InessaGrey

Каждый раз, посмотрев Балабанова, пребываю в особом состоянии. Кажется, он творил, чтобы каждый смотрящий «узрел» и переосмыслил.
Одной из таких мощных картин стала короткометражка «Река» — не оконченная работа режиссера на этническую тему о народах Крайнего Севера. Материал, снятый до гибели актрисы, исполнившей главную роль, совершенно обескураживает. Полученные кадры смонтировали, а оставшиеся по сценарию фрагменты трагедии рассказаны за кадром от лица автора. Колорит картине придают не только натурные съемки, но и родной язык якутов.
Конец XIX века, маленькое поселение прокаженных, изгнанных с большой земли своим же племенем. Холод, снега, ветра и проливные дожди. Племя борется со стихией, строит юрту, ловит рыбу и чинит сети. Засыпает под шкурами дикой добычи. В юрте у костра распевают песни, смеются и плачут в ожидании неминуемой кончины от язв, покрывающих тело. Борьба за жизнь на пороге смерти.
Главная героиня Мергень, девушка лет 25, отважная охотница, воровка сетей и лодок, влюблена в появившегося в поселении Кыргелея. Между ними вспыхивает животная страсть, но внезапно появляется и законная жена Кыргелея, Анчик. Отвергнутая любовница ревнует, мечется и в безысходности сжигает юрту возлюбленного, который ею пренебрег…
Финальная картина поражает ничтожностью человека перед природой.
Одинокая девочка-подросток и новорожденный ребенок Кыргелея на фоне старухи, давно испустившей дух от проказы и закоченевшей в ледяной хижине. Балабановская трагедия в полном объеме, жизнь и смерть лицом к лицу. Девочка пеленает кричащего младенца в шкуру и кормит коровьим молоком из бутылки. Она тщетно прижимает младенца к своей еще не развившейся груди. А затем, неизменно в своем стиле, Балабанов «отпускает» лодку с новорождённым по студеным просторам Крайнего Севера, она отдаляется от берега и размеренно плывет по волнам. Река забирает жизнь. Завораживает!

Потрясающий роман шотландского писателя Арчибальда Кронина, опубликованный почти 100 лет назад (1931), но актуальный и по сей день. Популярная тема абьюза поднята автором на высшем уровне, и даже кажется странным, как этот многогранный роман все еще не экранизирован в современном кинематографе.
Немного об авторе. Арчибальд Кронин (1896-1981) — выпускник Университета Глазго, успешный хирург, получивший степень доктора медицинских наук, участник Первой мировой войны, а также автор нескольких классических романов. Известен аудитории не только «Замком Броуди», но и романом «Цитадель» в стиле реализма, о том, как не продать совесть за выгодные контракты, и «Звезды смотрят вниз» — о социальном неравенстве в капиталистическом обществе.
Роман «Замок Броуди», о котором и пойдёт речь, я прочла трижды, впервые — в подростковом возрасте. Да, он увесистый и сложный для юношеского восприятия, но уже тогда стало понятно, что ценность его неоспорима. Действие происходит в конце XIX века. Некоторые моменты в книге прямо-таки захватывают. Когда младшая дочь главного героя (Джеймса Броуди), 12-летняя Нэнси, до потери сознания корпит над учебниками в страхе перед экзаменом на престижную премию «Лэтта», о которой грезит ее тщеславный отец. И в итоге, развернув конверт с результатом… (обойдемся без спойлеров, но, поверьте, линия Нэнси шокирует).
Или 17-летняя нежная красавица Мэри (старшая дочь) с возлюбленным Денисом на ярмарке (что, конечно, под запретом в семье Броуди), их страсти пылают настолько, что невозможно оторваться от строк, где «в его руке оказалась ее грудь, упругая как наливное яблоко в тонкой кожуре». Когда наивная девушка беременеет и скрывает сей факт от родителей, в момент преждевременных родов отец ударом сапога вышвыривает дочь из дома в сильнейший ураган, чтобы «не осрамить честь и достоинство семьи». Во второй раз я читала «Замок Броуди», будучи студенткой, и не могла оторваться от сюжета вокруг сына Джеймса Броуди — 24-летнего Мэтью. Он потерян и не понимает, как распорядиться своей жизнью. Работает на судовой верфи под гнетом сурового отца, который упрекает его в слабости характера и нерешительности. Парень хотел бы покинуть дом, но мечется и не знает, где его жизнь будет меньше походить на ад — в родном шотландском городке Ливенфорде (вымышленный) или в Индии, куда его отправляет отец.
В третий раз я прочла роман, уже имея представление о супружеской жизни. Невероятно угнетает положение жены Джеймса Броуди — Маргарет, к которой он относится как к прислуге. Ей всего 42, но выглядит она гораздо старше своего возраста, сломленная и больная женщина, умирающая от рака матки. При этом 43-летний Джеймс пышет здоровьем и с отвращением допускает мысль: «Неужели она не могла лучше следить за собой?». Находясь у постели жены, он все же мысленно пускается в воспоминания об их любви и молодости, алой рябине в горной долине с журчащим ручьем и о золотых кудрях красивой прежде молодой девушки Маргарет… Но эти мысли приводят его в недоумение: «Как она могла превратиться в такое изнеможённое существо?». И он молча выходит из ее комнаты.
Сам же Джеймс нарциссичный и вспыльчивый тиран, который мнит себя владельцем несуществующего бизнеса, на самом деле является всего лишь владельцем магазина шляп. В оригинале название романа звучит как «Hatter’s Castle» — «Замок Шляпника». Замок, в котором проживает его семья — мрачный массивный дом из серого камня с уродливой башней на передней части фасада и остроконечными выступами. Жители города стороной обходят этот шедевр архитектуры, опасаясь встретить его хозяина. Поначалу Броуди имеет положение в обществе и хотя бы иллюзию уважения, так как считает себя потомком известного шотландского рода, но по ходу сюжета тучи сгущаются над его головой, и герою все-таки приходится остаться один на один со своими демонами.

