Платон же исходил из того что мы живём в искажённом мире, в этом мире в сущности нет истины и потому чтобы вы не доказывали вы ни к чему не придёте)) Но искажение это исходит из некоего базового принципа, из мира идей, мира чисел и концептов и вот там нету смысла доказывать истину потому что она видна невооружённым глазом. Платонизм для народа воплотился в религиозной идеи христианства, но в науке это как-то не очень популярный метод))

Аристотель понял что людям нужна некая норма для мышления, если вы будете делать так и так то получите верные результаты если отклонитесь то я ни за что не ручаюсь)) Образно говоря Аристотель видел болото и набросал гать, вот можете ходить по этим тропкам но шаг вправо шаг влево карается расстрелом. Логика Аристотеля жива до сих пор и мы её успешно изучаем в вузе.

Наука не очень любит размышлять о своих философских основаниях но как вы понимаете очень важно понимать в какой парадигме вы работаете? идеализм Платона, материализм Аристотеля или субъективизм Сократа. Если вам не повезло по жизни и вы занимаетесь квантовой механикой в подходе Де Бройля или Шреденгера то вы работаете в идеализме)) а если у вас классическая механика и у вас чёткие законы без возможности их изменить то вы находитесь в материализме Аристотеля, Сократ у нас где-то в теории познания и развития... Можно ли вырваться за рамки идеализма материализма и субъективизма? наверное можно, но за 2000 лет мы как-то не смогли)) Но у нас есть примеры промежуточных вариантов например юридическое мышление, которое с одной стороны построено на жесточайшей логике а с другой на эмпирике прецедентов! или медицинское мышление где есть эмпирика и практический опыт врача. Самое интересное тут наверное инженерное мышление которое работает с умозрением и собственным опытом, а не эмпирикой.

Далее наверное нужно сказать что всякое наше мышление обусловлено. К этому пришли относительно недавно и слегка прифигели когда увидели насколько иерархично было наше мышление до недавнего времени (Бог, раб и господин, идеальное-материальное, природа-человек, естественный порядок и искусственная реальность, золотой век и наше время, там трава зеленее). С идеей эволюции стало понятно что весь мир соткан не из воздействий вертикального порядка а из взаимодействий, а энтропия имеет всеобщее воздействие и означает не меру порядка или беспорядка, а интенсивность роста процессов превращения разных форм взаимодействия в друг друга. Стало понятно что в саморазвивающихся системах связи и свойства связей значительно важнее чем свойства элементов системы. Благодаря таким характерам связей появляются суперматические (надсистемные/ высшие) уровни развития, они оказывают обратное рекурсивное воздействие на ранее сложившиеся уровни и инверсируют всю систему, система меняется и становится другой!

Другими словами прежнее классическое мировоззрение исходило из того что мир есть сотворённая однажды извне закрытая система, состоящая из относительно закрытых систем (монад). А закрытым системам свойственны: отсутствие взаимодействия с внешним миром, обмен энергией, веществом, информацией, направленность к увеличению энтропии; необратимые процессы, изменения под внешним воздействием, развитие лишь к хаосу, отсутствие самоорганизации и обратной связи.

То есть любая система будучи временно-равновестно- устойчивой накапливает внутри себя отклонения (в ситуация свойствах структуре функциях) И тогда самое ничтожное отклонение взаимодействуя случайно с другим отклонением в точке бифуркации запускает веер отклонений! Отклонения достигают макроскопических величин и возникает эффект лавинообразной кооперации отклонений. Иначе говоря стала понятна неслучайность случайности.

Мировоззренчески стало понятно что люди могут уходить от двух самых главных своих опасностей: фатализма и волюнтаризма. От массовой недооценки собственных способностей влиять на себя на общество, уходить от ощущения что мир меняется без их участия. И уходить от переоценки что задача людей изменить мир. То есть это такое управление без управляющей руки, как в джазе не дирижёр и не золотая середина а музыкальная тема!

