтому ему было нечем заплатить за нее, и организация выпустила ее бесплатно».

- Очень душевная концовка, - говорю. – Можем даже так и написать, но работать бесплатно не можем.

- Но я же уже третью книгу у вас заказываю! Вы можете мне сделать скидку как постоянному клиенту!

- Скидку мы вам даем. Бесплатно работать не можем.

- Но теперь уже ничего не поделать! Денег нет, а книга готова! Как вы объясните нежелание довести дело до конца?

- Мы отправим ее в печать когда получим оплату работы, - объясняю я.

- Но за эту вы точно уже оплату не получите! Денег нет, понимаете?

Понимаем. В общем, теперь у нас есть сверстанная книга с пафосным названием, сильно недовольный клиент и директива руководства о работе с физическими лицами только по 50-процентной предоплате.

P. S. Этот пост был написан для тех добрых и славных подписчиков, которые интересовались, как дела у меня на работе. Вот примерно так. Зато посты в таких условиях буквально сами пишутся.

«Муж выгнал меня из дома на последнем месяце беременности, - трагически сообщила моя племянница Катя. – Идти мне некуда, приютите, кто может». Оделась в черное в знак скорби по разрушенному браку и сделала селфи для соцсетей. И все такие: «Ах ты, бедняжка! Ах, он козел! Ах, несправедливость жизни! Ах, гендерные стереотипы!» А дело было так.

Когда в счастливой семье Кати и Вити забрезжило пополнение, Витя, который и так был седой и заикающийся на полголовы, стал совсем плохой. Раньше Катя устраивала истерики по поводу того, что он «чипировался», то бишь привился от ковида, а в связи с новыми обстоятельствами начала активно обсуждать с ним «правильные родительские стратегии». Суть стратегий: никаких прививок, никаких детских садов.

- Никаких садов – из-за прививок? - робко просипел муж.

- Нет! – отрезала Катя. – Из-за эвакуации.

Витя стал разбираться, что это за новый таракан неопознанный завелся в Катиной голове. Выяснилось: она сидит в группах, где п*здоголовые всех мастей постят «правительство это скрывает, но вы должны знать…» И вот что скрывают на этот раз! Оказывается, периодически в детских садах страны проводится операция «Эвакуация» - приезжает автобус и под видом какой-либо пожарной или другой тревоги детей сажают в автобус и увозят в неизвестном направлении. Кто говорит – на органы. Кто считает, что на усыновление за границу. В любом случае, больше родители своих детей не увидят. Так вот, она, Катя, за своего ребенка всех порвет и никаких эвакуаций не допустит.

В качестве эксперта по е*анашкам Витя призвал меня, и я попыталась Кате объяснить, причем с примерами реальных уголовных дел, что никакие серийные похищения детей под видом «операции по эвакуации» в нашей стране нереальны, поскольку даже бесследное исчезновение одного ребенка из детского сада – скандал федерального масштаба, после которого ужесточают меры безопасности, разбираются как следует и наказывают всех подряд. Но Катя не готова верить мне, своей тете, которая, возможно, тоже подкуплена правительством, а вот незнакомые люди из интернета врать не будут. Я махнула рукой и пошла восвояси. Витя махнул две стопки коньяка – и остался с Катей. Он же хотел молодую и красивую жену. Впрочем, до садика еще дожить надо, может, Катя в декрете сама перебесится и будет готова эвакуироваться.

Так семейство дотянуло почти до самых Катиных родов, а потом грянуло 24 февраля. На Кате и Вите его экономические последствия отразились самым неблагоприятным образом. Сначала все шло неплохо: беременная Катя закупилась сахаром, солью, гречкой, туалетной бумагой и церковными свечками, распугав всех бабушек в округе (они ее реально боятся, считая сумасшедшей ведьмой), а потом российскому лесу отрезали путь за границу. А Катин муж как раз экспортом древесины и занимался. Когда стало ясно, что коляску за 95 тысяч рублей Витя купить не сможет, потому что семье придется какое-то время жить в режиме экономии, Катя заголосила. В ее воплях были слова «мужик должен», «меня не волнует», «обеспечивать меня с ребенком» и другое аналогичное. Причем Витя даже не имел в виду, что пойдет получать пособие по безработице, а Катю отправит на вокзал побираться. Просто в условиях заморозки экспортных контрактов на поиск вариантов сбыта продукции внутри страны и даже внутри региона нужно время. На Витином предприятии даже сокращений никаких нет, и зарплату работники получают (какое-то снижение идет, но некритичное), однако пока все так непрочно и размыто, надо поберечь ресурсы. Но этим отказом от дорогой коляски он доплюнул до таких глубин Катиной души, что из них вынырнул Балрог Катиного гнева.