Подари мне свою весну,
Подари шепот вод и ветер!
Я легонько руки коснусь,
На вопросы твои ответив.
Блики солнца искрят огнем,
Изливаясь в весенних лужах,
Как прекрасно, что мы вдвоем
В этом мире таком ненужном.
Отчего так люблю капель?
Отчего мне весна любима?
От того, что люблю в апрель
Быть кому-то родной и милой.

Январский вечер. Сессия. Сидим мы на кухне с одногруппницей Дашкой — провалившие экзамен и глубоко несчастные. Завтра — очередная схватка с химичкой.

Старый стол завален учебниками и крекерами, скрипучие венские стулья, яркая лампа и остывший чай.

— Может сказать, что я ногу сломала? Поставит троечку заочно,— размечталась Дашка.
— Ага, а мне за героизм! Скажу, тащила тебя в травмпункт, пока ты болталась у меня на плече без сознания!

Когда буквы и формулы переплелись в клубок неразборчивого бреда, мы твердо решили: «С нас хватит. Идем на каток! До него тут рукой подать. Через пару часов вернемся».

Выбегаем из дома как спринтеры из пункта А в пункт Б, укутанные шарфом так, что не видны глаза. В тот год январь был суровым. Сибирский мороз кусал беспощадно, если ртуть на термометре застывала на уровне ниже минус 25.

Вскоре мы рассекали лед, забыв обо всем. Что нам мороз? Внезапно Дашка падает и…боль!Травмпункт. Что с ногой — неясно. Травматолог впивается взглядом в распухший сустав, изучает, постукивая пальцами:
— Так больно?
— Больно! — вскрикивает Дашка. И я понимаю: «Мы тут надолго».

Мой мобильник трезвонит — это мама интересуется подготовкой к экзаменам. Нельзя сказать, что мама в меня не верила, но уровень ее тревожности порой зашкаливал. Она не может разобрать мои фразы из-за сбоя сотовой связи в подвальном помещении трамвпункта, и в трубке раздается:
— Каток? Сто раз тебе говорила дома сидеть на сессии! Ни одного экзамена не сдала, так еще и ногу сломала?!
— Не я сломала! Алло! Мама?
Связь обрывается.

Сижу у кабинета, прислушиваясь к шагам доктора, лязганью засовов на стеклянных дверцах шкафа с медикаментами, Дашкиным воплям, и представляю худшую картину — одногруппница вся в бинтах, хромает на костылях, еще и эта химия!
Минут через сорок все стихло. Наконец дверь распахнулась. «Забирайте подругу! — крикнул врач,— следующий!».
Дашка, похрамывая без костылей, улыбалась: «Отделалась вывихом, наложили повязку!». Я взяла ее под руку и мы медленно зашагали домой.