Помимо таких фундаментальных вещей как иерархичность мышление существуют ещё и совершенно иррациональные основы: желание воля самость эмоции. И если мы их не учитываем то мы всё время работаем не с реальностью и с кусочком логоса который мы выделили для своих нужд. Ну для примера какой-нибудь исторический текст который был создан на основе иной рациональности та же Библия, Веды или то же "Варкалось. Хливкие шорьки Пырялись по наве, И хрюкотали зелюки, Как мюмзики в мове" где есть внутренняя синтаксическая связь но отсутствует семантика, работать с этим рационально можно но наверное даже вредно, а сплошь и рядом возникают же возгласы но в тексте явно написано! да, но могло быть написано иначе))

Здесь наверное нужно упомянуть что мышление обусловлено на уровне онтологий, есть такие онтологии в которых мыслится легко и комфортно, можно назвать такие онтологии когнитивными. Но в целом все они делятся на три большие группы это предельные, не- предельные и внепредельные)) Предельные онтологии отвечают на все вопросы. Не- предельные отвечают соответственно не на все и утверждают что это так а это не так, это профессиональные онтологии, кстати рабочие онтологии могут быть довольно неожиданными)) ну представьте себе онтологию проф. военного? Внепредельные это дао или ноосфера. Интересно что предельных онтологий существует всего три: онтология природы (абсолюта), Бога (спасения), языка.

Обычно человек со своей антологией, ну например с верой в Бога, знает что его онтология не единственная и существует ещё научная картина мира, есть атеистическое представление о мире. Возникает практическая задача как общаться людям разных онтологий? истинно верующему с атеистом? выход в метаонтологию должен осуществляться в предельно нейтральном языке с позиции существования чего-то целого и общего. Кстати заметим сразу что все эти онтологии имеют политическое следствие! если онтология теологическая то там вряд ли работают права человека)) то есть тут человек соотносит свои права с чем-то большим чем он. И смотрите как только у вас появляется целое то выстраивается иерархия! что может быть ниже целого? ну природа, вселенная, семья. Но в любом случае любая теологическая онтология выстраивает иерархию.

Но кроме целого существует ещё и Я, я отделяет себя от действительности, действительность от реальности, появляется воля, антропный принцип, принцип относительности (я могу себя ставить на место другого я) Целое и Я уже породили столько понятий)) а дальше больше! Дальше мы задумываемся о том что такое целое и его граница? и сразу понимаем что какая бы не была граница её сразу можно пересечь! помните такую средневековую картинку с куполом неба и человеком высовывающим голову за его предел?)) Но как познать это за границей? что это? тут мы слегка смещаем наше бытие и говорим что существует иное- невидимое, то что не соответствует нашим представлениям. Отсюда вытекает уже теорема Гёделя о неполноте- вы не можете создать полную и непротиворечивую теорему аксиом. Если систем будет полной то там возникнут противоречия, противоречия для математики это смерть, а для фил и физики источник развития. То есть герметичных знаний не существует, для них есть иное куда они стремятся. Если мы уже говорим о знаниях то скорее всего мы понимаем что мышление трансперсонально, возможно только между людьми, в обществе (ии нейросети) , у нас появляются законы с помощью которых мы передаём мышление (логика, дисциплины, рациональность иррациональность, синтаксис, семантика) Где-то на пересечении физики и теологии появляется неопределённость (сначала бытия Бога) потом кванта, дуализм (и частица и волна, и Бог и человек).

И когда вы общаетесь с человеком то вы прощупываете его онтологию и смотрите если для него не существует иного то не говорите с ним на эти темы и всего делов. Но как говорил Индиана Джонс вы должны выживать не только в джунглях но и в библиотеке! то есть понимать другие онтологии и христианские и греческих фил. и ислам.

Возраст в котором формируется ваша онтология как правило очень юный, диапазон книг/ литературы которые его формируют наверное достаточно широк, дальше всё зависит от развития вашей онтологии и вашего развития в онтологии, иногда хватает одной книги чтобы решить что вам уже всё известно)) Тут можно задуматься в каком возросте вы прочитали последнюю для вас значимую книгу которая повлияла на ваше развитие?

А теперь давайте себе представим Чёрную дорогу Желязны которая ведёт в небытие, в сторону непредставимости незнаковости? дальше идёт апофатика (отрицание) я- человек! отбрасываем, я- русский, отбрасываем, я верую в Бога/ матем. формулы, отбрось)) когда мир начинает поспенно исчезать вы оказываетесь в этом небытии, апофатике, мире без форм, невыразимым языком, нет иерархий и категорий, а там дальше хаос с его формами и предельный хаос. Именно тут мыслится немыслимое для которого нету слов и форм. Ваще Чёрная дорога не так страшна)) сначало она заасфальтирована, потом просёлок, потом одни направления а потом кончается всё, даже лабиринт с узором и его эстетика. Берёте предмет с его свойствами без которых он не может существовать и начинаете убирать их по одному, сковородка без веса? без размера? но жарить всё ещё можно)) ой да ладно это всего лишь зона путаница, а дальше уже зона метафор которые почти нельзя объяснить, а там сказки))