Вите был поставлен ультиматум: либо они не сокращают расходы на будущего ребенка, либо ей такой муж не нужен. И Витя, и без того за*банный всей сложной ситуацией по бизнесу и по жизни, впервые не пошел на поводу у своей любимки. То есть он давно уже колебался, надо ли ему все это, колебался, колебался – и заколебался, поэтому устало ответил: «Делай что хочешь, я решения не изменю».

Катя начала собирать вещи, чтобы уехать к родителям, но смекнула, что к маме в село не хочет, ей рожать скоро, поэтому потребовала, чтобы из квартиры ушел муж. Но муж не ушел, ибо квартира, на минуточку, его добрачная. А у Кати к моменту брака из ценного имущества была только писечка, и то, между нами говоря, не первой свежести. У нее, напомню, были еще полмиллиона рублей, подаренные женихом на двадцатилетие, но она деньги про*бала в такси. Подозреваю, что писечку тоже.

Приютить Катю у себя никто из сердобольных знакомых не согласился. Витя попробовал с ней еще как-то договориться, помириться – все-таки беременная, тараканы от гормонов не вдруг отличишь, - но Катя осталась непреклонна: развод, раздел имущества, алименты. И Витя опять махнул – и коньяка, и рукой. Я все думаю: сказать ей, что по закону она почти ничего не получит, потому что и счета мужа, и квартира, и машина – добрачные? Максимум – алименты на себя и ребенка совокупно в размере двух прожиточных минимумов. Может, половину микроволновки отсудит. Но опять ведь не поверит. Ах, война, что ты сделала, подлая!

P. S. Извините за много мата.

Еще с тех времен, когда я работала журналистом (хотя они давно канули в Лету), у многих моих знакомых сохранилась привычка обращаться ко мне, как к ясеню, который все знает: и где его любимая, и как пройти в библиотеку, и когда этот бардак кончится. Поэтому я даже не удивилась, когда одна не сильно близкая знакомая вдруг позвонила с вопросом, где найти электрика подешевле. Ну да, я же по второму образованию как раз справочное бюро сферы услуг.

- Мне нужно розетку починить! – пояснила свой интерес знакомая. Назовем ее Зина.

- Я обычно ищу на «Авито», - отвечаю.

- Да там непонятно, какой специалист! – фыркнула Зина.

- Других мест не знаю, извини.

Через пару дней звонит опять:

- Я тут нашла одного электрика по объявлению, у него вроде бы отзывы хорошие, но какие-то однообразные, вдруг липовые? Как это можно проверить? Может, ты глянешь?

Иногда я очень переживаю, что решила перестать материться. Без мата так трудно бывает доходчиво выразить свою мысль… В общем, глянуть отзывы на электрика я отказалась категорически под сомнительным для Зины предлогом, что у меня много работы, в электриках я не разбираюсь и тратить время на подбор персонала для ее розетки не могу. Зина, в свою очередь, проявила бздительность и электрикам с недостаточно убедительными отзывами звонить не стала. И очень быстро нашла идеального кандидата – отца ее соседки по даче. Дедушке было уже под 80 лет, но он имел прекрасные рекомендации от дочери: и руки золотые, и всем помогает, а главное – от души и бесплатно, просто чтобы дома не сидеть. Последнее обстоятельство моментально возвысило его на две головы над всеми другими специалистами.

Дальше все пошло не по плану, и я до сих пор не знаю, плакать тут уместнее или смеяться. Когда Зина мне это рассказывала, я ахала и охала, а положив трубку не могла сдержаться от истерического смеха. Ибо тут и драма, и фарс.

В общем, бодрый дедушка приехал на своей «приоре» с барсеткой и чемоданчиком инструментов, в прихожей аккуратно вытер ноги о коврик, переоделся в тапочки и чинно сел на диван. Зина говорит: только отвернулась включить свет в комнате поярче – слышит странный хрип. Поворачивается – а дед с откинутой назад головой рот открыл и не дышит. Она кинулась звонить в «скорую», которая приехала очень быстро – Зина живет в центре города, подстанция рядом.

- Они реанимируют деда, пять минут, десять, двадцать, я спрашиваю: «Он жив?» - а они отвечают: «Пока нет», -  рассказывала она.

Реанимация не помогла. Не откачали деда. Покрывалом накрыли, чтоб не сильно портил интерьер, по паспорту, обнаруженному в барсетке, выписали справку и уехали.