В полночь мы снова сидели на кухне. Жевали крекеры и пили горячий чай. Завтра очередная схватка с химичкой. И план по сдаче экзамена был подготовлен…

Ноябрь. Ветреный месяц слякоти, нескончаемого холодного дождя и жизненных неурядиц. Я зябла на перроне, постукивая каблуками и поднимая плечи, куталась в меховой воротник поношенной, но любимой пихоры, как будто птенец прячет голову в перья заботливой мамы. У поезда столпилось приличное количество людей, все возмущались, что проводник никак не откроет дверь и не опустит долгожданную подножку в теплый вагон плацкарты. Я подняла глаза на вывеску вокзала, фонари тускло освещали потертые буквы… Вор-ск… «Лет сто не красили, — пронеслось в голове. — Как и все в этом городе! Грязное, но смотрящее свысока».
Пошел снег, я без головного убора постепенно начинала стучать зубами. Но кто в свои дерзкие 19 носил шапку в ноябре? Может еще и перчатки надеть прикажите?

Рядом стояла парочка студентов. Тощие, как и все мы, кто парил лапшу кипятком на кишащей тараканами кухне в общежитии института. Низкорослый парнишка еле стоял на ногах и держал в руках огромный сверток. Как оказалось, телевизор, завернутый в мятую простыню. Смазливая девушка прыгала вокруг него то справа, то слева, пытаясь придержать неподъемную для товарища ношу. Наконец, дверь со скрежетом распахнулась. Грузная проводница неторопливо начала проверку: «Билеты! Билетики показываем! Женщина, паспорт где? Ну что вы…».

Минут через пять я оказалась внутри старого вагона. Из купе проводницы в нос ударило пОтом и копченой курицей. Некоторое время все усаживались на свои места, тащили чемоданы, доставали шпроты из грязных сумок, огурцы, пирожки и печенье в глазури. Мне же, кроме воды, достать было нечего.
Счастливый обладатель телевизора Panasonic пытался поднять его на верхнюю полку, а следом подняться и сам. Пот стекал крупными каплями с его лба. «Хочешь согреться, носи телевизор под мышкой, — про себя усмехнулась я. — И никаких шапок». Когда он все-таки поднялся наверх, я обратила внимание на крупную дырку на его пятке. Наши взгляды пересеклись, и я быстро отвела глаза, смутившись, как будто это я просверлила взглядом дыру в его носках.

Постепенно шум стихал, слышалось чавканье и шелест пакетов. Я прижалась щекой к холодному стеклу. Мимо пролетали придорожные домишки, поезд ускорялся. Тревожные воспоминания роились в голове. «Переступила границы дозволенного!» — констатировал декан, погрозив отчислением, что означало возвращение в родительские пенаты для бессмысленного существования. Но пока предстояли каникулы, и я ехала домой залечивать раны маминым пирогом с вишневым вареньем.

Я оставила работу официанткой в местном пабе, где познакомилась с Ним в ту ночь многозначительных взглядов и телефонных номеров на салфетке! Через год мы расстались, и я погрузилась в пустые знакомства и бессмысленные развлечения, а заодно и пропускала лекции в институте…

Не помню, сколько времени я просидела так в раздумье. Вдруг поезд резко дернулся и остановился. Я очнулась от размышлений и пошарила в кармане в поисках сигарет. На станции вошли двое и сели напротив, очкастый мужчина средних лет и шатенка, чуть помоложе. От них резко пахнуло духами и алкоголем. Она вульгарно смеялась, скидывая пальто, и размахивала руками. Белый свитер тонкой вязки, почти прозрачный, короткая юбка. «Логично для ноября», — пренебрежительно подумала я и даже поежилась, вспомнив холод перрона. Смеясь во весь рот, шатенка демонстрировала кривоватые зубы. Спутник нежно обнимал ее за талию, и очевидно, им хотелось продолжения. Потянувшись за сумочкой, девушка задела рукавом крючок моей пихоры, висевшей на входе тесной плацкарты. На рукаве образовалась затяжка. Она взвизгнула, гневно бросив взгляд в мою сторону.
— Тише, тише, — успокаивал мужчина, — куплю тебе новый.
— Мой свитер стоит дороже этой пехоры! — язвительно выпалила шатенка и с недовольством уселась чинить затяжку при тусклом свете.