Тут хотелось бы несколько слов сказать о таком явлении как возгонка мышления, когда для некой деятельность сложностью N вам нужно иметь язык сложности N+1 мышление сложностью N+2 но такое сложное мышление автоматические провоцирует ещё более сложную деятельность для описания которой нужен ещё более сложный язык и ещё более сложное умозрение)) и в какой-то момент такое мышление отрывается от праксиса. Смотрите как это интересно выглядит политически)) Допустим у нас есть государственная элита (можно корпоративная, научная не суть) у которой есть проект, программа, стратегия, многоходовка для достижения результата, так же у неё есть ресурсы для реализации этого проекта. У этой элиты есть уровень умозрения N отвечающий сложности её проекта. Тогда контрэлита у которой есть альтернативный проект но нет ресурсов для его реализации имеет уровень N+1 и не потому что она умнее у себя в Лондоне чем так которая в Москве а потому что элита погружена деятельность а у контрэлиты ресурсов нет и у них есть время думать)) Обычно есть ещё антиэлита которая хочет разрушить элитарный проект, этот проект они рефлексируют но своего не имеют)) их уровень меньше чем у элиты N-1, ну а все остальные- народ имеют N-2 и ниже)) А теперь представьте что в обществе кризис? понятно что элита всегда знает что делать и её действия предопределены и их можно просчитать, действия антиэлиты направлены против элиты и её действия тоже предопределены и просчитываемые, ну и контрэлита тем более понимает что нужно делать. В итоге возникает классический клинч- ресурсы у элиты но двигаться она дальше не может потому что кризис и все ходы которые могут сделать стороны предопределены задачей. Так вот исход кризиса предопределяет первый из игроков не вовлечённый в систему связей, то есть тот кто свободен и принимает свободные решения. Понятно что это те у кого нет проекта и тот кто не рефлексирует чужие проекты)) то есть это все те у кого уровень умозрения N-2 и ниже)) В кризисе решения принимают наиболее некомпетентные из игроков)) Ну типа как в Украине у Порошенка элитарный проект у Тимошенко контрэлитарный а к власти приходят клоуны)) Обратите внимание что вся этак картина обусловлена не фактами и эмпирикой, а тем как работает наше мышление.

Мы уже говорили что мышление иррационально и связано с трансценденцией, бездной, хаосом, попыткой найти что-то иное среди реального мира и и нечто не утилитарное среди утилитарного. Связь мышления и небытия и даже риск небытия как результат мышления заставляет нас прийти к очень важному выводу- мышление крайне тесно связано с эмоциональной сферой. И тут важно перестать отрицать связь, понять её и начать использовать. Три базовых эмоции связано с мышлением: ужас (не страх, страх перед реальным всегда присутствует, ужас всегда трансцендентен, ужас перед бездной) интерес/ любопытство, познание не смотря ни на что, как у Гомера, когда обычный пиратский царь Одиссей хочет услышать пение сирен, оно ему не нужно и даже крайне опасно- можно сойти с ума, но он идёт на опыт)) И третья эмоция страсть/ любовь.

Страх и связная со страхом жадность это стадия построения цивилизации. И в этом отношение общество потребления как мне видится дано человечеству чтобы возникло понимание что пищи навалом и общество не умрёт завтра от голода, вам уже не нужна жадность, не нужно хватать всё подряд. Тут появляется надежда перейти на следующий уровень выживания не на биологический а на уровень социума. Когда мы конкурируем с нейросетями и роботами и нам нужно научится делать что-то такое чего они не умеют. Тут базовая эмоция не страх а любопытство и наверное базовая деятельность не производство (чтобы удовлетворить жадность) а познание? Успешность нации и человека меряется не единицами производства ВВП а тем что они такого могут знать/понимать что не знают/понимают другие. Скорее всего это уже уровень глобальной цивилизации которая осваивает всю Землю и солнечную систему. Ну и гипотетический уровень астроразума на базовой эмоции любви и страсти))