Зина по стеночке выскочила из комнаты и начала лихорадочно звонить соседке по даче, а та не берет трубку. А тут у деда в кармане куртки телефон зазвонил. Высветилось «жена». Зина сказала: если бы телефон звонил в кармане его рубашки, например, то она бы ни в жизнь не подошла к покойнику. Но тут деваться некуда – берет. Аллокает дрожащим голосом.

- Вы кто? – требовательно спрашивает женский голос.

- Понимаете ли, - сказала Зина, собравшись с духом, - у меня тут ваш муж умер…

Жена оказалась вторая, с которой старичок расписался сравнительно недавно, всего десять лет назад, жена его сильно моложе, только недавно вышла на пенсию и продолжает работать. Женщину больше интересовало, кто такая Зина и с какой стати ее муж преставился не по месту постоянной регистрации. Зину тоже интересовало, почему старичок, который вкрутил розетки половине своего дачного кооператива и поправил покосившиеся заборы у другой половины, а потом еще бегал трусцой по территории и обливался холодной водой из ведра, решил отдать богу душу именно на ее диване в самый неподходящий момент, но теперь уже не спросишь. Что характерно, жену пришлось уговаривать приехать, потому что она сказала, что не может сорваться с работы и будет только вечером (она врач в поликлинике).

Через два часа жена приехала. Недобро посмотрела на Зину, чуть помягче на дорогого покойного, но рыдать не стала. Недовольно сказала:

- И что мне теперь делать?

- Вывозить? – робко предположила Зина.

Тело не увозили долго. Жена сказала, что сидеть в чужой квартире не намерена, и попыталась уйти – мол, машину пока отгоню к дому, но Зина так боялась, что женщина не вернется, что буквально закрыла ей проход грудью и зарыдала. Долго не могла успокоиться. Так и сидели почти два часа: рыдающая Зина, которой старичок был не муж, и суровая насупленная вдова.

Розетку Зина так и не починила. А у деда, сказали, тромб оторвался.

Обратился ко мне за помощью один человек. А я отказала. Вот прямо наотрез, хоть и вежливо. А у человека серьезная проблема, и он на меня очень рассчитывал.

Перед тем, как народ распустили на недельные каникулы в канун ноябрьских праздников, обратился ко мне один знакомый, коллега Степан. У него перед днем народного единства в типографии зависло немного сувенирки — он забыл скорректировать график (сам виноват, кто спорит), а типография уточнять не стала, перенесла эти открытки на «после каникул» и ушла отдыхать. Ей этот копеечный заказ душу вообще не грел, а у джентльмена могли наступить санкции от постоянного клиента. Степа христом-богом просил помочь ему, и я нашла фирму, где эти открытки ему напечатали бы. Сказала четко: я попросила своего хорошего знакомого, работающего в отделе полиграфии, тебе помочь, а детали — по срокам, оплате, характеристикам печати и прочему — обсудите сами. Знакомый готов выйти в нерабочие дни и отработать. Степа сказал: ты меня спасла, с меня причитается.

Что мне причитается, я поняла быстро: Степа звонил мне каждый раз, когда мой знакомый не брал трубку, в панике, что все отменилось и его кинули. Потом Степа звонил с претензиями по поводу ценника — мол, договорись, чтобы твой знакомый немного скинул, а то я и так попал с этими каникулами. Потом мне стал звонить и согласившийся взять заказ знакомый с вопросами, почему Степа такой мудак. Одним словом, когда эта эпопея завершилась (Степа еще пытался предъявлять мне претензии по поводу качества работы), Степа пошел в ЧС как человек, не оправдавший звания вменяемого.

Спустя месяц Степа сменил симку и обратился ко мне снова. Вопрос был уже другой, но неважно какой, потому что я отказала бы в любом случае. Как говорится, нельзя в один мозг войти дважды. Степа сказал, что я стала насквозь гнилая, и ему меня жалко, потому что у меня скоро не останется друзей.

И вот на днях мне рассказали про Степана еще одну историю. Есть у него дача, куда он часто ездит. И есть любимое существо — собака неизвестной породы, с которой Степа фактически неразлучен. Перед прошлым Новым годом Степа приехал на дачу, пошел в лес с собакой погулять, а она вдарила по тапкам и адреса не оставила. Как позже выяснилось — Степин кобель убежал к загулявшим сучкам. Сначала в одной деревне бегал, потом в другой, потом еще дальше… А Степа убивался, искал, давал объявления, колесил по окрестностям, но быстро сообразил, что в одиночку не справится. И тогда обратился за помощью к соседу-охотнику. Тот кинул клич знакомым охотникам со всего района — и через неделю нашли ловеласа, отощавшего и грустного, понявшего, что никакая случайная связь не стоит любящего Степы.