Я поспешила в тамбур. Последнюю пару лет стало привычным усмирять чувство голода табачным дымом. Я жадно затянулась. Ее свитер дороже моей пихоры… Надменная дура! Но как он обнимал ее, как помогал снимать пальто, старался быть галантным? Я закрыла глаза и вспомнила прошлогодний ноябрь. Тогда мой романтичный герой также был галантным, разливал игристое по бокалам, не отводя глаз. Так искренне. Он хотел что-то сказать, я чувствовала, знала! О, как я поспешила «в нас» поверить. В тот вечер, осушив свой бокал с extra brut (никогда не любила этот сорт вина, но зачем же пила?), я услышала признания в чувствах. К другой. Я сдержалась от слез сейчас, в прокуренном тамбуре несущегося поезда. Быть может уже не так больно? Да и тогда ушла из его жизни без истерик. Хватит.

Я вернулась на место, и очевидно, не вовремя. Шатенка сидела на коленях разгоряченного спутника, он целовал ее в шею. Белый свитер был скомкан и валялся в углу. При моем появлении эти двое ретировались в сторону тамбура. Саркастическая улыбка проскользнула на моем лице. Я попыталась вздремнуть, ворочаясь на твердой полке. Бессонница мучила меня в последнее время, но если все же удавалось уснуть, воспаленное сознание выдавало картинки, от которых охватывал жар, и я просыпалась.

Как в бреду, я открыла глаза через полчаса. Парочки напротив все еще не было. «Еще одну и спать», — потащилась я в тамбур с последней оставшейся сигаретой. Дверь оказалась открытой настежь, тусклый свет мигал и почти погас, и через стенку в уборной раздавалось лязганье засова и стоны. Они то нарастали, то становились тише. Я курила, отвернувшись от входа, и смотрела в непроглядную темноту в окне. Вдруг я почувствовала чье-то присутствие. Оглянувшись, я увидела парня лет 22. Огромные темные глаза уставились на меня. Высокий лоб, правильные черты красивого лица и полные губы. Он медленно курил Marlboro, немного склонив голову влево, его пальцы так грациозно держали сигарету, в этом было что-то завораживающее. Он прищурился, выпуская дым. Мы молча смотрели друг на друга с минуту. Стук колес и тихие стоны за стенкой. Я почувствовала что-то животное, очевидно, распространяя это как электричество, заливая тамбур светом напряженного возбуждения. Парень подошел ко мне вплотную. Он наклонился и заглянул мне в глаза, затем медленно перевел взгляд на губы. Я стиснула пальцы левой руки на его шее, он притянул меня еще ближе и наши губы слились. Сумасшествие? Разряд пронзил до кончиков пальцев. Он прижал меня к запотевшему окну и целовал горячо, с наслаждением и страстью. Затем отстранился, молча посмотрев в глаза, и решительно вышел из тамбура.

Я стояла ошеломленная. Я не думала, что он… Во мне боролись смущение и зародившийся интерес. Он знал, что делал. И был уверен — это всё, что нужно нам обоим в ту минуту. И не более того. А вдруг он из моего города? А может ли так начаться любовь? Так странно — мы не сказали друг другу ни слова! Я вернулась к себе, сделала глоток воды и провалилась в сон.

Я проснулась под утро от толчка и остановки поезда на неизвестной мне станции. Голова гудела. Напротив, с открытым ртом, спала шатенка, прикрывшись измятым белым свитером. Я поднялась и посмотрела в окно. Светало, станция была многолюдной и оживленной. На глаза мне попалась девушка в цветном платке, покрывающем растрепанные русые волосы. Она резко закинула назад свисающие концы платка, и широко улыбаясь, быстро пошла навстречу вышедшему из вагона пассажиру. Слезы стояли в ее глазах, она святилась счастьем. Подойдя ближе, девушка обняла его и крепко поцеловала. Его! Парня из тамбура с мягкими губами со вкусом Marlboro.

Поезд тронулся.