Наверное скажем несколько слов о пределах познания для бэконовской эмпирики. Первый предел связан с памятью. Экстенсивный рост объема знаний, превращение знаний в BigData, дисциплинарное дробление знаний, потеря связности Знаний, недостаточная размерность человеческого мышления для работы со Знаниями привело к тому что один человек не может удержать в себе всю научную картину мира а поскольку не может то картина становится безсознательной))) некоторые люди страдают междисциплинарной фигнёй, но по- моему скоро просто появится нормальная нейросеть которая будет работать со всем объёмом Знания и для неё это будет ривиальная BigData. Второй предел Хокинга- скрытого бога или чёрной дыры, вселенная устроена так что в никакой парадигме не может быть познана до конца. Что находится за горизонтом событий чёрной дыры? что нельзя высказать словами? Ещё один предел придумал Ницше когда сказал что наше мышление антропно, мы приходим к антропным выводам, антропным пределам, само мышление анромно- связано с с телом, верхом и низом, временем и простарнсвтом

— Сегодняшние процессы технизации, усиления человека посредством новых устройств, таких, как смартфоны, ноутбуки или любые другие «протезы», — это продолжение процессов, которые начались три миллиона лет назад. В этом отношении здесь действительно нет ничего нового. Новизна есть, во-первых, в ускорении этих процессов. Во-вторых, посредством этого ускорения происходит то, что сейчас называют разрывом. Разрыв означает, что социальные институты, отношения между людьми и знание больше не успевают за логикой эволюции технологий. В результате технологии развиваются в отсутствие необходимого знания о них и критической способности решать, делать выбор.

К примеру, нам всем приходится адаптироваться к смартфонам. У моих детей есть смартфоны, как и у всех детей в их школе. И в некотором смысле смартфоны обходят меня в воспитании моих детей — через маркетинг, видеоигры, социальные сети и т.д. Происходит «короткое замыкание» общества, в частности, в отношениях между поколениями и в процессе передачи знаний, который замещается алгоритмами. При этом алгоритмы работают с вероятностями, как, например, цепь Маркова. Они усредняют поведение и стимулируют реактивные «стадные» действия. И ровно это нас оглупляет — не только, скажем, Дональда Трампа, но и меня самого. Мы все находимся в ситуации, когда мы вынуждены подстраиваться под поведение общественности в медиа. И это становится очень опасным.

— В чем источник этой новой глупости? Разве предыдущие исторические эпохи с ней не сталкивались?

— Прежде всего, подчеркну, что это глупость, которая относится ко всем людям. Это не характеристика отдельной части общества. Человечество в целом все время регрессирует в сторону глупости. У Ницше это называется реактивностью: например, если вам причиняют вред, то вы наносите его в ответ, чтобы избавить себя от страданий. Например, у вас конфликт с боссом, но вы не можете ему ответить тем же. И, когда вы приходите домой, вы вымещаете проблемы на жене или детях. Это типичная для глупости реакция. Христианство выдвинуло тезис о прерывании этой цепочки. Я не христианин и не сторонник любых других религий, но я думаю, что в идее прерывания есть свой смысл. Она могла бы сделать нас разумнее.

Под разумностью я имею в виду то, как это слово понималось в XVIII веке: то есть не только способность к мышлению, но и способность жить в обществе. Глупость довольно точно описана у Аристотеля и Сократа, которые говорят, что мы мыслим только урывками, непостоянно. Иногда мы в состоянии мыслить и производить то, что в греческом называется «ноэзис» (νόησις) — «мышление». Это наша способность поставить самих себя под вопрос, обращаясь к вопросу об истине: переосмыслить себя, узнать новое, изменить свой опыт, особенно негативный. Но, как подчеркивают Аристотель и Сократ, это непостоянный процесс. Только Бог может оставаться в этом состоянии всегда.

Поэтому глупость — это наша судьба. Мы не можем избежать ее вовсе, хотя, конечно, мы пытаемся стать разумнее. Если вы почитаете, например, то, что вы писали или говорили 10 лет назад, вам покажется это глупым, потому что вы не обладали на тот момент необходимым знанием. Делая ошибки, мы учимся на опыте, а это и есть мышление. Жиль Делёз называл такую возможность трансформации наших изначальных характеристик, наших слабостей в новые возможности квазикаузальностью.