Степа аж прослезился, примчался забирать любимое существо среди ночи, хотя ему говорили, что собака в вольере спокойно посидит до утра, она уже накормлена. Жал руки, обнимал, говорил, что теперь в вечном долгу за то, что помогли ему друга найти. Ну и это волшебное «с меня причитается». Правда, ничего мужикам за помощь не привез. Впрочем, им от него ничего не надо было, но вскоре случилось вот что.

У Степана есть взрослый сын, которому лет 25. Парень мутный, вроде бы даже с диагнозом башки, во всяком случае, в армию его с таким не взяли. И спустя некоторое время после драматического исчезновения и счастливого возвращения Степиного любимого существа Степин сын (и, прямо скажем, не самое любимое Степино существо) приехал на такси на папину дачу. А там одиноко, еды нет и печку топить надо. В это время сосед — тот самый охотник — отмечал какой-то праздник. Гостей толпа, выпивка-закуска, фейерверк — и Степин сын, который туда проник под шумок. Сидит в уголке, угощается. Его поначалу даже особо не не заметили, так как он ножкой не шаркал, никому не представлялся, дамам ручки не целовал. Но потом заметили. Спросили, чьих будет. Он ответил: «А вам жалко, что ли?» Выяснилось, что уходить отсюда парень не собирается, а намерен не только праздновать, но и пожить здесь несколько дней. В свой дом идти не хочет, печку топить не умеет, а на все указания на выход отвечает: «Вам жалко, что ли? Я вас чем-то обидел?»

Не выкидывать же его на мороз за руки и за ноги и не за ружье хвататься. Но напрягает, конечно. Когда часть гостей стала разъезжаться, а часть укладываться на ночлег, парню предложили уехать в город в какой-то из машин, где было место. Он — ни в какую. Сидит и все.

Хозяин дома позвонил Степану и попросил приехать за сыном. Степа ответил, что что-то связь плохая, ничего не слышно, отключился и больше трубку не брал. Парню предлагали помочь растопить печку в отцовском доме, а он на все долдонил: «Я тут останусь». Выгонять незваного гостя силой никому не хотелось, но и добром не получалось. Он вроде тихий, сидит в углу, усмехается чему-то, но кто знает, что у него в башке? Еще дом подожжет. Ладно, кое-как оставили ночевать. Утром звонят Степе, просят забрать сына — он что-то мямлит. Опять, короче, связь плохая. В итоге хозяева сами отвезли парня в город.

Когда Степа приехал в следующий раз на дачу и попытался зайти к соседям в гости с приветственными речами, был послан в такие места, где волки спать боятся. Страшно удивился: ведь не он мешал людям спокойно отмечать праздник, а его сын непутевый. Обиделся Степа. Думаю, у него карма такая — встречать гнилых людей.

Позвали мою маму на юбилей ее предпоследнего места работы — большого предприятия. После встречи с коллегами-бухгалтерами мама пришла в глубокой задумчивости: одна из дам поведала, что еще одна коллега, Ирина, сейчас находится в очень бедственном положении — тяжело болеет, чуть ли не лежачая, а ухаживать за ней некому — ее дочь живет в другом регионе, приехать не может. Больная просила помыть ее, а также сделать у нее генеральную уборку, а то в грязи помирать как-то не хочется. Сердобольные женщины, конечно, решили взять над коллегой шефство и помогать кто чем может.

- Понимаешь, - сказала мне мама. - Я Ирку эту не любила никогда. На работе за ней вечно приходилось все доделывать, деньги занимала — никогда в срок не отдавала, и вообще... Я много с ней ругалась.

Мама еще подумала.

- Ладно, - сказала. - Помогу, а то неудобно как-то. Если Ирка и была в чем-то виновата, то ее жизнь за это уже наказала. Посмотрю, может, ей продуктов надо купить или еще что. Пятнадцать лет не виделись.

Сказано — сделано. Мама надела дачный спортивный костюм, взяла из дома моющие средства и прочее необходимое и поехала к болящей.

И вот картина маслом: в большой и когда-то приличной, но теперь конкретно засранной квартире бывший финансовый директор предприятия на кухне перемывает всю засаленную посуду и готовит супчик из принесенных ею же продуктов, бывший главный бухгалтер сворачивает ковры, чтобы мыть пол, выметает из-под них горы песка, бывший зам главбуха чистит сантехнику, моет двери, вытирает пыль... Параллельно слушают печальный рассказ о болезни и страданиях, охают, сопереживают. Ирина на дочь ворчит — мол, могла бы мать забрать к себе или к матери приехать, раз такое дело, а то стыд-позор — у чужих людей приходится помощи просить.

И вот когда наши пенсионерки-тимуровцы, крякнув, втроем взвалили на плечо самый большой ковер, чтобы нести на улицу выбивать, входная дверь отворилась, и вошел здоровый румяный мужичище, который весело спросил:

- Ну что, не закончили еще?

Оказалось — муж. Ну как муж… Сожитель. С которым болящая живет уже несколько лет на своей территории, он то работает, то не работает, живут в основном на ее пенсию. Он не дурак выпить, из-за чего «то не работает» происходит чаще, чем «то работает». Моя мама и вторая ее бывшая коллега с немым вопросом уставились на третью, которая всех и сподвигла делать благое дело: мол, какого хуя, Мариванна? А Мариванна (она в этой квартире уже не в первый раз была, и у нее ключ имелся, чтобы входить самостоятельно) пренебрежительно замахала рукой и зашептала:

- Да что эти мужики понимают в уборке, разве они помощники? А нам ведь нетрудно!

- Нетрудно. А сейчас будет еще легче, - согласилась моя мама. - Мужчина, возьмите, пожалуйста, ковер!

Тот нехотя согласился:

- Почему бы не помочь женщинам!

Когда он, подобно Ленину на субботнике, только не с таким одухотворенным лицом, удалился, мама приступила к допросу с пристрастием. И под тяжестью улик болящая Ирина созналась, что она не совсем одинока. Мама вспомнила, что у Ирины еще сын есть. Далее оказалось совсем интересно: сын живет буквально на соседней улице, но помогать матери не может, ибо ему всегда при виде больных тягостно, и он потом может в запой уйти. С женой сын в разводе, поэтому рабочей силы в дом к матери привести не может.

Под конец допроса Ирине на мобильный позвонил ее мужик с улицы, который недовольно спросил, долго ли ему еще во дворе охранять ковер, и когда его придут выбивать. Мама моя просто за голову схватилась.

Уборку женщины доделали. Выбивалку для ковров и старую куртку, чтоб не уделался песком, отнесли мужику с лапками (Ирина переживала, что теперь он неделю будет злой ходить).

После этого две другие коллеги уже без моей мамы (которая решила, что два здоровых мужика в состоянии присмотреть за одной не чужой им женщиной) по очереди еще ходили к Ирине несколько раз — готовили еду, прибирались, помогали ей оформлять какие-то документы. Но в один прекрасный день прозрели и они. Эта самая Мариванна, активная женщина, пошла с паспортом болящей и доверенностью на представление ее интересов в нужное ведомство, как вдруг звонок от Ирины:

- Быстро приезжай ко мне!

Мариванна в непонятках вернулась — и на нее обрушился крик в две глотки, Ирины и ее сожителя, что она тварь и мошенница. Оказалось, что пока Мариванна с паспортом ждала очереди в МФЦ, Ирине позвонили, как пишут в полицейских сводках, «неизвестные, представившиеся сотрудниками безопасности банка», которые сказали, что на ее, Ирины, имя прямо сейчас оформляется крупный кредит. Ирина решила, что Мариванна устала на нее бесплатно батрачить («я ведь чуяла подвох, что ты неспроста ко мне ходишь!»). Мариванна так опешила от этого наскока, что не смогла доказать свою непричастность ни к каким махинациям и просто ушла в слезах и потом звонила моей маме, рыдая. Причем рыдать она стала после того, как позвонила Ирине и попыталась еще раз объяснить, что с ней связались мошенники, и никакая служба безопасности банка по каждому кредиту никому не звонит. Ирина в ответ рассмеялась:

- Да я уже все выяснила, хотели меня развести.

Ни извинений, ни сожалений. А когда Мариванна сама подняла этот вопрос, Ирина возмутилась:

- Ты слишком нежная какая-то! Что я такого сказала? Подумаешь, любой бы на моем месте запереживал!

- Мы же хотели эту Ирку еще в девяносто восьмом уволить, - сокрушалась моя мама. - Вот я тоже дура, еще извиниться хотела перед ней за все былое. Надо было хоть ее мужика ковром огреть.

- Мама, он бы тебя тоже огрел!

Мама изумленно подняла брови:

- Тогда их уже ничем не исправить!