— Вопрос в том, что именно представляет собой сегодняшняя глупость. Потому что, как говорил Хайдеггер, бывают эпохи знания, эпохи бытия и эпохи глупости. Глупость сегодня — совершенно не то же самое, чем она была в Древней Греции, в Древнем Риме или в Средневековье. Сегодня быть глупым означает быть пролетаризированным. Сейчас [в более широком масштабе] происходит то, что Маркс и Энгельс называли пролетаризацией рабочих, когда рабочие перестают быть ими и становятся пролетариями. Сегодня мы используем технику, которая сокращает наше знание о мире. Мы думаем, что используем смартфон, но в реальности это он использует нас. Мы служим смартфонам, мы становимся их слугами. Процесс оглупления, если можно так выразиться, осуществляется путем этой пролетаризации. Чтобы изменить ситуацию, надо найти другой подход к технике.

Глупость всегда увеличивает энтропию, то есть разрушение и ослабление мира. Интеллект, создание чего-то нового, производит, напротив, негэнтропию (негативная энтропия — способность систем подавлять энтропию через взаимодействие с внешней средой. — Ред.). Это обратный процесс, возможность оказать сопротивление энтропии и антропоцену (эпохе чрезмерного влияния человеческой активности на экосистему Земли. — Ред.). Эра антропоцена ставит под угрозу всю биосферу, так что вопрос глупости сегодня — это вопрос о космосе. Мы можем уничтожить нашей глупостью биосферу или спасти ее, если мы трансформируем свою глупость в мудрость, опыт и публичное обсуждение. Это очень сложные вопросы: например, невозможно отделить искусственный интеллект от экономического положения людей. Мы пытаемся как-то решать эти проблемы, и я считаю, что это возможно. В частности, в январе 2020 года мы отправим коллективное обращение в ООН с предложением запустить новую программу исследований и экспериментов, связанных с вызовами антропоцена: изменением климата, повышением уровня моря и так далее.

— В одной из своих лекций я как раз пытался показать, что искусственный интеллект — это на деле искусственная глупость. Это не значит, что я выступаю против алгоритмов или считаю, что мы не должны их использовать. Но что такое алгоритмы? Они предлагают математический подсчет для анализа информации, иногда в больших массивах: Big Data извлекается из миллиардов данных.

Но если вспомнить про Канта, то анализ для него — это ноэтическая способность. Мышление — это не только понимание, но и возможность выходить за его пределы, принимать решения через синтетические суждения. На философию Канта повлияла ньютоновская физика. Как говорил философ, математик и физик Альфред Уайтхед, сегодня нам следует переосмыслить Канта в свете термодинамики и вопроса об энтропии. Почему? Космос — это столкновение процессов энтропии и негэнтропии. И когда вы совершаете одни только вычисления и автоматически применяете их результаты к реальности, то уровень энтропии только увеличивается. Но человек отличается своей способностью менять мир, как напоминал, например, Маркс.

Мы могли бы преобразовать то, что сейчас называется искусственным интеллектом, в реальный интеллект, во что-то, что было бы действительно разумным. Возьмем пример с интерпретацией медицинских диагнозов. Один мой друг из Калифорнии разработал стартап для кардиологов. Это система медицинских данных, которая производит очень много информации, но никогда не дает рекомендаций. Вместо этого она задает вопросы. Потом врачи в социальных сетях работают вместе, чтобы решить возникшие проблемы путем делиберации (совместного обсуждения. — Ред.). Используя эти алгоритмы, они не полностью оглупляются. А в медицине это очень важно. Вы, наверное, знаете про теорию черного лебедя: если для решения проблем использовать только усредненные данные, то однажды вы столкнетесь с черным лебедем, хотя видели до этого только белых, как это когда-то случилось в Австралии (долгое время считалось, что лебеди бывают только белыми, пока голландская экспедиция не обнаружила в Западной Австралии популяцию черных лебедей. — Ред.).

Когда вы используете данные, вы работаете только с так называемыми онтологиями, усиливающими текущее состояние знания. Но одного знания недостаточно. Если вы применяете его автоматически, это всегда своего рода глупость. Именно это и происходит сегодня, и поэтому я думаю, что нам надо поменять организацию искусственного интеллекта. И я пытаюсь это делать в социальном эксперименте, которым я занимаюсь совместно с некоторыми крупными компаниями, включая Orange (французский телеком-оператор. — Ред.). Мы пытаемся создать такие же алгоритмы, но только не для докторов, а просто для жителей разных регионов, чтобы поднять перед ними вопрос локальностей, поскольку все негэнтропичное является всегда локальным. Негэнтропия невозможна на уровне Вселенной. Мы должны не уничтожать, а усиливать локальности, открывая их для кооперации друг с другом.

Разве можно говорить о технике, игнорируя ее подчинение чисто экономическим интересам?

— Вопрос в том, что мы называем экономикой. Существует много видов экономики. Один из них полностью подвластен вычислениям и находится под контролем глобальных рынков, которые работают со скоростью света. А, например, предыдущая организация экономики, основанная на идеях Кейнса о регулировании рынков, появилась после Великой депрессии в США. Она полностью отличалась от капиталистической экономики XIX века, которая была построена не на росте, а на индустриализации старой Европы. То есть вопрос не в экономике как таковой, а в ее разных формах.

Кроме того, есть политэкономия, и есть либидинальная экономика. Это, например, процесс сублимации во фрейдовском смысле — созидание, которое не направлено на прямое получение прибыли. Писатель или режиссер использует технологию письма или цифровые технологии не ради денег, а ради искусства (хотя и здесь надо платить директорам, актерам и так далее). Есть разница между использованием техники для созидания, образования, автономии, заботы о себе в смысле Фуко и использованием техники для получения экономической прибыли.

Эти две сферы различаются, но полностью разделить их невозможно. Вопрос в том, чтобы переосмыслить либидинальную экономику по Фрейду и политэкономию по Марксу. Маркса надо критиковать и даже его превзойти. Потому что Маркс ничего не знал о современном капитализме и об обработке информации, как и Фрейд не знал ничего о влиянии смартфонов на наше бессознательное. Поэтому нам нужно и дальше развивать теории интенций, желания, принципа удовольствия, тяги к смерти и тяги к жизни. Я пытаюсь это делать в группах во Франции, где мы работаем с психоаналитиками, медиками и так далее.

Очень важный вопрос в этом смысле — что такое работа. Сегодня в политэкономии капитализма профессия — это не работа, а труд (отчужденная форма работы. — Ред.). Трудящиеся — это люди, которые способны иметь дело только с автоматическими системами, основанными на калькуляции и на усреднении вероятностей, то есть системами, производящими энтропию. В капитализме мы все — трудящиеся, а не работники. Сейчас я на пенсии, но до прошлого года преподавал в университете, и все мои студенты говорили мне: я не смогу работать, я стану просто трудящимся. Почему? Потому что текущее состояние лишает их возможности иметь желание и заставляет их быть движимыми только инстинктами, тягой к жизни и тягой к смерти.

Так что нам надо реконституировать либидинальную экономику, но для этого надо осмыслять технологии через корпус психоаналитических идей. Сейчас психоаналитики только начинают открывать для себя эту проблему; я веду такие семинары в группе лаканианцев в Париже. Но для этого мы должно переопределить, что такое работа и каков ее статус в политэкономии капитализма.

Я уже говорил, что надо бороться с эрой антропоцена, которая увеличивает энтропию: термодинамическую — через изменение климата, биологическую — через уничтожение биоразнообразия, информационную — через гегемонию глупости. Если мы хотим преодолеть энтропию — а ставки тут очень велики, потому что иначе высшие формы жизни исчезнут из биосферы, — надо переизобретать роль работы.

Вопрос в том, как вернуть в нашу жизнь работу, чтобы уменьшить уровень пролетаризации. Мы называем это контрибутивной экономикой (продуктивно использующей цифровые технологии, которые в рамках корпораций обычно работают на отчуждение; например, в Википедии и в других open-source-сообществах. — Ред.). Я начал думать на эти темы еще 20 лет назад, когда обнаружил, как распространяется бесплатное программное обеспечение. Я был главой большой компании и управлял 70 разработчиками. Тогда я заметил, что это чрезвычайно эффективно и абсолютно не похоже на то, как организован бизнес в целом (с разделением труда и так далее). Организация бесплатного ПО основана на увеличении знания и совместном доступе к нему. Это борьба против пролетаризации. Поэтому, на мой взгляд, очень важно расширять эти практики в другие измерения. Это возможно, и мы сейчас пытаемся экспериментировать с этим в Париже.

Можете ли вы представить себе мир победивших машин, развивающихся без участия человека?

— На самом деле, я совсем не верю в то, что современные технологии производят именно такую темпоральность. Как писал Андре Леруа-Гуран, если бы вы попросили кого-то из XVIII столетия оценить, кем мы являемся в XX веке, они бы сказали: нет, это совершенно другие люди, это не Homo sapiens. Homo sapiens — это форма жизни, которая может производить негэнтропические преобразования, то есть действовать не через биологические органы, а через технологические. Это началось еще три миллиона лет назад.

Потому что мышление — это вовсе не вычисления, а производство бифуркаций через возможность того, что Ницше называл Волей. Поэтому, я думаю, нам не надо интериоризировать дискурс трансгуманизма. Утверждения, что сингулярность наступит в течение 20 лет, а вычисления заменят человеческий разум, — это абсолютные fake news. Это чистая идеология и маркетинг, через который Силиконовая долина пытается контролировать то, что американский математик, физикохимик и демограф Альфред Лотка называл процессом экзосоматизации. Люди постоянно эволюционируют, и экзосоматизация — это производство искусственных органов. Сейчас эта эволюция ускоряется, США, Россия и Китай борются за контроль над этим процессом. Настоящая ставка в том, чтобы поменять правила и условия игры. Потому что эта эволюция в том виде, в каком она организована в Силиконовой долине, ускоряет антропоцен, который в конечном счете уничтожит нас всех, даже саму Силиконовую долину.

Когда Илон Маск говорит, что полетит на Марс на своих ракетах, это даже не ложь, а чистая глупость. Нельзя запустить ракету для полетов на Марс, если никого не останется на Земле, чтобы обслуживать эту систему. Наверное, можно организовать космический транспорт, но настоящий вопрос не в том, как улететь с Земли, а в том, как ее спасти, чтобы потом иметь возможность летать на Марс и на Луну. Вы, может быть, знаете, что Маск сейчас в депрессии, у него большие ментальные проблемы. Это связано именно с тем, что он — человек очень умный и знает все, о чем я сейчас говорю.

— Что остается от человеческой автономии в век, когда алгоритмы знают желания людей лучше их самих? Можно ли вернуться к «наивной» категории автономии в кантианском смысле — как способности самостоятельно определять свои желания?

— Это очень хороший вопрос. Лично я не думаю, что алгоритмы знают наши желания лучше, чем мы сами. Они, скорее, уничтожают их и заменяют потребностями. Желание — это не просто чистые потребности, а нечто большее. А алгоритмы лишь создают потребности и манипулируют нами, чтобы мы обслуживали интересы рынка.

Вопрос здесь не в возвращении к «наивным» категориям автономии, а в понимании того, что автономия всегда связана с гетерономией (подчинением субъекта чуждым ему законам. — Ред.). Я начинал свои исследования с Жаком Деррида, который утверждал, что нет Логоса без письма, а письмо — это гетерономная технология. Вслед за Сократом он называл ее гипомнезией, то есть устройством, производящим фармакон (понятие из философии Деррида, которое подчеркивает двойственность явления — яда и лекарства в одном флаконе. — Ред.). Сегодня не существует никакой чистой автономии, можно иметь только относительную локальную специфичность негэнтропии.

Три года назад я опубликовал книгу «Автоматическое общество», точнее, первую ее часть с подзаголовком «Будущее работы». Сейчас я работаю над второй, посвященной будущему знания. Ее темы — автоматизация, машины и гетерономия. Я пытаюсь ответить на вопрос, как превратить гетерономию во что-то, что производит локальную негэнтропию, которая сродни автономии. Это процесс, который я называю ноэтическим разнообразием.

Нам надо научиться иметь дело с машинами, сегодня это главный вызов. Если мы это сделаем, то сможем переизобрести понимание того, что такое работа. Например, вот как Микеланджело объяснял, что такое работа, на примере скульптуры: вы всегда сталкиваетесь с ограничениями в мраморе, орудиях и так далее. Это искусство, но в то же время и право, философия, наука.

Одним словом, надо полностью переопределить, что такое знание и мышление. Моя прошлая книга называлась «Что такое забота?», поскольку во французском языке слово panser (заботиться о ком-то, успокаивать, облегчать горе) созвучно со словом penser (думать). В старофранцузском это было одно и то же слово, которое и означало «заботиться». Это то, что Хайдеггер называл Sorge, а Ницше — болезнью и здоровьем. Так что надо заново интерпретировать Ницше, Хайдеггера, Фрейда, а также Деррида и Фуко в новом контексте антропоцена, где реальная ставка состоит в ограничении энтропии и реартикулировании автономии и гетерономии.